Скотома

К Тросту разведчики подъезжают поздно, когда погода кидает в них очередные дожди. Солнце быстро сменяется бледной луной и затянутой серостью с плавающими кусками туч. Теперь капли не тарабанят, не отбивают альтерациями по брезенту повозок, а тонкими струйками изрешечивают оставшиеся бригады. Упругая изморось не ледяная, как вчерашний ливень, но довольно прохладная, чтобы нижняя челюсть подрагивала. Джойс отдает свой плащ раненным товарищам сразу, как первая влага просачивается сквозь перистые облака. Ее примеру следуют еще несколько людей, скидывая единственную защиту от стихии и добровольно вручая шанс остаться сухим пострадавшим от ручищ и зубов титанов. Почти все из них без сознания, и им откровенно плевать — сухие они или нет, — но совесть не позволяет дать промокнуть солдатам. Линн лучше сама покроется ледяной коркой, чем даст этому случиться с ребятами. Ночная смена Гарнизона видит их приближение и отдает рефлекторно четкий и быстрый приказ вниз: «Открыть ворота для Разведкорпуса». Бетонная плита в пару центнеров перед ними вздрагивает, со скрежетом крепления тянется вверх. Джойс вспоминает их попытки увеличить скорость открытия, не изменив при этом прочность входа, и ее медленно утягивает в те дни и ночи корпения над разработкой чертежей. — Что еще за новости?.. — вдруг слышит командный голос Эрвина. — Предлагаете стоять и ждать под дождем ваших мастеров? У нас около десятка раненных разведчиков, ожидающих оказания медицинской помощи, а вы говорите… неполадка. От тона главнокомандующего даже у привыкшей девушки к манере разговора ползут мурашки, и она поднимает глаза на происходящее. Ворота перед ними стоят, будучи оторванными от земли на жалкие двадцать сантиметров. — Ваше… это… Как оно?.. А! во… Ваше прибытие ожидалось днем, когда вся группа ответственных лиц находилась здесь, — доносится из небольшого окошка караульного поста уже несколько жалобно. — У нас не так много инженеров. А совесть почему-то вдруг жалит нынешнего лейтенанта. Джойс думает с отрезок времени, равный мгновению, и выходит из строя, равняясь с Эрвином. Он понимает почти мгновенно ее желание и позволяет продолжать разговор с дозорным, возвращаясь во главу построения. — Эй, послушайте, — девушка привлекает внимание мужчины к себе, и тот смотрит на нее с легкой примесью раздражения. — Щелчок перед остановкой был в опорном кронштейне? Глаза солдата Гарнизона, точно выпившего недавно какой-то бормотухи, медленно лезут на лоб. — Понятно… — Джойс сжимает переносицу и бессмысленно выжимает копну спутанных волос после. Нынешние смотрители на Стенах становятся, видимо, все более и более неграмотными. — Возьмите литол под вашим столом и смажьте ручной привод вместе с цепью, прокрутите, пока вал не сделает полный оборот. Щелчок повторится и ворота продолжат подъем, — она наблюдает, как пропадает голова гарнизонного. — Литол в красном баке, а солидол в синем. Не перепутайте — у них разное применение. — Смотрите, умничает она тут!.. — он бухтит, думая, что только сам себя слышит, и разведчицу заливает вместо дождя стыд за свою бывшую военную часть. Девяносто процентов Гарнизона всегда были такими: хронически хмельные, с крошками хлеба вокруг рта и ни черта неосведомленные в вопросах, банально, тех же ворот, за которые находились в ответственности. — Литол, говорит… Возьми да сама найди… На его пьяные причитания Джойс поднимает взгляд к небу, пытаясь затушить рвущееся наружу негодование и отыскать хоть одну звезду на пласту бесконечности. — Рот закрой и делай, что сказала! — не выдерживает брюзжания Линн. — Иначе через эту щель выволоку за твою жидкую бороденку. Мужчину перекашивает. — Джойс… — Ханджи, как всегда, ее личный ограничитель грубости. Девушка оглядывается на нее через плечо и, наверное, выглядит дико со скатившимися на лицо прядями и ощетинившимся взглядом. Все же молчат. Фокус внимания необратимо ускользает с давящей успокаивающую улыбку Зоэ на сливающегося с пасмурно-смурым пейзажем капитана. Что-то мелькает в его взоре стремительное и мощное, как сотня ураганов, и Леви смотрит — не на нее, а на то же самое небо. Одно на всех и одно на двоих — это разные вещи. Слегка нахохлившийся — тоже без накидки — и кажется ей отчего-то уязвленным. Она отворачивается. Гарнизонщик наконец-то справляется с такой простой