Небольшой приют

Дождь отчаянно стучал по окнам. Там, в глубине ночи, огнём вспыхивает очередная молния, слышится раскат грома, который прокатывается по небу ужасом неизбежного, принц Чармонд вздрагивает, выпрямляясь. Тут же скукоживается, ёжится в кресле, поглубже укутываясь в одеяло, накинутое на плечи. На письменном столе, за которым он сидел, были небрежно раскинуты какие-то деловые бумаги, в которые он уже второй час старался вникнуть. Но то был тщетный труд – пока за окном бушевало бедствие, Чармонд не мог найти себе места во всём огромном замке, где он будет оставлен в покое фантомным ужасом. Он ненавидел грозу, боялся молний. Было что-то детское в его оцепеняющем ужасе непогоды, которая время от времени бушевала в пределах их королевства, – его первым желанием всегда было спрятаться под кровать, но Чармонд не мог ничего поделать. Как минимум потому, что весь его рассудок покидал его в секунду, когда где-то на горизонте страшно громыхает божья кара, будто бы норовя постучаться в его дверь. Нет, шторм не может найти его внутри. Нет никакого способа того, чтобы ужасный холод, берущий до костей, чтобы оглушающий гром нашёл его в стенах из камня и кирпича. А он останется дома, в тепле и уюте, под треск камина работая над тем, чем нужно работать. Это тот приют, который был у его упокоенной, встревоженной души, и шторм не может его отобрать. Хоть какой-то приют. С трудом он отрывает свой взгляд от бушующей стихии, возвращаясь к бумагам. К сделкам, которые были лишь недавно совершены и которым предстояло в ближайшем будущем совершиться, изучая детали контрактов. Лампа тревожно мигает на столе, дождь слышно барабанит по крыше, и Чармонд зеркалит этот стук пальцами по столу. Он в безопасности. Он дома. Шторм не настигнет его. Никогда не настигнет. За окном громыхает вновь, и Чармонд резко встаёт из-за стола. К чёрту. Определённо, с этим нужно было что-то делать. Он начинает быстро расхаживать по комнате, его разум был где-то далеко за окном, в объятиях шторма, ужасающей стихии. Он мог бы выйти в коридоры, как думает он. Мог бы побродить по тёмным каменным лестницам, пугая уже сонных охранников своим внезапным присутствием, привлекая лишнее внимание своим встревоженным видом… нет, он не мог себе это позволить. Он не стал бы портить себе репутацию этим. На ватных ногах он возвращается к столу. Никто не должен знать о его маленьком секрете, он не настолько глуп, чтобы тот раскрывать. Чармонд даже не пытается вернуться к работе – даже если он сможет заставить себя читать, сбивчивый и дрожащий почерк точно выдаст его. Его слабость. В стремлении занять свои руки хоть чем-то, Чармонд разминает пальцы, начав с них стягивать кольца. Снимает серебряное, украшенное змеёй, следом с пальца оказывается снято то, в которое был инкрустирован рубин, затем об стол брякается кольцо, отблескивающее небольшим изумрудом в центре. Его палец задерживается на кольце, на котором был изображён фамильный герб Гриндевальдов. Чармонд замирает. Его кольцо. Ну, технически, теперь кольцо Чармонда. Он подарил его. Чармонд вздыхает. И когда именно он сумел заключить сделку с дьяволом? Ведь это могло бы пойти не так, это бы пошло не так, если бы не его очаровательное умение увести разговор в нужное русло, если бы не его искреннее везение – ведь всем известно, как опасен Гриндевальд. Даже в отношении союзников. И даже так Чармонд не мог сказать, что сожалеет о совершённом – несмотря на то, что принцу всё приходилось сглаживать последствия чужих импульсивных действий и терпеть невыносимые лекции в историю магии, хотя