Нефилим

Lana Del Rey — High By the Beach

James Arthur — Car’s Outside

Обнимать сердцем можно крепче, чем так, как руки никогда бы не смогли…

•••

— Общаясь с человеком, нужно обращать внимание на то, подходите ли вы друг другу, на сочетание ваших характеров, а не на то, кем вы являетесь. Если ты мне понравился, этого не изменить, будь ты хоть нищий попрошайка; и если ты мне не понравился, сделайся ты хоть императором, я буду ненавидеть тебя по-прежнему. Сладкий голос Хёнджина стихает. Он готовится перевернуть страницу и продолжить читать вслух, однако Минхо мешает. До этого он лежал под боком с закрытыми глазами, прижав правую щёку к ангельскому плечу, а тут вдруг дёрнулся, вцепился в край книги и потянул на себя. — Что думаешь обо всём этом? — Ты про слова Се Ляня? — Хёнджин понял намёк обсудить прочитанное и спокойно позволил Минхо забрать книгу и убрать в сторону. Немного помедлив парень поджимает губы, обдумывая ответ. — Я с ним согласен. Главное, что внутри, а не снаружи. А ты? Шёл пятый день ленивой кроватной жизни Ли Минхо. В детстве у него не было желания валяться без дела и смотреть в потолок дольше положенного, даже если он был нездоров. Что в доме бабушки, что в приюте, что в новом особняке Минхо хотелось интересной жизни, новых открытий и приключений. И вот в свои двадцать три он наконец позволил себе ничего не делать, поддаться плохому настроению и устроить себе отдых без лишней активности. Возможно повлияло присутствие рядом такого подходящего человека, как Хёнджин, ведь с одиночеством на соседних подушках неинтересно, а с ангелом — интересно ещё как. По мере того как Хёнджин вспоминал старое, он изучал и новое для себя. Например, он научился заказывать еду и клининг, смотреть погоду и ставить лайки на пятнадцати секундные видео в одном популярном приложении. Иногда, когда Минхо отключался в режим крепкого сна, Хёнджин листал новости или в поисковике выискивал знакомые слова, значения которых пока не помнил. Короче говоря — зря времени парень не тратил, и адаптировался. Рисовать правда он не садился, ведь в кровати это делать неудобно, зато читать — читал. И вслух. И то, что хотелось Минхо в первую очередь. — Я тоже согласен, — голосом, как раз подходящим для раннего утра, отвечает Минхо. — Только я про другое спрашивал. Рука, в которой грелась книга, сжалась. Незаметно, но ощутимо. Хёнджин хлопал ресницами ожидая деталей вопроса, а Минхо терялся в словах. Все дни наедине и в уединении от мира стали не только желанной благодатью, но и неведомым проклятием. Всё же с ангелом слишком хорошо. Жизнь — рай. Хёнджин понимал его с полуслова, а иногда и без лишних слов. Когда хотелось молчать — он молчал; хотелось тепла — Хёнджин заваривал чай; мучила скука — парень делился тем, что вспоминалось, и делал он это всегда с улыбкой — лечебной, исцеляющей, такой, которой ни у кого в мире больше нет. Минхо уверен — Хван Хёнджин уникальный, один единственный и неповторимый, и даже стараться проверять не хочется, чтобы это доказать. Хёнджин, или, точнее, чувства к нему — бездоказательны. Это правда, истина, явь, феномен. И всё же даже в раю есть тени, погрешности, проблемы… Проблемой Минхо был страх открыться. При всей понятливости, Хёнджин кажется не понимал главного — что крылось за тем «нравится». Хождение вокруг да около который день утомляло морально. Минхо не знал с чего начать, какими метафорами всё объяснить и на какой ноте закончить. Но тут, хвала небесам, между страниц книги про божеств, Минхо нашёл подсказку. — Отношения Се Ляня и Хуа Чэна. Что думаешь об этом? — А что я должен думать? — хмыкнув, Хёнджин ворочается и переворачивается на бок вместе с одеялом. Теперь его лицо обращено не в потолок и стену, а к Минхо. — Хуа Чэн любит Се Ляня, безумно любит, преданно и до конца. Думаю, он готов отдать за него всё и даже свою жизнь. Он не боится потерять себя, но в то же время боится потерять его, боится того, что его темная сущность может отпугнуть его свет. Пока Хёнджин размышлял вслух, Минхо глаз отвести не мог от пухлых губ, которые буквально танцевали, а не просто двигались невпопад. В его уме отношения двух главных героев — демона и бога — тот же мистический танец на грани смерти, где страсть переплетается с болью, а желание с отчаянием. Минхо видит в Хёнджине своё желание, укрытое страхом всё испортить. Он тоже боится потеряться и потерять; боится, отпугнуть ангела своей тьмой — своими чувствами. Как же, чёрт возьми, он понимает этого Хуа Чэна, который хочет защитить своё божество, отгородив от мира и от себя, но в то же время жаждет прикосновений, тепла и любви. Минхо — человек. Не