Любовь зла

— Ты вот этого мне в напарники предлагаешь, Ризотто? — шипит Гьяччо, и в его тоне больше отчаяния, чем злости. Этот новенький парень явно не в своём уме — первым, что он спросил у Гьяччо при встрече, был его знак зодиака. Знак зодиака, чёрт возьми! Какое вообще отношение положение звёзд в день, когда он родился, имеет к его личности?! Вот Гьяччо, к примеру, не нужно знать, кто там по гороскопу этот Мелоне, чтобы понять, что тот — никудышная бестолочь. Как бы хорош ни был его стенд, он — не более, чем опасная игрушка в руках обладателя, что всё время витает в облаках. Или в звёздном небе. Без разницы. Этот парень умрёт. Рано или поздно ему попадётся противник, что будет его умнее — и, судя по всему, вероятность этого велика. Ему, Гьяччо, придётся либо бесстрастно наблюдать, либо, рискуя собой, прикрывать недоумка. А он не нанимался грёбаной нянькой для звёздного мальчика! — Погоди, ты пока ещё ничего не знаешь о нём, — мрачный, низкий голос Ризотто временами действовал на Гьяччо… успокаивающе. Сейчас же для того, чтобы разжать стиснутые добела кулаки, ему требуется что-то более существенное, но всё-таки он, закусив губу, сдерживается — решает выслушать босса до конца. — Мелоне — владелец автоматического удалённого стенда, буквально созданного для выслеживания и преследования жертвы. Кроме того, он способен как уничтожить цель на месте, так и захватить без единого шанса на побег. Гьяччо закатывает глаза. Его прошлый опыт работы с напарником был удачным — по той причине, что White Album под силу защитить владельца от способности стенда Прошутто, а значит, и находиться поблизости, на подхвате, во время миссии более чем возможно. И всё же толку от него при таком сотрудничестве было минимум — The Greatful Dead, как-никак, создан для массового уничтожения всего и вся в радиусе его действия. Скрывать улики, сперва замораживая, а затем разбивая, дробя и кроша останки тел — неплохой навык, но ведь в ряды чёртовых убийц Гьяччо вписался совсем не для этого. Ему нужно было больше… рабочего пространства. Желательно, чтобы без всяких напарников — только цель, он сам и его White Album. — Что ж, ради тебя, Ризотто… — неохотно соглашается Гьяччо. — Но если с парнем что-то случится, это не на моей совести — я не обязан над ним трястись. А ещё я надеюсь, что он не полезет в мои дела — ради его же блага. — Надеюсь, что нет, — отзывается Ризотто так, будто речь идёт о потенциальном испорченном чаепитии, а вовсе не о желании одного из его людей в случае чего жестоко прикончить другого. Впрочем, это Ризотто… Одна из множества черт, за которые Гьяччо его уважает — его умение сплотить команду, позаботившись при этом о том, чтобы каждый вносил свой вклад и был максимально эффективен. Может, и этот Мелоне — не такой олух, каким показался на первый взгляд. — Ладно, я поговорю с ним, — соглашается Гьяччо, скрипнув зубами. — С меня не убудет.

