времени бояться

со временем все забывается. забывается особенная шутка, которую поняли бы только два особенных человека. забывается вкус маминого омлета на молоке после переезда во взрослую жизнь и огромной балки в виде "а молоко я не любил". забывается чайный вечер, когда невзначай угостил друга секретом. забывается больная мысль, обличенная одной белой полоской на запястье. эта полоска так и не исчезла. она была не единственной, да только одна и отпечаталась навсегда. но минхо всё равно забыл её вкус. время текло, как кипяток из чайника. непрерывно, если не дёргаться, чарующе, если не отвлекаться. его скоротечность зависела от осознания происходящего. раз в чём-то, так и не заметишь, как кружка уже наполнена – просто приходится тормозить, ведь цель достигнута. раз зацепился за струю, как итог – оценка обстановки, контроль, настройка, запуск, пауза... куча времязатратного. а потом и чай пить больше не хочется. у минхо вышло со второго на первый. зацикленность на времени сделало из него ассоциацию к внимательности. а потом к беспечному страху. почти сразу к контролю. он был одержим маниакальным контролем. будь минхо кондуктором, ни один автобусный заяц, заметив его через окно на остановке, не осмелился бы войти. их бы с ума свела его пытливая подозрительность и проверка по самые трусы. минхо боялся спонтанности и скоротечности времени, а время текло, как кипяток из чайника. его конечная цель: налить себе чай. и кипяток струился так медленно, что в конце концов минхо просто расхотелось. в следующий раз отвлечься не вышло, всё по тому же сценарию – и виноват, как ли показалось, чайник. потом виновником стала кружка. далее – пакетик, по чуть-чуть – дотекло до чайной крупинки. и минхо виноват был за то, что не смог наплевать и просто налить себе чай. он знал, но другим раз за разом печально вручались бирки "виноват". в один день ему уже и не особо-то хотелось чая, но в кружке снова пакетик с травами. потекла вода – вдруг с минхо заговорили. того звали хван хёнджин. минхо забыл, что именно эта копна мягкой сены спросила, но тогда забыл и о времени. оно текло, было не замечено, осталось на фоне завораживающего рассудком человека. минхо хёнджина поначалу боялся, параллельно с тем очень сильно полюбил, назвал деревом. длинное, ветвистое, острое, мудрое. на минхо была одна полоска, на дереве хване – тысячи. хван знал гораздо больше о том, что значит думать так, как бы от ненависти глотку разодрало, и бояться так, как бы убиться от инсульта при чём-то резком. знал много о боли и, в отличие от минхо, запоминал. он помнил особенную шутку, вкус маминого молочного омлета и секрет на десерт. мысли он записывал списком под толстой коркой, плакал, а минхо показывал полосы и говорил, как не нужно делать по словам времени. вскоре минхо научился наливать чай, не останавливаясь на каждой капле. осознание происходящего повлияло на скоротечность: минхо делал, когда хотел, и перестал контролировать темп. минхо на коротенький период забыл о маниакальном контроле, пока помнил слова хёнджина, который им гордился и искренне любил. вот только если бы можно было помнить все и всегда, время бы задушило. в конце концов минхо снова забыл, как забывал снять верхнюю одежду после прогулки или вчерашний разговор, и не мог выпить чай. а хёнджин всё помнил: каждую мысль, обличенную полосой, каждый совет и каждое обещание удержать слова в голове. за всё то время вместе привык к тому, что минхо не сдержал ни одного слова – потому что забыл. хёнджин знал, что ли не специально: он правда не дружил с памятью. и всё же становилось невыносимо напоминать очевидные вещи о себе: например, то, что чайник с кипятком хёнджина – это струя мыслей, темп которой от него самого не зависит. да и он совсем не любил чай, о чём с горем пополам усвоено минхо. по факту своей забывчивости ли просто казался незнакомцем. ему приходилось напоминать то, о чём они долго и внимательно говорили когда-то. из забытого в забытое – и хёнджин устал, по своей мудрой древесной натуре посоветовал минхо проконтролировать свою память и показаться врачу. минхо оставил заметку, совету последовал. да и в последующие разы стал записывать, ведь боялся снова забыть. хёнджин глазами говорил спасибо: минхо все чаще понимал то, что ему рассказывали. и время текло, как кипяток из чайника. непрерывно, если не дёргаться, чарующе, если не отвлекаться. минхо запивал таблетки чаем и забывал гораздо реже, а хёнджин не переставал помнить. их конечная цель: всё так же налить чай. минхо наливал себе, а хёнджин – минхо. маниакальный контроль утих, автобусные зайцы могли спать спокойно. от забывчивости становилось менее больно, можно было не бояться терять мысли, обличенные белыми полосами на запястьях. и время текло. времени всегда и все боялись.