демон. Но если нужно, он станет кем угодно. — И тебя не пугает такая любовь? — Пугает? — Хёнджин мягко улыбается и опускает взгляд. — Я, может, многого ещё не понимаю и не помню, но думаю, любовь — это не то что должно пугать. И если честно, я даже завидую Се Ляню, — короткий смешок заставляет воздух согреться. — Что бы с ним не произошло, ему есть на кого положиться. — Есть тот, кто подаст руку и поможет подняться, — подхватывает Минхо. — Или сравняет небеса с землёй, чтобы следом упали остальные. Этот утренний разговор вместо завтрака наполнил внутренности чем-то тёплым и несомненно приятным. В ответах Хёнджина мелькал зелёный свет. — Тебе такое нравится? — на выдохе осторожно спрашивает Минхо, стараясь быть максимально непринуждённым, словно отрицание не опрокинет всё, что кроется под «нравится» в гроб. — Такая любовь? Хёнджин же выглядел самым несерьёзным на свете, самым беззаботным и просто самым. Волосы, раскиданные по подушке тоже выглядели самыми-самыми. Улыбка эта ангельская вообще несравнима ни с чем ныне существующим. Минхо ждёт ответ и рассматривает каждое «самое» Хёнджина глазами-вселенными, в которых сверхмассивные звёзды взрываются, излучая пульсар. — Не знаю. Мне нравится, что ты немного похож на этого непревзойдённого, — смеётся ангел в подушку. — Тебя нужно бояться, но с тобой не страшно. Вот, что мне нравится, — он вытягивает руку вперёд — прямо к руке Минхо — и прежде чем сказать самое главное, он аккуратно сжимает чужие пальцы. — Ты ведь про это «нравится» тогда говорил? И вот ловушка захлопнулась. Минхо сам расставил сети, чтобы поймать момент и признаться, и сам же в них угодил, очарованный или даже заколдованный ангельским светом. — Ты мне нравишься, — негромко шепчет Минхо, пока глаза его никак не могут закрыться. Он боится моргнуть. Боится выпустить Хёнджина из поля зрения. — Нравишься так же, как тебе нравятся книги. Ещё тебе нравится рисовать, а мне нравишься ты, и намного больше, — он замолкает, чтобы воздуха в лёгкие вобрать. По шкале кислородного голодания от нуля до девяти у Минхо сейчас примерно тринадцать. — Понимаешь, о чём я? — Я думал, что нравлюсь тебе как бог войны князю демонов, — остро улыбается Хван и вновь прячет свои блестящие глаза от греха подальше. — Нравишься, — соглашается Минхо и в теперь сам перехватывает руку Хёнджина. Он ведёт её к груди — туда, где сердце. — Чувствуешь? В комнате было не так уж темно, ведь шторы закрывали лишь половину окна, зато было тихо. Слишком. Отчётливо слышалось чужое дыхание и прекрасно можно было услышать мягкий смех. Теперь к звукам добавилось и громкое сердцебиение. Хёнджин не убирает руки, а наоборот, вдавливает ладонь, будто намереваясь расплавить своим теплом тонкую ткань футболки и кожу заодно, чтобы добраться до этого громкого сердца. — Бьётся, — улыбается ангел и с интересом смотрит на сплетение их рук. — Это для тебя, — стараясь не перебивать звуки сердца, Минхо еле шепчет. — Твоё имя занимает слишком много места там, — он сейчас будто под кайфом, но не тем, который всё ускоряет или увеличивает, а под тем, который замедляет и растворяет. — Тебя это не пугает? Хёнджин яро качает головой, не стирая с губ улыбки. — Солнце тоже встаёт каждое утро для тебя, — уверовав, что разум действительно сам не свой, Минхо смело продолжает нести бред. — И звёзды ночью светят для тебя. Представляешь, миллиарды звёзд желают видеть тебя. Я даже ревную. Хёнджин заливается смехом — таким громким и диким, таким волшебным и заразительным, что хочется повторить. Градус того давнего «нравится» поднимается выше… И выше… — У тебя эрекция, — между смехом бросает Хёнджин в воздух. — Это тоже для тебя, — шутит Минхо и получает мягкий толчок в грудь. Однако это никак не увеличило расстояние между двумя. Атмосфера на просторной кровати становилась более волнующей. Места стало меньше. Минхо придвинулся ближе, потянул ангела к себе, чтобы и так показать это труднообъяснимое «нравится». Хёнджин, при всей своей невероятной красоте, отнюдь не был куклой, но он поддался и подался вперёд, причём стремительно и со своей инициативой. Свободная рука тут же оказалась под шеей Минхо, вторая с груди переползла на талию, а ладонь впечаталась в спину. Минхо тоже обнимал, тоже улыбался, но спрятав своё счастливое лицо на чужом костлявом плече, среди тёмных прядей волос. Только ноги остались лежать смиренно, ибо у него действительно стояк, и Хёнджину не обязательно сейчас знать, насколько он крепкий. Они лежали обнявшись вплоть до обеда. Около двенадцати в дверь постучали. Доставка еды. Минхо решил на этот раз сам забрать завтрак, чувствуя себя едва