и одновременно тяжелой для него задачей. Ворота движутся вверх чуть быстрее прежнего, наконец, впуская Разведкорпус внутрь Стен. — Молодец, лейтенант! — Эрвин хлопает Джойс по плечу. — Мастерство, как говорится, не пропьешь. Они входят, подгоняемые ветрами в Трост. Их никто не встречает — весь город уже наверняка спит. — Командир, при всем уважении, но на фоне с пьяным мужиком из караульной — это звучит слегка унизительно, — хмурится девушка, хоть и похвала от Смита дорогого стоит. Бригадир позволяет себе легкую усмешку, пока отряды, их остатки, продвигаются вдоль улицы к небольшому штабу с заправочной. Свет из окон пары домов едва пробивается под косыми струями дождя и немного освещает дорогу. От предвкушения скорого тепла и возможности выпить чего-то горячего многие подбадриваются, и даже лошади шагают активнее. Необходимое здание показывается из-за угла последнего квартала четырехэтажным строением с небольшой пристройкой. Через некоторые стекла сочится желтое свечение. Кто-то из других подразделений корпуса здесь ночует, и это вполне частое явление для постоянно странствующих разведчиков: сегодня здесь — завтра на другом краю Стены. Их выходит встречать — традиционно — вечно бодрствующий лазарет с носилками. Джойс следит за тем, как Лео с Мэтью забирают и поспешно заносят внутрь. Лейтенант спешивается и передает, как и остальные, поводья жеребца в руки двух конюхов с явными следами недавнего сна. Многие просыпаются лишь потому, что прибыли их боевые товарищи, и это в очередной раз подтверждает, насколько Разведкорпус сплочен по сравнению с остальными двумя войсками. Гордость греет грудь разведчицы. — Можете отдохнуть, солдаты, — дает вольную Смит, спешиваясь и мягко трепля животное за гриву. Главнокомандующий о своей рыжей кобыле заботится сам, не отдавая на поруки. — Дня вам хватит на восстановление? — Эрвин… — хнычет Ханджи, практически сползая с седла. — Два дня — и никаких торгов. — Договорились, — слишком быстро соглашается командир, следя за попытками Зоэ убрать капли с очков. — Позаботьтесь о себе и друг о друге. Все свободны. Привычная фраза бригадира в этот раз прокатывается между разведчиками эхом аллюзии. Джойс выжимает, как это только возможно, свою одежду и входит в штаб, скрываясь от надоевшего дождя. Надеется, что в ее комнате ничего не изменяется за время последних вылазок. Личные комнаты для офицерского состава, конечно, удобно, но в их отсутствие покои вполне могут быть вскрыты… более нуждающимися. Взять дубликат ключа в кладовой у дремлющего сторожа не составит труда, если тебе это так надо. Линн запускает руку в дорожную сумку, находит знакомый мешочек с личными вещами и выуживает ключ, поздно понимая: не тот. Этот серебряный от дома на другом конце города, и туда она заходит очень редко, за самым необходимым. Основные места обитания — этот штаб и штаб в столице. В жилище, где когда-то существовала счастливая семья, ее ноги не несут. Бередить старые раны — последнее, что Джойс хочет. У нее свежих достаточно. Пальцы меняют предмет на менее увесистый и изящный, доставая чуть грубовато выплавленный ключ. Скрежет и скрип неохотно поворачивающегося замка знаменуют скорое приближение к сухой одежде и мягкой постели. Девушка горбится без нужды держать перед кем-то спину и лицо, входит в помещение, небрежно бросая сумку на стул около стола. Разведчица знает здесь каждую щель в полу, поэтому в темноте передвигается смело и быстро. Тяжелая от воды форма комом шлепается на доски, мягко брызнув на голые пятки, и Линн облачается в выстиранную рубашку не своего размера и свободные брюки. Следует отнести все в прачечную. Позже. Джойс уверена, что все остальные уже падают ничком на кровати и забываются беспробудным сном, скорее умоляя ночь забрать малую часть коробящего бремени, когтями царапающегося изнутри по коже. Она же оттягивает сон как можно дольше, знает ведь, он не принесет ей облегчения. Сапоги заменяют легкие и мягкие тапки, подаренные как-то Ханджи. После солдатских сапог в этой обуви ноги чувствуют себя настолько ватными, что лейтенанту кажется будто она ходит по пушистым летним облакам. Неуверенно переминается с одной стопы на другую, пробуя на вкус ощущение такой маленькой свободы от образа собранного разведчика. Для счастья нужно мало. Войлочная подошва не издает и