Переменная

Трудно, когда вокруг тебя одни идиоты. Лучшим быть приятно первые пару месяцев; комплименты от окружающих и удивлённые взгляды приятно поглаживают эго, но затем – лишь утомительное наблюдение за стадом неотёсанных баранов, чей уровень развития находится где-то между золотой рыбкой и устрицей. Бла-бла-бла. Все их слова – телевизионный шум, помехи и несвязный бред, за которым уже даже не забавно наблюдать. Первое время Сынмину нравилось. Нравилось внимание и быть умным, нравилось всё понимать, схватывать налету любое задание, каким бы сложным оно ни было. Что в школе, что сейчас, в университете, он был лучшим. Не гением, не вундеркиндом, но определённо крайне сообразительным. Возможно, из-за этого он стал нелюдимым. Кто-то сказал ему, что он – нарцисс и просто «не очень хороший» человек, на деле же Ким никогда ни от кого первым не отказывался, но, впрочем, и от потерь особо не грустил, в конце концов понимая, что постоянное внимание со стороны «умных взрослых» действительно подпортило его характер и с ним стало тяжелее общаться. Однако он умел не привязываться и научился радоваться жизни без кого-то рядом, поэтому и это со временем перестало его волновать. Вообще, несмотря на очевидные и признанные им минусы, Сынмин любил себя. Ему нравилась его внешность, интеллект, умение одновременно и думать, и списывать. Он любил свой простенький вкус в одежде и музыке, любил даже одиночество, с которым он проводил всё своё свободное время, предпочитая его глупым одногодкам. Его всё устраивало раньше и устраивает до сих пор. Он счастлив в своём болоте и каждый раз искренне сердится, когда ему советуют выходить из зоны комфорта. Зачем ему жертвовать комфортом, когда можно делать то, что душе приятно? А душе Сынмина, помимо учебы, были приятны долгие прогулки на закате летнего знойного солнца. В руках – покрытая маленькими холодными каплями воды, кола со льдом, а в наушниках самые яркие хиты нулевых от Леди Гаги до Эминема и кучи других исполнителей, за чьей карьерой он всё равно не следил достаточно пристально, чтобы звать себя фанатом. Сынмин вообще любил лето. Постоянно жаловался на жару и разъедающее глаза солнце, но быть недовольным – дело привычки. Так он отпугивал нежелательные знакомства, неприятную дружбу и, само собой, ещё более неприятные отношения. Возможно, он просто для них не создан. Бывает же такое, что человек для чего-то рождён. Так вот, Сынмин рождён для одиночества. По крайней мере, так он считал долгие годы свое сознательной жизни. Может, дело было в неудачном опыте в общении, а может правда просто так сложилось. Не более, чем стечение обстоятельств. Сидя в маленьком парке недалеко от дома в попытке поймать последние алые лучи опускающегося куда-то за горизонт солнца, Сынмин думал, что в этом есть своя романтика. Ну, в абсолютном её отсутствии. Сидишь один на лавочке, пьешь через трубочку холодный напиток, дышишь горячим воздухом, исходящим от нагревшегося за день асфальта и чувствуешь неимоверное наслаждение, стоит прохладному ветерку слегка растрепать твои волосы, на контрасте с уходящей дневной жарой обдавая тебя свежестью. Наушники впервые за день замолчали, а люди, бродящие вокруг, уже не раздражают. Они ходят парами или компаниями, смеются, ссорятся, что-то обсуждают, их жизни кипят, пока Сынмин поставил свою на паузу. Разве нет в этом чего-то особенного? В такие моменты он чувствовал себя самым настоящим котом. Пока все чем-то заняты, он нежится на солнце, впервые за неделю наконец по-настоящему освободившись от всех горящих дедлайнов по подработке и учёбе. Дышать легко, а жить – хорошо. Привычно, а от того спокойно. До тех пор, пока чуткий слух не режет голос навязчивого однокурсника, готового сделать всё, лишь бы Ким почувствовал себя некомфортно или неловко. Мягкое умиротворение, растекающееся вместе с кровью по венам, мгновенно испаряется, оставляя после себя пустоту и разве что всего каплю раздражения. Немногочисленные вещи тут же собираются, всё необходимое, вроде ключей и телефона – распихиваются по карманам, наушники сворачиваются и убираются в небольшую тканевую сумку, подаренную младшим братом на прошлый день рождения вместе с бренчащим на ней брелоком со «старомодным» пингвинёнком Пороро. Незамеченным остаться не получается. Сынмин кривится, слыша своё имя и не сдерживает недовольного вздоха. Резко вставая с лавки, Сынмин забирает стаканчик с недопитой холодной газировкой и надеется, что нарушитель его долгожданного спокойствия подумает, что его просьбы остановиться услышаны не были. – Эй, ты меня не слышишь, что ли? – перед лицом неожиданно вырисовывается фигура, и Сынмин едва успевает остановиться, прежде чем его газировка частично окрасит чужую светло-розовую футболку в коричневый. – К сожалению, слышу, – бормочет он, и старается обогнуть знакомого, с кем, вообще-то, ничего общего не имеет и иметь не хочет. А даже если и хочет – никогда не сможет. – Да стой ты, – Сынмин чувствует, как чужие руки несильно сжимают его плечи, мешая пройти, – куда