ли не лучше, чем неделю или даже две назад. Он — снова он, будто Хан Джисон не отравил его, не испачкал. Будто не было того ядовитого разговора с братом. Будто весь мир вновь принадлежит ему. Он — главный герой и сценарист в одном лице. И только ему решать, какое настроение себе приписать. Все дни, что он провёл не вылезая из постели дали о себе знать болью в пояснице и в шее. Резко проснулась и тоска по малышке, которая уже должно быть пылью покрылась в ожидании выезда. Было решено после завтрака поехать куда-нибудь, и желательно подальше, чтобы никаких Джисонов и Сынминов случайно не встретить на улице. К трём часам дня оба стояли у двери. Минхо в кожаных узких штанах и чёрном свитере с модными дырами — как раз подходящем под прохладную температуру на улице, а Хёнджин во всём сером и мягком. — Куда мы поедем? Хёнджин крутился у зеркала, завязывая верхние волосы в подобие хвостика, а Минхо старался не капать слюной и хотя бы не возбуждаться, чтобы не оказаться в представлении другого совсем больным и озабоченным. Ангел ведь просто собирал волосы, а Минхо это нравилось… Нравилось… Нравилось… — Ты здесь? — Что? — Минхо трясёт головой и отворачивается к полке, чтобы найти ключи и, может, среди маленького бардака отыскать чистые помыслы. — Куда поедем? — повторяет Хёнджин. — На смотровую? — Не знаю, — признание выходит на выдохе. — Сначала заедем в одно место, а потом… Потом куда угодно. — А что за место? — Увидишь, — хитро улыбнувшись, Минхо протягивает руку ангелу. — Тебе должно понравиться. Первым местом, куда они приехали, оказалась заправка. Очень не вовремя малышка намекнула о голоде или о своей катастрофической жажде. Поэтому прежде чем добраться до настоящего первого места, необходимо было остановиться и заполнить бак. Хёнджин был спокоен, улыбчив и явно настроен на приключения, пока Минхо вёл тихую войну со своей тревожностью. Вроде как Хёнджин понял всё, в чём так до конца и не сознался Минхо этим утром, не отвернулся (что важно) и не испугался. Однако чувство чего-то неладного не отпускало. Минхо не ждал подвоха, но готовился. Дорога от первой точки до второй не заняла больше пяти минут. Всё же апартаменты находились в районе, славящемся своими торговыми центрами и целыми улицами люксов и брендов. Это Сынмина тянуло к природе и высоте — только поэтому он променял удобный и модный район на отдалённый элитный муравейник рядом с телебашней, окружённый сплошными деревьями и туристами. Медленно съезжая на парковую зону, Минхо делает музыку потише. Лана Дель Рей и её ангельский голос всегда были в приоритете… Пока не появился другой ангел — реальный. — Нам на третий этаж, — выкручивая руль и сдавая назад, Минхо смотрит на профиль Хёнджина и раз в десятый за этот день мысленно облизывается. — А что там? — Твой телефон. Малышка замолкает, фары гаснут, мурашки на спине лезут под кожу. Минхо и до этого покупал Хёнджину то, что хотел сам, то, что считал нужным для другого, и то, что должно было понравиться. Можно было догадаться, что на художественных принадлежностях и книгах он не остановится. Хёнджину нужно много чего. Всё. И в первую очередь телефон, который будет только его. Минхо не жалко. Наоборот, он очень даже рад тратить деньги с пользой. Давняя, почти забытая установка из детства о том, что деньги равно счастье, наконец начала проявляться во всей красе. — Зачем мне телефон? Хёнджин выглядит таким же спокойным и улыбчивым, однако в вопросе всё же слышится печальное непонимание. — Больше не нужно будет спрашивать одолжить мой. Ты сможешь смотреть что хочешь и когда хочешь, заказывать всё, что тебе нужно, — начинает перечислять Минхо. — Еду, одежду, книги, комиксы… Что угодно. Всё, что захочешь. На самом деле Минхо кое о чём умолчал. Он увидел в своих поисковых запросах «сколько стоит самый простой телефон?» и следом «телефон в кредит купить» и всё понял. Хёнджину хочется своего, но он слишком скромный, либо же недостаточно осведомлённый о финансовом положении Минхо, который может хоть букет телефонов последней модели купить, хоть вагон. Сумма на его чёрной карте не значительно уменьшится. Другое дело обстояло с гордостью. Она есть у всех — это врождённое. Минхо подумал, пытаясь влезть под кожу ангела, что сам с трудом бы мог спокойно принять дорогой подарок и плюсом доступ к безлимитной карте. С трудом, не сразу, но принял бы, находясь вообще без воны в кармане. Но Хёнджин другой… — Мне неловко, — Хёнджин опускает голову, но по округлым щекам заметно, что улыбка всё ещё держится на губах. — Всё нормально. — Ты очень много тратишь… — Потому что нравишься, — перебивает Минхо. — Не забывай. Ангел