Плохой полицейский

Проснувшись по будильнику, Чан болезненно застонал от того, что его вырвало из сна слишком резко и неожиданно, чем могло бы. Не в его привычках было валяться в кровати после пробуждения в рабочий день, но сегодня он всё же решил себе это позволить и прикрыл глаза, положив руку на лоб и сглотнув от ночной жажды. Опять раскрывать какое-то дело о нападении, опять ехать в участок и получать заключение экспертизы, опять проверять отпечатки и выезжать на допрос. Вот только было еще одно дело, которое Чан себе наметил. Вот только какое?.. Вспомнилось, как только взор зацепился за положенную на тумбочку, стоящую у кровати, салфетку с номером телефона. В голове тотчас воскресли воспоминания вчерашнего вечера и ночи вместе с образом Пак Сонхва, так активно лезшего к нему в машине. Еще вчера, вытащив салфетку из кармана, Чан был уверен, что непременно позвонит сегодня днем, но теперь его одолели сомнения. А что если Сонхва ничего толком и не помнит? Что если те слова и действия, которые он сказал и совершил, будут отзываться лишь стыдом и поскорее хочется забыть их? Что если Чан станет живым напоминанием о собственном позоре или что-то вроде того? Да и к тому же, Сонхва сказал, что только что расстался с бывшим, и может не желать кого-либо видеть и слышать. Боль все переживают по-разному и по-разному принимают ее последствия. Подумав о том, что лучше бы ему забыть о вчерашней ночи, Чан смял салфетку в кулаке и выбросил в мусорный бак под кухонной раковиной, но как только выгладил и надел форму, а потом обулся и схватился за ключи, тотчас вспомнил о ней и вернулся назад, принявшись голыми руками рыться в груде отходов и пустых бутылок из-под всего подряд, и переписал номер себе в телефон. Запах сирени, конечно же, уже давно выветрился, но воспоминания о нем остались и только усилились, как только Чан сел в машину. Это так глупо — вести себя как подросток, будучи мужчиной двадцати шести лет, вспоминая практически незнакомого человека, но ведь это же и нормально. Наверное?.. Во всяком случае, сейчас нужно сосредоточиться на работе и поскорее арестовать преступника, чтобы избавиться от ненужной ноши и потом заняться своими личными вопросами, если, конечно, новых дел не прибавится. Сперва Чан поехал в участок и поинтересовался, не готовы ли результаты экспертизы. Те, разумеется, готовы не оказались. Пришлось направиться в свой отдел и заняться другими текущими задачами, но в голову то и дело стреляла одна надоедливая мысль: нужно позвонить. Нет, сейчас не время, наверняка Сонхва еще спит или страдает от головной боли после похмелья. С тем упорством, с которым он вчера пил, оно и не удивительно. Дождавшись, когда результаты будут готовы, Чан отправился пробивать отпечатки пальцев по базе, выяснил, кому они принадлежат, выяснил адрес и тотчас же направился туда, чтобы наведаться «в гости». Оставалось надеяться только на то, что преступник на месте, а потом показать его пострадавшей. Она его опознает, мужчина покажется на изображениях с камер, записи с которых еще нужно изъять, — и дело закрыто. Немного подумав, на какой этаж ему нужно подняться, чтобы добраться до квартиры номер сто десять, Чан решил не ломать себе голову и спросить об этом у бабушки, сидящей у подъезда. Та немедленно указала верное направление, крикнула о том, что «этого паршивца давно надо было арестовать», потому что музыку включает по ночам на всю катушку, и попросила немедленно выпроводить его отсюда. Хмыкнув с легкой улыбкой, Чан попросил бабушку открыть ему дверь подъезда, подошел к лифту, добрался до нужного этажа и нажал на кнопку звонка. Открывать не спешили, но на это и рассчитывать не стоило, особенно если вчера подозреваемый по имени Пак Джунсо тоже хорошенько выпил. Ну вот и послышались шаги. А дальше дело за малым — задать пару вопросов, увидеть в глазах страх, пресечь попытку бегства, скрутить преступнику руки за спиной и оперативно доставить в участок. Потом получить разрешение, забрать записи с камер, проверить, в какое время Пак Джунсо мелькнул на них, показать потерпевшей и — вуаля. Правда, ушел на это у Чана целый день, и к вечеру вкупе с ужасным