Императорская милость

Кеаллаху аэп Груффыду редко приходилось всерьёз волноваться за младшего сына — поводов тот не предоставлял, исправно выполняя свой долг перед Империей. Но всё изменилось, когда Кагыр не справился с простой задачей, упустив девчонку, которую и поймал-то по чистой случайности. Мало того, юноша не сумел — или не захотел — сдержать эмоции и оскорбил Императора. Гнев на Кагыра резко сменился страхом, когда Кеаллах осознал, чем эти промахи грозят сыну. Ещё до прибытия Кагыра в Город Золотых Башен он начал искать способы спасти его. Отчаянным шагом для него оказалась личная аудиенция у Императора, глаза которого опасно блестели, пока Кеаллах умолял сохранить его сыну жизнь. Эмгыр выслушал его, а затем жестом велел покинуть зал, так и не сказав ни слова. Сенешаль не был уверен, что Император воспринял его мольбы всерьёз. Несколько дней после прибытия Кагыра в столицу о нём ничего не было известно — лишь слухи, и слухи эти Кеаллаха совсем не радовали. Судя по всему, Кагыр сразу оказался под арестом и подвергался допросу, не обходившемуся в таких случаях без пыток. Совершенной неожиданностью для него стало приглашение от Императора посетить допрос. Он не знал, к чему готовиться, но где-то глубоко в изнывающем сердце слабо теплилась надежда. Она оборвалась, когда он оказался в Церемониальном зале. Осознание пришло быстро — его позвали лишь для того, чтобы в его присутствии вынести приговор Кагыру. В середине зала уже стояло несколько офицеров и двое стражников, а Император восседал на троне — всё выглядело так, словно дожидались лишь Кеаллаха. «И Кагыра», — мимолётно подумал сенешаль и тут же оборвал свою мысль, разглядев юношу, который стоял на коленях в ногах стражников. Он не видел его лица, но всё в его облике свидетельствовало о случившемся избиении — мелкая дрожь по всему телу, неестественно вывернутое назад плечо, заваливающаяся вбок фигура. Эмгыр жестом пригласил Кеаллаха встать рядом с офицерами, и от этого жеста Кагыр, словно почувствовав присутствие отца, обернулся, насколько мог. Их взгляды встретились лишь на короткое мгновение, потому что юноша поспешил отвернуться, но этого мгновения сенешалю хватило, чтобы разглядеть изувеченное лицо, изломанные до этого аккуратные черты. Это было только начало — теперь сомнений не оставалось. Император поднялся и сделал вперёд один шаг. Застыл, с истовой яростью взирая в сторону оскорбившего его рыцаря. Он подал жест своему герольду. — Кагыр Маур Дыффин аэп Кеаллах, — начал тот. — Вы обвиняетесь в предательстве Нильфгаардской Империи и лично Его Императорского Величества Эмгыра вар Эмрейс Деитвен Аддан ын Карн аэп Морвудд. Наказание за оскорбление Его Императорского Величества — смерть. — Напомни, сын Кеаллаха, — вдруг прервал официальную речь Император, мимолётно взглянув на упомянутого им сенешаля. — Как ты отозвался в докладе о моём приказе доставить мне княжну Цириллу? В зале повисла тишина, долгая и давящая. Лицо Эмгыра помрачнело — тратить время на ожидание ответа испуганного мальчишки он не собирался. — Отвечай! — взгремел его голос на весь зал. Кагыр вздрогнул, его связанные за спиной руки сжались в кулаки. — Я посчитал приказ излишним, — хрипло ответил юноша. — Излишним, — повторил его слова Эмгыр, ожесточённо поднимая бровь. Формулировка его разозлила. Все присутствующие догадывались, что Кагыр сказал что-то хуже, гораздо хуже, чем просто «излишний». — Бесполезный мальчишка. Каков был первый урок военного искусства? — Первый урок — подчиняться приказу, не оспаривать его и не сомневаться в нём, — заученно выпалил Кагыр. — Значит, ты не усвоил то, что другие знают ещё с детства. Какую пользу ты можешь принести Империи, показывая столь ничтожное уважение к её законам? В зале вновь повисла тишина. Эмгыр вернулся на трон и раздражённо отмахнулся от герольда, который собирался продолжить записанную ранее речь. Императору не нужны были формальности. — Единственное справедливое наказание за презрение к Империи — смерть, — перефразировал он недавние слова герольда. — Но за тебя особенно просили некоторые влиятельные фигуры, просили сохранить тебе жизнь, — он усмехнулся, и все присутствующие явственно распознали в этой улыбке мрачную жестокость. — Что ж, для особого случая — особое наказание. Жизнь останется при тебе — такова моя милость. Лёгкая тень улыбки исчезла с его лица, и он кивнул стражникам. Те с готовностью подняли Кагыра на ноги и поволокли к одному из столов, уже приготовленных к вечернему празднованию в честь взятия Цинтры. Рывком его грудью впечатали в столешницу. Кеаллах невольно поморщился от неприятного звука, смеси стука и хруста — Кагыра лицом