Bello capta, или метод Кортеса

ㅤ ㅤ ㅤ ㅤ ㅤ       Холод. Ресницы заледенели — моргать больно. Ветви деревьев шелестели тихо, боли сочувствуя, поддержать силясь. Ветер лесной и остро-морозный до костей резал, и Лэйн, сидевшая на поваленном стволе дерева, сжимала кулаки, ногтями впивалась в ладони, лицом зарываясь в меховой ворот куртки; выдохнула яростно, в сотый раз в голове прокручивая воспоминания дня.       Не вернется.       Как посмели!.. Как посмели эти подлецы в голову ее лезть! Грязными пальцами своими мозги ее расковыривать в попытках вытащить из них что-то выгодно-ценное. Паразитами копошиться в ее мыслях, оставляя там свои липкие следы, а за ними и язвы гадкие, заражающие!..       Лэйн затошнило. Не позволит больше — предпочтет здесь сгибнуть, но гордо.       Душенная злостью и обидой мерзкой, обхватила замерзшие коленки ладонями, себя обнимая и пытаясь согреть. Нет, нет, точно не вернется! Оскорбили, унизили, опустились до нижайших методов разведки! Разве это доблесть военная? Товарищество разве?       Лэйн вздохнула разочарованно. Товарищества и не обещали — не товарищ она им. Военнопленница.       Она вскочила на трясущихся ногах, чувствуя, как тело немеет от мороза колючего. Огляделась вокруг, ответов ища у темного леса: куда дальше, зачем дальше; ветви, снегом укрытые, только пошатнулись, молчали. Сбежала, и что теперь: разумно ли гордость сохранить, лишившись тем еды и крова? Продрогшая, обхватила себя руками, растирая плечи. Эмоционально, необдуманно, без припасов и укрытия сбежать — поступок сидящей внутри и обиженной маленькой девчонки, которую они при допросе своем разрыли, но точно не Лэйн.       Нужно возвращаться хотя бы за Книгой. Не посмеют отобрать и то единственное, что помнит из своей былой жизни! Измотанная, отряхнулась от снега и, плечи расправив, на ногах трясущихся сделала один шаг, за ним второй, с хрустом ломающий ветки под снегом. Глубоко вдохнула ледяной воздух. Задумалась о том, что не дойдет.       — Здесь небезопасно.       Лэйн замерла и вмиг же обернулась резко, услышав мужской голос и заметив за спиной своей движение. Из-за деревьев показался крепкий и высокий мужчина с ружьем за плечом, в охотничьих сапогах шагающий широко по хрустящему снегу и рукой размахивающий тушками пойманных зайцев. Когда ближе сквозь ели пробрался, Лэйн его наконец узнала.       Он окинул ее добрым взглядом, молчаливо вопрошая ее об истощенном виде и грустноватом приветливом мычании.       — Добрый вечер, Лэйн. В такой час сюда залетают отродья… Чего здесь бродите?       — Здравствуйте, Борис. Да. Я уже ухожу… — ответила она хриплым голосом и тут же поспешила откашляться, — гуляла.       — Гуляли? Без сопровождения?       — Нет, я… я просто…       — Вы дрожите вся. Что за безрассудство. Прошу, пройдемте. — Борис голову обратил вглубь леса. — Отогреетесь.       Лэйн заметила, как и впрямь трясется, заламывая онемевшие пальцы в попытках вернуть им подвижность. Силилась не дышать даже, чтоб не впускать в себя воздух, жёгший слизистую; трудно было сосредоточиться теперь на чем-то, кроме борьбы отчаянной с этим морозом, и она кротко кивнула охотнику в безмолвном благодарении.       Шли молча, одним только снежным скрипом шагов нарушая тишину леса. Метель усиливалась, но Романов не торопился, видя, что спутница ногами еле шевелит. Рукой свободной взял ее под локоть, едва приобнимая, чтоб не рухнула; Борис повернул в сторону, и перед глазами возникла его усадьба.       Последний луч солнечный зашел за горизонт; Борис вытоптал небольшое углубление в снегу и бросил в него добычу — зайцев — следом присыпая их снегом. Лэйн удивилась. Спросила:       — Зачем?       — Приманивать хищников.       — Вы лис едите?       — Лэйн… — Борис добро усмехнулся, разглядывая встревоженное ее лицо, и ответил честно: — если бы вы носили мех, вы бы сейчас так не дрожали. Пойдемте.       Не заметила, как он стоял уже на ступеньках, дверь для нее придерживая; поспешила она за ним и вошла решительно, вновь про себя восторгаясь убранством особняка. Охоч этот охотник и на золото…       Борис сбросил с плеча ружье и куда-то отошел, бросив щедрое «располагайтесь». Лэйн послушалась, присела на мягкий парчовый диван, ноги вытянула и плечи наконец расслабила, с усталым выдохом откидывая голову на высокую спинку и прикрывая болящие от холода глаза. Мужчина вернулся быстро и, вытерев о штаны вымытые руки, достал из старинного серванта графин водки и две рюмки.       