сном и вчерашней нагрузкой нахлынула ужасная усталость. Но всё та же мысль, преследовавшая целый день, как надоедливая муха, закружилась в голове с новой силой. Нужно позвонить, нужно позвонить, нужно позвонить… Может, завтра? Завтра ведь выходной. Или лучше всё-таки сейчас? Пак Сонхва молится на то, чтобы его оставили в покое, или напротив, ждет какой-нибудь весточки? Всё равно не угадаешь. Сейчас у Чана особенно не было времени на личную жизнь, да и предыдущие отношения не принесли ничего, кроме разочарования, но как иногда хотелось возвращаться вечером с работы и знать, что дома тебя кто-то ждет или же, напротив, ты будешь кого-то ждать, но при этом чувствовать душой — один этой ночью ты не останешься. Достало одиночество. Взяв телефон в руку и открыв телефонную книжку, Чан покружил большим пальцем над экраном, раздумывая, нажать ли ему на кнопку вызова, но потом, в моменте, всё получилось само собой и послышались громкие гудки. — Да? — спросил ровный холодный голос, и Чан успел пожалеть, что таки набрался смелости. — Я вас слушаю, — проговорили с той стороны, наверное, неправильно интерпретировав затянувшееся молчание. — Пак Сонхва? — спросил Чан таким тоном, будто собирается допрашивать преступника, но потом понял, что звучит совсем не красиво и не правильно, и тут же натянул улыбку. — Это офицер Бан, мы встретились вчера в баре. Вы помните меня? — Офицер Бан? — переспросил уже заметно потеплевший голос с той стороны. — Помню, я сам оставил свой номер и всё думал, позвоните ли вы. Не хотите встретиться где-нибудь через пару часов? Или работа всё так же мучит? — Мучит, но я бы с удовольствием встретился, — сказал Чан, удивленный внезапному предложению, и ноги сразу же понесли его в сторону шифоньера. Не в полицейской же форме заявляться на встречу или, скорее, свидание. — Мне за вами заехать? Вызвать вам такси? Где встретимся? — Думаю, что в этот раз я в состоянии добраться самостоятельно, — ответил Сонхва и назвал место встречи — небольшое и уютное, по его словам, кафе. Долго думая над тем, что ему надеть и как себя лучше преподнести, Чан сначала достал деловой костюм и рубашку, а потом, передумав, вынул из шифоньера простые черные джинсы, летний синий свитер и достал из коробки новые белые кроссовки. Что он, в конце концов, в театр или ресторан собрался? Нужно что-то менее официальное и более простое. Однако Чан тотчас пожалел о своем выборе, как только сел за стол и через пару минут увидел вошедшего в кафе Пак Сонхва, а это был именно он, здесь невозможно ошибиться. Он-то был одет с иголочки: черные брюки, идеально подчеркивающие длинные, чуть ни на половину тела, стройные ноги, свободная черная кофта, очаровательная шляпа и бархатная ленточка на шее. Чан еще вчера отметил привлекательность Сонхва, но теперь перед ним оказался словно другой человек: не хабалистый и развязный парень с размазанным по щекам макияжем, предложивший переспать на втором часу знакомства, а статный и еще более красивый, чем прежде, молодой человек, улыбающийся так, что впору растаять. Привычка оценивать внешний вид людей и собирать вместе детали въелась в мозг уже давно, так как преступления иначе не раскрываются, но сейчас Чан только наслаждался тем, что видит перед собой. — Честно говоря… я отчаялся надеяться, что получу сегодня от вас звонок, — проговорил Сонхва, поклонившись и сев на стул напротив Чана. — Но вы меня удивили, офицер Бан. Не хотите представиться полностью? Вашего имени я пока не знаю, — он медленным движением снял шляпу, повесил ее на крючок, повернувшись, и стрельнул взглядом исподлобья. Чан едва заметно сглотнул от прошедшего по его телу разряда. — Сегодня было много работы. Возился с одним делом, ради которого и приехал в бар, но держал в голове, что нужно позвонить, — решил немного приврать Чан, не став говорить, что стеснялся и боялся, да еще и накрутил себя в придачу. — Меня зовут Чан. Бан Кристофер Чан. И вы прекрасно выглядите сегодня, еще лучше, чем вчера, — сказал он, подперев подбородок кулаком. Не знал, зачем вообще сделал комплимент, но ему показалось, что Сонхва с его стилем и очевидной любовью к макияжу это должно понравиться. И