ты так вечно торопишься? – От тебя подальше, Хёнджин, – пару раз дернувшись, он вырывается из хватки, но дальше действительно не идёт, хотя, признаться, хочет до безумия сильно. Так же сильно, как хочет и остаться. – Почему? Это всё из-за заваленного экзамена? Ты с такими не водишься, да? – Хёнджин забавно надувает губы, но прежде, чем Сынмин успевает что-то сказать, возвращает на лицо привычную улыбку, – ну так я всё пересдал, зацени! – На 70 баллов из 100? – Ким выгибает одну бровь, наблюдая на сомнительного качества фотографии с телефона не впечатляющее двузначное число. Для него такое – провал, – круто, молодец. Я могу идти? – Если я скажу «нет», ты не уйдешь? – разочарованный выдох Хёнджина режет по сердцу и совести Сынмина не хуже лезвия бритвы, которым он случайно чуть не дорисовал себе улыбку на лице сегодня утром. – Уйду, – игнорировать это ощущение – проще простого. – Да ладно, Сынмин, давай погуляем, – стонет Хёнджин, огромной ладонью обхватывая запястья Сынмина. Простое касание, Хёнджин вообще со всеми был до тошноты тактильным, оно ничего не значит и скрытого смысла в себе не несёт. Очевидная истина, донесенная рациональным мышлением до каждого уголка сознания Сынмина, но, почему-то, упорно игнорируемая сердцем, с невероятной силой забившимся внутри грудной клетки. Но Ким создан для одиночества. Не для дружбы и, уж тем более, не для отношений. Не для прогулок с Хван Хёнджином. – Гуляй один, а я домой, – резко выдернув руки, Сынмин прижал их к себе, ощущая, как собственные щеки пылают ярким пламенем. Единственное, что их скрывает – ещё не севшее солнце, и то скоро покинет его, обнажая неправильные, иррациональные для Сынмина чувства напоказ тому, кто в последнюю очередь должен о них знать. Хмыкнув, он разворачивается на 180 градусов и идёт в совершенно противоположную от его дома сторону, просто потому что убежать сейчас нужно как можно дальше, а до своей квартирки он дойдет и сделав огромный крюк. – Ну ладно, до встречи в университете! – кричит Хёнджин слишком громко и Сынмин ускоряет шаг. Это неправильно. Сынмин давно понял, что если и влюбится, то в парня, но влюбиться в Хёнджина – это перебор и слишком высокая планка. Он громкий, навязчивый, глуповатый, если уж быть откровенным, слишком открытый и доверчивый, а, что ещё хуже, до чёртиков красивый и всё на самом деле понимающий. Не может быть ни единого шанса, что он не заметил особенного отношения Сынмина именно к нему. Обычно одинокий и молчаливый, Ким почти что против своей воли отвечает Хёнджину, когда тот безобидно его подкалывает или что-то спрашивает, хуже – он даёт ему списывать, хотя ненавидит тратить своё время и экономить чужое просто из-за того, что его попросили. Но самое ужасное, пожалуй, то, что Сынмину это нравится. Хёнджин сияет, когда радуется, на его лице отражены абсолютно все мысли, они ничем не прикрыты, наивно доверены окружающим в полной уверенности, что их никто со злым умыслом не тронет. Возможно, поэтому Ким ещё ни разу не смог этого сделать и сам. Когда позади осталось около двух кварталов, а на город опустилась густая тень, в спальных районах едва-едва разбавленная светом уличных фонарей, Сынмин позволяет себе остановиться и отдышаться. Сердце в груди всё ещё отбивает свой бешенный ритм, а руки помнят прикосновения, мягкие и аккуратные, совершенно не пытающиеся навредить и, унизив, привязать к себе, лишь бы получить очередной трофей в виде «неприступного» Сынмина, а действительно просящие остаться. Только вот зачем Хёнджину это надо – он не понимает. В его голове ни одного стоящего варианта, ни одного оправдания тому, почему именно за ним такой, как Хёнджин увязался и не оставляет в покое. И всё же, одиночество лучше. Спутанные в огромный клубок мысли разделяются, выстраиваются рядами, ниточка за ниточкой, в голове наступает порядок и привычное уютное спокойствие, которого не дождешься в обществе людей и, в особенности, шумного Хёнджина. После встречи с ним всегда появляется это странное чувство, словно Сынмин вновь упустил шанс. Но может ли он на самом деле на что-то надеяться? Его устраивает одиночество или он хочет так думать – неважно, пока уединёнными с самим собой вечерами он ощущает покой. И его каждый раз нарушает Хёнджин. – Почему просто не оставить меня в покое? – бубнит себе под нос Сынмин, морщится, словно увидел что-то омерзительное и пинает маленький камушек в сторону очередного темного и жуткого переулка. Камень катится, переворачивается, подлетает на каком-то мусоре, а затем звонко, насколько это возможно в его случае, бьётся о железную банку из-под газировки или пива – со стороны не видно. Оглянувшись, Сынмин, неловко прокашлявшись, ускоряет шаг, чтобы скорее дойти до дома в тишине, окружённый лишь своими мыслями и безучастными редкими прохожими. Хван Хёнджин, в конце концов – проблема. На следущий день он действительно находит его в университете на перемене, несмотря на все попытки Сынмина затеряться в толпе, о которой, к слову, он безумно сильно пожалел в тот же