И на марсе будут яблони цвести

      Сегодня день с самого начала не задался: алый галстук завязываться не хотел, лакированные туфли неприятно натирали ступни, а волосы пушились от каждого прикосновения и ветерка. Все обещало быть серым. Даже небо затянулось тучками, скрывая тепло летнего солнца и посылая холодный ветер на плечи Сергея. Он не накинул куртку, потому что посчитал это бессмысленным: отстоять приветствие, сходить на завтрак и дальше снова в комнату. Захватит ее после. Вот только плечи он сжимает, нервно поглядывая на вожатую, которая толкала свои бессмысленные речи.        Сережа вырос раньше своих лет. Он никогда не интересовался тем, что увлекало его сверстников; не гонялся за девчонками с пышными бантами и не целовал их в щеки на спор. В лагерь ездил в сопровождении бесконечных слез, которые умело скрывал от водителей и знакомых ребят. Подумают еще, что как девочка. Он любил рисовать и спать с мягкими игрушками, пока старшие ребята не решили подшутить над ним. Он был брезгливый и аккуратный. Ненавидел мятые вещи и прикосновения.        Ему четырнадцать и он практически уверен в том, что будущее его не такое светлое, как поется в любимых всеми песнях. Ему четырнадцать, и он знает, что это его последний год в пионерском лагере. Он сделает всё, чтобы не приезжать сюда следующие два лета.        Судьба сталкивает их так же глупо, как и начинает этот день. Сережа сидит на качелях, пачкая обувь мокрым песком, и считает часы до обеда. Первый прием пищи снова испорчен выкриками ребят, которые решили начать разговор о своих родителях.       — Ты че мерзнешь тут, мелкий? — кто-то игриво щелкает его по лбу и усаживается перед ним на коленки. — Завтрак еще не закончился. Сбежал?       Сережа хмурится и переводит взгляд на забор. Вдалеке тёмно-зелёные деревья качаются туда-сюда, словно не разрешают разглядеть, что за ними дальше.       — А, так тебя по состоянию здоровья туда не пустили? Ау-ау, глухой?!       Да что ж такое. Угомониться ли?       — Да нормальный! Сигаретку не у кого стрельнуть? Сходи за решетку, может получится, — язвит Сережа.       Разумовский сжимает челюсть и щурится, когда рука парня перед ним тянется к лицу и бережно убирает волосы, при этом он улыбается во все тридцать два зуба. Это ему заняться нечем?       — Покурим как-нибудь вместе. Я Олег, — говорит спокойно, но мягко. — Волков Олег.       Сережа молча пожимает руку, но имя свое не говорит. Назло? Для неуместной интриги? Стесняется? Это он оставляет на несчастную голову странного «волка», что так внезапно ворвался в чащи леса его жизни. И остался в ней навсегда.

***

      Следующие три дня проходят по обычному режиму. Разумовский, кажется, даже не вспоминает смолистые волосы и выразительно черные глаза. Тот день из памяти пропадает — слишком все неправдоподобно выглядело.       Он ковыряет вилкой котлету, в которой хлеба больше, чем мяса, думая о том, какое отношение от старших ребят он всю жизнь получал: за рыжий цвет волос дразнили, за отказ кидать камни в окна учителей. Один раз даже ворона мертвого в портфель подсунули. В общем классический сценарий всех бандитских кинематографов. А тут вот на тебе — сам руки пожимать полез, волосы трогать и шутки шутить.       «А может…», — думает Сережа. «Он местный сумасшедший?»       — Эй, конопатый, — его легонько бьют по ноге под столом, заставляя обратить на себя внимание. — Отдай гематоген, Сереж, а? А я вожатой не расскажу, что ты сиги прячешь.       Кирилл Соколов — заводной лидер компании местных, так сказать, хулиганов. В лагерь он приезжает не первый год, поэтому у него уже здесь устоявшийся авторитет. Новая смена для него как привычное возвращение в свое царство.        Сережа с детства привык сравнивать себя с другими детьми. Гадал каждый раз, почему именно он? Почему он родился с россыпью веснушек, голубыми глаза с дурацкими, по-девичьи длинными ресницами и рыжими волосами. Думал всё, в кого же этим пошел? В отца или маму? Часто рисовал их в своей тетрадке, представлял как забирают его домой.       Само детство далось ему тяжело: отчасти из-за отсутствия друзей и поддержки, но сам он так не считал — не его это было, ставить на себя клеймо мученика. Отсутствие родителей и социальных навыков — не крест, а лишь повод стремиться к улучшению. Улучшению себя, мира вокруг. Мальчик всегда знал, что не сможет найти друга, единомышленника и человека, которому может довериться. Доверять можно только себе. Все страхи, обиды и боль прятать глубоко в себе или передавать темными оттенками в тетради.