*****

Гьяччо краем носового платка вытирает с костяшек кровь и шипит от досады — кожа на них ободрана. Не обойтись без аптечки, которая, к счастью для него, неизменно ждёт своего часа в бардачке автомобиля. Ну вот и всё: цель устранена, миссия закрыта, и можно наконец покинуть это чёртово захолустье. Ссутлившийся Мелоне стоит, прислонившись к своему мотоциклу, придерживая ноутбук на согнутой в колене ноге; свет закатного солнца, ещё не скрывшегося за холмом, горит в его фиолетовых волосах. — А ты… — Гьяччо указывает на него пропитанным кровью платком, и слова от сердца даются ему легко. — Ты хорош. Должен признать, Мелоне — я был несправедлив к тебе, посудил несколько… предвзято. Мне понравилось работать с тобой, ты профессионал своего дела. Это правда. Мелоне — чудак и болтун, иногда порет чушь, зачастую ведёт себя, без преувеличений, странно. Одно только его коронное ничего не значащее «ди мольто» чего стоит… Но вот работает он на совесть. Последовательный в своих действиях, вплоть до мелочей, не выходящий за рамки поставленной задачи, увлечённый, но не теряющий голову, Мелоне оказался надёжным боевым товарищем. Выходить на дело с таким, несомненно, одно удовольствие. У Гьяччо есть… некоторые проблемы с людьми. Большинство его попросту раздражает, и всё же он из тех, кому ничего не стоит признать как свою ошибку в поспешных суждениях, так и чужой талант. Идиот ведь не может быть по-настоящему талантлив, а чем меньше идиотов в мире, тем лучше… — Да, мне тоже понравилось, Гьяччо, — до того выслушивающий его хвалебную речь с нечитаемым выражением лица, Мелоне сообщает проникновенно, с загадочной улыбкой, и крепко пожимает ему руку. — Спасибо за то, что поверил в меня и мой Baby Face. Гьяччо растерянно усмехается, не сразу ответив на рукопожатие. Он, конечно, не верил — нет, но он проверял — и в итоге остался более, чем доволен. Хорошо бы по возвращению в штаб не забыть поблагодарить Ризотто…