момент. Давка, смесь едких запахов еды, духов, напитков и просто пота, а главное, единственное, что тебе остаётся – идти вперёд, туда же, куда и все, в столовую, в которую спускаться не хочется, потому что обратно в кабинет попасть удастся только после начала пары, а опаздывать – отвратительно неловкое дело. Но, к сожалению или к счастью, из нескончаемого потока людей Сынмина вытаскивают и затягивают на этаж ниже того, где у него планировалась пара. – Я знаю, что я – твой рыцарь, можешь не благодарить, принцесса, – Хёнджин зачесывает светлые длинные волосы назад, забавно играя бровями, и Сынмин чувствует, как его вот-вот вырвет, ни то от того, что это самое омерзительное, что он когда-либо слышал в свой адрес, ни то от того, что, в глубине души, ему даже понравилось. Непроизвольно скорчившись, он отошёл на добрых три шага, – так, ладно, я понял, прости. Не уходи только! – Ты начинаешь меня пугать. Чего тебе надо? – Сынмин сводит брови к переносице, стараясь не смотреть на Хёнджина, вновь разрушившего его идиллию пребывания с самим собой. – Да в смысле? Я ж реально тебе помог! – он развел руками, чуть не задевая студента, пытающегося пробиться на лестничную клетку. – Чем? – Из толпы вытащил, между прочим. Или ты домой собрался? Неужели наш умник решился на прогул? – Хёнджин ухмыльнулся, – вот это ты бандит, конечно! – Боже мой, – Сынмин закрыл лицо руками, готовый провалиться под землю. Хёнджин умел бить рекорды. Вот это самое омерзительное и странное, что Сынмин слышал в свой адрес, – да я из-за тебя там и оказался! Герой нашелся. – Из-за меня? – его лицо за долю секунду приобрело серьезный вид, – ты меня избегаешь? – О, до тебя дошло? Поздравляю, ты на пути к развитию до уровня человека, – процедил Сынмин, с силой сжимая руки. Он не хотел быть таким. На самом же деле он не злой, не холодный и не отталкивающий, просто, как ни больно это признавать, общаться уже разучился. Впрочем, на лице напротив не отразилось ни намёка на обиду. «Что ж ты такой непробиваемый» – с досадой думает Сынмин, но облегченный вздох обнажает правду даже перед самим собой. – Почему избегаешь? – спустя пару секунд слегка растерянно подал голос Хёнджин. Впрочем, стоило Сынмину моргнуть, как на чужом лице вновь расцвела гадкая улыбка, смотреть на которую было физически тяжело, – влюбился? – Чего? Ты с ума сошёл? – в груди что-то тревожно заныло, кольнуло и раскололось. Странное чувство. Сынмин был очень умным, любая задача – раз плюнуть, а понять, шутит ли человек перед ним не может. Ким нахмурился, стараясь держать себя в руках и не подавать виду, что чёртов Хван Хёнджин попал в точку, в которую попадать был не должен ни в коем случае. – Что, нет? Я думал, что неотразим для любого человека, – он беззаботно хмыкнул, – сядем вместе? Мне так помощь на этой паре нужна, это капец, я вообще ничего не понял. Сынмин выдохнул. Всё хорошо, это же Хёнджин, у него всегда были глупые шутки и либо полное отсутствие мозгов, либо отличное умение притворяться, что он действительно ничего не понимает. – Если тебе нужно только это, то я против. Ответы скину и так, мы же это уже обсуждали. – Ну, я, может, что-то понять хочу. – Не верю, – на этаже становится тише. Студенты ушли на обед, за короткие полчаса им нужно успеть сделать многое: отстоять огромную очередь, урвать последний пакетик единственного вкусного, яблочного, сока, а потом ещё и поесть за оставшиеся пять минут, так что неспешно бредущие по коридору студенту – редкость здесь. – Правильно делаешь, но посидеть я всё же хочу с тобой, – Сынмин на это одаривает его самым скептическим взглядом, на который был способен. Выходить из зоны комфорта – против его правил, а сидеть с кем-то уже само собой означает больше отвлекаться, а когда рядом подсаживается Хёнджин, отвлекаться Сынмин будет не на него, а от него, и то нечасто. И это большая проблема, потому что успеваемость – такая же ценная часть его жизни, как и прогулки по вечерам, холодные напитки или наушники. Ким не хочет что-то менять, всё в его жизни на своих местах и в определенном порядке, устраивать бардак внезапным появлением соседа по парте – морока и куча проблем, его никому ненужные чувства – та ещё обуза, и он не привык поддаваться тому, что потенциально может ему навредить. – Делай, что хочешь, – выдает Сынмин, зажмуриваясь до звёздочек в глазах. В очередной раз нарушает свои же правила ради Хёнджина, а ведь тот даже не старается. Ким пожалеет, будет себя винить и сходить с ума рядом с человеком, к которому удивительно небезразличен, но которому не интересен он сам. Всё, что есть у него – знания и странный, устарелый, как говорят некоторые за его спиной, думая, что их не слышно, музыкальный вкус. Скучный набор для таких ярких людей, как Хёнджин, – главное не мешай. На пару Хёнджин опаздывает, но, завалившись в кабинет вместе с ещё пятью людьми, действительно подсаживается именно к Сынмину. Только спустя секунд пять он понимает, что пялится и, встретившись взглядами с Хваном, отворачивается к тетради, в которой сегодня