Скотома

Одно радует — дождь в лесу почти не ощущается. О нем смело можно бы и позабыть, но слух тревожит скорбная дробь, отбиваемая холодными каплями по кронам. Листва-крыша надежно укрывает от ливня. Кое-где в редких просветах виднеются его косые строчки, разрезавшие воздух, подсвеченные лунным сиянием — призрачным и манящим. Ночь наступает рано и быстро в сентябре, а температура опускается до отметки в плюс десять градусов. Палатку они устанавливают быстро, без лишних разговоров и метаний по крошечной поляне. Вторую Джойс предлагает разобрать, дабы не стеснять капитана, но тот коротко и сухо обрубает идею на корню: места мало, сил тоже, а вдвоем теплее из элементарного соображения выживания. Приходится согласиться, но не то чтобы идея ночевать в ограниченном пространстве с этим холодным мужчиной может ее огорчить или смутить. За три с хвостиком года в разведке Линн успевает увидеть многое, как и побывать в различных ситуациях, поэтому одна ночь с капитаном Специального отряда — последнее, что собьет с нее спесь. Пока девушка расстилает спальные мешки поверх слоя тонкой перины, Леви приносит самые сухие ветки, какие только можно сейчас найти. Огниво в его руках чиркает, высекая искры на пучок сушеной травы поверх хвороста. Лошади заметно успокаиваются при теплом свете и наконец-то укладываются недалеко друг от друга, но через время все сдвигаются в одну кучу, соприкасаясь спинами. — Заметь, Линн, даже они понимают, что вместе теплее. Наверное, кто-то мог и обидеться, что капитан сравнивает их умственные способности с тройкой коней. Джойс же привыкшая и своего рода закаленная: на своеобразные шутки мужчины стойкий иммунитет. — Вы истекаете кровью, — замечает вместо реакции на колкость и сразу тянет замерзшие руки к вспыхнувшему костру. — Черт, как хорошо… — Боишься, что умру и останешься тут одна? — подначивает ее Леви. — Ваши шутки отвратительны, — кривится разведчица. — Не шутите больше. — Не буду. Опускается короткая томящая тишина, которая нарушается неспокойной Джойс. Она встает с притащенного камня и идет к накрытой повозке осторожно, чтобы не разбудить задремавших под густой кроной животных. Кто-нибудь увидит такое и посмеется — человек боится потревожить сон лошадей, — но капитан наблюдает за выверенными перемещениями разведчицы во мраке и про себя делает маленький, совсем непримечательный вывод. Возвращается лейтенант таким же образом: бесшумно и незаметно. Но в ее руках что-то, похожее на сухой паек и аптечку. — Нет, — отпирается мужчина раньше, чем решившая самовольничать девчонка издает хоть звук, — у тебя грязные руки. — Обработаю спиртом. — У меня нет сменной рубашки. — Постираю эту. — Тут негигиенично. — А вы закройте глаза и бактерий нет. — Чего? — капитан не сдерживается от смешка. — Руками вот так лицо закроете, — Джойс показывает «укрытие», обнажая перед ним тыльную сторону ладоней, испещренных мелкими шрамами и сеточкой вен, — и никакую грязь не видно. Как ловко ей удается заткнуть его каждый протест — он почти восхищен. Но волны раздражения против воли колеблются где-то на дне его безграничного терпения, когда все попытки банально остаться наедине с собой пресекаются одной настырной язвой. Ему бы обрадоваться, что не закатывает истерик и веселится, пускай за его счет, но Леви хочет посидеть молча. Переварить этот день, привычно задвинуть глубоко на полки души остекленевшие глаза и, профессионально сделав невозмутимое выражение лица, уйти спать. Пытаться спать. — Я брала уроки оказания первой помощи у лекаря в Тросте перед отбытием, — такой довод его обязан убедить по мнению Линн. Леви превращает губы в тонкую полосу раздумий. Рука непроизвольно тянется к груди, где горит рана. — Как умудрились так? — Ловил кого-то, — хмуро отвечает капитан, видя следы крови на своих пальцах. — О чужое снаряжение порезался. — Тем более надо перевязать! — она еще немного и будет прыгать вокруг него. — А если заражение пойдет? Он запрокидывает голову, когда та все-таки подходит