не ошибся. — Вы тоже хорошо выглядите, — ответил Сонхва, расплывшись в нежной улыбке. — Хочу попросить у вас прощения за свое вчерашнее поведение. Оно было… Недостойным. Думал, возможно, поэтому вы мне не звоните, пока избавлялся от всех вещей бывшего в своей квартире. На самом деле я совсем не такой, каким мог показаться… — он смущенно опустил голову и потер друг об друга ладони, даже не скрывая своей нервозности. — Простите, это было некрасиво. — Некрасиво было с моей стороны бросить вас в баре одного, что я и собирался сделать поначалу. — Почему же передумали? — Потому что… Я не знаю, — с нервным смешком ответил Чан. — Просто понял, что мой долг доставить вас в безопасное место, и как можно скорее. Я не нахожу ваше поведение недостойным, просто вам было больно и вы хотели забыться. Это нормально, со всеми бывает. Кстати, как вы сейчас себя чувствуете?.. Всё в порядке? — Не сказал бы. Разрывать длительные отношения, особенно первые, всегда нелегко, но я переживу. Вчера казалось, что это конец света и что меня больше никто не подберет, но сегодня решил, что и без этого му… нехорошего человека обойдусь. В конце концов, к чему эти отношения ради отношений? — пустился в рассуждения Сонхва, попутно протягивая руку для того, чтобы взять меню, и затем открывая его. — А в приятной компании легче пережить горе. Можете обращаться ко мне на «ты». С темы отношений разговор плавно перешел в совсем иное русло, а вернее, сразу в несколько. Как только формальности спали, Чан почувствовал себя свободно и не заметил, когда успел перестать выбирать выражения, включать внутреннего цензора, смеяться как можно тише и стараться показать себя в самом наилучшем свете. Сонхва тоже, кажется, вел себя непринужденно, преспокойно рассказывая о том, как решил переехать в Сеул, фактически сбежав из отчего дома, о своих увлечениях, о том, что для него очень важен собственный внешний вид, какие книги читает, какие фильмы смотрит и как любит проводить свой досуг. Не стеснялся он и есть всё, что только захочет и сколько в него влезет, иногда глупо шутить, принимать различные, даже не самые красивые позы. А Чан всё равно сидел и любовался, что бы Сонхва ни делал. Сонхва взмахивал рукой, чтобы не мешал рукав — и Чан следил за изящным запястьем. Сонхва кивал головой — и Чан любовался ямочкой на подбородке да чуть вьющимися черными волосами. Сонхва закидывал ногу на ногу — и Чан не переставал поглядывать на формы, которые присутствовали, несмотря на худощавое телосложение. В Сонхва было прекрасно всё: от макушки до носков ботинок, и Чан не скрывал, что всё это ему нравится. И не только это. Та легкость и непринужденность, с которой они общались, говорили обо всем на свете, о чем шутили и даже о чем молчали, сводили с ума — всё. На первой встрече всё не закончилось. Решив на сей раз самостоятельно предложить время и место для свидания, Чан наплевал на то, что завтра устанет после рабочего дня, и пригласил Сонхва погулять по набережной. Так и запустилось это колесо, не знающее остановки… Им хотелось видеться каждый день: это явно чувствовалось в словах и поведении обоих. Они могли переписываться сутками напролет, забыв о сне и обязанностях на работе, могли говорить по телефону и лично обо всем на свете. А вскоре каждый вечер стали связываться по видео. Чану так нравился этот образ домашнего Сонхва, одетого в простую футболку и шорты, без макияжа, ну или с его минимумом, нравилось смотреть на то, как он затягивает капюшон от смущения, настолько, что не видно лица, танцует, как умеет, иногда что-то напевает. Прошла какая-то пара месяцев, а Чан уже не знал, как будет жить без всего этого. Больше Сонхва не появлялся в образе развязного парня, скорее наоборот — он вообще не подпускал к себе какое-то время, а потом не позволял чего-то большего, чем простые поцелуи. Однако Чану так хотелось коснуться губами этой стройной шеи, выпирающих худых ключиц, сжать руками пояс и ягодицы, а еще лучше — повалить на кровать и сделать всё это, при этом втрахивая Сонхва в матрас. Но Чан ждал, упорно и долго, и знал, что будет продолжать ждать, пока не услышит четкого «да». Просто понимал, что