когда потухнут лилии

      и когда потухнут лилии, помни.       ли минхо всегда жил одной целью и одной мечтой — повзрослеть, выучиться любимой профессии и найти любимую работу, отыскать соулмейта и, как это обычно бывало у людей, начать жизнь с ним. жить в милой уютной квартире, увешанной гирляндами, плакатами, картинами и в целом всем тем, что нравится ему и его родственной душе, или же в частном доме (минхо так и не смог определиться, что же всё-таки лучше), где на участке будут клумбы с множеством любимых цветов (у него был списочек тех, которые надо было бы посадить в первую очередь). завести парочку кошек, подружиться с милыми соседями (ну, он надеялся, что они будут милыми), обрести компанию верных друзей. ли минхо никогда не задумывался о том, что что-то может пойти не так, что всё будет иначе, ведь мама с самого детства шептала ему на ночь истории о его будущем, таком ярком и цветочном. нет, не так. минхо, конечно, размышлял об этом, но в его представлении не было ничего, что нельзя было бы исправить. да и в целом в их мире было мало таких вещей, если они вообще были. судьба была милосердной к людям.       но в этот раз у неё были другие планы.       ли минхо двадцать один год, и он счастлив. он лежит на пледе вместе со своей родственной душой, хан джисоном, то есть с самым прелестным человеком в этой вселенной, и глядит на звёзды, такие далёкие, но такие яркие. у него в жизни есть всё, о чём он только мечтал: он выучился на любимую профессию, нашёл любимую работу, отыскал соулмейта. у них — у минхо и джисона — лучшая квартира, увешанная гирляндами, плакатами, картинами и в целом всем тем, что им нравится, три мягких кота, пусть и немного капризных. но хан джисон с этого только умиляется, приговаривая, что они все в минхо. а раз джисон в восторге, то минхо по умолчанию тоже. в подъезде хан джисон подружился чуть ли не с каждым соседом — минхо вообще сомневается, есть ли в этом мире хоть кто-то, кто не любит хан джисона. тот на такой вопрос закатывает глаза и загадочно улыбается, а минхо чуть ли инфаркт не ловит от такой его улыбки. он в целом умирает, когда рядом хан джисон.       и друзья у них тоже есть: чонин, чанбин и сынмин. самые взбалмошные и дурашливые, но самые родные.       у ли минхо есть всё. и скоро не будет.       в их мире, сошедшем чуть ли не со страниц сказки, цветы имели особое значение. цветы — хрупкие, нежные, много чего означающие. вместе с ними человек рождался, жил, умирал. цветы были везде: на клумбах, в домах, в транспорте, в учебных заведениях, в метро. везде. и каждый человек здесь имел свои цветы — свой знак — с рождения, как естественные права. эти цветы рождались вместе с человеком, жили и умирали. произрастали в сердце, в лёгких и причиняли ноль дискомфорта, ведь это же цветы — самые нежные и самые хрупкие. цветы являлись жизнью.       цветы являлись и проводниками в мир любви — соулмейты находили друг друга именно по ним. люди видели во снах какие-то особенности их вторых половинок и цветы, принадлежащие им.       минхо же с самого детства грезил о море белоснежных лилий, таких нежных и им любимых, о карих глазах и тёплых руках, прикосновения которых были как касания лепестков тех самых лилий. когда он рассказал об этом маме, та очень обрадовалась и сказала, что он узнал своего соулмейта очень рано. тогда, только после первого сна, минхо не понимал, почему он его «узнал», если видел совсем ничего. но потом, со временем, когда сны стали приходить чаще и стали осознанными, он понял, что и вправду узнал своего соулмейта — цветы всегда показывали самое сокровенное: мысли и чувства.       человек был с цветами внутри с самого рождения. они тихонько жили и поддерживали в нём жизнь, как самый важный орган. и по достижению шестнадцати лет они начинали стремительно цвести-цвести-цвести, направляя соулмейтов друг к другу.       