Лэйн вдруг ощутила, как на нее накатил резкий жар: кожа будто на костре горела, и огонь этот пробирался в самые вены и кровь ее кипятил! Захотелось тут же стянуть с себя всю одежду и вернуться обратно на холод, и она всё еще потрясывающимися пальцами потянулась пальто расстегивать, а Борис, заметив, остановил:       — Не раздевайтесь пока. Еще камин не разгорелся. У вас обманчивое чувство жары при переохлаждении… Вот, лучше наоборот накиньте, — объяснил он поучительно и набросил на ее плечи меховой плед, — и выпейте пока. Это согреет.       Романов разлил по рюмкам «Императорскую коллекцию», а небольшой столик у дивана сервировал сушками и баранками.       — Спасибо, я согрелась. — Лэйн вдруг опомнилась. — Мне надо в отряд возвращаться. У меня есть некоторые обязанности. — Боялась теперь, что они могут спрятать Книгу, отстранить ее от расшифровки, растоптать единственную ее осознанную цель, а с ней и нынешний смысл существования. Смысл странный, признавалась она себе, даже не помня, зачем ее расшифровывает, но отчего-то знала совершенно точно, что должна была это делать.       — Расскажете о своих обязанностях? Сильно они вас загрузили? — поинтересовался Борис и вальяжно раскинулся по дивану, опустошил рюмку и закусил хрустящей сушкой. — Угощайтесь, пожалуйста…       Оголодавшая, Лэйн потянулась рукой к бублику, а с ним решилась и на стопку. Горло неприятно обожгло, но она и не поморщилась. Ответила:       — Я не знаю, могу ли разглашать вам.       Борис рассмеялся. Спросил, ехидничая:       — А они удобно устроились, да? Вам хоть платят?       Лэйн напряглась. Он в курсе или просто проницателен? Или уже ознакомился с их недобросовестной натуркой?       — Мне? Разве что тем, что позволяют жить. — Лэйн закатила глаза и, улыбнувшись натянуто, со стуком поставила пустую рюмку на стол. — Налейте мне еще, пожалуйста.       — Это обидная зарплата для ценного специалиста… — ответил Романов, сжав губы и обновив рюмки, — вы могли бы достойно жить.       Лэйн выгнула бровь, в насмешливой ухмылке расплылась, плотнее кутаясь в мех. Дожевала сушку и бросила колко:       — Я не в том положении. Странно, что вы этого не понимаете.       — «Не того» положения не бывает. Мы все чем-то этаким снаряжены… — ответил он и потянулся за рюмкой, а девушка на него с интересом взглянула и вслед выпила, — я вот, например, не знаю оружия сильнее женского очарования. Ведь если бы не оно, может, вы бы продолжили там сидеть.       — Что? — Лэйн оторопела, услышав ответ его совершенно неуместный. — Вот вы какой. Была бы я менее… очаровательной, вы бы мне не помогли?!       — Помочь бы помог, но поить уж точно не стал бы… — прыснул Борис со скромной ухмылочкой и опустошил третью рюмку; тут же маску эту с лица сбросил (или, гляди, натянул иную) и рассмеялся добро, разглядывая опешившее лицо сидящей напротив, — …Лэйн, шучу ведь. Но не гнушайтесь моим добрым советом. Мы на войне. А на войне всё пригодится.       — На войне? — спросила она и притихла, запивая свой вопрос, как-то чересчур безнадежно прозвучавший.       — А где, если не на войне? Это обычный передел власти. В этот раз, конечно, не такой скучный… но между людьми ли или между монстрами — разве суть меняется?       — Не меняется…       Замолчали. Лэйн грызла баранки и раздумывала, к чему мир прикатился. Неужели это и есть теперь суть бытия? Борьба за влияние и ходьба по головам, жалости не знающая?! И, может, стоит уподобиться, чтоб среди этой гнуси выживать? Где добро и где человечность? И почему только за эту человечность принимают милосердие и сострадание, если человек стал только ненавидеть, не размениваясь больше на такие слабости?! Человечность теперь — способность ко злу!       Она тряхнула головой, отгоняя мысли мрачные, водкой навеянные, и взглядом Борису намекнула налить еще по одной.       — И вы прячетесь здесь от войны?       — От войны не спрятаться. — Он вновь разлил «коллекцию». — Поэтому предлагаю выпить за нашего защитника — оружие.       За окном шторм разгорался с безжалостной яростью, так, будто и природа сама восставала против потонувшего в грязи порочного мира. Снежные хлопья заметали лес, а буря рычала диким зверем, и Лэйн отвернулась от мужчины, разглядывая эту бушующую метель. Могла только представить, сколь ужасно было бы оказаться снаружи… Сиди она там, давно бы в сугробах потонула да до костей промерзла.       — Не хочу. Я боюсь оружия, — произнесла она, пригубив обжигающий напиток.       Романов улыбнулся ласково. Ах, пугливая женская душа…       — Его не нужно бояться. В умелых руках оно — спасение.       — Ага. А в злых — война.       — Поэтому добрые руки должны быть сильнее, — объяснил он с усмешкой острой, залпом опрокидывая рюмку.       