кивает. — Ладно. Но это всё равно немного… — Это всего лишь деньги, Хённи. И раз я могу… Диалог никак не строился, потому что один перебивал другого, и оба недоговаривали. Минхо, например, молчал о всех подробностях этого проклятого «нравишься» со всеми вытекающими. Телефон — только начало. Он действительно готов хоть весь мир Хёнджину купить, если бы была такая возможность. А сам ангел умалчивал о том, что последует за этим подарком. Точнее, о том, чего у него никогда не будет — дома, к примеру, или таких же возможностей жить без забот как у Минхо. Он кое-как вспоминает свою прошлую скромную жизнь и контраст с реальностью его пугает с каждым воспоминанием всё больше. Хотя… Возможно не так уж и пугает, но очевидно поражает. Рано или поздно, завтра или через месяц, в следующую пятницу или под Рождество — когда-нибудь обязательно их жизненные пути разойдутся. Как только вернётся память, Хёнджин должен будет уйти в свою настоящую жизнь. И это не Минхо так сказал — он вообще знать не знает и даже не догадывается об этих мыслях — это всё решение Хёнджина. Как бы он не нравился, и как бы ему самому не нравилось рядом с Минхо, рано или поздно… Завтра или через месяц… После покупки яблочного гаджета они снова оказываются в салоне авто, где тихо так, что кажется падение ресницы будет громче раската грома. У Хёнджина на губах знакомая улыбка, новый телефон и непонятный взгляд — что-то между неописуемой благодарностью и крайней степени смущения. Минхо заводит малышку, поглаживает руль левой, правой тянется к дисплею и выключает тишину, включив Born To Die. — Куда теперь? — поворачивает голову Хёнджин, когда Минхо уже вырулил из подземного паркинга на улицу. Протянув молча правую руку, Минхо закусывает нижнюю губу и ждёт, когда тепло и тяжесть окажутся в раскрытой ладони. Хёнджин переплетает пальцы почти сразу — будто на автомате. — На край света хочешь? — ухмыляется Минхо, сжав сильнее чужую руку. — Далековато. Может, всё же на ту площадку? Посмотрим на закат. Согнув шею, Минхо через лобовое заглядывается на небо, вжимая педаль газа до упора. — Пасмурно, — цыкает он. — Не будет сегодня заката. К тому же ещё столько мест, которые ты не видел, — притормозив перед светофором меняющим зелёный свет на красный, Минхо поворачивает голову к ангелу, тянет сплетение их рук и оставляет возле рта, не решившись коснуться фарфоровой кожи губами. — Ты мне доверяешь? — Хёнджин кивает и даже несколько раз для уверенности. — Вот и отлично. Значит, едем на край света. И путь на этот край света не занял много времени — всего сорок с небольшим минут по платной дороге. Увы, за пределы Сеула Минхо пока не мог выезжать, ведь официально он лишён водительских прав на некоторое время, а на контрольных пунктах без дурацкого куска пластика с так себе фотографией не проехать. Поэтому он не доезжает до границы с Пучоном и съезжает в лесной массив. Хёнджин и сейчас выглядел расслаблено будто бояться нечего, хотя… Он слабый и жутко доверчивый. Если бы Минхо решил изменить курс своего отношения к нему и убить в этом лесу, у Хёнджина не было бы ни малейшего шанса остаться живым. Наверное это смирение и держало улыбку на губах. Смысл переживать, если не способен повлиять на ситуацию? Проехав ещё несколько минут по прямой асфальтированной дороге, малышка выезжает из густого леса, засаженного сплошь и рядом клёнами, и снижает скорость. Перед глазами двоих держащихся за руки молодых людей оказывается берег реки. Если судить по беседкам-ротондам из белого камня и дальним деревянным домикам, то это место смело можно назвать туристическим. Минхо нашёл эту точку на карте случайно, но он и подумать не мог, что здесь будет всё устроено для того, чтобы с комфортом провести время. И не только им двоим… — Тут так красиво, — шепчет Хёнджин, когда мотор Ламбо перестаёт рычать. — И людно, — растерянно шипит Минхо, не ожидавший в этом уголке города увидеть хоть одну живую душу. — Можем отъехать дальше, вот туда, — указательным он направляет взгляд парня влево и снова заводит малышку. У Хёнджина будто снова нет выбора, хотя… Он ведь согласен за Минхо хоть куда — это и есть его выбор. Медленно проехав вдоль прибрежной зоны, Минхо паркуется на довольно просторном участке, чем-то похожим на площадку для дрифтинга. И вот тут как раз никого… Тут неожиданно проснулось желание вдавить газ и выкрутить руль в кольцо. И Минхо почти готов переключить режим и повеселиться, но рука ангела вздрагивает, и сам Хёнджин дёргается от резкого рыка малышки. — Ты чего? — А ты? — отвечает вопросом Хёнджин и красиво хмурит брови. — Решил… — «повыёбываться и испортить дорогую