к нему с бинтами, спиртом и ножницами. Отблески огня пляшут в чернеющей бездне зрачков, радужки вовсе не разглядеть. Она у нее, кажется, голубая. Насыщенная и чистая. Такого цвета Леви впервые видит бездонное яркое небо после долгих лет жизни в Подземном городе. И это сравнение удивляет его самого. — Отдай, я сделаю все сам, — морщит лоб капитан. Джойс укалывает почему-то обида. Пальцы подрагивают, и мужчина замечает эту внезапную дрожь. — Как прикажете, капитан, — спорить с ним — себе дороже. Она хочет впечатать предметы ему в грудь, но от поступка останавливает местоположение ранения, поэтому с силой вкладывает в руку. Леви на эту вспышку агрессии лениво ведет бровью и провожает фигуру до палатки, где девушка снимает сапоги и забирается внутрь. Так ребячески дуется на его отказ от помощи, что даже смешно. Джойс в своем репертуаре — любит помогать всем сирым и убогим, обездоленным и оскорбленным, нуждающимся в защите. И хотя он не относит себя ни к одной из этих категорий, забота Линн распространяется почему-то на него, человека, что не создает образ того, кому отчаянно требуется это — нежные и бережно порхающие над тобой ручки, которые приласкают, обогреют и накормят. Леви поднимает с колен выпавший из ладони паек. Он помнит, как она берет одну порцию из телеги. Значит, оставляет ему еду, оставаясь же сама без маковой росинки. Что за жертвы и акты забастовок? Заморит себя голодом в протест его самостоятельности? Непонятные ему женщины… Капитан откладывает пищу недалеко от костра и вскрывает упаковку бинтов. Джойс вся обращается в слух, забывая, что уже хочет снять полусырую одежду и повесить сушиться на импровизированный крючок из загнутой спицы на столбике палатки. Расплетает мокрые волосы и сдергивает шелковый шарф-хомут, спасающий чувствительную кожу шеи и лица от ветра. Пальцем делает небольшую щель во входе, словно невзначай задев ткань, а сама одним глазом следит за действиями мужчины. Явно от усталости Леви путает порядок действий, на секунды замирая с открытым мотком марли. Прикрывает веки и откладывает на бедро ткань, потянувшись к своей одежде. Капитан скидывает форменную куртку на ее камень и пальцы пробегают по ряду пуговиц рубашки. Левая сторона распорота. Прямо над сердцем. Вот мужчина скручивает крышку с бутылька спирта, промакивает отрезанную ткань и без единого шипения или иного звука обрабатывает внушительный порез. Джойс же в этом плане чувствительная и не выносит, когда кожу жжет от антисептика, хотя в остальном болевой порог довольно высок. Спина после столкновения с землей немного ноет, простреливая от копчика до лопаток, а в остальном все терпимо. Девушка отстраненно думает, что сперва следует рану промыть водой из фляги, а только после обработать. Взгляд же скользит вдоль мускулистой, с отметинами прежних боев груди, вверх по линии ключиц, открытой беззащитно шее и упирается в тонкий мужской профиль. Черные как смоль волосы, высокие скулы, нижняя губа чуть полнее верхней и прямой нос. Густые темные ресницы отбрасывают тень на его лицо. Красивый. Джойс отводит глаза. Ее сердце колотится быстрее нормы, что совсем уж нелепо. Линн каждый день видит новых людей, но еще никого не хочется назвать в полной мере привлекательным. Симпатичным — да, таких парней и девушек в ее окружении полно, но вот красивым… Переодень Леви в костюм, что носят столичные, и мужчину не отличить от аристократа. Но вряд ли он когда-либо захочет стать похожим на одну из этих зажравшихся свиней. Проходит пара минуту, как лейтенант погружена под слой мыслей, запираемых до этого момента за семью замками. Она — солдат, а думать о подобном, когда твой отряд разобщен, самое последнее дело. В их жизни мало места для романтики. Его нет. Романтикам на поле боя вход строго запрещен. Каждый день может стать последним, и ты не успеешь попрощаться с близкими. Твоя смерть ранит человека, морально растопчет, а такого исхода для любимого не пожелаешь. Выменять пару часов пылкого самозабвения в руках