удивительно пусто. – Эй, – проходит почти вся пара, прежде чем Хёнджин впервые подаёт признаки существования рядом. Если честно, Сынмин даже удивлен, что тот действительно не отвлекает, что-то пишет, пусть и бо́льшую часть времени просто рисует на полях тетради невероятно красивые небольшие картинки, никак не связанные с темой занятия, – ау? Приём? Земля вызывает Сынмина. Алло-о! – Да слышу я тебя, – чуть громче дозволенного шепчет Сынмин, раздражённо откладывая ручку куда-то на стол, чтобы с грозным видом обернуться на соседа по парте. – Погулять хочешь? – Чего? – Сынмину не послышалось? Зачем Хёнджину звать кого-то вроде него гулять? Столько людей окружают его, все интересные и уникальные. Да, раздражающие и, иногда, сомнительные, но такие подходящее проживающему свою жизнь Хвану и такие чужие для Сынмина, чья жизнь стоит на паузе. – Ну, недолго! Просто после пар пройдемся, у меня по лекции ещё вопросы остались, а препод меня не особо любит, – он неловко улыбается, слегка наклоняя голову и сжимая плечи, не вкладывает в эти действия ничего особенного, а внутри Сынмина что-то сладкое лопается и пачкает химозной глазурью ясный разум, заставляет сердце согреваться. – Ладно, но я сам выбираю, куда идти. И я не собираюсь помогать ещё кому-то, ясно? – твердо произносит он, словно не в его грудной клетке приятно растекается мёд и взрываются фейерверки, заглушающие даже голос сознания, предсказывающий, что всё это – бессмысленно и неправильно. Сынмин себя любит и уважает, но едва ли ему такая роскошь позволена, едва ли он достоин к себе такого внимания. – Реально? – Хёнджин глупо хлопает глазами, а затем расплывается в довольной ухмылке, – тогда встретимся через полтора часа. – Ты куда? – его голос почти заглушает неожиданно раздавшаяся трель звонка. – Не знаю, пойду подготовлюсь к нашему свиданию, не хочу на пару идти, – он смеётся, поправляет небрежный хвост, безумно очаровательно подмигивает и просто уходит. Уходит, оставляя Сынмина с привычным ему одиночеством, отчего-то не кажущимся столь счастливым и спокойным. Хван Хёнджин – проблема, потому что прогулял пару, действительно подготовился и встал прямо на входе в университет, привлекая всеобщее внимание. Жаркое лето не мешает Хёнджину одеваться так же красиво, как и всегда, даже самый простой, не многослойный, как он любит, образ выглядит на нём по-особенному утонченно. Черная рубашка и белая майка – скучно и ни за что не привлечёт внимание Сынмина ни на ком, кроме Хёнджина и тот, в свою очередь, прекрасно знает, насколько хорош. – Ты опоздал, – деловито заявляет он, подходя к Сынмину ближе. – А ты получил ещё один долг. – Да серьезно что ли? Три пары никаких работ не было, а стоило мне уйти – всё, начинается, – Хёнджин морщит нос с отвращением глядя в сторону входа в университет, – говно. – Я записал тебе ответы, – отвернувшись, Сынмин сжал руки в карманах широких джинс, молясь, что его румянец скроет какое-нибудь чудо. – Я тебя обожаю, ты в курсе? – хнычет Хёнджин, порываясь обнять успевшего увернуться от физического контакта Сынмина, – должен тебе за это буду. – Само собой. Сынмин почти готов признать, что ему нравится гулять с Хёнджином. Это далеко не то же самое, что гулять одному, очень непривычно и крайне неловко, потому что он не знает, что и как говорить, но всё равно не так уж плохо. В конце концов, если быть честным с самыми собой, то Ким хотел чего-то такого. Может, мельком и только в особенно паршивом весеннем настроении, но такие мысли закрадывались в его голову, только вот моментально отгонялись, потому что одиночке о таком думать не положено. Но Хёнджину, похоже, всё равно на ограничения в голове Сынмина. Для таких, как он, правила не писаны, поэтому день за днём, раз за разом они гуляют, вопреки обещаниям, которые сам себе даёт Ким: не привыкать к отсутствию любимого одиночества. Такого ли любимого? Неважно, в каких на самом деле отношениях сам с собой Сынмин, пока он знает одно – исход у любых отношений с ним всегда предсказуем. Однажды Хёнджину наскучит, преграда в виде стены, за которой прячется от социума Сынмин, окажется преодолена окончательно, и интерес пропадет так же быстро, как появился, а вслед за ним исчезнет и сам Хёнджин, оставляя за собой длинный шлейф из тяжёлых вишнёвых духов. И Сынмину вновь придется влюбляться в своё одиночество. Но пока Хёнджин был рядом, знакомил со своими друзьями, раз за разом Сынмин внушал себе, что ни к кому ничего особенного он не чувствует и как только всё пройдёт, больно и страшно так и не станет. У Сынмина всё всегда под контролем. – Чего задумался? – лицо Хёнджина появляется перед носом резко и неожиданно, сухие от частого осветления волосы неприятно колют кожу и заставляют морщиться и отодвигаться в попытках спастись от неприятных ощущений. Теплый ветер улавливает настроение Сынмина, подхватывает самые маленькие локоны волос, безуспешно старается унести их за собой, в только ему ведомый край. – Неважно. Кто-то из нас же должен, – привычно огрызается он, но получается