резину». — Задумался, извини. Становится тихо. Минхо глушит мотор, вместе с ним выключается музыка. Даже кондиционер перестаёт работать. Душно. — Прогуляемся? — предлагает Хёнджин тем же шёпотом. Без слов, но держась за руки, парни доходят до начала водной линии, где река облизывала мелкие камни. На небе пыльно. Солнце близилось к заходу, поэтому на горизонте слабо пробивался бледный оранжевый свет. Не впечатляюще, но лучше, чем ничего. Хёнджин смотрит как раз вдаль, на линию горизонта и дальше. Река Хан не такая уж и широкая и ничуть не напоминает море, однако сейчас дальнего берега видно не было из-за плотной туманной дымки. Минхо же смотрел под ноги. Опустил голову, будто стыдно, но не до конца понимая за что. Хёнджин во многом понимал его, иногда опережал мысли, вроде не был против его чувств, но… Всегда есть «но». Минхо частью своей испорченной души ещё и чувствовал, что Хёнджин правда всё понимает, однако ему на это понимание будто бы всё равно. Ни горячо, ни холодно — никак. Утреннюю сказку испортил поход в магазин. Из плюсов — у ангела появился свой телефон. Из минусов — у Минхо на сердце лишний груз сомнений. И нет, не в себе он сомневался, и даже не в Хёнджине… Минхо вообще не догонял в чём заключаются его переживания, но он переживал… Переживал, когда ангел в присутствии других людей отстранился, забрал свою руку, отошёл на такое расстояние, что смотреть больно. Зато наедине, как раз в такие тихие моменты, он сам держал за руку, тянулся, притягивал к себе всё внимание, мысли, гормоны… Если коротко — Минхо в прострации. Счастье пошло на спад. Это было похоже на отходняк после мела или того же косяка. Сначала дикий кайф и стремительный взлёт настроения, а потом такое же быстрое и обидное падение с вершины эйфории до дна уныния. Хёнджин становится наркотиком, и это не пугает — волнует. Минхо ведь безумно скучает по тем ощущениям… — У тебя что-то случилось? Этот вопрос достиг сознания в ту секунду, когда последние бледно-оранжевые пятна стекли за горизонт. Минхо сидел на холодных камнях, дышал слабым ветром, держался за тёплую руку Хёнджина и пытался договориться со своим разумом. — Настроение пропало, — помедлив, Минхо слабо улыбается. Несмотря на то, что у него имелся чёрный пояс по качанию прав, он никак не мог открыться ангелу и заявить о своих наблюдениях. Он не имел никакого права что-либо требовать, упрекать или даже просить. Господи, Минхо действительно готов умолять Хёнджина о взаимности, но готовность эта лишь процентов на девяносто… Пока до ста не дошло, он держится и будет держаться. Даже сейчас, он мысленно упрекает и унижает сам себя с видом героя сопливого женского романа о сильном мужчине с ранимой душой. Жаль, что на самом деле его никто не написал, и он сам по себе такой, и вся его неидеальная натура не результат чьих-то фантазий, а ебучая жизнь. — Ты мне нравишься даже такой грустный, — тепло улыбается ангел. — И мне нравится говорить «нравишься». Приятный смех ненадолго задерживается в воздухе, а после его уносит куда подальше ветер. Минхо поворачивает голову, снова видит всё самое прекрасное своими обычными глазами, и тянет руку, чтобы убрать с ангельского личика непослушные пряди. Минхо нравится касаться Хёнджина. Ему нравится смех — согревающий и утешающий. Нравятся губы, на которые не смотреть — преступление века. Минхо всё нравится, но ему не нравится чувствовать себя на лезвии ножа. Упадёт он вправо, влево, назад или вперёд — итог один, и это боль. Хёнджин — именно нынешний и сидящий перед ним Хван Хёнджин — был создан болью, написан самой дорогой, уникальной, но при этом самой-самой тоскливой палитрой цветов. Такое невозможно придумать. Минхо чувствует, видит, ощущает… — Значит, я тебе нравлюсь? — вопрос выходит с лёгкой ухмылкой не то недоверия, не то страха. Как же он боится… Понять бы ещё, чего именно, и тогда жизнь станет сущим раем. — Нравишься. Я не знаю… Пока не помню, что было в прошлом, но мне нравится то, что происходит сейчас, — Хёнджин тянет сплетение рук к своей груди. — Чувствуешь? Оно тоже бьётся, как и у тебя. Быстро, — заметив проблеск радости на другом лице, парень сам начинает светиться ярче. — И меня это не пугает. Какое же всё-таки заразительное слово «нравится». Хёнджин им кажется заболел, и если судить по улыбке, то ему нравится эта «болезнь». Минхо впервые рад стать причиной чего-то нездорового… Если подумать, покопаться в воспоминаниях, то можно обнаружить, что всё в жизни Ли Минхо было далёким от нормальности. Но эта ненормальность постепенно становилась нормальной. Он едва не сбил человека и сейчас этот человек прижимает его ладонь