друг друга на годы страданий одного из вас после? Здравомыслие четко скажет Нет, а сердце шепнет Да. Кто прав кто виноват? Она сжимает верхнюю пуговицу рубахи, высвобождает ее из петли. — Джойс, подойди. Разведчица сглатывает вязкую слюну. Послушно выкарабкивается из палатки, возвращая утомленные ноги в сыроватые сапоги. Первые секунды на капитана не смотрит, опасаясь своих не скрытых еще эмоций, которыми обременять Леви последнее, что ей захочется. — Я… — резко замолкает. — Эм, мне неудобно самостоятельно закрепить бинт, — звучит мужчина так, словно это ее вина, что он не может обмотать себя. — Мне помочь? — на всякий случай уточняет. — Нет, бестолочь, позвал тебя посмотреть на мои потуги, — Леви обрушивается на нее лавиной своего сарказма и, понимая причины женского ступора, вздыхает. — Прости. Это первый раз, когда он просит помощи конкретно у нее. Открыто, пусть и от безнадеги. И прощения тоже. — Выпрямитесь и отдайте мне бинт, — Джойс со знанием отбирает у него марлю, которую тот уже успевает неуклюже накинуть в пару слоев на груди и запутать по итогу конец. — Нахуевертили вы, капитан. Придется отрезать кусок. Никакой экономии материалов. Да, крепкое словцо она сказать может, и это Леви иногда забавляет. — Поднимите руки. Линн присаживается на корточки между его широко поставленных ног, чтобы уменьшить разницу в росте. Леви взирает мимо нее, на горящий костер, откуда выстреливают искры полыхающего рыжим пламени, и ощущает себя слабым. Не смог без чужого вмешательства оказать себе помощь. Да он вообще, признаться честно, эту историю с обработкой начинает лишь из-за настойчивой девушки. Ее горячее дыхание опаляет щеку, когда разведчица вынуждена приподняться и наложить бинт выше, закрывая край пореза. Ему стоит немного повернуть голову — и нос коснется женского виска. Капитан кусает изнутри губу. Джойс не обращает внимания, но знает: он рассматривает лицо, как и она его минутами ранее. Что-то в груди нагревается. Избежать прикосновений к оголенной коже у нее не выходит при всем стремлении к этому. От волнения похолодевшие пальцы проходятся вдоль повязки на лопатках, выравнивая скрутившуюся часть, и Леви непроизвольно напрягается. Мышцы перекатываются прямо под женской рукой. Мужчина уверен, что она оставляет следы на спине, как отпечатки на оконном стекле. Метит, шальной стрелой проскакивает в его мыслях. — Ножницы подайте. Джойс отстраненно-вежливо произносит просьбу и скашивает взгляд на застывшего капитана. Смотрит. Прямо. На. Нее. Лейтенант чуть не выпускает остатки натянутого бинта у ребер, понимая, что между ними едва ли есть пятнадцать сантиметров. — Перетянула? Больно? — ее обеспокоенности в этих двух словах хватит на целый полк. И что он хочет добиться? Леви слишком резко отстраняется, кривясь, как от зубной боли. — Заканчивай, — он вкладывает ножницы в ее открытую ладонь и не решает, о чем конкретно просит. Закончить перевязку или быть компрометирующе близко — пусть прекращает все. Джойс порами впитывает сочащееся из капитана недовольство. Что-то делаю неправильно, думается разведчице. — Я постираю вашу рубашку и заштопаю, — девушка избегает столкновения взглядами. — Она безнадежна испорчена, — Леви оценивает ущерб своей одежды в ее руках. — Да и кровь не отстирать. — И в чем вы будете?.. — Возьму запасную из дорожной сумки, — пожимает плечами и обнаруживает, как от негодования Джойс краснеет. — Зачем вы солгали, что нет сменной? — Линн сдерживает злость, но и не думает, что по глазам все видно. — Чтобы ты отстала. Разведчица прищуривается и, подумав, швыряет рубашку в костер. Языки пламени тщательно облизывают материал, каждую пуговицу расплавляют, по итогу на тлеющих ветвях оставляя белые лоскуты. Несколько минут их очаг горит ярче. Леви незаметно усмехается с удовольствия на лице лейтенанта от совершенного поступка. — Иди спать. Это приказ, Джойс. — А вы?.. Ему бы рявкнуть в своей манере для ускорения ее шагов, но мужчина продолжает молча вглядываться в нее. Сырые