Привязанность

      Они познакомились в баре.       Он тогда сидел и выпивал. Его бросила девушка, единственный человек, который, как ему казалось, верил в него хоть как-то. Но всё снова оказалось тщетно. Он снова оказался один, хотел забыться. И выглядел так отчаянно.       А потом к нему подсел он.       Он показался ему таким... необычным? Он выглядел и говорил так, будто ему и правда было какое-то дело до проблем Максима. Выслушивал его со своей улыбкой. Иртышскому ещё тогда показалось, что было в ней что-то не то. Но он просто закрыл глаза, посчитав очередной паранойей.       Он был таким харизматичным, притягивал к себе моментально, как магнит. Красивый, выслушивает, постоянно улыбается, заботится. И Максиму в моменте так хорошо было. Все эти первые месяцы ухаживаний, «конфетно-букетный период».       Мог ли он тогда, в баре, просто почувствовать всю слабость и безнадёжность Максима? Увидеть лёгкую добычу, воспользоваться эмоционально беспомощным человеком. Сначала быть идеальным парнем, привязать к себе. Чтобы потом показать истинную сущность, но сбегать от него было уже некуда.       Не так быстро.       Максим был полностью очарован Матвеем. Тот заставлял его чувствовать себя по-настоящему нужным кому-то. Что он имеет право наконец-то быть кем-то искренне любимым. Вот только Максиму не повезло, что читал людей он плохо.       По началу всё было довольно безобидно. Да, когда их отношения продвинулись и дело дошло до постели, его немного смущали фетиши его молодого человека.       Матвей всегда был сверху, всегда имел власть над всей ситуацией. Но, чего тут такого, много ведь кому нравится доминировать? Да и Максим на лидирующую позицию никогда не засматривался.       Потом Максим узнал, что Матвей любил время от времени связывать партнёра. Чтобы он самостоятельно не мог пошевелиться. Иногда в добавок чуть придушивать.       Ещё позже, что Матвей любил подчинять себе. Делать так, как нравится именно ему. А нравилось ему доводить партнёра.       Он прекрасно видел из раза в раз, чего же хотел Максим, где именно ему нравится, чтобы до него дотрагивались, где целовали, под каким углом входили. И специально избегал всех этих мест, пока Иртышский как «хороший мальчик» не попросил бы сам. А Максим никогда не просил. И Матвей знал, что и не попросит, что, как бы не хотел, не сможет произнести вслух свои желания. И всё это приносило ему удовольствие.       Он всегда вначале изливал всю свою напускную нежность. С трепетом выцеловывал шею, ключицы, спускался плавными дорожками поцелуев всё ниже, аккуратно растягивал.       А потом грубо переворачивал на живот, резко входил, вжимал голову Максима в подушку, кусал до жути нежную кожу спины, на которой и без того от любих столкновений появлялись синяки. А потом с уже совсем не той доброй улыбкой, что была при знакомстве, шептал Максиму: «тебе нравится, милый?». А ему только и оставалось кивать, пытаясь сдержать подступающие слëзы, потому что на самом деле было очень больно и неприятно.       Естественно, так было не сразу. Только когда Матвей убедился, что Максим о своих истинных желаниях и чувствах говорить не может.       Матвей подарил Максиму заботу, любовь, дом, о которых он так мечтал. А потом, пользуясь этой привязанностью, от которой было уже никуда не деться, делал всё больнее и больнее, прокручивал этот нож в спине до последнего.       Он доломал Максима. Возможно, если бы он не пошёл в тот день в бар, его жизнь была бы в сотню раз лучше. Матвей бы сломал кого-то другого, а Иртышский бы уволился со своей унылой работы и устроился бы на новую, гораздо лучше, завёл бы отношения с человеком, который бы по-настоящему полюбил его таким, какой он есть. Ключевое тут «если бы». Так что Максим никогда не узнает.       У него другая судьба. Его судьба жить с психопатом под одной крышей, чувствовать себя разбитым, поломанным, неправильным, ощущать вечное чувство тревоги и понимать, что ему никуда не деться.       Возможно, когда он ему окончательно наскучит, перестанет быть развлекающей игрушкой, Матвей его убьёт. Честно, в глубине души он даже ждёт этого. Матвей ведь умный, найдёт способ как от закона уйти. Но нет. Так сильно облегчать жизнь Иртышскому он не будет.       Потому что Максим в ловушке. В ловушке, из которой есть только один выход — смерть. И даже это зависит только от Матвея. Всё в его жизни зависит от Матвея. Он не может с ним. Но и без него уже тоже. Вся его жизнь — Матвей. Как бы печально это не было.