к своему сердцу. Всё не быстро, и не так, как пишут в тех же упомянутых выше сопливых романах. Это жизнь. И она разная. С одними — всё долго и трудно, а с другими — спонтанно и необычайно легко. Минхо прогоняет улыбкой былые переживания, отпугивает и успокаивается. Правда успокаивается, а не делает вид, что ему плевать. Небо темнеет быстрее, чем того хотелось бы. Вдалеке зажигают свет в белых беседках, и они сами становятся похожи на огромные фонари, брошенные на берегу реки. Хёнджин смотрит в ту же сторону, что и Минхо, попутно рассказывая о том, что только что вспомнил. О своём выпускном, который он провёл в похожем месте, только берег был морской. Про одноклассников из старшей школы парень не особо болтал, зато о маме, которая в тот вечер была с ним рядом, он говорил много, смакуя каждое предложение как нечто приятное на вкус и слух. Хёнджин любил маму, и та горячо любила сына. Она ушла, но он до сих пор её не отпустил. Всё ещё любит… Настала очередь ангела грустно смотреть на одинаковые камни под подошвой и медленно вздыхать. — Поедем домой? — Минхо решает, что правда пора. Как-то неправильно на них двоих подействовал этот «край света». Сначала он сам ударился в серую ностальгию, а теперь и Хёнджин раскис. Только в отличие от ангела, у Минхо нет нужных слов, чтобы как-то утешить. Он по своей матери не скучает, он не понимает, не знает таких чувств. — Или… Я уже спрашивал, и вроде ты согласился, — он поджимает губы. — Не хочешь за руль? Это отвлекает, поверь. Хёнджин не шевелится, голову не поднимает, но всё же подаёт голос. — Я не уверен, что уме… — Я научу, — перебивает Минхо или скорее дьяволята внутри торопятся соблазнить ангела на авантюру. — Не проблема. Тут и площадка позволяет. Хочешь? Оказавшись у машины, парень всё же отказывается от этого соблазнительного предложения. Минхо не смеет давить и заставлять. Они расходятся каждый в свою сторону. В салоне знакомо тихо и даже немного напряжённо. Минхо будто поменялся с Хёнджином не телами, а нутром. Ангел грустит, переживает о чём-то, а Минхо остаётся только давить из себя позитив. Он тянется к панели, чтобы завести малышку, и сразу после намеревается включить музыку. Мягкая вибрация расслабляет, а фарфоровые пальцы Хёнджина, перехватившие руку, заставляют напрячься. — В тишине лучше, — тут же объясняется ангел. — Ладно, — Минхо снова поддаётся и не моргая смотрит на парня, стараясь угадать, что у того на уме. — Хочешь поговорить? Хёнджин дёргает плечами. Хочет? Не хочет? Он сам не знает. «Обняв» сплетение рук своей второй, он поворачивается в кресле и молчит какое-то время. Оказалось, что в тишине не лучше. Свою свободную левую Минхо устраивает на руле и медленно поглаживает изгибы, и зрелище это (совсем неинтересное для большинства) завлекает ангела, едва не завораживает. Он смотрит то на плавные движения пальцев, то на статичный профиль Минхо и выбрать не может: что ему нравится больше? — Я наверное не против всё-таки, — спустя момент неловкой тишины улыбается Хёнджин. У Минхо от этих слов ураганом в мыслях проносятся сотни (если не сотни тысяч) вариаций по поводу того, что ангел не против. — У меня внутри ощущение, будто я умею водить или очень хочу попробовать. А после этих слов, Минхо выдыхает. Конечно, это не то, что он ожидал услышать, но… Ладно, он вообще ничего конкретного не ожидал. — Сядешь за руль? — Ты точно не против? — Хёнджин поднимает одну бровь и вместе с ней вверх ползут уголки губ. — Я помню, что ты никого ещё не пускал и будет странно, если ты мне… — Садись, — перебивает Минхо, опасаясь, как бы Хёнджин сам от своей затеи не отказался. — Тебе можно, правда. Обе двери синхронно открылись. Потребовалось всего пара секунд, чтобы ангел выпорхнул из Ламбо и оказался со стороны водителя. — Ты… Ты пошутил? Из-за вечернего ветра, усилившегося с заходом солнца, парню пришлось спрятать кисти рук в длинных рукавах худи. Он стоял и противился настырным потокам воздуха, пока Минхо оставался в салоне. — Нет, я не умею, — отодвинув кресло на несколько сантиметров и откинув спинку до возможного предела, Минхо двигается и приглашающе раздвигает ноги, чтобы Хёнджин мог сесть и вытянуть свои. — Я ведь не сказал, что сам встану, поэтому… Всё честно? В нависших сумерках хорошо было видно первоначальные сомнения ангела и последующее веселье. Выходка Минхо явно развеселила — не могла не, а идея сидеть почти на коленях и рулить воспринялась адекватно. Хёнджину и такое понравилось. Ламборгини замурлыкала по-новому, когда парень сел на водительское кресло между ног самого водителя и закрыл дверь. Изолировавшись от ветра, Хёнджин сперва