мягче, чем планировалось. – А если серьёзно? У тебя лицо такое, будто ты не на свидании с самым ахуенным человеком в твоей жизни, – Хёнджин сияет. Он улыбается, смотрит прямо в глаза, без смущения и стыда за своё поведение, жизнь в нем кипит и движется, даже когда он просто сидит на лавочке в парке, давая отдохнуть гудящим от долгой ходьбы ногам. – У нас не свидание, – взгляд отводится, но зацепиться вокруг не за что, особенно когда рядом сидит Хёнджин. – Ты каждое свидание так говоришь, – Хёнджин отодвигается, напоследок локтем пихая Сынмина, – но эй, ты признаешь, что я самый ахуенный человек в твоей жизни? – Да, – Сынмин поворачивается к Хёнджину, уже зная, с каким лицом тот будет сидеть. Растерянным и неловким, выражающим определённо что-то, но понять, что именно – сложно. В который раз уже не получается. – Оу, ну, спасибо, – бубнит он, отворачиваясь к небольшому фонтанчику посередине такого же крошечного парка. Краснеет, может, от жары, а может получать комплименты от Сынмина – непривычно; противно или приятно – точно такая же загадка, очередная нерешённая проблема в Хван Хёнджине. Молчать с Хёнджином тоже оказалось весьма неплохо. Комфортно и спокойно. Не лучше, чем смеяться и громко обсуждать очередной просмотренный ими двоими фильм, но желания скрыться в кустах или утопиться в фонтане не появлялось, язык не чесался сказать хотя что-нибудь, чтобы заполнить тишину, напоминающую кучу натянутых струн между ними, дёрнешь которые – сразу получишь по лицу, всё было даже наоборот. Молчать, если уж Хёнджин всё-таки замолкал, было наполненно и безболезненно. Удивительно, как за месяц поменялся Сынмин. Глядя на себя в зеркало, он долгие минуты рассматривал отражение, но чего-то конкретного заметить не мог, хотя был уверен, что и внешне разница между Сынмином, влюблённым в одиночество и Сынмином, это одиночество оставившим, отражалась и на его внешнем виде. Все эти прогулки – странно. Странно ходить по изученному вдоль и поперек городу не одному, а с Хёнджином, обедать на перемене не в одиночку в кабинете, а в столовой с Хёнджином и его друзьями, которые удивительно смиренно приняли такого, как Сынмин в свою компанию, странно было не убивать вечера только за домашкой, а потом за повторением домашки, проверкой домашки и снова её повторением, а сидя и объясняя её Хёнджину, который как обычно проспал всю пару. Сынмин любит себя, но до сих пор не верит, что чего-то из этого заслуживает именно он. – На, – Сынмин несильно толкает задумавшегося Хёнджина, вырывая его из размышлений и заметно пугая таким неожиданным обращением. С пару секунд Хван смотрит на протянутый наушник, а затем, привычно по-дураки ярко улыбаясь, вставляет его в ухо, – не знаю, нравится ли тебе такое... – Мне нравится, это же твой плейлист, – Хёнджин лыбится, а Сынмин теряет равновесие, даже сидя на лавке. – Ага, конечно. Слушай молча тогда. – Я-то помолчу, а ты можешь продолжать говорить. Твой голос лучше любой музыки, – Хёнджин смеётся, поближе двигаясь к Сынмину. Длина проводных наушников не такая уж и большая. Поймав на себе недовольный взгляд, Хёнджин тихо извиняется и неловко отворачивается, – на самом деле, у тебя хороший вкус, хотя я обычно слушаю что-то более спокойное. – Да? Я включил этот плейлист, потому что думал, что тебе по душе более веселая музыка, – Сынмин неохотно достает из кармана телефон, набирает незамысловатый пароль из шести цифр, и, какое-то время порывшись в приложении, включает первую попавшуюся песню, подходящую под его настроение. Мягкий голос девушки разливается в наушники почти с самых первых секунд, слова Сынмину наизусть знакомы, а мелодию тихо мычит себе под нос даже Хёнджин. Голос у него бархатный и ровный, гладкий и вычищенный до блеска, он не раздражает слух, заглушая песню, а заставляет невольно поддаться порыву и коротко улыбнуться, потому что лето, потому что тепло и не одиноко, потому что песня классная и спокойная, а ещё классный и спокойный под неё уставший за день Хёнджин. – Так ты слушал это, потому что думал, что мне такое нравится больше? Это мило, – тихий смешок кажется слишком громким в свете уходящего солнца, провожающего небольшие компании людей домой, в комнаты с кондиционерами и мягкими кроватями, на которых расслабляется каждая клеточка тела. Не сравнится с сидением на жёсткой лавочке, но сейчас Сынмин ни за что не выбрал бы иное. – Не только, но в частности, – не видит смысла скрывать он. – А ты романтик, не знал, что не один я к нашим свиданиям серьезно отношусь. – Хватит, а, – тихо говорит Ким, опуская взгляд куда-то на землю, где колонной ползли на сладкое пятнышко друг за другом муравьи. Отчего-то он чувствует себя таким же жалким и беззащитно-крошечным, как и они. – Что хватит? – Хватит называть это свиданием. – Почему? – в голосе играют искренние нотки удивления, пока в другом наушнике девушка начинает новую слащавую песню про любовь и жизнь, – тебе не нравится, – он неловко промычал, подбирая слова, – такое? – Какое? Парни? – Сынмин невольно усмехается, – да