черные волосы свисают по бокам, открывая упрямый лоб, и Леви со вспышкой удивления отмечает, что из-за влаги они становятся еще кудрявее, как пружинки. Ветер настойчиво завывает в чаще, летит по кущам деревьев и бросает собственные пряди ей на мягкие черты лица. Она выжидающе заглядывает в его глаза. — Без вас не пойду. «Вот же…» — Тебе бы самой переодеться. Выглядишь, как мокрая дворовая кошка. У Джойс брови ползут вверх от его замечания. — Мне хватит пяти минут, — бросает девушка, — и я жду вас в палатке. «…язва». Капитан помнит, какие слухи и легенды ходят про лейтенанта Линн среди новобранцев и свежих кадетов. И среди командирского отряда. Способная. Ответственная. Непреклонная. Сострадательная иногда не в меру. И… верная. Верная Разведкорпусу и народу, которому обещает перед каждой экспедицией сделать все, что в ее силах, ради приближения к разгадке сущности титанов. Этой традиции Леви до сих пор не понимает, ведь горожанам есть дело только до оскорблений в их адрес. «Красивые умирают дважды, — говорит про таких Эрвин. — Могла бы удачно выйти замуж и жить, не зная бед, в столице». Могла бы. Но не может. Мужчина вспоминает ее слова, и они звучат все также звонко в голове, как годы назад: «Мне не нравятся люди, которые учат как жить. При этом ни черта сами в жизни не разбираясь, разменивают ее на куски и из виду упускают самое ценное. Я же знаю, чего хочу, и целенаправленно иду к мечте. Я хочу добиться правды, узнать, откуда взялись эти твари, пожирающие нас, и открыть глаза всем на то, как на самом деле трудятся разведчики». Глупая и наивная девчонка, насмехался он тогда. Сейчас так не думает. Сейчас это стремление Джойс он начинает невольно разделять, понимая, что каждый должен во что-то верить, чтобы идти дальше. Бессмысленное существование — это и есть тот размен жизни, о котором она всегда говорит. Во что верит капитан Леви? Минует больше пяти минут, потому что изнутри их сегодняшнего места ночлега начинает ворчать о каком-то ещё опоздании Линн. Мужчина подбирает сухой паек у костра, оставляя тот гореть, и бредет к снятой с лошади сумке. Несостоявшийся перекус возвращается в телегу. Он запускает руку в свои вещи, на ощупь выуживает штаны и верх. Рубашка мятая, но чистая и не дырявая. Пойдет. В палатке темно и немного теплее, чем снаружи. Жизнь в трущобах под стеной Синой учит видеть даже в таком мраке, поэтому Леви удачно лавирует внутри, где спальники расположены по разные стороны. Смысла в этом, конечно, капитан не видит: палатка одноместная, и между мешками всего пять сантиметров дистанции. Зато прекрасно в глаза бросается женская одежда, висящая на перекладине. — Ты не брала вторую пару брюк, серьезно? — Я распрощалась с ними в первый день экспедиции, — слышится глухой голос. Джойс лежит под шерстяным одеялом, вложенным в каждый спальный мешок разведчика. Леви усмехается, нечто такое припоминая. — Это когда, как ребёнок, играла с рекрутами в «Хали-Хало»? Тишина. — Молчание — знак согласия. — Ой, замолчите, пожалуйста! — Молчу. Мужчина без зазрения совести расстегивает ремень, звеня металлической пряжкой. — Что вы делаете? — На что по звуку похоже? Джойс не отвечает и в холодном поту выбирается на поверхность. Глаз выколоть можно, по ее мнению. — Зачем? Вопрос кажется ему глупым. — Предлагаешь лечь в мокром? На пол, смягченный слоем перины, падают ремешки снаряжения. Она слышит каждый щелчок, хлопок и вообще — любое телодвижение капитана. Не видит, но способна представить, потому что воображение у нее всегда работает на отлично. У Леви развитая мускулатура, а Линн, несмотря на то, что выше его на жалкие крохи, не удается так же набрать мышц. На фигуру Джойс не жалуется, но хочется местами добавить объема. В грудь, например. Шуршит ткань чужого спальника. По ощущениям девять или десять часов вечера. Детское время, в которое разведчица еще обычно работает. Сон не идет и лейтенант принимается ворочаться на крохотном пространстве мешка, путаясь замерзшими ногами в