*****

У них не так много общего. Гьяччо предпочитает держать себя в форме, Мелоне закидывается шоколадными батончиками и дрыхнет допоздна. Гьяччо больше по нраву меткие тезисы и сухие факты, Мелоне без ума от каких-то бредовых околофантастических теорий. Гьяччо выполняет свою работу и позволяет себе отдохнуть, а Мелоне, похоже, прямо-таки живёт работой — по крайней мере, если не остановить его вовремя, может трещать о своих исследованиях без умолку. Формаджо, смеясь, утверждает, что их союз якобы похож на «ту самую странную парочку друзей в старшей школе, ботаника и дикую штучку». «Со стороны может показаться, что ты — ботан, а Мелоне — оторва… На самом деле, всё наоборот. И это страннее всего, не?..» Конечно, всё не всегда гладко — порой Гьяччо хочется выкинуть Мелоне из машины на полном ходу, особенно если он слышит «ди мольто», или когда тот без разрешения выкручивает звук на магнитоле и ловит по радио какую-нибудь жуткую попсу. Иногда Мелоне вульгарный и чудной тип, но, если сам Гьяччо может закатить глаза, слушая его бред, то никто другой не имеет на это права! Стоит кому-нибудь из парней сказать о Мелоне что-то нелестное, Гьяччо уже тут как тут — готов до хрипоты отстаивать честь своего напарника, ответственного человека, креативного специалиста, убийцу со складом ума учёного. …Который, сидя на пассажирском сиденье, зевает себе в плечо, всё равно толком не заглушая звук. И, что самое удивительное, это даже не бесит. — Гьяччо, как ты считаешь, почему многих людей тянет откровенничать по ночам? — вдруг нарушает тишину он. Снаружи и вправду уже темно — если бы не дождь, можно было бы откинуть крышу — Мелоне бы посмотрел на звёзды… И принялся бы нести свою астрологическую ерунду, так что нет уж — никаких чёртовых звёзд даже в самую ясную ночь. Во всяком случае, пока он, Гьяччо, за рулём. — Хм-м… — Гьяччо всерьёз задумывается над вопросом, постукивая пальцами по рулю. — Возможно, всё дело в том, что ночью вокруг меньше отвлекающих факторов. Меньше шума и суеты — легче погрузиться в себя, а там уж и открыться кому-нибудь ещё… Тому, кто выслушает. — Интересная мысль, — Гьяччо ловит в зеркале заднего вида задумчивую улыбку Мелоне. — Означает ли это, что ты готов раскрыть мне какой-нибудь свой секрет прямо сейчас? Да уж. Следовало догадаться, к чему это всё идёт. — Мелоне… — рычит Гьяччо раздражённо. — Бога ради, я за рулём! Болтовня с тобой и так уже достаточно отвлекает, так что… нет, не надейся ни на какие секреты. — Тогда я буду говорить, а ты следи за дорогой, — на удивление легко принимает поражение этот довольно сообразительный придурок. Краем глаза Гьяччо замечает то, как он заправляет прядь волос за ухо — чтобы не лезли на его маску. — Итак, мой первый большой секрет — я боюсь пауков. Гьяччо недоверчиво щурится. — Ты… боишься пауков? — переспрашивает он осторожно. — Большинство из них совершенно безопасны для человека. О, только не говори, что ты из тех, кого пугают их глаза — я перестану тебя уважать. — Глаза, говоришь? Нет, всё дело в их ногах, — Мелоне, кажется, остаётся невозмутимым — откидывается на спинку сиденья, снова зевает, на этот раз в тыльную сторону ладони. — Когда я впервые увидел Baby Face с этими его ножками, честно признаюсь, я заорал как… Прервавшись, Мелоне молчит — молчит и Гьяччо, глядя перед собой на ночное шоссе и пытаясь скрыть глупую ухмылку. Ещё одно коварное свойство его напарника — способность заставить его улыбаться, не прилагая особых усилий. — Хорошо, я никому не выболтаю этот твой дурацкий секрет, Мелоне, — Гьяччо вздыхает, закатывая глаза на случай, если тот косится в его сторону. — Мелоне?.. Мелоне уже спит, прижавшись виском к стеклу, волосы падают ему на лицо, заставляя хмуриться и пофыркивать во сне. Гьяччо снова вздыхает — на этот раз мягче и обречённее, съезжает на обочину, чтобы удостовериться — его спутник не забыл пристегнуть ремень безопасности. Хорошо-хорошо… Вытащив с заднего сиденья плед, Гьяччо, как может, накрывает им Мелоне — если уж спать, то по-человечески, а не как придётся. Не потревожить бы сон этого чудака, выезжая с обочины на шоссе… Ночь и вправду приятная, несмотря на туман и морось — может, прав был Мелоне, когда говорил о иррациональной ночной тяге к откровениям. — Да чтоб ты сдох! — орёт Гьяччо на подонка, подрезавшего его, и яростно жмёт на клаксон. — Сукин сын! Вяло завозившись рядом, Мелоне потирает глаза кулаками. — М-м, Гьяччо, ты очень громкий, — бормочет он. — Интересно, а ты… ты во всём такой? Вот в постели… — А?! — Гьяччо задыхается от недоумения, шока и… чего-то ещё. Чего-то, что заставляет кровь резко прилить к щекам — возмущения, может? Он не совсем себя понимает. Впрочем, куда меньше он понимает Мелоне. — Ты рехнулся?! Со стороны пассажирского места доносится мягкое умиротворённое посапывание — Мелоне опять дрыхнет, как ни в чём не бывало. Не спросишь с него, как следует не растолкав, а если и растолкаешь — ублюдок ведь может сделать вид, будто всё забыл. Или даже правда забыть. Он такой… Покачав головой, Гьяччо снова сосредотачивается на дороге. Размытые в дождевой мути огни не перестают казаться ему тёплыми, и, как он ни пытается рассердиться на Мелоне, сколько ни ищет в себе отвращение, негодование — ничего не находится, ничего не выходит. Мелоне слишком уж симпатично спит.