бы на его трон перестали покушаться. Перестали пытаться удачно сватать или устроить заговор. Знали, чем это обернётся. Ну, это была хоть небольшая устойчивость. Тот небольшой приют души, который он мог себе позволить. Он оставляет кольцо Гриндевальдов на пальце. Чармонд растопыривает пальцы, изучая свои руки будто бы в первый раз. Где-то расцарапанные, с белёсыми шрамами на костяшках, они явно дрожали. Он почти забывает о звуке шторма, когда– Бах! Сказать, что Чармонд вздрогнул всем телом, значило преуменьшить. Его рука немедленно оказывается на кинжале у пояса, который он всегда носил с собой. Он даже не помнит, как достал его. Просто его руки пусты, а в следующую секунду он сжимает рукоять, направляя клинок в сторону окна. Его руки трясутся. Он испуганно выглядывает за окно с расстояния другого конца комнату, но не обнаруживает там ничего. Но за окном нет ни убийцы, ни очередного заговорщика. Лишь ревущий ветер и вспышки молнии. Зная, что звук точно был, и это не могли быть игры его перепуганного воображения, Чармонд медленно моргает, делая шаг вперёд. И ещё шаг. Его дрожащие руки отодвигают задвижку, и он осторожно выглядывает наружу. На карнизе с другой стороны, дрожа и уродливо лежала чёрная птица. Виновник. Ворон. Чармонд пялится на птицу. Бедняжку, кажется, занесло ветром, и она не рассчитала полёт, врезавшись аккурат в окно. Или, быть может, она искала приюта в тёплом доме, но вместо этого была встречена жестокой судьбой в виде холодного стекла. Птицы могут быть заразными. Эта птица может быть уже мертва. Его глаза щиплет ливень. Наощупь он дотянулся до лежащей на карнизе птице, быстро затаскивая её вовнутрь. Окно было закрыто с громким хлопком. Чармонд чувствует, как капли воды стекают по его волосам и лицу. Он морщится. Пробормотав парочку слов, точно не подходящих принцу, Чармонд пригладил перья птицы, ощущая, что та не только мокрая, но и обжигающе ледяная, будто бы уже давно мёртвая. Он не может не подумать о том, как красиво перья её переливаются в полумраке кабинета, как, должно быть, они блестели бы, если бы эта птица парила высоко в небе. А жаль. Красивая птица. Чармонд цокает языком, подходя с птицей у груди к камину. Огонь чуть покалывает пальцы, когда принц присаживается на ковёр и подносит хрупкое тельце к пламени, готовый сжечь труп, чтобы хоть так почтить память чужой красоты. И тогда что-то происходит – птица чуть шевелит крыльями, будто бы приходя в себя, щёлкает клювом и начинает дёргаться, из-за чего Чармонд рефлекторно сжимает её сильнее, чтобы не уронить. В ответ на это его клюют за палец. Чармонд шикает, выпуская ту на ковёр. – Ох! Но ты была мертва, – шепчет он тихо. Абсолютно точно мертва. Уродливо перекошена смертью, мёртвенно-холодна. Принц отходит назад на шаг, осматривая птицу. Та не оказывала боле никакого сопротивления, не пыталась даже взлететь. Лишь смотрела по сторонам своими глазками, один из которых был смольно-чёрным, а другой отливал серебром. Птица щёлкнула клювом, будто бы взглянув в ответ. – И что мне с тобой делать? – еле слышно спрашивает сам себя Чармонд со слабым смешком. Ворон гаркает в ответ. Звук, который он издаёт, звучит хрипло и жалко, отчего принц невольно морщится. Это было похоже на кашляющий гогот, который он порой слышал от Гриндевальда. Наверное, птица бы ему понравилась. Чармонд почему-то всегда думал, что Геллерту нравятся вороны. – Что мне с тобой делать? – повторяет он мягко, опускаясь на колени рядом с птицей. Чармонд протягивает руку. Ворон гаркает, дёргая крыльями. Принц улыбается снисходительно, но руку