одеяле. Ей чертовски холодно лежать почти на голой земле — между телом и лесной влажной почвой всего сантиметр. Ветер завывает и колышет материал палатки. — Прекрати возиться, — не выдерживает шороха Леви, размыкая веки. Он и правда старается уснуть, чтобы этот день скорее исчез. Сегодня капитан вымотан, выжат до предела. Смерть идет след в след с разведчиками, подкарауливая за каждым углом, нашептывая на ухо, тихонько подсаживаясь к ним у их же очага. Какой же слабой и хрупкой кажется жизнь на территории титанов. Но ведь в хрупкости разбитых человеческих сердец заключается вечная жизнь, да? — Джойс, твою мать, у тебя клопы там? На его рык Линн реагирует очередной порцией возни. — Я не могу с-согреться, — зубы отбивают дробь. В палатках они спят редко, а особенно на ледяной после ливня земле почти без одежды. Предпочтение отдается перевалам в заброшенных деревнях, где все располагаются на полусгнивших кроватях спиной к спине. — К-капитан?.. Костер угасает, забирая последние крупицы света, но Джойс скорее чувствует приближение мужского тела, чем видит. Полуоткрытыми лопатками осязает постороннее тепло. Она решает повернуться, но в затылок прилетает: — Спи. Мурашки проносятся по плечам. Как это сделать теперь, когда она всей сущностью улавливает фигуру Леви позади? Эта забота выбивает дух — настолько непривычно. Говорить не решается и заставляет себя закрыть глаза, отстраниться от мыслей о мужских пальцах, нечаянно затрагивающих ее бедро. Его рука определенно лежит на его собственном, а прикосновение случайное. Это, конечно, Линн мало утешает. Время течет медленно и лениво. Леви думает, что неплохо бы сменить позу и перекатиться на спину, но остается на месте — тело, кажется, наливается свинцом, и даже малейшее движение требует неимоверных волевых усилий. Джойс под боком застывает изваянием и больше не трясется, метясь по спальному мешку. Мысли вязкие и тягучие, как ириски, и крутятся вокруг лейтенанта. Он первый раз сталкивается с ней так. Да, они работают вместе три с половиной года, встречаются на построении и миссиях, общаются ввиду приближенных лиц к главнокомандующему. Она всегда поблизости: в голове, в поле зрения. Сейчас капитан чувствует особо отчаянно ее как живого человека, который тоже может умереть. Ханджи любит называть ее безрассудным ребенком. Но Леви помнит, как однажды она разговаривала с торговцем из гильдии. Тот — в ярости, а Джойс спокойна и холодна — она как-то сумела интерпретировать условия их сделки так, что торгаш остался должен крупную сумму. В плохом настроении она становится расчетливой и жесткой. Это Леви тоже знает, испытав на своей шкуре. Такой ее боятся новобранцы. Непонятно, как уживаются в ней две эти крайности. Но как-то уживаются и, скорее всего, именно ими объясняется ее невероятное везение — умением быть разной, в зависимости от ситуации. Девушка за редким случаем по-настоящему не раздражает его. У нее есть способность вовремя оставлять его наедине с собой, когда это и правда нужно. Он не побоится сказать, что Джойс перехватывает настроение быстрее, чем оно дойдет до самого обладателя. Если Закариас хорош в распознавании запахов, то Линн в восприимчивости к людскому состоянию. От ее волос пахнет дымом костра, дождем и диким полем с порывами бешеного ветра. Так, наверное, пахнет свобода. Или смерть? Леви отодвигает от своего чувствительного носа прядь, понимая, что на ощупь «пружинки» не такие жесткие, как могут показаться со стороны. Задумавшись, пропускает между пальцев еще раз черный локон, чуть оттягивая и отпуская, и тот превращается обратно в спираль. — Вы играетесь с моими волосами? Капитана парализует, словно застают за чем-то неприличным. — Твои пакли лезут в лицо, — отбрыкивается Леви. — Я думал, ты спишь. — Мне все еще холодно, — Джойс от этого признания совестно, ибо на кой черт оно мужчине. — Бедовая ты, лейтенант, — в его вздохе одно смирение с их положением. — Расстегни спальный мешок. Сердце ухает в пятки. Она не идиотка, додумывается, что