*****

Гьяччо поправляет очки, прищурившись на заходящее солнце. Ризотто приказал им ждать новых указаний с утра, а значит, у них есть немного времени на отдых — этакое затишье перед бурей, которое они проживают, расположившись на скамейке у самой набережной. Мелоне ест мороженое — догрызает кончик рожка. Вечер, к счастью, сегодня не такой жаркий, чтобы он попросил напарника использовать стенд ради сохранения консистенции его дурацкого мороженого. Гьяччо терпеть не может использовать White Album в быту — находит это оскорбительным, и всё же друзья способны при должной сноровке и настырности уломать его сделать исключение-другое. Особенно этот оболтус Мелоне, который сперва оставит напиток под солнцепёком, потом расстроится, а ещё чуть попозже — пойдёт упрашивать Гьяччо его приморозить. На удивление часто срабатывает… — Что за чушь? — шипит Гьяччо сквозь зубы, приметив обложку дешёвого романа, который Мелоне полистывает, расположив на коленке. «Любовь зла», чтоб её. — Как любовь может быть зла? Зла по отношению к кому-то? По характеру? Это не имеет смысла! Да и вообще, как такое возможно — злая любовь? Взаимоисключающая чушь! Мелоне вздыхает и… улыбается. Непонятно так. Торжествующе?.. — Это как у тебя ко мне, разве я не прав? — выдаёт он, откладывая книгу в сторону. — Ты любишь меня. И злишься. Но всё равно любишь. Удивительно, как ему удаётся оставаться таким спокойным, произнося эти слова вслух. Гьяччо морщится, с недоверием вглядываясь в его глаза — ярко-зелёные, острые, серьёзные. Сейчас ему ничего не мешает смотреть в них, ведь маски на лице Мелоне нет, и одет он в простую повседневную одежду — чёрные брюки и фиолетовую футболку с изображением сумасшедшего осьминога. — С чего ты взял? — только и получается выдохнуть, нервно кашлянув. Вместо ответа Мелоне тянется к нему — аккуратно снять очки, заставляя Гьяччо почувствовать себя уязвимее. На мгновение поймать себя на мысли — отстранись он и воспрепятствуй, был бы, пожалуй, умнее. И точно — куда несчастнее. Поцелуй, хоть и ожидаемый после настолько интимного жеста, всё равно застаёт врасплох. Большой любитель рассказывать о всевозможных видах и вариациях поцелуев, энтузиаст до мозга костей, Мелоне до безобразия в этом плох — настолько, что это почти смешно. Почти мило. — Ты заботишься обо мне, — хриплым голосом объясняет Мелоне, уткнувшийся после непродолжительного поцелуя носом Гьяччо под челюсть. — Присматриваешь за мной, выручаешь. Ответил на поцелуй, в конце концов… И вообще я достаточно долго к тебе присматривался, изучал тебя, чтобы понять, что ты предпочитаешь. Я думаю, я всё понял, Гьяччо, поэтому спрошу прямо — ты предпочитаешь быть моим парнем? Вернуться со мной в отель, продолжить целоваться уже там, а потом, может даже оседлать меня и объездить?.. Лицо Гьяччо нагревается со стремительной скоростью — того и гляди из ушей пар повалит, и ведь, что особенно странно, совсем не от злости! Быстрым неосторожным движением он забирает у Мелоне свои очки и держит их крепко, так, что заушник впивается в ладонь. — Так, постой… — он пытается отрезвить Мелоне. Да и себя тоже… Только почти не мигающий, полный надежды взгляд выжигает дотла остатки рациональности. Погладив Мелоне костяшками пальцев по щеке, Гьяччо примирительно вздыхает. — Ладно. Оседлать тебя, может, было бы и неплохо. Слишком уж хорошо, слишком привлекательно это представляется: Мелоне под ним, с волосами, встрёпанными о подушку, потемневшими от поцелуев губами и взглядом, пьяным от удовольствия… — А что насчёт парня? — торопит его предмет мечтаний, прямолинейно и жадно. Глупый разговор. Как хорошо, что Мелоне сумел-таки на собственном примере научить Гьяччо тому, что вести себя глупо — это не так уж и плохо. Изредка, разумеется. — Я в деле, — криво ухмыляясь, кивает Гьяччо. Взгляд, устремлённый на него, вспыхивает. — Ди моль… — восклицание Мелоне прервано новым, настойчивым поцелуем. Предусмотрительно, не учитывая того, что задуманное начинает воплощаться чуть раньше планируемого возвращения в отель.