не отдёргивает. – Я не могу тебя там оставить, ты же понимаешь? Никаких бросаний в камин на этот раз, обещаю. Ворон щёлкает клювом, перестав хаотично суетиться. Будто бы согласившись. Чармонд хмыкает, осторожно забирая птицу в ладони. Та не оказывает сопротивления, и тогда принц приподнимает её над полом. Ворон всё такой же холодный, как оживший мертвец, но даже так он не задерживается у камина. Вместо этого Чармонд разворачивается к креслу, устраиваясь на нём, усаживая птицу на свои колени. И ворон не улетает, лишь чуть взмахивает крыльями, устраиваясь на чужих коленях. Не улетает и тогда, когда принц снимает одеяло с плеч, укутывая в него птицу. Лишь послушно позволяет ему, будто бы согласная на чужие прихоти. Так она домашняя? Ему стоило бы завтра дать объявление о пропаже, вдруг найдётся хозяин… Или же птица была слишком слаба, слишком бессильна, чтобы сопротивляться попыткам Чармонда что-то с ней сделать так долго, как это не пламенная и болезненная смерть в горящем камине. Ворон тихо воркует, возвращая Чармонда из мрачных мыслей. Принц осторожно проводит пальцами по маленькой голове птицы, достаточно, чтобы пальцы не задерживались на одном месте слишком долго. На случай, если птица озлобится и решит его цапнуть. Ему не стоило бы касаться потенциально заразной птицы и вовсе, и он это знает, но годы общения с Геллертом взрастили в нём умение справляться с дикими, жестокими и кровожадными натурами настолько, что он наверняка мог бы посоперничать с самим Геллертом. Чармонд гладит, осторожно держит, но не касается. Очередной грохот грома почти оглушает, заставляет поежиться в кресле, ветер всё так же завывает, а дождь стучит по стеклу, но он хотя бы больше не один. Это было прекрасно, иметь компанию. Это было похоже на малый островок среди бушующего шторма. Его небольшой приют. Птица тихо сидит в его руках, выглядит так же едва живой как и в ту секунду, когда Чармонд достал её с карниза. Но теперь он был больше уверен в том, что та выживет. Или на то он надеялся. Было бы отвратительно обидно, если бы ворон умер прямо на нём, пока он… – А ты останешься, если я попрошу? – тихо спрашивает принц, глядя на птицу. – Не знаю, от кого ты улетел, но этот человек явно не из лучших – как можно выпустить птицу в небо в такую погоду? Это безответственно жестоко. Птица шевелится в его руках, её глаза поблескивают в свете настольной лампы, и о, теперь Чармонд был готов поклясться, что она смотрела на него. Он приподнимает бровь, сдерживая смешок. Где-то он видел этот насупленный, тёмный взгляд, слишком знакомый. Где же? Пожалуй, он был уверен, где, но не мог вспомнить затуманенным, встревоженным разумом. Он вспомнит, но потом. А птица смотрит, осуждающе и как-то до ужаса высокомерно. А затем отворачивается, зарываясь клювом в чужие пальцы. Чармонд не может сдержать улыбки, когда начинает гладить ту вновь. – Хорошо, хорошо, я молчу. Ты можешь отдохнуть. Птица клацнула клювом, будто бы согласная с ним, и Чармонду не оставалось ничего, кроме как огладить кончик чужого клюва. Его взгляд теперь блуждает куда-то за окно, в буйную стихию, а глаза неизменно закрываются. *** Когда он просыпается, его колени отвратительно болят. То, что на нём было, не было похоже на птицу. Чармонд распахивает глаза, моргая, пока он изучает потолок своего кабинета. Он уснул в кресле? Ох, его спина точно будет болеть ещё неделю. Раздражённый этим, он опускает взгляд и тут же замирает, замечая причину того, почему его кости трескаются. На нём, почти упав с чужих колен на холодный пол, лежит Геллерт Гриндевальд