поправил волосы и только после положил руки на руль. Минхо сделал то же самое — накрыл своими (будто бы свинцовыми) хрупкие руки ангела. Если в росте они отличались — чёртовы сантиметров пять-шесть иногда напоминали Минхо, что Хёнджин не только выше, но и старше — однако в положении сидя оба были на равных. Мысленно возрадовавшись отсутствию реальных крыльев, Минхо буквально прилип к спине ангела, навалился, устроил подбородок на костлявом плече, спрятанным под мягкими тканями и сжал чужие пальцы с тем же усилием, как и свои собственные. Кожа на руле заскрипела. Последовал странный выдох. — Добро пожаловать на борт лучшего суперкара, — тише привычного шепчет Минхо и ведёт руку ангела вправо. — Вот эта кнопка — включение-выключение. Можно завести с ключа, но обязательно нужно выжать тормоз. Потом газ… — сглотнув громче нужного, Минхо возвращает руки на руль. — У малышки хороший отклик, поэтому дави плавно, не резко. Она бывает злая, может недовольно рычать, если обращаться с ней грубо, так что будь нежен. Закончив приветственный инструктаж, Минхо сам переключает режим с «паркинга» на «драйв» и вновь накрывает руку парня своей горячей ладонью. — Попробуй, покрути. Минхо шепчет в шею эту влажную просьбу. У него от вида ангельских длинных пальцев, сжимающих жёсткий руль, сжалось кое-что внутри. Такая тесная, даже неудобная близость, его зажигала. Ещё немного и он перестанет шептать — будет пламенно и сладко мурчать, как и малышка. Не сразу Хёнджин начинает двигать рулём. Сначала ставит обе ноги на педали, за что конечно же получает замечание — так нельзя, неудобно и даже опасно. Уперев правую в газ, парень поглаживает изгибы дорогой кожи на руле и удобно ухватившись снизу, плавно выкручивает руль влево. Чувствовалось, как передние колёса Ламбо начали танцевать, но на одном месте. — Теперь в другую сторону, — подсказывает Минхо, не смотря вперёд. Его глаза закрыты, и он «видит» этот мир теперь другими чувствами… Своими ощущениями… И эти ощущения ведут его губы вперёд, намекают воспользоваться положением и поцеловать там, где бледная кожа прячется за волосами. — Выровняй колёса и плавно на газ. Носом он тянет аромат Хёнджина, напоминающий терпкие розы в холодной воде. Эта свежесть манит. Положение, в котором оба оказались — возбуждает. — Ты забыл про ремень безопасности, — хрипло давит из себя ангел, чуть поворачивая лицо в сторону своего «учителя». — Пока ты в моих руках, с тобой ничего не случится. Когда машина трогается с места, руки Минхо отлипают от руля и обхватывают талию парня. Он сжимает Хёнджина так, будто тот сделан из сладкой ваты — мягко, приятно, обнимательно. Нос упирается в стык шеи и плеча. Будь ангел мускулистым, а не истощённым, на этом самом месте острый кончик носа Минхо встретился бы с упругой трапециевидной. Сладкая терпкость сильнее дурманит обоняние. Минхо отключается от реальности, когда чувствует под собой скорость. Хёнджин дышит тяжело, но мчит прямо слишком легко, будто всю жизнь это делал или всю жизнь мечтал обогнать ветер. Малышку не мотает из стороны в сторону. Ангел приручил её… И Минхо хочет того же — подчиниться, стать поклонником и преклонить колени перед тем, кто в его руках прямо сейчас. Он готов даже поверить в божественную чушь, если Хёнджин с серьёзным лицом скажет ему, что он правда ангел, свалившийся с небес — не хранитель, а идол, кого нужно охранять. От него и пахнет небесами — ледяными облаками и цветочными райскими полями… — Минхо? Опомнившись, Минхо открывает глаза. Ламбо стоит на месте. Ветер бьёт по лобовому и боковым. Хёнджин подставляет шею точно под губы, которые явно скромничали и не решались коснуться желанного. — М? Мычание выходит скорее не вопросительным, а удовлетворённым. Минхо заведён. Ещё немного и тормоза откажут. — У меня получилось, — на быстром выдохе улыбается ангел и Минхо повторяет его улыбку. — Мне понравилось. Можно ещё? — Можно, — прижимаясь ещё плотнее к спине, Минхо не шепчет, а отвечает одними губами без лишних звуков. Сердце в груди колотится громче, чем это «можно» и ему действительно можно быть таким громким, настырным… — А это? — губы влажно мажут коже за ухом, кончик языка обжигает, а оставленные слюни горят словно бензин. — Это тебе нравится? Кожа на руле снова скрипит. Хёнджин вместо ответа откидывает голову назад и подставляется под новый поцелуй, который не может не нравится. Он чувствует возбуждение Минхо и… Возбуждается сам. И ведь такое тугое ощущение в животе с последующей эрекцией у него не впервые. Сначала Хёнджин пугался, ведь не помнил, что для мужского организма подобное что-то вроде нормы. А после того, как