Лэйн не поняла: то ли ей опять жарко стало, то ли сидеть неудобно, то ли кофта шерстяная под слоями одежды колется... Смутилась, совершенно уверенная в том, что он со своей этой усмешкой ее румянец ненужный рассматривает!.. К закуске потянулась, чтоб хоть часть лица руками прикрыть, вытянула затем из-под пледа мокроватое от расстаявшего на нем снега пальто, колени подтянула к груди и набросила пушнину и на них. Романов, с громким стуком поставив рюмку на дубовый столик, добавил:       — Хотите потренирую?       — Стрелять? — спросила Лэйн, бровь выгибая, и в ответ увидела его приглашающий кивок. — Мы столько выпили… — Закатила глаза, сочтя его слова за откровенную глупость, и окатила хмельного Бориса насмешливым взглядом. — Я и так стрелять не умею, а сейчас… вообще ничего не разгляжу.       — Ну-с… будет тренировка в экстремальных условиях. Вы ведь не думаете, что всегда будете видеть взглядом ясным и четким?       И правда, задумалась она. Не буду ведь. А умение новое всегда пригодится.       — Потренируйте. ㅤ ㅤ ㅤ ㅤ ㅤ       Массивные двери с резными узорами распахнулись со скрипом, открывая взору оружейную. Просторная комната с высокими потолками тонула в мягком свете канделябров, отражаясь в начищенных до блеска стальных деталях и наполированных деревянных стволах. Вдоль стен тянулись длинные дубовые стеллажи, заполненные до отказа оружием и боевым, и охотничьим; ружья, на искусно украшенных резных подставках висящие, соседствовали с декорированными парадными шпагами, за застекленными витринами выставленными.       — Ого… — поразилась Лэйн, рассматривая это хоть и пугающее ее, но великолепие, — думала, вы так, любитель…       Она вошла за Борисом внутрь, осматриваясь и едва пошатываясь пьяно. Напугалась, чуть не влетев в висящее как-то низковато, но оттого не менее величественно, чучело головы оленя с широкими и ветвистыми рогами. Голова кружилась: воздух здесь был тяжелый, пропитанный запахом древесины и оружейной смазки, а в дальнем углу комнаты сооружен был небольшой самодельный тир. Мишени, по стене вырисованные неаккуратно, были изрешечены пулями, и Лэйн задумалась, насколько часто мужчина тренируется.       — Я и любитель. Большой, — признался он гордо и, подойдя к стеллажу, достал староватое двуствольное ружье, любовно проводя пальцами по ложе. — Лэйн, стреляли когда-нибудь?       — Нет, по-моему… никогда… — засомневалась она, а Борис обернулся к ее взгляду, заметил, что смотрит увлеченно, но как-то с опаской: все-таки перед ней большой и страшный незнакомец с большой и страшной пушкой. И она впрямь корила себя мысленно за то, сколь безрассудно себя ведет: нетрезвая среди горы оружия едва знакомого ей человека, пусть с ним и не было страшно. Только странно.       Борис улыбнулся, разглядев в глазах Лэйн сомнение, подвел ее к тиру и объяснил кратко самые азы, проинструктировал, как правильно держать и как прицеливаться. Зарядил магазин, настроил линию прицела и пристрелял затем ружье, пробным выстрелом попав почти в цель.       Девушка уставилась на новую пробоину в стене и восхитилась мысленно: надо же, они распили полбутылки, а он с первого выстрела в самый центр метил! Следующий выстрел ее испугал, разорвал резко и нагло тишину комнаты, и Лэйн, проследив, заметила, что на этот раз пришелся точно в яблочко.       — Не смотрите на меня так. Стрелять будете?       Она, смущенная, отвела взгляд, поражаясь мужской меткости. А с ней и уверенности. Уверенности не глупой и самолюбной, а другой: Борис был без хвастовства и без кичливости. Он не пытался впечатления произвести или превосходство показать, но был тем, кто он есть — мастером дела, упорно навык свой оттачивающим.       — Да я просто… Редко, когда рукам идёт стрелять, — запнувшись, призналась Лэйн. Борис скромно улыбнулся, жестом девушку ближе к себе подозвал и указал развернуться, заводя оружие вперед и упирая приклад в ее плечо. Она руками потянулась к рукояти, а он, чуть отводя его от нее и перезаряжая, прошептал ей на ухо поучительно:       — Не спешите. Правую ногу вперед… — Под тихий ее вздох он медленно опустился на корточки, за колено женское уверенно и нагло ухватился, выдвигая ногу худую вперед. — Теперь чуть разверните корпус. Нет, нет, не сюда… — рассмеялся он тихо, когда она, от касаний его оробевшая, совсем не туда повернулась, силясь не охотничью позу принять, а скрыться лишь.       — Если позволите…       Позволения он не дождался: и без него ладони свои положил на ее бедра, поворачивая их относительно мишени. Под новый женский выдох неторопливо ими от бедер пробежался по талии и спине вверх, чтоб плечи ее немного вперед наклонить, дыханием своим кожу щекотя.       — Так вы будете устойчивее и компенсируете отдачу от выстрела.       Не дослушав, прицелилась, насколько взор весь плывущий позволял, резко курок спустила и выстрелила, отчего-то очень захотевши впечатлить его своей непредсказуемостью. Замечталась вдруг, что станет сейчас как в боевиках, что смотрела в детстве, — тех, где хрупкие девушки уверенно первой же пулей цель сбивают. Да промазала. Пуля позорно пролетела мимо мишени и в пустую стену врезалась, а Лэйн, пятясь назад от отдачи, — в крепкий торс Бориса.       — Не переживайте. — Он не отстранился, только крепче руками сжал ее талию, удерживая на месте. — Это ваш первый выстрел. Пробуйте еще.       — Да это не для меня наверное… — выдохнула она стыдливо, отчего-то почувствовав себя недостойной растрачивать патроны зазря: на войне ведь!.. — Я ничего не понимаю в стрельбе. Наверное, не зря вы советовали мне практиковаться в женском очаровании.       Лэйн из-за плеча взглянула на возвышающегося над нею Бориса, исступленно-пьяно глазами хлопала, чувствуя, как телом своим до сих пор в него зачем-то вжимается, хоть и нет уже никакой отдачи.       — Нет, ну надо же. Я учу вас стрелять, а вы, оказывается, уже умеете. Глазками своими чудными.       Казалось, в голову вмиг ударила разом вся императорская коллекция, и Лэйн развернулась к дурацкой мишени задом, а к Борису передом, и прошептала тихонько, едва слышно:       — Попала в вас?       Борис ружье отвел, вернул его на самодельную деревянную сошку, которую иногда на охоте для пристрелки использовал, но чаще — просто как подставку.       — Наповал сразили. Прям здесь решили практиковаться?       Под ее пьяное «да» медленно опустил руки на ее бедра, к себе ближе притянуть хотел, да не решался: не в его чести женщин спаивать да трогать.       — Вы, похоже, и вправду согрелись. Я подготовлю для вас гостевую спальню, Лэйн.       — Может, лучше в вашей?       Она хихикнула с недоумевающего мужского лица и зарылась пальцами в мягкость его дорогих мехов, напоенных холодным и острым запахом русского снега; за ворот ближе к себе притянула и под вздох его неожиданный в губы впилась. Жадно и нетерпеливо языком по нижней мазнула, слизывая с них вкус водки, всякое смущение растеряв и одним только желанием движимая. Тело, измученное и столь надолго ласк всяких лишенное, хотело, жаждало мужской нежности, надежного плеча, на которое положиться можно среди стайки гнилой и с чего-то решившей, что использовать Лэйн смеют! Давайте, пойдите теперь против этого сильного и сексуального мужчины, владеющего тако-о-ой оружейной в такой недвижимости!       Борис был врасплох застигнут девичьим порывом внезапным, руки вокруг талии обвил сначала, а затем за нее же Лэйн от себя едва отстранил; прошептал, в губы ее тяжело дыша:       — Лэйн. Я налил вам слишком много. Простите. Идите спать.       А Лэйн не слушалась — подалась вперед, вновь касаясь жарких его губ, на этот раз в легком и дразнящем поцелуе. Пробовала его, исследовала. Смутилась еще сильнее, реакции желанной не дождавшись: он только стоял смирно и недвижно, нападки ее терпеливо оставляя без внимания, которого, конечно, проявить хотелось…       — Боже, простите… Я… — запнулась Лэйн, дурой себя почувствовала и попыталась теперь вырваться из крепких его рук, как он силой прижал ими крепче к себе, удержал, а губами резко накрыл губы ее, языком проскользнув между них, вновь чувствуя жар ее рта; чувствовал и то, как мякнет Лэйн в его руках, как на ласки настойчивые его сдается, а затем отчего-то протестовать пытается и вырваться хочет, в грудь ему ладонями бунтующе упирается.       Романов не реагировал и не отвечал, продолжал только целовать ее, и Лэйн вознегодовала, но только на себя: слишком неправильно сейчас ее тело реагирует на него, слишком затуманивается голова, и слишком ее разласкали большие мужские руки и настойчивые губы, так правильно и так приятно целующие. Она не сдержала себя совсем и, когда Борис укусил жадно ее губу, выстонала что-то невнятное прямо ему в рот, глядя теперь, как он отстранился и лыбился теперь довольно: снова в цель.       — Всё, я… мне вообще не стоит быть здесь, — робко бурчала она, всю уверенность растерявшая, — я не сдержалась и… и я шумлю…       — Люба наверху. Вас не раскусят, очаровательница, — прошептал Борис, щеку ее румяную обжигая теплым воздухом, — что мне сделать, чтобы услышать это еще раз?       Лэйн вспомнила, что любила поцелуи в шею, вроде бы… Так ему и сказала и, проверив, осознала, что точно любила, и полюбила еще сильнее, когда его горячие губы пришлись на ее тонкую шею, легли и сомкнулись на пульсирующей венке, мягко ее прикусывая, а затем, ниже спускаясь, сомкнулись еще и еще, и еще несколько раз, пока Лэйн не вздохнула громко, и тогда Борис ласки свои только усилил и видный укус на шее оставил.       Тогда же Лэйн из-под приоткрытых век взглянула на чучело оленя, стену блеклую украшающее; видела, что Романов коллекционировал трофеи, но не занимала сейчас свою и так измученную голову ненужными размышлениями о том, не была ли она одним из них. Это не интересовало — интересовал он и его такая нужная сейчас мужественность; хотелось быть чьей-то, ощутить хоть какое-то столь нужное сейчас тепло среди всей этой заледни.       