ударили о стол, крепко держа за волосы. По белоснежной скатерти брызгами разлетелись капли крови. Один из стражников — Кеаллах знал его и его семью, Корхан аэп Гваэдд — своей мощной рукой прижал голову юноши к столу. Второй, незнакомый сенешалю по имени, одним резким и сильным движением разорвал сзади штаны Кагыра. Тут же юноша со страхом переступил с ноги на ногу в инстинктивной попытке спрятаться, избежать оголения уязвимых частей тела, за что ему незамедлительно вывернули связанные руки — лишь предупреждение не противиться воле Императора. Кагыр скрипнул зубами, изо всех сил пытаясь подавить болезненный стон. И стон не вырвался. Как не вырвался и крик ужаса у Кеаллаха, когда он наблюдал за тем, как стражник оголяет собственное естество. Кагыр, не имевший возможности посмотреть на происходящее позади себя, понял всё гораздо позже, когда первый размашистый толчок чужого полового члена вторгся, разорвал, уничтожил остаток его чести. Гробовую тишину рассёк судорожный и отчаянный вдох юноши. Он рванул голову вверх, вырываясь из крепкой хватки Корхана, но тут же вновь оказался прижат к столу. Толчок за толчком половой член вторгался в него всё глубже — тяжело продвигаясь вглубь, но мощно, равнодушно, сухо. Боль выгнула тело юноши дугой. Кеаллах, онемевший от ужаса, закрыл глаза — не видеть. Хотя бы не видеть того, как калечат его мальчика. — Кеаллах, — спокойно позвал Эмгыр. — Смотри внимательно, Кеаллах, на то наказание, которое заменит казнь по твоей просьбе. Если вздумаешь отвести взгляд и покажешь неблагодарность моей милости, я заберу свой дар обратно. Сенешаль задрожал, но перевёл взгляд на сына, не понимая, как он сможет вынести вид его мучений. Он старался смотреть только на его волосы — мягкие, как у его матери, блестящие, словно и не было месяцев лишений в походах, и сжатые чужой жестокой рукой в кулак. Сжатые так, словно ему намеревались вырвать все эти волосы клоками. Благо, он не видел лица юноши, не знал, как перекошено оно от боли и ужаса, как сжаты зубы и зажмурены глаза, лишь бы не выпустить наружу слезы и крик. Взгляд Кеаллаха метнулся к полу — на светлой плитке под ногами Кагыра начали растекаться багряные пятна. Он подавил рвущийся из глубины стон и тут же вновь сфокусировался на спине юноши, испугавшись, что Император заметит его неповиновение. Омерзительные и тошнотворные движения продолжались, теперь сопровождаемые и соответствующими звуками — хлопками кожи о кожу и хлюпаньем уже отлично смазанного кровью члена. Весь мир сомкнулся на этих движениях, превратился в худший кошмар, выхода из которого не было. Кагыр… Его несчастный мальчик возненавидит его за подобное «спасение». Но лучше ненависть… Ненависть определённо лучше, чем смерть. Ненависть сына он как-нибудь переживёт, смерть — нет. Кеаллах неслышно сглотнул подкатываюшую к горлу желчь. Всё нутро скрутилось в судорожный и трепещущий узел. Он не смел посмотреть на Императора, но молился Великому Солнцу о скорейшем завершении пытки. Видел, что и стражники периодически оглядываются на Эмгыра в ожидании возможных приказов. Но их не следовало. И кошмар продолжался — столько, сколько не длилось ни одно другое кошмарное событие в жизни Кеаллаха. Он даже не был уверен, в сознании ли Кагыр. Мысль о возможной его потере одновременно даровала надежду и приносила страх. Рядом раздался громкий выдох, вырвавший на мгновение сенешаля из его личного ада. Не одному ему это зрелище давалось с трудом. Он вдруг осознал, что все присутствующие офицеры — исключительно те, кто просил милости для Кагыра. Это были почти все защитники молодого рыцаря. Для всех них наказание было единым, жестоким, слишком шокирующим. — Кагыр аэп Кеаллах, — наконец, произнёс Эмгыр. Стражник почти в тот же момент замер, ожидая дальнейших указаний. Второй, Корхан, что удерживал юношу за голову, грубо поднял её за волосы, чтобы тот посмотрел на Императора. Кеаллах мельком заметил бордовое, напряжённое лицо сына, вздувшиеся на лбу вены, измазанные собственной кровью щеки. Сенешаль едва не обрушился на пол, когда понял, что наказание завершено. — Первый и самый главный урок — подчиняться приказу, не оспаривать его и не сомневаться в нём, — чётко проговорил Эмгыр. — Ты понял? Корхан рванул Кагыра за волосы, поторапливая с ответом. В следующее мгновение он выкинул на пол внушительный клок, который всё же выдрал. — Я понял, — едва слышно прошептал Кагыр. — Закрепи, — Эмгыр кивнул первому стражнику и поднялся с кресла, больше не намереваясь наблюдать за происходящим. Наказание для него оставалось лишь наказанием, и никакого садистического удовольствия не приносило. Напоследок он лишь посмотрел на офицеров, что