погуглил свои «страшные симптомы», принял действительность со всеми вытекающими. Ему нравится. Касания Минхо нравятся. Эта неудобная поза нравится. Горячие губы нравятся. Минхо ему до коликов в области живота нравится. — Поехали домой? — хрипит ангел, ощущая как пылают явные отметины на собственной коже. Минхо целовал нежно, ювелирно вылизывал шею как дорогое лакомство, но забывался моментами и начинал покусывать и засасывать… Он готов был даже сожрать Хёнджина, если бы это не имело за собой непоправимых последствий. Ему было явно мало. Руки потянулись к чужому паху и принялись гладить так, будто в штанах ангела хрустальная реликвия, а не обычный член. Разум окончательно съехал с правильного пути… — Поехали? — повторяет парень, заводя назад руку и палацами зарываясь в тёплые и влажные от выступившего пота волосы. Минхо прекрасно слышал и первый вопрос, однако отрываться от шеи и отвечать — выше его сил. Не-воз-мож-но. От полного бесконтрольного поведения его удерживал один, лишь один единственный процент — последняя трезвая клетка мозга, не позволяющая мышцам стянуть с себя одежду прямо сейчас и осквернить девственный салон малышки ангельским распятием… — Мин… Грудь Хёнджина раздувалась и сдувалась слишком быстро. Неестественно. Ему явно не хватало кислорода. Ему было мало точечных аккуратных, и в то же время слюнявых и жадных поцелуев в шею и плечо. Ему всё нравилось, в том числе и рефлекторные плавные поступающие движения, которыми Минхо раскачивал всё его тело… Нравилось, так, будто всё это знакомо. Он легко смог рулить, будто и в той беспамятной жизни делал это и не раз, а теперь Хёнджин поверил, что и поцелуи, которыми украшали его кожу, тоже знакомые — до спазмов, до боли, до горлового стона сквозь плотно сжатые губы. — Домой… Дыхание учащалось и становилось более горячим — явно выше нормы. Минхо прижимался так крепко и липко, будто боялся, что в любой момент Хёнджин может исчезнуть из его рук. Губы скользили по коже новыми узорами, оставляя невероятную дрожь, пронзающую ангела насквозь. Хёнджин действительно дрожал, но не смел сопротивляться. Даже когда он не глядя тянулся к панели, он не хотел прерывать эти поцелуи похожие на шёпот — хрупкие, едва ощутимые, но такие, что перехватывало дыхание. — Ты же сказал, что в тишине лучше? — услышав первые аккорды любимой песни Джеймса Áртура, Минхо не только открыл глаза, но и смог немного отстраниться. Пульс стучал в ушах. — Не в такие моменты, — перебивая тяжёлые выдохи кое-как оправдался ангел и сам двинулся телом к Минхо поближе. Длинные пальцы оказались на чужих коленях, чтобы сжать их и без слов выпросить ещё… Ещё немного ласки. — Не сейчас. Минхо о многом можно просить и умолять, но только не об этом. Губы с новыми чувствами скользят от задней части шеи к первому торчащему позвонку. Невольно выгнувшись, ангел жмётся спиной к его груди. Прилипает. Оставив затею изучить чужой член через одежду, Минхо пальцами ползёт под худи и выше по гладкой коже. Ладони замирают на груди. Сердце ангела по-прежнему билось в бешеном ритме, как будто хотело вырваться наружу и посоревноваться с любимой малышкой в скорости. Но Минхо не позволил бы этому случиться… Никогда. Теснота не мешала. Наступившая темнота не пугала. Мир одного сузился до чужих, но самых знакомых рук. А мир другого был в плену протяжных стонов, которые выходили бесконтрольно и каждый раз выстрелом в пах. Минхо терпел, правда терпел как мог… Но он не святой, не несчастный евнух и даже не хороший человек, чтобы и дальше просто держать Хёнджина в руках, а не быть в нём. Хотелось полного слияния. Слишком долго (до страшного долго) они тёрлись друг об друга без последующего плана. Прикусив мочку уха, которая оказалась точь-в-точь как холодный лепесток розы, Минхо застыл и жалобно завыл. Яркие всполохи искр ударили по глазам слишком неожиданно. Быстро. Через секунду он кончил. Да, прямо в штаны, будто ему опять четырнадцать и член ему не верный друг, а преданный враг. Как обстояли дела у Хёнджина — вопрос со звёздочкой. Он будто не заметил, как Минхо замер и как стало тепло в области поясницы. Любимая песня, очень подходящая под ситуацию, между прочим, сменилась на нечто незнакомое и весёлое. Стыдливо опустив голову, Минхо потёрся лбом об оголённое плечо Хёнджина. Он запоминал этот неповторимый миг, как пальцами ангел нежно провёл по его затылку и нечаянно задел щёку, прежде чем вернуть руки на руль и выпрямится. Он задыхался этим моментом, прежде чем снова открыть глаза и вернуться в реальность. — Поехали домой, Хённи, — откинувшись на спинку кресла, Минхо громко выдыхает. — Нам правда пора.