нет, всё хорошо. – Тогда что не так? – настойчиво тянет Хёнджин, требовательно теребя огромную футболку Сынмина, пытаясь привлечь его внимание, которого так и не добивается. Не потому что он игнорирует, просто всё сложно. Сложнее задачек по геометрии и олимпиад. Это не то, с чем можно разобраться, просто наизусть зная формулы, для чувств никаких формул ещё не придумали, даже в планах ни у кого не было и не в ближайшее время появится. Ким шумно вздыхает, одновременно сползая по лавочке вниз, принимая что-то вроде лежачего положения. Наушник, не выдержав расстояния, вылетает из уха, и мир вокруг них двоих вновь появляется, напоминает, что он реален и никуда никакие проблемы из него не денутся. Сынмину от себя не убежать. – Ничего, – ноги вытягиваются на дорожку, привлекая внимание маленькой пушистой собачки, та звонко гавкает, словно посылает куда подальше за такую наглость, и убегает, клацая острыми коготками по плитке. – Ты раздражающий, – Хёнджин нависает сверху, мешая Сынмину разглядывать скучающе плывущее облако на малиновом небе, – но я тебя и таким люблю. Звонкий смех с другого конца парка неуместно режет розово-оранжевую романтику атмосферы, хотя никто на него не отвлекается. Солнце похоже на апельсин, проливающий свой сок на людей, на этот парк, на весь город. Он живёт и дышит, даже как-то странно понимать, что они вдвоем – не центр вселенной, и что быстрые удары сердца в груди Сынмина важны только для него. – Ага, – выдавливает он, отводя взгляд от глубоких коричневых глаз куда-то вдаль. Повисает тишина. Хёнджин выпрямляется, с ногами садится на лавку так, чтобы в кости не впивались твердые дощечки. Где-то вдалеке повторяется словно специально выдавленный громкий смех, до ушей доносятся разговор двух школьниц о лете, учёбе и вкуснейшем холодном кофе, который продается всего в пяти минутах ходьбы отсюда. Мысленно Сынмин отмечает, что кофе там правда вкусный, а затем переводит ленивый взгляд на Хёнджина, смотрит в глаза, потому что всё это время Хван тоже наблюдает, но не за небом или прохожими, а за Сынмином. Что он в нем нашел интересного – до конца неясно. Не такой, как горящий пламенем закат, не такой, как манящий в жару одним своим названием холодный кофе, не цепляющий слух странный смех, но Хёнджин всё равно смотрит только на него. – Ты мне нравишься, – резко говорит Сынмин, выпрямляясь. На улице – слабый ветерок и предвкушение вечерней обволакивающей прохлады, в голове Сынмина – звон и полнейший хаос. Ниточки снова путаются, образуют большой клубок, мысли, словно книги, слетевшие со своих полок сильнейшим ураганом, случайны и несвязны. Беспорядок – ещё одна проблема, которую несёт в себе Хван Хёнджин, но не подчиниться ему варианта нет. Одиночество ставит время на паузу, даёт передышку, чтобы прибрать надлежащий вид все мысли, Хёнджин же время ускоряет, с ним оно бежит и не оглядывается, оставляет после себя приятный след – любовь, хорошее настроение и смех. А ещё необъяснимую тоску. Совсем немного боли, страхов, сомнений и груды непонятных чувств, с которыми Сынмин не знает, что делать – не умеет, потому что сталкивается впервые. – Ты мне тоже, конечно, – Хёнджин смеётся совсем как обычно, выгибая вопросительно бровь, наблюдает, как Сынмин выпрямляется и привычно для себя неодобрительно хмурится. Если честно, он почти в ярости, хотя на лице лишь блёклая её тень. Всё как обычно. Ответ незамедлительный, необдуманный. А Сынмина вообще услышали? В груди словно что-то проседает, заставляя конечности неметь, а нос ощутимо щиплет. Он знал, что так будет. Это было очевидно ещё до того, как они начали общаться, у Сынмина просто нет шансов не только на взаимность, но, похоже, и на то, чтобы его воспринимали всерьёз, – поженимся и заведем двоих деток? – Понятно, – ставит точку Сынмин, невольно усмехаясь, словно только что действительно произошло что-то до смешного глупое. Он не любит выставлять себя обиженным, ведь это уязвляет его. Позволяет другим видеть его слабости, даёт знак, что его всё же можно задеть. Не то, чтобы его предавали, наверное, это просто такая привычка, черта характера. Но его привычки за короткое время изменились: сделать вид, что Хёнджин своим ответом его не задел, Сынмин не смог, ныть и добиваться чего-то – не в его стиле, поэтому, моментально собрав вещи, он надевает наушники и, одергивая протянутую ему руку, быстрым шагом идёт домой. Возможно, в тот же момент он жалеет. Хёнджин его не поймет, не примет и уж тем более не ответит взаимностью, так что теперь ни соседа по парте, ни просто компании для весёлых прогулок, ни друга, ни уж тем более чего-то большего у него нет. Наверное, стоило быть сдержаннее, чтобы не остаться вновь одному. Неловкость между ними после такого едва ли когда-нибудь пропадет, а дружить в таком случае крайне трудно. Сейчас, уже почувствовав себя раз кому-то нужным, к одиночеству он возвращаться не очень хотел. Но это не значит, что он не сможет. Неловко. Очень, очень стыдно перед самим собой и Хёнджином. Ушёл, оставив его в таком