Борис на миг оторвался, стянул с себя дубленку и откинул куда-то в сторону, а затем, получив утвердительный ответ на своё «точно ли согрелась?», и с ее плеч стащил плед. С новой резкой вспышкой ярого желания за бедра упругие ее подхватил и усадил на стойку тира, пальцами пробираясь под колючий свитер и гладя точеную спину. Лэйн выгнулась в ответ, прошептала, прося отчаянно:       — Я все-таки хочу научиться, — кивнула она в сторону оружейной стойки, — мне придется много… защищаться…       — Да? От кого будете защищаться? — поинтересовался он с улыбкой хитрой.       — Да всё вы знаете…       Романов вновь поднял с подставки ружье и вручил его ей в руки, а сам перелез через стойку, спрыгивая на прорезиненный коврик по ту сторону тира, касаниями скромными повернул девушку к себе и прираздвинул ее колени, между них встал спиной к мишеням. Лэйн улыбнулась смущенно и, нерешительность прежнюю отбросив, ловко перекинула ружье, приклад его плотно вжимая себе в плечо, а ствол опирая на плечо Бориса; он такому жесту удивился: похоже, такую вольность провернуть с ним никто до Лэйн не додумывался.       — Цельтесь, — шепнул Борис ей на ухо, и она вздрогнула всем телом: губы горячие вновь почти касались кожи, по спине стаи мурашек запуская; Лэйн тяжело сглотнула, совладать с собой силилась отчаянно, а он, заметив смятение девичье, усмехнулся про себя: не налюбуешься!       — Не боитесь, что в вас стрельну? По-настоящему.       Пальцы мужские, таким заявлением заведенные, вниз скользнули по талии, лаская кожу через вязаные нити, играясь с тянущейся тканью кофтёнки, оттягивая ее дразняще и с едва слышным шлепком отпуская. Борис ответил, свысока, но без уничижения разглядывая девушку:       — Попробуйте.       Лэйн, собрав жалкие остатки воли, подбородком уперлась в мужскую ключицу, навстречу Борису выгнулась, крепче вцепилась в ружье и выругалась мысленно оттого, насколько взгляд плыл; пальцами затем сжала спусковой крючок, тут же дергаясь от громкого выстрела. Пуля с пронзительным свистом рассекла воздух и угодила в мишень около самого края.       Борис показал ей, как перезаряжать ружье, и достав с полки под стойкой пачку влажных салфеток, вытер свои пальцы от следов оружейного масла. Лэйн выстрелила еще дважды, но обе пули попали туда же и с глухим стуком упали на пол. Она досадливо поджала губы и снова перезарядила; бедра ее нетерпеливо ерзали по стойке, пытаясь удобную позу для стрельбы найти, прицелилась и тихо ахнула, когда почувствовала, как Романов пальцами спустился от ее талии к ногам и крепко сжал, на месте ее удерживая и ерзанья прекращая. Позволил себе нескромность скользнуть ими под шерстяную юбку, а за нею — и под облегающее термобелье, пальцами пробираясь и растягивая эластичную ткань.       — Делаете мою тренировку еще экстремальнее? — шепотом спросила она, выпуская еще две пули, попавших немногим ближе к цели, чем прошлые. Борис обернулся посмотреть и улыбнулся хваляще, отметил:       — Экстремальные условия благотворно влияют: адреналин мобилизует тело. Видите? С каждым разом лучше получается.       — Да? Так сделайте их еще экстремальнее. Я хочу в яблочко попасть.       — Попадайте. — В поощряющих поцелуях льнул к ее шее, мягко и еле ощутимо целуя. Ухватился за пояс ее леггинсов и, в глазах ее одобрение разглядев, вниз потянул, выпростав из-под них длинные, крепкие — оттого еще изящнее — женские ноги.       Лэйн дышала тяжело и почти рвано, ощущая холодные руки Романова под своею юбкой на внутренней стороне бедра. И вдруг на стон сорвалась, когда он сквозь ткань ее белья прикоснулся к клитору и двинул затем пальцами вниз, проходясь по прикрытым плотными трусиками пухлым половым губам.       — Стреляете? — издевательски поторопил Борис и намеренно сильней надавил, исследуя, насколько она влажная там.       Лэйн застеснялась и трепыхнулась пугливо от его касаний, и тогда он со всем охотничьим опытом крепко ее изловил и рукой свободною обнял, обвил спину, на место усадил, чтоб не металась. Подсказал еще раз: «ну же, стреляйте…» и пальцем через ткань липко растер ее смазку по складкам; она, заведенная и пьяная, такими же заведенными и пьяными глазами прищурилась, дрожаще перезарядила ружье и выровняла прицельную планку относительно мишени, взяла центральную точку точно на мушку и дернулась от нового выстрела.       — Лихо. Молодец, — похвалил он и пальцами сдвинул белье вбок, медленно погружая в нее сначала один, а затем и второй добавляя, видя, как поощряет она ласки его стонами довольными; а Лэйн, стараясь дыхание бешеное умерить, а с ним и стоны, казавшиеся ей отчего-то слишком громкими и умоляющими, взглянула на мишень и обнаружила, что попала едва-едва левее центра.       — У в-вас и на спине глаза? — сбивчиво спросила она, не понимая, как догадался о ее меткости.       — Они у меня много где. А вашу пулю просто услышал. Попали в уже бывшую там пробоину.       — Знаете звук каждого отверстия от пули? — Лэйн усмехнулась и поразилась, придвигаясь ближе к ласкающим ее рукам этого загадочника. Всё сильнее Борис ее удивлял и с тем всё сильнее путал.       — Ладно, не забивайте голову. Вы настойчивы и быстро освоите оружие, Лэйн. Но его одного не хватит, чтоб победить.       — Мне побеждать не нужно. Я хочу себя защитить.       Она рассмотрела его и заметила, что Борис не без наглости разглядывает ее. Найдя взгляд его между ее ног, смутилась пришедшей в голову глупой мысли о том, что одета в белье слишком ненарядное для секса в таком нарядном доме: ну, кто ж знал!..       Борис покачал головой. Ответил:       — Это одно и то же. Выжить — уже победить.       Лэйн брови нахмурила и тут же их вздернула ввысь, когда он задвигал внутри пальцами; она отбросила ружье на стойку, руки свои уставшие опустила на мускулистые плечи, ощупала, погладила, довольная мужчиной рядом. Голодная до ласк, взглядом его съедала и большего хотела, хотяще насаживаясь на длинные большие пальцы.       — Оружие — тактика. Тактика бестолкова без стратегии.       — Такая стратегия вам понравит-тся? — запнулась она и, извиваясь на стойке нетерпеливо, потянулась к его рубашке, пуговицы одну за одной расстегивая, — или что предлагаете?       — Во-первых, больше так не пейте. — Борис ухмыльнулся хитро и ускорил пальцы внутри, по тонкой спине ладонью другою пробежался и нежно девичий затылок сжал, к себе за шею притягивая.       Лэйн, разгоряченная, хоть и оторопела от такой наглости — смеет ехидничать? — но и сама вплотную придвинулась.       — Вам смешно? — Сбросила рубашку с плеч на пол, в отместку за подлую насмешку ногтями в его спину впиваясь. — Это вы меня споили…       — Я не смеюсь. Вам нужно отдавать отчет себе и своим действиям. Трезво смотреть и трезво видеть. Холодно, выдержанно. Изучать слабости и свои, и противника. Как же вы защититесь, если не знаете ни того, ни другого?       — Поняла. Как просплюсь, обязательно над этим поразмышляю. — Закатила она глаза то ли от раздражения, то ли от удовольствия; со словами его мысленно согласилась, но отчего-то с ним, например, совершенно не хотелось ни холодничать, ни выдерживать себя — только навстречу приятным рукам подаваться и под поцелуи его упорные подставляться.       — Я вашу нашел очень быстро. Вернее, вы мне ее сами рассказали.       Романов очень меток был в своей уверенности о найденной слабости и, как бы подкрепляя свои речи действиями, губами горячими к шее тонкой прикоснулся, невесомо — Лэйн едва чувствовала и всё равно трепетала, — словно боясь сломать слишком лёгкую и слишком хрупкую сложенность женского тела. Он мазнул по длинной ключице языком, облизывая холод бледноватой кожи, и, прикусив ее, прошептал что-то не самое внятное, и Лэйн из всего потока слов расслышала только «попробуйте найти и мою».       — Не знаю, какие слабости могут быть у человека, который пускает в свою оружейную пьяного человека, а потом дает ему ружье и становится напротив… — пробормотала в ответ Лэйн, всё еще немного онемевшими от холода пальцами торопливо подергала за латунную пряжку и спешно расстегнула ремень на мужских штанах, ножками своими стянула его брюки до колен и ладонью накрыла выпирающий объем.       — Вы много на себя взяли, — прошептал мужчина и тихо выдохнул, когда ее худая рука сомкнулась на его твердом органе, а затем вынула хватко его из боксеров и пальчиками пощекотала. — С двух первых в вашей жизни пуль вы бы в меня не попали. С третьей, может, и повезло бы… — с негрубой усмешкой поддразнил Романов, носом утыкаясь в женскую шею и дыханием горячим щекотя ее всю покрытую мурашками кожу, — если бы перезаряжать умели.       Лэйн смиренно вздохнула.       — Ясно. Ну и что во-вторых?       — Во-вторых: подождите меня минуту.       Борис неловко подтянул штаны и вышел из оружейной — не соврал, ровно на минуту, за которую Лэйн головой нестабильной накрутить себя успела о вещах себе нелестных, — и теперь шел к ней обратно, шелестя в руках лентой презервативов. Девушка подняла взгляд, на лице не выразила, что его возвращению рада, но про себя выдохнула… И отчего только мысли такие, что опять ее бросят!..       