***

      Отказ на просьбу заставил Сережу пораньше уйти с завтрака, выделить свободное время до следующей линейки.       На улице моросило. Приятная сладость запаха травы и листьев, плавно перетекающая в свежесть, задала настроение парня. Ветер приятно холодил кожу, когда Сергей пробрался за веранду. Разложил тетрадь в клеточку и простые карандаши. Некоторые из них, самые темные, из-за постоянной заточки стали совсем короткими. Настолько, что держать их приходилось кончиками пальцев. Нахмурился, когда понял что прошлый рисунок, нарисованный обычной ручкой, из-за неимения карандаша, растекся по бумаге. Поэтому Сережа всегда предпочитал проверенные временем грифельных друзей.        Место это было скрыто от глаз вожатых. Сюда приходили только весной, чтобы очистить землю от листвы на субботнике. Сережа прятался здесь только в особенные моменты. Когда мысли становились настолько тяжелы, что отвлечься от них на обычных качелях не получалось.       Здесь спокойно. Здесь никто не найдет, а если попробует — то он обогнет корпус с другой стороны.        Конечно, Разумовский не сразу догадался, что он не один такой умный, нашел «слепое место» от взрослых. Шорох, мат, чужие шаги, вскрик.       — Да что ты тут забыл вообще?!       Место встречи изменить нельзя.       Видимо они продолжат сталкиваться только тогда, когда Сережа необходима время наедине с собой. Он прыснул в ладонь, наблюдая за тем, как Олег пытается отдышаться от испуга. Явный шок и мимолетный страх попасться с сигаретами. Разговоривать с ним смысла нет, но Волков назойливо усаживается рядом, ворча на мокрую траву и доставая спички. Сережа закрывает тетрадь с рисунками и прячет ее под ветровку.       — Ты знаешь, что такое нежеланная компания?       — Не-а. А ты знаешь, что такое давать шанс?       — Возможно, — Разумовский смотрит на губы Волкова, от которых бликует свет от подожженной спички. — Если бы ты не появлялся, когда я в плохом настроении.       — Тоже сегодня не с той ноги встал, представляешь? — Олег протягивает тлеющую сигарету. — Ты имя свое не сказал. Или мне тебя как малышня рыжим дразнить?        Сережа замолкает, когда чужие пальцы мягко касаются его. Сережа не любит прикосновения. Не любит. Обычно хочет заплакать и злиться, а сейчас его словно холодной водой обливают. А затем согревают. Греют, греют, одним взглядом темных глаз. Он чувствует себя неловко и тут же отводит взгляд, вороша в памяти как правильно делать затяжку.       — Я Сережа.       — Серёж, — Олег окликает его, словно назло наклоняется, перехватывая сигарету и к своим губам поднося. — Ты курил вообще раньше?       — Конечно!        Вот только едкий дым выводит Разумовского на приступ кашля, а Олега на громкий смех. Они оба почему-то смеяться начинают. А вокруг все тише и тише становится: дождь стихает, не слышно громких мелких и пения птиц. Это даже страшно — обычно Сергей боялся только своих мыслей, а теперь тревогу вызывает неприятное давление в груди и раскаленный ком в горле от внезапного контакта с Волковым. Олег выглядит более взросло, чем остальные подростки из его отряда. Грубые скулы, густые черные брови и темные глаза вызывают желание смотреть неотрывно.        Интересно. Интересно разглядывать длинные ресницы, строгий взгляд. Интересно конечно, с эстетической точки зрения художника: Сережа обязательно попробует нарисовать его, как подвернётся возможность. Волков смотрит так, словно хочет что-то спросить. Сказать. Сережа впервые ловит себя на мысли о том, что этот человек не хочет обидеть его. Подшутить, засмеять. И эта мысль становится настолько резкой, что Разумовский забывается.       Выхватывает сигарету, затягивается и тут же жалеет об этом. Пошатнется раз, второй и почувствует на своих плечах чужие ладони.       — Ты кому доказать что-то хочешь? Мне-то все равно, Серый.       — Это чтобы тебе поменьше досталось.       — Отдать тебе все запасы, раз переучить меня планируешь?        Улыбка, которая секунду назад казалась ему теплой, тут же превращается в звериный оскал. Сергей приходит в себя тогда, когда Олег протягивает ему свою кожаную куртку. Молча поднимается и уходит, оставляя после себя осыпанный пепел и тонкую тетрадь.