положении, в растерянности и посреди парка, полном зевак. Хотя, разве сам он не почувствовал себя плохо из-за Хвана? Признался ему, а тот отшутился самым худшим образом из всех. Понял он Сынмина или нет – не так важно. Ему всё равно больно, всё равно стыдно за себя и свои чувства. Всё равно примерному отличнику и стереотипному одиночке не светило ничего большего чем то, что уже у него появилось. Сынмин не плакал. Плакать – чересчур драматично. Но обидно до жути. Он даже не был уверен, почему конкретно. Потому, что вообще что-то чувствовал, потому, что подпустил к себе кого-то, из-за Хёнджина и его идиотское чувства юмора, либо же куриного мозга. Как можно вообще такие вещи воспринимать несерьёзно? Как можно шутить над чувствами? Теперь представить сложно, как смотреть в глаза Хёнджину. Он ему признался, он что-то чувствовал и, когда не получил ожидаемого, хотя не ожидал он толком вообще ничего, просто развернулся и ушёл. У людей на глазах. Окончательно заплутав среди своих мыслей, он тряхнул головой, посильнее сжимая ни в чем не повинный телефон. Под ногами активно хрустели камни. Сынмин не слышал, но чувствовал это под тонкой подошвой кед. В наушниках мелодичные голоса нескольких девушек напевали что-то про вечер и заходящее в море солнце. На словах красиво, на деле ещё прекраснее, уж Сынмин-то знает. Природа, да и созданное человеком – то, за чем нельзя устать наблюдать. Сделав глубокий вдох, а затем медленно выдохнув, Сынмин остановился. Знакомый переулок, знакомо льющееся закатное солнце розово-золотыми лучами мелькает среди зданий, отражается от окон и временами немного слепит. Всё в мире кажется эстетичным и правильным, кроме его чувств и порыва эмоций. Стоило держать язык за зубами. Оглядевшись, Сынмин обнаружил, что он как всегда один на этом участке дороги домой. Складывалось ощущение, будто здесь вовсе никто не живёт. Невольно его пробило на короткую полуубыбку. В детстве, когда случалось что-то его растраивающее, он дулся и представлял, как его убивают в темной безлюдной улочке, а потом, когда труп находит полиция и мама узнает об этом, она конечно же обо всём жалеет, плачет и извиняется перед его бездыханном телом в морге. Он давно из этого вырос. Чувство обиды теперь кажется глупым и «детским», не подходящим для умного студента престижного университета, но оно есть. А ещё есть безлюдный переулок, разве что без грустного сюжета в голове. До дома шел он медленно. Обдумывая, прокручивая в голове один и тот же момент и искренне не понимая, как всё могло пройти настолько глупо, а, главное, что дальше-то? Хёнджин будет его избегать, и... На этом, кажется, всё. Он не из тех, кто будет унижать других, стрёмно шутить за спиной со старой компанией, а общаться им теперь будет просто неловко. Либо придется обсуждать чувства Сынмина, а это, ещё и будучи уязвленным, делать противно даже с самим собой у себя в голове, что уж говорить про объект твоей симпатии, с которым вы, вероятно, недостаточно близки для такого, либо же игнорировать. Но Сынмин игнорировать не сможет. Погруженный с головой в свои мысли, отрезанный от мира музыкой в наушниках, Сынмин, почти дойдя до дома, не заметил, как из-за дальнего поворота свернул мужчина, быстрым шагом длинных ног идущий в его сторону. Только когда плеча коснулась рука, он, вмиг словно похолодев изнутри, замер на долю секунды, а затем, вырвав из ушей наушники, дёрнулся, совершая успешную попытку вырваться из некрепкой хватки. Провод от наушников попался под ноги не вовремя. Сынмин, наступив на него, выпустил из рук телефон, и, рефлекторно потянувшись за ним, как, видимо, и мужчина, столкнулся с ним лбами. Челюсти сжались, а с губ сорвалось тихое мычание, голову резко обдало болью, пронизывающей словно весь череп, чтобы через секунду облегчающе потухнуть, оставляя свой след лишь на затылке и в непосредственном месте удара. Разлепив сощуренные глаза, Сынмин увидел сидящего на пятой точке бурчащего и потирающего ушибленный лоб Хёнджина. – Ты нормальный, нет? – шикнул он, тоже касаясь лба в попытке найти там шишку, – а вот нехуй меня пугать, – тем не менее, незаметно осмотрев Хёнджина на предмет видимых сильных повреждений, съязвил Сынмин. – Да, прости. Я не хотел, – шоколадные глаза поднимаются, виновато смотрят и ярко блестят в свете ламп из окон первых этажей. Сынмин фыркает, почувствовав в груди что-то непонятное, сродни каши из сожаления, тоски и неловкости. Зрительный контакт разрывается резко и уверенно. – Чего тебе надо? Я сегодня не в настроении с тобой говорить. И вообще, я не собираюсь ничего обсуждать, тема закрыта, – наушники сматываются в небольшой вытянутый круг, громкая музыка из них уже замолкла, да и желание что-то слушать пропало. Из открытых окон до ушей доносятся разговоры, мелкие бытовые ссоры и шум телевизоров, где-то недалеко мимо проходит небольшая компания совсем ещё юных подростков. Мир живёт, дышит в своем размеренном темпе теплого вечера, он реален и проблемы в нём реальны. – Я, эм, – Хёнджин закусывает губу и мычит. Прокашлявшись, он