хан джисон любил цветы и любил судьбу за то, что она свела именно их. он был бесконечным источником тепла и нежности. он любил котов, любил звёзды, любил чай. а его любили все. в этом была его главная суперспособность — очаровывать всё и всех вокруг. сначала вы просто разговариваете с хан джисоном, а через минуту уже готовы лечь под пули, лишь бы он не пострадал. об этом впервые обмолвился чанбин, и все согласились (а спорить они любили).       хан джисон любил судьбу, которая их соединила.       но любила ли она его?       хан джисона любили все, но не судьба.       джисон очень ждал своего «цветения» — так называли в их мире достижение шестнадцатилетнего возраста — и мечтал, как и многие подростки, найти свою родственную душу, дорогу к которой подскажут его лилии. незабудки, смех, нежный голос и холодные руки, дарящие прикосновения, от которых останавливалось обвитое белыми лилиями сердце, — это всё, что он знал о соулмейте. но от этого он не становился менее родным, даже наоборот. все те ночи, в которых они были вместе, имели отдельное место в сердце хана.       но утро цветения встретило хан джисона холодом и часами, проведёнными в ванной у унитаза, корчась от боли.       джисону было до боли в сердце страшно, когда он, дрожащими руками держась за унитаз, сплёвывал в него окровавленные лепестки. ему было холодно. о таких симптомах не рассказывали ни в школе, ни дома, ни в интернете, но он надеялся, очень надеялся, что это нормальное явление для цветения.       о нём просто не рассказывали, чтобы не пугать детей.       а он, дурачок, так и не наткнулся на информацию об этом самостоятельно.       наивный.       цветы, по обыкновению произрастающие в человеке и поддерживающие в нём жизнь, не желали делать того же с джисоном. они никогда не причиняли дискомфорта людям, но не хан джисону.       цветы, означающие жизнь, убивали его и умирали сами, не способные прижиться.       белые лилии, которые были так любимы минхо, убивали его хан джисона.       врачи разводили руками — подобные случаи в медицине были редки, очень редки. их можно было посчитать на пальцах. и все они — как иронично — заканчивались летальным исходом. врачи могли только сочувственно глядеть и советовать проводить больше времени с родными.       «цветы… его лилии, они не могут прижиться в нём, словно организм сам отвергает их, или цветы — организм, — говорил лечащий врач, господин ким. — я впервые вижу такое за все свои годы работы. боюсь, мы ничем не можем помочь».       никто не был способен помочь хану и его лилиям, даже они сами.       и сейчас, глядя на звёзды, минхо уже в который раз спрашивал, почему. почему всё сошлось именно так. а джисон рассказывал о звёздах так беспечно, словно цветы в нём не уничтожали его изнутри прямо в эту секунду.       — нет смысла вечно горевать, минхо, — говорит он, понимая, что минхо опять погряз в свои мысли.       однажды, после очередного приступа, когда он отхаркивал цветы, окрашенные его кровью, а минхо просто был рядом и ненавидел себя и весь мир за свою беспомощность, джисон сказал, что он не так уж и любил судьбу. точнее, не любил вовсе, но приходилось — влияние общества имело свою роль. джисон благодарил её за то, что она свела их вместе, но в целом его всегда воротила идея того, что их жизнь полностью предопределена ещё до их рождения. это вгоняло в рамки и создавало ощущение того, что человек, именующий себя свободным существом, на самом деле сидит в клетке и не замечает или же упорно не желает замечать этого.       хан джисон любил свободу.       быть может, хан джисон, имея свою точку зрения, отличался от человечества и являлся неудобным для судьбы, которая, как считалось, имела своё сознание. быть может, судьба так наказывала его, и именно потому цветы убивали его. быть может, если бы он смирился и принял всё существующее как есть, то лилии в нём прижились бы и перестали умирать. быть может, минхо умирал от того, что ничего не мог исправить, и пытался найти любые объяснения происходящему и любые решения.       но хан джисон был слишком упрям для всего этого дерьма.       