не хочет близости ни с кем другим, что мечтает только об одном человеке, а на других даже не смотрит. Наверное, это и есть любовь?.. — Прости, что так получается… — разорвав долгий развязный поцелуй, будучи прижатым к стене, проговорил Сонхва и вздохнул. Он был чуть выше Чана, особенно на платформе или небольших каблуках, но того это нисколько не смущало, даже напротив. — Просто я пока не чувствую себя готовым и не хочу, чтобы наша первая близость окончилась разочарованием. Сонхва чмокнул Чана в губы и присел на диван, поправив растянутую старую футболку. Снова такой домашний и такой родной… — Просто знай, что ты можешь во всем мне доверять и во всем на меня положиться. Сонхва, я никогда не сделаю тебе больно ни в каком из смыслов, и подожду столько, сколько будет нужно, — нежно прошептал Чан ему на ухо, встав за спинкой дивана и обняв Сонхва за шею сзади. Те вечера, которые они проводили дома у Чана, были для него самыми любимыми и уютными, даже без секса или хотя бы намека на него. Им обоим нравилось обниматься, смотреть глупые фильмы, комментируя их, подтрунивать друг над другом, заказывать что-то обычное вроде пиццы или иного фастфуда, готовить вдвоем ужин для себя любимых и чувствовать безграничное доверие. Сонхва был таким тонко чувствующим и ранимым, хоть и не любил этого показывать, и Чан частенько ненароком обижал его сказанным или, напротив, несказанным словом, но за небольшой ссорой или недомолвкой всегда следовало что-то вроде: — Пойдем попьем чай? Или: — Давай прогуляемся. Погода хорошая. Или же просто обыкновенный привычный поцелуй, с помощью которого Чан извинялся или показывал, что сам больше не в обиде, но чаще первое. Всё как у простых людей: квинтэссенция милоты, романтики и вместе с тем обыкновенных житейских проблем. Сонхва — как сосуд, собранный из всего самого прекрасного. Мужественный стойкий характер и врожденная при этом ранимость, любовь ко всему нестандартному и женственному, особенно тому, что касается одежды, и при этом порой поведение настоящего среднестатистического мужика, который может сесть, широко раздвинув ноги, грязно и некультурно выругаться, наесться до отвала чипсами, запив их колой. Раздражала, вернее, немного пугала только излишняя любовь Сонхва к чистоте. И то ему не так, и это не так, и кровать некрасиво заправлена, и тарелки как следует не вымыты, и пыли слишком много под кроватью скопилось. Со своей работой Чан не слишком привык постоянно наводить порядок, а тем более — без конца поддерживать его. Но всё это такие мелочи по сравнению с тем, что Сонхва дарил в ответ на некоторые неудобства и слом привычного течения жизни — забота, ласка и безграничная любовь. Чан вернулся домой, быстро нарядился в деловой костюм и помчался в сторону, в которой живет Сонхва, чтобы забрать его и вместе поехать в драматический театр. И только теперь почувствовал, что терпеть уже невмоготу. А как тут терпеть, когда твой любимый не просто красив, даже не обаятельно красив, а ослепителен до великолепия в этих черных обтягивающих брюках, лакированных туфлях, белой рубашке, заправленной в зашнурованный спереди корсет, подчеркивающий все и без того прекрасные формы? Чан так устал удовлетворять сам себя в душе, представляя перед собой голого Сонхва, так устал ворочаться в кровати, думая о том, как хорошо бы сейчас не пытаться уснуть, а наоборот — не спать всю ночь напролет, занимаясь сексом с любимым человеком, делая с ним всё, что душе угодно, и позволяя то же самое по отношению к себе. Сегодня нужно попробовать, просто необходимо. Пусть откажет и заставит еще подождать, Чан будет согласен на это, но он хотя бы попытается, тем более что Сонхва уже начал подпускать его всё ближе. — Милый, если ты хотел, чтобы я весь спектакль смотрел не на сцену, а на тебя, то тебе это удалось, — сказал Чан, как только они вышли из театра, и приник к любимым губам с поцелуем. — Честное слово, я даже толком сюжет постановки не помню. На что мы вообще ходили? — На «Привидение» Ибсена, радость моя, — ответил, хохотнув, Сонхва и опустился на переднее сидение. — Из наших драматических произведений-то в основном японские, написанные еще в