звука, соприкасаясь с каменными полами коридоров. Линн идет медленно, вслушивается в шорохи и разминает затекшие мышцы шеи после долгой езды верхом. В сумеречной столовой пусто, свежо и так странно тихо. Может быть, не совсем тихо, но сразу другие шумы, чем те, на открытом поле, и потому кажется тихо. В сад, в самую зелень, уже слабую и не густую, но всю трепетно-живую, окно открыто. Оттуда пахнет, думает она странно, своим: ночным, осенним туманом и старой, увядающей осокой. А в столовой, во всем, в принципе, штабе — какой-то домашней сыростью старого дерева пахнет, темным лаком мебели, и еще чем-то знакомым, старинным и усыпляюще упоительным, чему, однако, у нее нет названия. Джойс заходит на кухню, минуя общие столы, и думает, что стоило бы взять подсвечник, чтобы найти спички и подогреть чайник. Девушка видит его на печке и в беспричинной надежде тянет ладонь проверить, может, после ужина еще не остыл. — Го… — Блин! — …рячий. Линн шипит, прижимая обожженные пальцы к мочке уха, и резко оборачивается. Зрение инстинктивно обостряется от испуга и лейтенант видит мужской силуэт, сидящий в углу от окна. Она его и не заметила, когда зашла сюда. — Раньше не могли о своем присутствии заявить? — недовольно бросает Джойс и открывает верхние шкафы в поисках чистой чашки. — Не мог. Разведчица закатывает глаза и достает с неизменного места свою кружку, запуская руку дальше на полку, чтобы достать баночку с чаем. Пусто — ничего похожего на емкость под чаинки. — Где чай? — Левее. — Хотите сказать, что видите настолько? — вскидывает бровь Линн. — Да, я вижу тебя. Ответ Джойс глотает вместе со слюной и шарит вдоль кухонной утвари, пока не нащупывает кончиками пальцев жестяную коробку, не похожую на обычную деревянную. — Это не тот чай, — замечает лейтенант и снимает крышку, вдыхая запах. — М-м-м… Но он определенно лучше прошлого. — Это чай для Военной полиции, — объяснение у нее порождает еще пару вопросов. — Нам по ошибке доставили его. Поставщик уехал, а народ вскрыл и обнаружил в ящиках мешки с этим чаем, а на их дне — контрабанду. Линн фыркает, заливая травинки кипятком, и по старому маршруту возвращается в главный зал. — Наркотики, драгоценности или оружие? — Элитный табак для их офицерского состава. — Неплохо, — поджимает губы Джойс. — Народ вон ковыль и полынь курит, а им табак подавайте. Эрвин, значит, если я впервые об этом слышу, это дело замял. Ее чашка стучит о поверхность стола, и девушка без приглашения садится на стул напротив. — Сказал, что либо они продолжают поставлять нам такой же чай раз в месяц, либо информация о контрабанде доходит до правительства. Разведчица слишком уж задорно фыркает, не зная, что мужские губы во тьме тоже подрагивают. — Видимо, вам просто понравился чай, а командир, будучи заботливым и понимающим, решил отплатить за хорошую службу этим маленьким жестом. — Веселишься? — Есть такое… Леви чувствует себя странно. Странно уже то, что он вообще что-то чувствует в этой общей сумятице. Капитан не думает о будущем, просто наслаждается каждым вдохом. Два дня спокойствия. — Почему ты ушла утром? — мужчина не может не задать этот вопрос и выскальзывает из своего укрытия, положив локти на стол. Лунный свет закладывает гротескные тени на его лице, обостряя уставший взгляд. Джойс непроизвольно сжимает на обжигающем стекле пальцы, не понимая, почему так больно. Леви опускает глаза на побелевшие костяшки. — Отпусти кружку, — голос раздается, но словно не доходит до девушки. — Джойс! Он прикрикивает и забирает у нее из рук чашку. Линн вздрагивает. — Почему вы спрашиваете? — она забирает чай обратно и делает первый глоток, жмурясь от качественного вкуса и ощущения кипятка на языке. — Я выполняю ваш приказ. Непонимание ее фразы отражается к складке между густых бровей. — Сохраняю этот… как вы там сказали? — девушка щелкает пальцами, вспоминая сочетание слов. — Диапазон приемлемости. Капитана притворное безразличие выводит медленно из себя. Он сам обычно не блефует при выражении своих эмоций, потому что просто с детства не умеет их выражать. Некому было да и незачем. Из-за лейтенанта Линн, видимо, придется научиться — она же ни хрена не читает между строк. И не должна, думает тут же мужчина. Конечно, Джойс известно о его отчужденности, поэтому и сторонится, создавая свой образ беспечности.