Снова ум чем-то ненужным забивала; подняла на Романова взгляд, рассмотрела его, к стойке идущего: походка легка, упруга, как шаг горного орла: охотник, чего уж… Подошел ближе, по шее погладил, а она в волосы его ладонь запустила, к себе ближе притягивая. Пряди эти — золото, глаза — два топаза; красив и сложен: каждый жест выверен и изящен, отточен будто ювелиром искусным.       Сложен и его взор: не разгадать, посмеивался ли Борис или серьёзен был во всех этих своих наставлениях… то рассматривал нагло-изучающе, то, словно за излишнюю настойчивость извиняясь, взгляд снова отводил и невзначай рассматривал вместо тела ее свои ружья.       — Так вот: во-вторых… — Борис очертил краем ладони ее скулу и приподнял голову, чтоб на него глаза женские смотрели; надорвал фольгированный квадратик, расстояние между телами свел до жалких ангстремов и, растянув по себе защиту, рукой направил свой член к влажным складкам, водя между дразняще и не торопясь. Вошел медленно, давая ей привыкнуть, и она запустила пальцы в волосы его золотистые, пряди мягкие сжала и тут же огладила нежнее; под вздох ее истомленный он увереннее толкнулся и за бедра приподнял, усаживая на самый край стойки и к себе ближе двигая. Сжал упругие ноги и продолжил слова, о которых она уже забыла: — …во-вторых, вы слишком искренны (не обижайтесь: вас это только красит…), но оттого и опрометчивы.       В словах его не было осуждения или ругающей насмешки, только неясное Лэйн желание нравоучить ее, помочь; она вздрагивала и тихо, прерывисто стонала каждый раз, как он двигался в ней, раздумывала: отчего у него этот наставнический норов? разве остались здесь люди, добра другим желающие? или играет искусно этот хитрец? подлизывается одного сношения ради? так коль ради него, так молчал бы — не помогал и не объяснял, пули бы не тратил…       — Я, верите, уже заметила. Меня саму в себе раздражают эти качества. Теперь они опасны. Но ничего сделать не могу. Злюсь ужасно… — разоткровенничался развязный сегодня язык девичий, не вытерпел!..       — Хм… — задумчиво бросил Борис и смял в пальцах девичьи бедра, — вы мне историю одну напомнили. Знаете, как поступил когда-то Кортес? У него-то отряд был повреднее вашего…       — Кто? Так вы знаете про отряд-д… — процедила Лэйн, зубы смыкая, привыкая к уже давно не чувствованным ощущениям.       — Его метод был хитр и изощрен… — продолжил Борис, глазами хитрыми разглядывал Лэйн, а языком юрким сквозь ткань прильнул к затвердевшим от холода соскам, едва прикусывая, а затем продолжал поучения: — …он не конфликтовал открыто, молчал, ладил со всеми и одобрял всё, что бы они не творили, поощрял любые их действия. Заговорщики с его отряда тогда уверовали в его слабость…       — И что? Причем тут я? — перебила его Лэйн, выгнуть бровь скептически захотела, но только застонала громко, чувствуя, как он в движениях своих стал резче.       — …бдительность потеряли, выдали все намерения свои, и тогда он наконец смог действовать решительно. Смог расправиться с ними.       — Я всё еще не понимаю, как мне должно это помо-х-очь… Я — не о-он, — протянула она, сжимаясь на твердом его члене и копчиком иногда неприятно задевая твердую столешницу. Руками ненасытными всё его тело большое и крепкое трогала; бока изгибистые, но такие мужественные, гладила, за них ближе к себе его прижимая, когда Борис входил под самым нужным углом и очень правильно задевал чувствительную область внутри, снося ей голову и срывая с губ раскрасневшихся новые и новые стоны.       — Учитесь, Лэйн. Не спорьте. Не злитесь. Не реагируйте и не задавайте вопросов.       — Да, да, я-я… Еще…       — Ну, что ж еще добавить… Выжидайте. Не срывайтесь. Главное — учитесь терпению.       Борис замедлился, а через миг и вовсе остановился, не двигался в ней; пальцами мягкими сжал ее бока, рукою проворной под кофту забрался и скользнул по спине, за нее теперь удерживая Лэйн, а ладонь вторую опустил на таз, гладя почти там, где нужно.       — Эй… не останавливайтесь, эй! Пожалуйста… — прошептала Лэйн, отвращаясь вдруг тому, насколько, наверное, жалко сейчас звучала и совершенно противоречила тому, чему он тут ее научить пытался; но тело, по ласкам изголодавшееся, боле не просило, а требовало этого мужчину, и, убедительности ради, она случайно выстонала еще одно несдержанное «пожалуйста».       — Терпение, Лэйн, — прошептал бесхитростно Борис, опустил ладонь по паху ниже и накрыл двумя пальцами ее чувствительное место, надавливая и скользя вверх-вниз. Поглощал теперь ее милое уху почти хныканье, сладостью его наслаждался, а лицо аристократичное не выдавало ни капли страсти — только сияло довольностью.       Еще невыносимее стало ей, когда Романов, определив умело, что та уже на грани, вновь остановился, по спине пальцами пощекотал и беззлобно усмехнулся, разглядывая жалобно сведенные девичьи брови.       — З-зачем так делаете?       — Учу вас.       — Учите? Зачем вообще всё это?.. — выпалила она скородышно, разозленная его методами издевающимися. — Какой вам прок?       — Как я уже сказал, вы умелый криптограф, — выдохнул он низко, тихо, и смутился отчего-то, еле заметно покраснев, — и красивая девушка. Такой союзник мне на вес золота. Мы с вами сумеем здорово друг другу попособничать. Смотрите, как удало получается.       — Так вы тоже за Книгой… ох!.. охотитесь? — она выдохнула томно, стенками ощущая, как пульсирует его неподвижный член внутри; удовольствие смешалось с не вовремя пришедшим гадостным смаком досады и обиды: да чем он лучше них, подумала Лэйн, использовать тоже хочет. Хотя разве иного чего ждала?.. — Такие союзнички у меня уже есть.       — Да? А по-моему, я делаю вам приятнее, чем они… — сжал губы наигранно-задумчиво, и Лэйн ощутила, как он снова задвигался внутри, как пальцы вернул на клитор и, лаская ими быстро и грубовато, снова издевательски доводил до пика, и, видя, что вот-вот она кончит, останавливался и украшал лик статный самой скромной из всех тех улыбок, что в арсенале его прятались, и с нею уже весело разглядывал молящее румяное личико напротив.       Возразить было нечего, и она, измученная, только промычала в ответ что-то невнятно-просящее, не раздумывая боле, во что Романов втянуть ее хочет и какую партию с нею разыграть.       — Или вам не нравится? А, Лэйн? — Бесчеловечно (или теперь уже правильнее — человечно) медленными касаниями он только, казалось, глумился, оттягивая долгожданное удовольствие.       — Почему остановились?..       — Потому что вопросы мои игнорируете. — Сам уже еле сдерживался: тяжело дышал, чувствуя, как стенками своими его сжимает, да больно заводился, когда она так игриво возмущалась.       — Да вернитесь… ну… — стребовала она, телом своим холодным отираясь ласково о его горячее. Добавила, языком цокнув: — Ну нравится…       Борис улыбнулся ее деланному угодничеству и вперед подался, глубже и грубее задвигался, а ее ноги шире разошлись, вокруг тела мужского крепче обвились и за нагими его твердыми бедрами сомкнулись. Новый толчок, предыдущего реже, заставил сильнее выгнуться. Пальцы, на ком нервов вернувшиеся, вынудили о большем попросить, но без слов, а скулящими долгими вздохами. Приятными вздохами, почти дикими, которые накрыть Романову захотелось таким же почти диким поцелуем, и, хотение свое исполняя, он, расхристанный, прижался ближе своей грудью к ее противному колючему свитеру и пленил приоткрытые ее губы своими, а Лэйн промычала от неожиданности, ощутив в паху холод приспавшего с его пальца крупного перстня; Борис, приулыбнувшись, снял его, откинул на столешницу и просунул свою руку обратно меж их тел, скользя теперь и пальцами, и членом еще быстрее.       Ее, в наслаждении тонущую, вдруг бесконечно восхитила и вдохновила мысль о том, какой она может стать, последуй всем этим инструкциям; она плохо помнила, кем была до, а значит — была никем и могла теперь стать кем хочет. Да... расчетливая, хитрая, холодная Лэйн всегда была каким-то идеалом недосягаемым и слишком возвышенным, и заменяла ее Лэйн покорная и исполняющая начальниками ставленные задачи, трудом своим честным и упорным только посредничествовала, достигая целей чужих.       Прятался… — так вот, к чему рассказывал Романов! — …прятался Кортес; bene qui latuit, bene vixit, диктовал Овидий; не бросать жемчуга свиньям — а то попрут его ногами своими и растерзают бросающего — научивало Писание. И как хорошо научивало ведь, как истинно! — приняли те на себя личину кротости и почти мягкости, почти-и!.. а затем совсем другими сделались: итак по плодам их узнаете их…       А этот не корчил из себя не пойми что — прямо говорил: и что от нее нужно, и что может взамен дать, и какой она стать с ним может…       — В-третьих…       Голос мужской, обычно бархатный и нежноватый, снова превратился в поучающе-командирский, до того теперь заводящий Лэйн, что она не дала ему договорить, перебила его сорвавшимся долгим вздохом, сжалась от разрядки долгожданной на твердом его органе так плотно и так хорошо, что и Борис спустя пару движений, чувствуя, как кончила она под ним, задышал нетерпеливо-томно прямо ей в ушко, кусая нежную и холодную мочку, и ненароком — думал, дольше продержится, — с тихим выдохом вслед излился в ней в тонкий латекс.       — Ну и что там трет-тье?.. — в одышке и неловко спросила Лэйн, вытянула носки ног, растягивая и разминая их онемевшие; Романов вышел из нее, стянул защиту и, завязав узелок, выбросил в бумажную урнцу под стойкой тира. Оттянул женскую кофту вниз, и сам вниз наклонился, оставляя мимолетный поцелуй на ее талии. Ответил:       — Не выходите на войну одна. ㅤ ㅤ ㅤ ㅤ ㅤ