собственной персоной. Его лицо зарыто в чужой плед, его тронутые сединой волосы встрёпаны совершенно очаровательным образом, будто бы он не был преступником, которого жаждала половина магического мира за всю кровь и все войны, что он совершил. Чармонду очень хотелось ему врезать. Но он не стал. Просто потому, что он мог сделать наиболее вероятное предположение – тот ворон, который чуть не умер на его вчерашнем карнизе, был его партнёром, который решил, что почему-то будет хорошей идеей тащиться в шторм, чтобы его увидеть. Должно быть, что-то случилось. Чармонд зарывается рукой в чужие волосы, задумчиво поднимая взгляд. От его руки под ним шевелятся, белёсые ресницы распахиваются, оголяя тёмные, как смоль глаза, один из которых был с серебристым отблеском. – Доброе утро, – произносит принц, слабо улыбаясь. – Я уж не думал, что увижу тебя ближайшую пару недель. Геллерт лениво вытягивает спину, сползая на ручку кресла, и оглядывается. Чармонд мысленно благодарит Мерлина, ибо он не мог ощущать собственных ног. – Что случилось? – продолжает принц почти нараспев, явно дразня того. – Что-то важное? Или ты просто скучал? Геллерт смотрит на него своим пустым, бесконечно безразличным взглядом. Чармонд ненавидит этот взгляд. Он будто оживший труп. Это кажется некомфортным. Принц неизменно вспоминает о всех тех телах, которые он видел лежащими после любого побоища, изуродованные смертью и ужасом. Геллерт медленно переводит взгляд на Чармонда. Его хриплый, глухой голос доносится будто бы отовсюду. – Был шторм. Принц моргает, ожидая продолжения. Его не последовало. Гриндевальд просто пялится на него (или сквозь него?), не моргая, лишь чуть склонив голову в сторону. Чармонд вздыхает. – И что? – спрашивает он, когда тишина начинает зудеть. – Как будто шторм это что-то необычайное тут. – И гроза была, – добавляет тот, как будто бы так станет всё ясно. Чармонд приподнимает бровь. – Так что? Ты боишься, что Альбус Дамблдор решил погубить весь мой народ за знакомство с тобой? Мысль была скорее шуточной. Хотя принц не раз думал о том, как силён враг Геллерта, как легко было бы ему попросту стереть и его, и весь мир вокруг в порошок просто за то, что они когда-то знавали его личного врага. Это нервировало. В животе неуютно скрутило. – Нет, конечно. Я пришёл за тобой. Чармонду приходится сделать над собой усилие, чтобы не прыснуть. – Прошу прощения? Так ты всё-таки скучал? – Я не скучал, – фыркает Геллерт, поморщившись. Чармонд улыбается. Его рука находит чужую, губы касаются изуродованных шрамами, огрублённых жизнью костяшек пальцев. Он смотрит на Гриндевальда из-под длинных, пушистых ресниц, взгляд почти томный. О, он знает, как влияет на Геллерта этот взгляд. Знает, но всё же не может устоять. Чёрные глаза смотрят в сторону, на бледных как смерть щеках проступает подобие блеклого румянца. Он прокашливается. Нет, правда, это было весело. – Я подумал, что ты можешь волноваться, – сказал Геллерт куда-то в сторону, всё ещё не поднимая взгляда. – Ты не любишь грозы. И гробовая тишина. Принц почти вздрагивает, замирая, смешок застрял в его горле. – Что? – едва осиливает Чармонд. – Почему ты так решил? – О, ну я ж не идиот, душечка, – хмыкает Гриндевальд, наконец возвращая зрительный контакт. Его рука потирает собственную шею, разминая ту ото сна, а затем оказывается на чужой груди, делая небольшой круг. – Ты исчезаешь под любым предлогом, стоит на небе появиться хоть намёку на серую тучу. У меня есть глаза, несмотря на преклонный возраст, знаешь ли. Чармонд улыбается слабо, накрывая чужую руку своей. – И