стояли рядом с Кеаллахом. — Надеюсь, ни у кого больше не появится желания молить о спасении тех, кто приговорён моей волей. Он ушёл прежде, чем стражник приступил к последнему приказу Императора. «Закрепление» оказалось не столь болезненным и травмирующим, но столь же унизительным, как основное наказание. — Только покажи зубы, — предупредительно прошипел Корхан и откинул голову Кагыра, к которой вплотную прижался окровавленными бёдрами первый стражник. Кеаллах больше не мог смотреть — он опустил голову, жалея, что не может также легко лишить себя слуха. Потому что от булькающих, сдавленных кашлем и рвущейся рвотой звуков деться было некуда. Ещё несколько минут он просто смотрел в пол, представляя, что на столе — кто угодно, кроме его сына. А его сын до сих пор где-то в Цинтре, сражается во имя Империи и готовится вернуться домой, где его так ждёт вся семья. Он не замечал ни участившегося дыхания стражника, ни его прерывистых вдохов. Он очнулся от грёз, лишь когда услышал шум… нет, целый грохот упавшего на пол тела. Всё его существо подалось вперёд, к его мальчику, которому как никогда требовалась помощь. Он успел лишь вскользь коснуться его плеча, прежде чем Кагыра грубо поволокли к выходу, не утруждаясь тем, чтобы прикрыть его наготу или вытереть размазывающуюся по полу кровь. — Господин сенешаль, — окликнул Кеаллаха герольд. — Его Императорское Величество надеется, что вы подготовите зал к предстоящему празднованию вовремя. Он уверен, что никакие обстоятельства не повлияют на ваше безупречное выполнение обязанностей. Кеаллах заставил себя покорно поклониться и сделал единственное, в чем был чётко уверен — приступил к подготовке зала, времени на которую оставалось совсем не много.

***

В самый разгар празднования, когда все присутствующие изрядно предались возлияниям — достаточным, чтобы забыть о нем, — Кеаллах ускользнул прочь из зала, к темнице, куда отвели Кагыра. Временно или нет, он пока не знал. К заключённому его пустили лишь на условиях короткой встречи, не более одного цикла песочных часов, специально установленных для этого на входе. Времени было мало — слишком мало, чтобы Кеаллах мог выразить всё, что хотел. Он едва смог различить тёмный неподвижный силуэт в углу камеры. — Кагыр, — позвал он, и силуэт пошевелился. — Кагыр, сынок. Постепенно глаза привыкали к темноте, и Кеаллах разглядел, как сын лежит, вжавшись в стену, словно пытаясь слиться с ней. — Кагыр, — вновь позвал он и тщетно протянул руку сквозь решётку. Юноша обернулся и с трудом приподнялся, чтобы сесть на колени. — Я понял, — повторил он свои слова, отчего у Кеаллаха сжалось сердце. — Сынок, у меня мало времени. Услышав эти слова, юноша подполз к решётке и тяжело навалился на неё здоровым плечом. Кеаллах вновь просунул меж прутьями руку, чтобы в утешительном жесте коснуться Кагыра. Как бы он хотел сейчас обнять его. — Мне так жаль. — Я понял, — повторил Кагыр. Кеаллаха посетило жуткое опасение, что юноша тронулся от пережитого умом. — Сынок, — он коснулся лица Кагыра и вынудил его повернуться к нему, хотя тот до последнего сопротивлялся, не желая смотреть в лицо отцу. — Ты справишься, выдержишь. — У тебя есть оружие или яд? — с пугающей чёткостью спросил Кагыр. Кеаллах не мог осудить его за подобные мысли. — Нет, — соврал он. — Подумай о том, в каком горе будет мать. Кагыр кивнул, мгновенно принимая этот аргумент к жизни как самый важный, не имеющий себе равных. Матери боли он не причинит. Не после того, как она пережила смерть старшего сына. — Не рассказывай ей, — попросил Кагыр. — Не расскажу, — пообещал Кеаллах. Если вдруг кто-то и решится рассказать матери Кагыра о случившемся, это точно будет не он. Сенешаль почти не сомневался, что те, кто был свидетелем «наказания», не расскажут о нём ни Мауре, ни кому бы то ни было ещё. Привлекать внимание Императора к подобным сплетням было смертельно опасно. — Я понял, — в очередной раз повторил Кагыр и неожиданно продолжил. — Понял, что она чувствовала. — О ком ты говоришь? — в недоумении уточнил Кеаллах. — О девчонке. Я не понимал, почему она так… так испугалась… когда раздел. Теперь понял. У Кеаллаха не было времени вникать в подробности — он уже слышал в отдалении шаги. Через считанные мгновения его выпроводят из темницы. — Кагыр, — он вновь коснулся его щеки, вынуждая посмотреть ему прямо в глаза. — Я не знаю, когда мы теперь встретимся. Но если тебе дадут ещё один шанс и ты потерпишь неудачу, не возвращайся в Нильфгаард. Кагыр нахмурился. Кеаллах настойчиво встряхнул его за плечо. — Пообещай. Кагыр помедлил, но всё же понимающе кивнул — безмерная тревога в глазах отца убедила его. — Обещаю, отец.