«Посмотрите, капитан, мне все равно».

«Точно?»

«Не капли».

Ему не нужно уточнять это — девушка для него раскрытая книга, обнаженная душа на ладони. Самая обычная девчонка — в первую очередь — и лишь после способная разведчица. Да и он… обычный. — Это не было приказом, — проясняет момент Леви. — Предупреждением? — Джойс, не извращай мои слова! Она звучно отхлебывает и молчит, вперив взгляд в его сцепленные руки. — Тогда я вас не понимаю. — И я себя не понимаю. Десять секунд тишины. Десять тысяч капель о подоконник. Десять ударов сердца на каждого. — Я ухожу. Кружка грохочет о стол. — Сидеть. — Я сказала, что ухожу! Джойс резко оборачивается, когда ее запястье хватают, и влажные волосы хлещут собирающегося следовать за ней мужчину по щеке. Почти пощечина. Леви тыльной стороной ладони вытирает следы. — Я не один из твоих прошлых мальчиков, которые пугались твоих сердитых глазок, Линн. — Думаете, они у меня были? — девушка тянет руку, потому что от этой резкой близости у нее плывет столовая перед глазами. — Ну, девственницей ты вчера не казалась, — от такого вопроса усмешка предсказуемо появляется на мужских губах. — Подлец… Какой же вы… Леви не позволяет говорить и заводит удерживаемую руку Джойс ей за спину, дергая ее на себя. Он сразу понимает, когда Линн врезается в него грудью, что на ней нет белья. Их вторая столь близкая встреча, а она вновь в одной рубашке. Паршивка. — Давай, продолжай. — Вы… Вы мерзавец! Еще на целую бездну ближе в один рывок. — Очень хорошо, — кивает капитан, на манер гитарной игры пробегая пальцами по оголенной женской пояснице под тканью рубахи. — Еще что-то? Линн ахает, широко распахнув глаза как от испуга. А на щеках выступает румянец. Краснеющая лейтенант — что-то новенькое. — М, все? Больше нечего добавить? Джойс пораженно опускает подбородок. — Очень хорошо. Он запускает пальцы в длинные волосы, сжав затылок, наклоняется и целует. Это был взрыв. Все ее эмоции, вся гамма ярких чувств льется в него бурной рекой. Сбивая с ног, туманя разум. Она такая сладкая после чая, как те все три ложки сахара, всыпанного в напиток, такая живая, что Леви не сдерживает стон наслаждения. Девушка едва ощутимо дергается, едва его язык проникает ей в рот. Но капитан лишь сильнее сминает копну. Он не способен ее отпустить. Точно не сейчас, когда в очередной раз убеждается, какая она восхитительная на вкус. Мужчина собирался быть осторожным… кажется. Но, ощутив ее дыхание на своих губах, забывает обо всем. Прикосновение к ней высекает искры из его тела. Никакого контроля, невозможно остановиться. Только снова и снова скользить языком внутри влажного и горячего рта. Но тренируемая годами выдержка дает о себе знать. Каким-то чудом Леви удается вспомнить, что они по-прежнему в общей столовой. Еще немного и он бы усадил Джойс на один из столов, взяв на нем же. Вот это было бы шоу для решившего прополоскать горло разведчика. Он заставляет себя оторваться от женских губ. — Вам нравится делать мне больно? — первое, что спрашивает Линн, когда переводит дыхание. — Нет, — цепенеет капитан. — Моя жизнь — не игрушка. Вы не можете вызывать во мне те или иные чувства просто потому, что на вас находит такое настроение. Части головоломки, являющиеся причиной ее игры в сильную и независимую, потихоньку складываются в единую картину проблемы. — Я не развлекаюсь с тобой от скуки, если ты об этом, — чеканит каждый слог Леви, освобождая ее запястье, но продолжая держать около себя. Осторожно и как-то боязливо цепляется за свободный