***

      Максим сидит на кровати в спальне. Его всего трясёт. В последнее время тревожность лишь росла. Он пытается делать глубокие вдохи и выдохи. Не помогает. Потом осматривает комнату, в голове называет цвета и на выбранные пересчитывает вещи в комнате. Делать это трудно, учитывая, что вся комната погружена в темноту, а освещает её лишь одинокий фонарь с улицы.       Становится чуть легче. Усмехается. Этому его тоже Матвей научил.       Непроизвольно тянется ладонью к кулону в виде сердца на своей шее и поджимает губы. Подарок Матвея на год отношений. Тогда всё было так легко. Тогда он жил в приятно иллюзии, что любим.       Поднимает глаза, устремляя свой взор к зеркалу на шкафу. Отражения не видит — темно. Но ему и не нужно видеть, и так прекрасно знает, что за уродство его там ждёт. Худое, бледное, с мешками под глазами. Отродье. Не удивительно, что Матвей так с ним.       На самом деле Максим не хочет так думать. В глубине души не хочет. Но не может. Навязчивые мысли, что он заслуживает такого отношения к себе, потому что он какой-то не такой, постоянно лезут в голову. Тоже заслуга Матвея.       Почти всё в Максиме сейчас — заслуга Матвея.       Слышится щелчок в замочной скважине. Максим вздрагивает, его начинает легонько потряхивать. Матвей же сегодня в ночную смену, так почему?..       Слышит копошение со стороны прихожей, через щель между дверью и полом видно, как в той комнате включается свет.       Через пару минут пришедший заходит в спальню, привычно наигранно мягко улыбаясь и прикрывая дверь.       — Меня пораньше отпустили, — подходит ближе, присаживается рядом. И тянется к светлым кудрям на голове Максима. Мягко перебирает их между пальцами, вдыхая лёгкий аромат шампуня.       А Максим держится. Хочется приластиться, как коту к любящему хозяину. Но он этого не делает. Знает, что потом от этого больнее будет.       — Ты почему не ужинал, милый? Так и останешься навсегда хилым, — издаёт «добрый» смешок, наклоняется ещё ближе, прямо к уху, и шепчет в него. — Но ты мне и слабым нравишься. Ты же помнишь, я любым тебя люблю. Я не требую от тебя ничего, как другие. Люблю тебя, когда ты это ты.       Все эти слова заползают прям под кожу, так и заставляют им поддаться. Такая жутко неправдивая, но сладкая ложь. Что хочется верить в неё, пока можно.       Матвей укладывает одну из своих ладоней ну худое бедро Максима, поглаживает, даже не сжимая в этот раз. Пальцами другой руки пересчитывает позвоночники на его спине, обводя каждую хорошо выпирающую из-за худобы косточку. Горячо выдыхает на ухо.       — Люблю, — поцелуй в мочку уха, а рука, что покоилась на бедре, поднимается выше, к шее. Слегка, почти что невесомо, сжимает её. — Люблю.       Оставляет пару манящих сладких поцелуев на шее и за ухом.       — Ты же любишь меня, да, Максимушка? — проводит носом по его скуле. — Видишь, я тут, я не бросил тебя. И не брошу. Куда же ты без меня. Видишь, как сильно я люблю тебя? Кто же будет обнимать и целовать тебя, если не я?       Руку с шеи плавно опускает, вновь бедро поглаживает и дышит так дурманяще прям на ухо.       — И я тебя люблю, — также тихо отвечает Максим, чуть дрожащим голосом.       Опять. Он опять повёлся. И вëлся каждый раз, и ведётся, и будет вестись.       Возможно, когда-то он и выберется из этой ловушки, паутины. Вот только даже если и выберется, то он больше не будет никем.       Теперь без Матвея он — ничто.