неделю назад он стал выплёвывать сразу целые бутоны белых лилий. окровавленные, они лежали на полу, пока минхо дрожащими руками прижимал к себе трясущегося джисона, умоляя его не умирать. «не смей умирать, ханни. прошу, не умирай». джисон же отшучивался — даже когда цветы сжимали лёгкие и царапали сердце — что он слишком живучий и сегодня умирать точно не собирался, и с лица его почти не спадала улыбка.       опять же, он был слишком упрям.       и каждый раз, когда минхо закрывал глаза, он видел лилии. его любимые белоснежные лилии, сопровождающие его в каждом сне и за всё это время ставшие родными, уже давно окрасились кровью в его сознании. но минхо не мог заставить себя их разлюбить, как и джисон, хотя тот, как думал минхо, давно должен был бы проклинать и лилии, и судьбу, и в целом весь мир.       но хан джисон слишком любил цветы. слишком любил лилии, пусть те и оставляли раны на его усталом сердце и медленно разрушали всё то, что от него осталось, и любил незабудки.       «не просто так ты — незабудка, — шептал он минхо. — увидишь раз и никогда не сможешь забыть». минхо посвящал те же слова ему.       лилии означали чистоту и невинность. минхо мысленно добавлял нежность, доброту и тепло. незабудки означали память и счастливые воспоминания. джисон рядом с минхо счастливо смеялся и говорил, что вряд ли сможет его забыть.       минхо боялся, он так чертовски сильно боялся. он ненавидел себя за беспомощность и судьбу за жестокость. но каждый раз, когда джисон крепко обнимал его, его тревога заглушалась бесконечным спокойствием — не до конца, но становилось определённо легче, даже когда тяжёлый груз обременял усталое сердце.       их друзья — они всё знали, джисон не был способен скрывать это от них долгое время, уж настолько они были проницательны — смотрели на джисона с жалостью. но хан ненавидел слабость — и потому был бесконечно сильным — и шутливо угрожал, что ночью вскроет им всем глотки, если они кинут ещё раз кинут на него такой взгляд.       но глотку вскрывали только белые лилии.       сынмин был единственным, кто сумел сделать то, о чём просил хан. ему было едва ли не хуже всех: видеть джисона, человека, которого он знал и ценил с детства, с которым он распланировал свою жизнь чуть ли не до мелочей, таким было невыносимо.       но джисон попросил. и сынмин сделал.       а чанбин и чонин не могли. не в их силах было вести себя как ни в чём не бывало, когда один из самых близких друзей мучается от боли, отхаркивает мёртвые цветы, никак не желавшие расти, и, ну, умирает. они были милы и заботливы, но их опека обременяла джисона. он, конечно, за последние пять лет уже успел смириться со смертью, но не собирался так легко сдаваться. и он не желал, чтобы его жалели — жалость была в его чёрном списке. и потому хан джисон часто убегал от тех двоих вместе с ким сынмином, который сумел его понять и играть по его правилам. иногда, совсем редко, сынмин просто утыкался ему в плечо и разрешал себе слёзы. в такие моменты джисон разрешал себе и слабость, и жалость.       чонин как-то сказал, что не видит в глазах минхо ничего, кроме боли. и был прав.       минхо слегка улыбнулся, сжимая в ладони руку хана — они лежали вечность, их переплетя — и развернулся к нему, крепко-крепко обнимая. и опять его обволокли спокойствие и тепло. джисон прижал его к себе крепче, продолжая говорить о звёздах. и минхо слушал, впитывал в себя каждое слово, каждую букву. джисон завораживал.       хан джисон был ярким. он светился. как звезда.       и лилии внутри него, должно быть, тоже светились, как маленькие звёзды, несмотря на то, что несли смерть.       и джисон, должно быть, понял, о чём думал минхо.       — когда потухнут лилии, помни меня.       минхо сумел только кивнуть: если бы сказал хоть слово, то разрыдался бы. до боли в сердце.       джисон умер через две недели. лилии так и не сумели прижиться в организме и погибли, забрав с собой его жизнь.       хан джисон любил свободу. и, быть может, только умерев, он сумел её получить.