край длинной рубашки девушки. — Для такого я бы выбрал более глупую жертву. — Петру? — скалится Джойс. Мужчину передергивает. — Дурная? Она ребенок. Линн отклоняется чуть назад, пристально вглядывается в его лицо. — Ей восемнадцать всего через месяца полтора где-то, — сообщает, думая, будто это тут же изменит ответ. — Нет, ты дура. — Я вас ударю сейчас… — Сколько хочешь, если это поможет тебе поверить в искренность моих намерений, — капитан кладет ее руки себе на грудь. — Каких еще намерений? Чем дальше движется разговор, тем больше у лейтенанта подозрений в том, что от усталости она отключилась еще у себя в комнате, а это все — длинный сон. — Джойс, что я по-твоему должен был ответить тебе этим утром? Тонкие пальцы комкают льняную ткань. Разведчица вскидывает голову, понимая, куда он клонит. — Вы ответили утром правильно. Это мои проблемы, что я не могу смириться. — А я, думаешь, могу? — неожиданно рычит Леви. — Думаешь, я и правда такой железный, каким меня рисуют в Легионе и каким я кажусь? — Вы не железный, — Линн не в силах выдерживать этот зрительный контакт, поэтому утыкается лбом в его плечо. — Вам тоже нужен кто-то для… — Мне никто не нужен, — это вылетает из него безотчетно, с подсознательно заложенным желанием оставаться независимым. Девушка в его руках дергается. — Стой, давай без импульсивности. Никто — это не значит, что я не готов сделать исключение. Джойс безвольно опускает руки. — Если я вам нравлюсь, то просто прекратите отбрыкиваться от меня и своих чувств, — ее шепот звучит не просто в самое ухо, а в саму суть Леви. — Чем что-то сильнее отталкиваешь, тем сильнее оно притягивается. Слышали такое? Пусть все идет своим чередом. Ладно? Капитан считает, что в человеческих чувствах Линн разбирается получше, поэтому отвечает коротким: — Ладно. И прижимает лейтенанта к себе, зажав в капкане объятий. — Подождите, так я вам нравлюсь? — ей приходится упереться ему в грудь и запрокинуть лицо, всматриваясь в мужское. — Джойс… — предупреждающе начинает Леви. — Моргните, если да, — просит и тут же жмется обратно, выдыхая поток горячего воздуха в шею. — Ты не увидела, что я сделал, — удивляется он этому поступку и тому, как на контрасте с рвением уйти еще недавно она льнет в нему. — Вряд ли вы стоите и не моргаете все это время. — А если это так? — Уйду. — Люди покидают меня обычно без предупреждения, ставят перед фактом, поэтому твои угрозы, наверное, в какой-то мере полезны для меня. Такое заявление ей крайне не нравится, и Джойс обхватывает теплыми ладонями его щеки. — Я не собираюсь уходить. Нет, между строк читает все-таки. — Пока сами не попросите. — Кто же откажется от лучшего, что ему любезно предлагают? — капитан, как в палатке, оттягивает прядь, подпрыгнувшую обратно на женское плечико. — Я вам себя не предлагала никогда, — разведчица кладет ладони на его сомкнувшиеся на талии кисти и давит, чтобы ей дали возможность отстраниться. — Может, тогда судьба предложила мне в оплату за страдания? — еще прижимается, до ломоты в суставах. — Ваши романтично-философские размышления пугают, — Джойс касается губами его лба. — Не заболели. Болен, думает Леви, наверное, давно болен. Эта болезнь, как самая жестокая и коварная, прогрессировала долго и медленно. Убивала незаметно. И продолжает. «Я растоплю ваш лед и попаду в ваш мир», — говорит ее вид. Эти годы его боль Линн глотает жадно, бесшумно впитывает в себя малейшую каплю, выступающую из него агрессией и язвительностью, и продолжает быть рядом. Крутится под