прошлом веке, а мне они не слишком по душе. Значит, у меня получилось очаровать тебя? — Настолько, что я не согласен отвозить тебя сейчас домой. Поехали ко мне? Когда Чан просил с такой милой улыбкой и ямочками на щеках, Сонхва никогда не мог ему отказать, и тот бессовестно пользовался этим, практически всегда добиваясь своего, особенно когда хотел еще немного побыть вдвоем. Скинув внутри квартиры с себя всю «мишуру», они решили приготовить кабачки по-корейски и хе из щуки, до смерти проголодавшись за те три часа, что просидели в театре. Веселились, бесились, в шутку дрались, иногда поругивались из-за того, что кто-то что-то неправильно делает, но не отходили друг от друга практически ни на секунду. — Твою энергию надо куда-то деть, милый. Куплю завтра новый набор «Лего», чтобы тебе было, чем себя занять, пока я на работе. Ты ведь у нас завтра выходной, — сказал Чан, натерев морковь и взявшись за кориандр, чтобы добавить его в миску. — Останешься сегодня со мной? — Если хорошо попросишь, — ухмыльнулся Сонхва, засунув себе в рот морковь и затем продолжив шинковать кабачки. — Хорошо попросить? — переспросил Чан и, подойдя к Сонхва вплотную, убрал с его рта маленький кусочек моркови и погладил оставшуюся не заплетенной в хвост прядь волос. — Как же ты себе это представляешь? — Не знаю, придумай сам! — Сонхва капризно повел плечом и вернулся к кабачкам, но Чан тотчас схватил его руками за талию и притянул к себе для поцелуя, сходу сплетя их языки. — Что ж, так подойдет… — ухмыльнулся Сонхва и, обняв Чана за шею, приник к любимому телу как можно ближе. Чем дольше длился поцелуй, тем больше Чану срывало крышу. Он явственно ощутил эрекцию, ноющее покалывание внизу живота, стойкое желание сделать всё прямо здесь и сейчас и, не спрашивая разрешения, посадил Сонхва на кухонный стол, встав между его раздвинутыми ногами. Спустился губами к краю нижней челюсти, потом к шее, принявшись оставлять там багровый засос, а руками начал блуждать по стройному соблазнительному телу, то сжимая в ладонях ягодицы, а то забираясь под домашнюю растянутую футболку и проводя подушечками пальцев по позвонкам, словно играя с ними. Языки развязно и с огромным желанием сплетались, а из груди выбивались вздохи. Вскоре Сонхва разорвал поцелуй, потянул на себя нижнюю губу Чана, заведя тем самым его еще больше, приник к уху и сказал те самые заветные слова: — Я готов, — он провел ладонью по кубикам пресса Чана и забрался пальцами ему под шорты, дотронувшись до члена. — Вот только ты еще не знаешь, во что ввязываешься. — Расскажешь мне об этом в кровати, — практически прорычал Чан и, подхватив Сонхва под ягодицы, понес в сторону спальни. Захлопнул ногой дверь, бросил такое желанное и соблазнительное тело на постель и тут же навис сверху, принявшись раздевать сперва себя. — Скажи мне, что хочешь меня… Прошу тебя. — Я хочу тебя, Чани… Очень хочу! Этого оказалось достаточно, чтобы окончательно потерять самоконтроль. Чан раздел Сонхва догола, практически сорвав с него всю одежду и боксеры, провел пальцами по его животу и члену и, придавив своим весом, потянулся рукой к ящику тумбочки, в котором уже давно лежала заготовленная смазка, как раз на такой случай. Чану не доставало терпения, но он тем не менее с нежностью равномерно распределил содержимое тюбика по внутренним стенкам, а потом осторожно ввел головку члена внутрь, принявшись медленно, но настойчиво двигаться внутри. — Боги, как я этого ждал! Милый… как внутри тебя хорошо… — простонал он, прикрыв глаза от удовольствия и навалившись сверху всем телом. — Расскажи мне, чего ты хочешь, поясни, что ты имел в виду, когда сказал, что я не знаю, во что ввязался… Ах!.. — Действительно не знаешь. Мои желания бывают несколько необычны, и я не каждому готов о них рассказать, — перемежая слова стонами, проговорил Сонхва и ухватился за крепкие мускулистые плечи. — Но сегодня будь со мной нежен, пожалуйста. Хочу почувствовать в себе твою любовь. Чану стоило больших усилий не сорваться на более быстрый темп и не оттрахать Сонхва прямо сейчас так, как мечтал — грубо и жестко, но слова о необычных желаниях заинтриговали его и прозвучали как