к чему. С одной стороны это замечательно, что он сам предлагает согреться самым разумным и доступным способом, а с другой — у нее давно нет мужчины, чтобы оставить без внимания такую близость. Тело обмануть нельзя, как бы твой мозг не считал иначе. Пальцы находят молнию, и Джойс, развернувшись, позволяет одному краю спальника раскрыться. Леви ныряет сперва под ее одеяло, затем под свободную часть мешка, накрывая их своим пледом. Нос у нее отогревается мгновенно, стоит ему лишь коснуться мужского плеча в попытке устроиться. Они оба лежат подобно игрушечным солдатикам в подарочной упаковке. Неловкость, как и покрывало, одна на двоих. — Дыши, Джойс, я не кусаюсь. Леви потешается с ее ступора недолго. Осознавшая, что чем больше площадь соприкосновения, тем ей теплее, Линн перекатывается к стене палатки и спиной жмется к боку. Беспардонно кладет голову на сильное предплечье, притуливается каждым позвонком к своему капитану и просто нахально прячет заледенелые ноги под его. «А она в одной рубашке, мужик», — напоминает себе Леви. Теперь дышит через раз он. — Вам удобно? — интересуется это наглое существо, голос вибрацией бежит вдоль руки. Шевелюра ее у него во рту. Аромат дурманяще забирается в ноздри, оседает на легких мягкой дымкой сладкого предчувствия. — А тебе? — парирует встречным вопросом. — Было бы еще лучше, если бы вы тоже легли на бок, — Джойс рассуждает так, как будто о погоде беседу ведет. Мужчина повинуется абсолютно из затаенного любопытства, насколько далеко разведчица готова зайти в своих эгоистичных желаниях. Бессовестно опускает ладонь на женскую талию под ворохом тканей, под пальцами собирая рубаху, разрешает себе прижаться грудью к девушке. Линн судорожно втягивает носом воздух. — Вот так? — Звучите слишком невинно для нашей позы. Ему нравится, что она не теряет марку из-за его провокаций, и Леви охватывает несвоевременный азарт. Капитан переводит дыхание, когда узел внизу живота скручивается с болезненной истомой. И это открытие, какое-то нелепое осознание собственной естественности щелкает в нем переключателем. Он — самый обычный человек. Одиночество — странное состояние для кого-то, но для мужчины родное. Оно не отталкивает, не приносит разочарования, не утомляет. Оно дает ему возможность спокойно думать, не спеша структурировать мысли, созерцать и наслаждаться текучестью времени. И в то же время, как сейчас, оно пробуждает острое чувство потребности в ком-то близком. В том, кто по-настоящему способен разделить и оценить невероятную красоту этого ледяного пламени, порождающего вихрь удивительных событий в мире реальности и иллюзий. В том, кто понимает, что такое одиночество вдвоем. Существует ли этот «кто-то» именно для него? До этого момента, пока судьба не сталкивает Леви и не оставляет наедине с ретивой лейтенантом Линн, он обходит подобные размышления стороной. Он считает себя тем, кому неплохо и одному. Никакой философии в буднях разведчиков нет и не должно быть, не к чему забивать голову чушью — все, что внушается им в первые дни в Разведкорпусе. Они — оружие, а у оружия цель такова: убить. Только вот оружие, ту же пушку, можно почистить и перезарядить, выдав новый залп. Их оно около шести тысяч выдерживает. Люди же изнашиваются быстрее металла. — Дышите, капитан, — издевательски тянет Джойс — его заминка слишком очевидна. Леви закрывает глаза, борясь с собой на иллюзорном поле боя. Довериться? Открыться? А дальше? Завтрашним утром они проснутся вновь чужими, потому что по-другому быть не может. Потому что у них нет права на счастье и будущее. У них есть горькое здесь и беспощадное сейчас. — Джойс, — имя вырывается с придыханием, со свистом на последней согласной. — М? — лениво откликается девушка. — Что бы ты сделала, зная, что умрешь завтра на рассвете? Это должно для нее звучать как очередной грубый и бесцеремонный вопрос, от скуки, но у Линн щемит в груди от интонации голоса, всколыхнувшего волосы на затылке. Каким-то шестым чувством разведчица