боком, делая вид, словно оскорбления летят не в ее адрес. Ментально закрывает глаза и уши. Джойс его раздражала первые полгода. Нервировала до тремора рук, мечтающих сомкнуться на ее тонкой шее, испещренной созвездиями родинок. Задушить, перекрыть доступ кислорода к этим легким, что перекачивали воздух туда-обратно и позволяли жить. Жить, мельтеша у него перед глазами едва ли не двадцать четыре на семь, и пытаться копнуть в душу Леви глубже, чем он мог позволить это самому себе. На самобичевание и глубокий анализ личности у капитана не то что времени не находилось, а даже смелости. Да и не к чему ему, прожженному солдату, заниматься разбором черт характера. Он такой, какой есть. Такой, каким его воспитали Подземный город и Кенни, оставивший сразу, стоило ему понять, что племянник не подохнет в первом темном закоулке трущоб под Синой. Меняться ради кого-то? Нет. Леви — сильный. И это совсем не относится к способности убивать титанов чуть ли не с закрытыми глазами. Он может в одиночку пережить и справиться с любым препятствием на пути, не полагаясь на чью-то помощь и моральную поддержку. Плевал он на жалость посторонних с высокой колокольни, пусть подотрутся ей же. Дайте ему два заточенных клинка — и мир увидит, как тот справляется с негативными эмоциями и трудностями. Ему никто не нужен, чтобы идти дальше. Почти никто. С недавних пор. — Почему мне кажется, что как ночь уйдет, мы опять будем смотреть друг на друга как на чужаков? — При посторонних придется, — соглашается с предположением Леви. — А наедине?.. Ее игривость, такую легкую и очаровательную, мужчина распознает по изменившейся интонации и ползущим вдоль лопаток пальцам. — Наедине можно, — капитан перехватывает женские руки за предплечья, — не стесняться, — и поочередно целует костяшки каждой. — Наедине можно не быть на чеку. — Тогда иди сюда… Джойс притягивает Леви к своим губам, запуская пальцы в волосы. Она гладит его по взлохмаченной макушке так ласково, что заставляет вспомнить что-то далекое, теплое и родное. Так, наверное, поглаживала мама в детстве. Заботливо. Мягко. И нежно целует, опуская невесомо руки сцепленными за шеей. В столовой раздается грохот. Они отпрыгивают на несколько метров, словно не им хотелось вживиться друг другу под кожу, и с опасениям оглядываются на вход. Лунного света хватает, чтобы различить медленно… отползающий к дверям силуэт. — Ханджи! — первой догадывается Линн по ее лохматому хвосту и в несколько широких шагов настигает женщину, перегораживая ей выход. — Я ничего не слышала и не видела! — она садится на пятки и машет ладонями. Джойс смотрит на Леви, пришедшего в себя и небрежно бредущего к ним. — В «не слышала» сомневаюсь, — усмехается мужчина. — Долго стояла, пока не вывалилась? Зоэ поправляет очки и пояс халата, поднимаясь на ноги. Игнорирует, подбирая тактику. — Я вам говорила «уединиться», а не сексом в общественном месте заниматься, — ее наставление сразу после нелепого падения и поползновения кажется до ужаса смешным. — Радуйтесь, что я вышла еду искать, а не кто-то другой. — Спасибо, Ханджи! — лейтенант низко кланяется. — А это за капитана, — и ещё раз выказывает уважение. Все молчат после случившегося, и желание рассмеяться с абсурдности подстегивает. Женский пол срывается первым, смеясь и соприкасаясь при этом плечами. Леви перед этими двумя позволяет и себе хохотнуть. На душе так… хорошо, что страшно. — Дети мои, — вытирая слезы, произносит Зоэ, — я за вас ужасно рада, все такое, но тут остался кусок хлеба хотя бы?..