обещание, что эта ночь станет одной из множества-множества таких же, не наполненных ничем, кроме любви и желания доставить друг другу удовольствие. Не успев толком насладиться, Чан кончил, едва успев вытащить член, и излился на бедра Сонхва, затем принявшись целовать его самого в губы. Но так дело не пойдет, они оба не насытились как следует и собирались продолжать до тех пор, пока силы не закончатся. Немного передохнув и поблагодарив Сонхва за то, что наконец позволил заняться с ним сексом, Чан самостоятельно раздвинул в стороны стройные ноги и вновь вошел промеж них, на сей раз став чуточку быстрее. Эти стоны — как мед, как рай для ушей, как сигнал и просьба не прекращать делать всё то, что они делают сейчас. Запрокидывая голову и прося о новых засосах, Сонхва выгибался под Чаном, умолял его не останавливаться, шептал, что любит, просил показать, что это такое — быть так близко друг к другу и дарить нежность. Пока что нежность. — Пока что, милый? — уточнил Чан, уцепившись за эти слова. — Думаю, мне есть чем тебя удивить. А пока позволь мне немного побыть твоим наездником, мой верный жеребец, — продолжил не договаривать Сонхва и, дождавшись, пока Чан найдет в себе силы оторваться, прижал его к изголовью кровати, а потом уселся на бедра, сразу на всю длину члена, прижался спиной к животу, принявшись скакать вверх-вниз, временами меняя темп с умеренно быстрого до медленного, и наоборот. — Иногда… Иногда я люблю чувствовать себя настоящей шлюхой. — Даже так, милый? — спросил, слегка удивившись, Чан и обвил рукой талию Сонхва, помогая ему насаживаться на собственный член. — Именно так… Стыдно признаться, но… — он замолчал, закусив губу. — Но?.. — Но мне нравится чувствовать себя в несколько уязвимом и подчиненном положении. А когда рядом с тобой полицейский, у которого, к тому же, всегда при себе его лучшие друзья наручники, и который хочет меня настолько, что с трудом себя сдерживает, то… — Сонхва рвано вздохнул, когда Чан грубо насадил его на член одним резким движением. — Слова шлюха в мужском роде я пока не придумал. Но думаю, ты всё понимаешь. — Мне сделать это с тобой в следующий раз, Сонхва? — спросил с утробным рыком Чан, заводясь еще больше, хотя казалось, что больше уже некуда. — Сделать тебя своей шлюхой? Мне бы очень этого хотелось. Я привык доминировать в постели. — Тогда мы идеально подходим друг другу, — ответил Сонхва и привстал, а потом сполз с кровати и, раздвинув ноги Чана, поцеловал головку члена. — А пока, думаю, начну удивлять тебя постепенно… Сегодня хочу, чтобы всё было по чистой классике, — проглотив последний слог, практически прошептал Сонхва и взял губами сначала только головку, а затем пробравшись чуть выше, а пальцы легли на основание члена, принявшись слегка двигаться вверх-вниз. — Да, любовь моя… Да!.. — тотчас воскликнул Чан и сначала расплел хвост, а потом зарылся пальцами в мягкие волосы. — Вот уж… действительно… удивил… Минет мне еще никто не предлагал!.. Сонхва едва слышно хохотнул от удовольствия, вызванного воспроизведенным впечатлением, и, хлопнув по бедрам Чана ладонями, захватил еще больше длины, неистово работая губами так, как никогда до этого, а потом подключил язык и принялся вырисовывать круги то по часовой стрелке, то против нее вокруг головки члена, заставляя Чана практически кричать от наслаждения и выбивая из него все самые нежные слова, которые тот только мог вспомнить. Довольный собой, Сонхва ощутил, как его мягко отстраняют от себя, и поднялся с колен, рухнув на постель. — Я люблю тебя… — протянул, вытерев сперму влажными салфетками, Чан, и лег рядом, прижав к себе Сонхва и пристроив его голову на своей груди. — Боже, я правда люблю тебя, милый! — Ожидание того стоило? — спросил Сонхва, потершись щекой о крепкую грудь. — Сонхва, я ничего толком не ожидал, а лишь хотел быть рядом с тобой во всех отношениях. Вслед за душой я получил еще и тело и теперь чувствую себя самым счастливым человеком на Земле, — сказав это, Чан развернул к себе лицо Сонхва и поцеловал его в губы. — Давай приготовим себе ужин, а потом продолжим. Чувствую, что я еще не насытился тобой как следует. — Честно? И я тоже.