понимает его истинную суть слов. — Целовала бы вас до этого самого рассвета, — так честно и прямолинейно сознается лейтенант. У Леви трафарет мира на сетчатке глаз бьется на сотни тысяч осколков острого стекла. Вовнутрь. — Думаешь, я тебе позволил бы? — ироничный шепот противоречит нежному движению руки на талии. — Знаю. Джойс догадывается, что если не возьмет инициативу прямо в эту секунду в свои руки, то упустит… Нет, не так. Они упустят шанс. За пределами брезентовых стен костер в последний раз выбрасывает искры в ночной воздух, умирающе трещит и гаснет. Пламя теперь разгорается здесь. Капитану не хватает мгновения на короткое действие, просто отодвинуться прочь от Нее, как Линн выворачивается под его ладонью и прижимается к нему всем телом, помнит и избегает раны. Горячая, податливая и стремится завладеть интересом того, кто уже в ней заинтересован. Две сломленные куклы, не умеющие и не позволяющие себе испытывать что-то большее. — Домогаешься? — Леви уложен на лопатки во всех смыслах. — Я смотрю вы и не против, — Джойс обдает шумной волной дыхания волевой подбородок. Длинные пальцы мужчины ложатся на худые плечи. Остановить или притянуть — такой сложный выбор. — А должен? У Линн сносит крышу от опьяняющего чувства вседозволенности, ведь если не откидывают сразу, значит, все делает правильно. Значит, нет ничего такого, что ей хочется себе придумать. Это не больные фантазии. — Можете поломаться, конечно, для приличия, — в темноте она на ощупь касается мужского лица, невесомо исследует, притрагиваясь к щеке. — Тогда ваша капитуляция доставит мне больше удовольствия. Натянутый струной до скрипа ткани, Леви останавливает себя из последних сил, предоставляя момент улизнуть и притвориться слепыми. Кажется, еще одно прикосновение — и будет взрыв. И вся его сдержанность полетит к титанам. А ее — следом. — Еще одно покушение на мою выдержку… — нотки угрозы рвутся наружу, как струны терпения. — И что тогда, капитан? — бесцеремонно прерывает. Разведчица скользит носом вдоль линии челюсти, спускается по шее к ключицам и втягивает мужской запах. Руки его сжимаются. Пахнет остатками хвойного мыла, не смытого дождем, и свежестью накрахмаленной рубашки. — Всегда восхищалась вашим чистоплюйством. Леви лжет сам себе. Притянуть — выбирать нечего. Мужчина надавливает на ее плечи, склоняя к себе безо всяких усилий, потому что Джойс сама рвется навстречу. Их губы сталкиваются с такой силой, что это больше походит на нападение, чем на поцелуй. Капитан задушено стонет, когда лейтенант кусает его за нижнюю губу, и сквозь рубашку судорожно сжимает ее ягодицы, притискивая к себе. Линн протяжно выдыхает, запрокидывая лицо, и выгибается, бесстыдно прижимаясь к нему животом. Ей нет никакого дела до приличий, окружающей обстановки и возможных завтрашних сожалений — она желает заполучить этого мужчину. Сейчас. — Джойс, остановись… Капитан уворачивается, втягивая такое необходимый кислород. — Остановиться? Ее улыбка расцветает отпечатком на груди сквозь ткань поцелуем. — Не смей. Линн снова легонько касается губами его губ. Она будет лгуньей, если не скажет себе, что от этого контакта чувствует себя лучше. Когда Леви целует ее в ответ, их совместная боль идет на убыль. Они забирают горе в сплетении языков, слиянии слез, крови и разбитых сердец, впитывают с каждым жадным движением своих обжигающих губ, прижатых к друг другу. И разрушают. Стиснув руки Джойс, он не позволяет им добраться до застежки брюк и прижимает к себе, словно заключая в клетку собственного тела. Быть придавленным надоедает, и как бы приятная тяжесть разведчицы не нравилась, Леви подминает ту под себя. Девушка взвизгивает от смены плоскостей. То, что происходит между ними сейчас, ничем не напоминает поведение безупречных солдат. Нынешнее слияние их губ отчаянное, дикое, грубое и порочное. Исполнено владеющим ими ужасными эмоциями. Нескончаемый поток скорби и боли. Они лежат на твердой земле, вцепившись друг в друга. Джойс впивается зубами