ты пришёл, чтобы… составить мне компанию? Милый, это всего лишь гром, он не… убьёт меня. Он неприятен, но всё же. – Я знаю, – сухо отвечает Геллерт, вырывая руку из-под чужой, его глаза покидают чужое лицо. – Я просто– – Ты просто что? Пытался быть милым? – почти мурлыкает Чармонд, оглаживая чужие волосы, заправляя выбившуюся прядь за ухо. – Или же просто хотел проверить на мне новое заклинание? – Да. Последнее. Точно последнее. – Не сомневаюсь, – с полуулыбкой кивает Чармонд, стараясь не думать о том, что ведь не только он мог заметить. Вдруг и другие тоже? Вдруг… И он всё же попытался увести разговор в другое русло: – Но чем ты думал? ТЫ ВРЕЗАЛСЯ В МОЁ ОКНО! Скажи спасибо, что оно не разбилось, иначе бы– – ТЫ ЧУТЬ НЕ СЖЁГ МЕНЯ! – почти взревел Гриндевальд, дёрнувшись в кресле. – Какого Мерлина? Я думаю, я тут жертва! – Я думал ты умер! Я пытался похоронить тебя! – БРОСИВ МЕНЯ В КАМИН? Что с тобой не так? – Но ты же выжил! Ох, я не знал, что это был ты. Знал бы, оставил бы на улице. – ПОЧЕМУ ТЫ БРОСАЕШЬ ТРУПЫ В КАМИН? – Но ты ведь в порядке, – со смешком замечает принц, стараясь размять затёкшие ноги. – Завтрак? – Я не об этом, – фыркает Гриндевальд, оскаляясь. Его взгляд почти пылает злостью. – О, ну не смотри на меня так, – почти смеётся Чармонд, вставая и подходя ко столу. – Что ты хочешь? Можем заказать что угодно… Геллерт продолжает сверлить его взглядом, по-птичьи мотнув головой. – Чай? Кофе? – Мне плевать, – цедит он, махнув рукой. Чармонд вздыхает. – Что такое? Выскажись. – Ты в порядке? – Ох Мерлин, что на тебя нашло? Ты как-то слишком переживаешь за меня этим утром, – он позволяет себе смешок, склоняя голову вбок. – Я точно говорю с Гриндевальдом? – С единственным и неповторимым, – с сухим и почти угрожающим смешком произносит тот. Его пальцы треплют обивку кресла, в котором он сидел. – Не то, чтобы теперь были другие. И ты это знаешь. – Лишь проверяю, – отзывается Чармонд с полуулыбкой. – Лучше уж перестраховаться, в наши-то времена. – Как скажешь, – закатывает глаза тот, замолкая. А затем добавляет: – Ты уверен? Чармонд вздыхает. – А ты не уймёшься, а? Дорогой, я же сказал– – Я не хочу, чтобы ты ломался, – требовательным тоном цедит Геллерт, смотря куда-то в стол. – Мне не нужно это. Ты сломаешься, и я опять останусь один. Ты всё, что сейчас у меня есть. Я не хочу быть один вновь. Я не… смогу снова быть один. Да и к тому же, у кого мне потом пробовать новые способы Круцио? Принц слабо улыбается. – Это очень мило. Кто бы знал, что страшный и ужасный Геллерт Гриндевальд хочет, чтобы с его поставщиком ресурса для экспериментов всё было хорошо? Гриндевальд фыркает. Он смотрит на Чармонда, едва заметно оскаляясь, когда он склоняет голову в сторону. – Чего ты хочешь? – сухо уточняет он. Делает паузу. Но нет, он уже знает ответ. – Нет. Чармонд улыбается из-под полуприкрытых век, хлопая ресницами. – Нет, – повторяет Гриндевальд, мотнув головой. – Я не твоя шавка, ваше высочество. – Ну пожалуйста? – Ради Мерлина, – глухо шепчет он. – Отвернись. – Ав, смущаешься? – Заткнись. Я ненавижу тебя. Чармонд всё же отворачивается. Поворачивается назад и открывает глаза он лишь тогда, когда его коленей касаются когтями. Перед ним опять отливающий иссиня-чёрным ворон, смотрящий с прежним высокомерием. И впрямь, красивая птица. Принц улыбается, его пальцы осторожно разглаживают чужие перья. Пожалуй, страх никуда не исчезнет, не развеется ветром, останется послевкусием в кошмарах и на языке. Но здесь и сейчас… – И я тебя люблю, Геллерт. Здесь и сейчас он мог найти хоть небольшой приют.