в губу капитана так сильно, что выступает кровь. Он в ответ бросается на нее с еще большим жаром, собственнически покусывая подбородок и шею, постепенно спускаясь к ключице. Леви хочет ее, ее одну. Настолько сильно, что ни о чем больше и помыслить не может. Линн понимает это по тому, как меняется их поцелуй, из безрассудного и голодного сделавшись томным, смакующим, как будто мужчина долгое время воображает его себе, а теперь берется претворять фантазии в жизнь. Он больше не пытается одуматься и завершить начатое безумие, а поспешно расстегивает женскую рубашку, проходится языком по впадинке между острыми ключицами. Перебирается ещё ниже, ртом до груди, вырвав полный наслаждения стон из уст девушки. Пальцы скользят по телу, ласкают. Джойс трепещет от каждого прикосновения. Такая смелая и застенчивая одновременно, она кидает взгляд на мужское лицо, когда Леви принимается медленно высвобождать ее руки из рубахи. Они не видят друг друга, полагаются и доверяют лишь тому, что могут ощутить. — Слишком много одежды, — лейтенант откидывает сама свою вещь и приподнимается на локтях в попытке разглядеть хоть что-то, но наталкивается на одни очертания. Капитан раздевается догола под руководством разведчицы. Из полуоткрытых губ рвется тихий стон, когда ладони движутся вдоль неприкрытого мускулистого тела и останавливаются внизу живота. Леви нависает над девушкой, пропускает руку между их телами и дотрагивается до ее естества сквозь ткань, совершает несколько круговых манипуляций. Джойс содрогается, вызывая у него улыбку. Она лежит перед ним обнаженная, ласковая, беззащитная и такая притягательная. Очередная волна страсти накрывает их с головой. И в этот раз уже с большим жаром он ласкает ее грудь, в то время как пальцы скользят по внешней стороне бедра и неторопливо подбираются к резинке белья, медленно стаскивая его вниз. Вскоре они сливаются воедино в одном медленном движении. Линн стонет от пронзившей судороги удовольствия, тонкие пальцы на мгновение резко впиваются ему в плечи. Замерев, Леви принимается целовать уши, щеки, губы девушки, пока маленькие ладошки не касаются его головы. Их взгляды встречаются. Они видят глаза друг друга с ярким блеском так ясно, словно стоит белый день. Капитан совершает размеренные плавные толчки. Торопиться не хочет — у них есть время до рассвета. Он прижимается к Джойс, точно собираясь защитить, покрывая поцелуями нежную раскрасневшуюся кожу, что-то бормочет ей на ухо. Красные пятна алеют на ее шее и спускаются к животу. На вздымающейся груди проступают блестящие капли пота. В один миг ноги обвивают его за торс и с силой притягивают. Линн не желает выпускать мужчину из объятий, не желает, чтобы он покидал ее. От этого Леви обхватывает женские бедра, входит чуть резче, и громкий, наполненный сладкой истомой, стон проносится по палатке. Одна рука остается на прежнем месте, а вторая изучающе ползет по подтянутому животу и нежно сжимает упругую грудь. Женские ногти рисуют узоры на спине, и это приносит ему особое наслаждение. Мужчина склоняется над Джойс, крадет у нее короткий поцелуй, и долгожданное удовольствие влечет его. Сдерживать себя больше не получается. От такой Линн у него плывет все и под закрытыми веками. Она как свежий глоток чистой воды после долгого брожения в дыму сгоревших надежд. Она как его спасение. Она и есть оно. — Черт, я не могу больше, — скулит Джойс, вскрикивая и тут же закрывая себе рот рукой. Тело в его руках сотрясается в предоргазменной судороге. Капитан перехватывает лейтенанта за локоть, ловит вторую кисть и сцепливает их обе у нее над головой. — Не вздумай лишать меня своих стонов, — рычит мужчина, ускоряясь до предела. — Давай, я уже близко. Джойс кончает в это же мгновение, когда слышит над ухом обжигающий и сбитый шёпот. Ее глаза закатываются, стенки сжимаются, подталкивая и Леви к обрыву. Навалившись всем телом, он припадает к женской шее, ныряет носом в черные кудрявые пряди и позволяет наслаждению накрыть его с головой.