встаёт на ноги и молча отряхивается от дорожной пыли, плотным слоем прилипшей к штанам, – ну, не знаю, как это лучше сказать, но я, вероятно, должен. Сегодня. Сейчас. – Ну? – неужели хочет извиниться? Сынмин несильно хмурится, чувствуя, как ладони начинают совсем слегка потеть, а в груди сердце словно покрывается инеем и потом, конечно, сразу же оттаивает, но пульс всё равно сбивается. – Ты мне тоже нравишься, – тараторит он, неловко улыбаясь. – Я и с первого раза понял, – цедит Сынмин, почему-то чувствуя от слов Хёнджина только раздражение. К чему была эта сцена в парке? Ему захотелось создать интригу? Вогнать Сынмина в неловкое положение? Почему сейчас он должен резко перестать уважать и ценить себя, только потому что чья-то шутка не пошла по плану? – Нет, послушай! – Хёнджин встаёт на пути Сынмина прежде, чем тот вообще успевает подумать сделать шаг, – правда нравишься. Ну, в смысле.. ты обижаешься, да? Злишься, что я не отреагировал нормально сразу? Ну прости, я просто удивился. От тебя иногда «спасибо» услышать трудно, а тут такое. Я не был готов морально, не подумал, как тебе было непривычно говорить такое и высказывать свои чувства, да ещё и вслух, да ещё и мне. Если честно, я вообще сначала не поверил, вот и опешил, – в голове лёгкий звон. Ни то от удара, ни то от слов Хёнджина. «Ты мне тоже нравишься». Даже во сне Сынмин не позволял себе услышать этого. Разграничивал мечты и цели, как ему казалось. Целей нужно добиваться, а мечты – просто сладкий плод для фантазий и не более. И если общаться с Хёнджином – цель, то что-то большее – неосуществимая мечта. Происходящее не вяжется с реальностью, которую просчитал и распланировал для себя Сынмин. – Не поверил? Я раз десять при тебе говорил, что отношусь к подобному серьезно, – Сынмин хмурится, сам не понимая, почему реагирует так. Возможно, в нем играет желание отомстить, а может, он все ещё не верит в реальную возможность взаимности. Не между ними точно, – ты разве думаешь, что я настолько плохой человек? – Нет! Я знаю, что говорил, просто ты посмотри на меня, – Хёнджин как-то до скрипа в сердце грустно выдыхает, – я далеко не отличник, поступил чудом, постоянно списываю у тебя и понимаю, что ты мне там объясняешь только с десятого раза. Мы вообще очень разные, но, я не знаю, почему, меня постоянно тянуло подойти и пообщаться с тобой. Я видел, что ты с такими, как я, не водишься, вообще ни с кем, в общем-то, не водишься, так что, когда ты согласился погулять, я удивился, но обрадовался. А потом понял, что мне мало просто вести себя, как друзья. Я не хотел быть друзьями. Но ты никогда не показывал, что я вообще тебе интересен, как я мог подумать, что кто-то вроде меня может нравиться тебе? Всерьёз, типа. Не в шутку и не по-дружески. Сынмин молча смотрел в глаза Хёнджина, пытаясь найти там что-то, кроме своего отражения, но, каким бы придирчивым он ни был – ничего. Для хорошей учебы Сынмин научился читать произведения между строк, в уравнениях – находить обходные пути и разные формулы. Чтобы получать хорошие оценки и при этом быть действительно умным, тебе нужно видеть картину целиком, но Хёнджин картина слишком детальная. К ней надо долго присматриваться и подмечать разные линии, но в итоге всё равно верить словам, потому что изъянов на самом деле не существует. Хёнджин не плохой человек. Он удивительный и удивляющий. Ему можно верить. И Сынмин верит. Ему, своим чувствам, на которые, может, даже заумный не такой уж одинокий и молчаливый отличник имеет право. – Что скажешь? – робко уточняет Хёнджин, отводя взгляд чуть вбок, туда, где всего пару минут назад ярким пламенем догарал их последний закат, как обычных друзей и одноклассников. – Что чтобы просчитать чувства формулы нет. Они слишком непредсказуемы, аж бесит, блин, – Сынмин шумно выдыхает, не в силах сдержать улыбки. Могло ли выйти глупее? С Хван Хёнджином, возможно, другого и не стоило ожидать,– что я должен сказать? Сопливо предложить тебе встречаться, пожениться, завести двух деток, прожить всю жизнь вместе и умереть в один день? – Не знаю уж, как там после «встречаться», я бы не был уверен, что моя жизнь с тобой будет достаточно долгой, – Хёнджин смеётся, возвращая на лицо широкую улыбку, которой как раз там самое место, – но встречаться я бы согласился. – Тогда я предлагаю. – Тогда я соглашаюсь, – дразнит его Хёнджин в привычной манере. Не раздражающе, а очень даже приятно, несмотря на то, что всё происходящее, наверное, вообще не должно было происходить. Будь это уравнением, сегодняшний вечер стало бы фатальной ошибкой, ведущей к неправильному ответу на всю задачу. Но правильным это показалось Сынмину. Интуитивно, не основываясь на логике. Какая логика может быть, если жизнь и чувства – не просто замудрёное уравнение? Притянув расплывшегося в довольной улыбке Хёнджина, поцеловать его именно сейчас – совершенно не романтично, но уж как есть. В полутьме вечерних сумерек, без любимой музыки на фоне и не в полном уединении, ловя взгляды редких прохожих, слушая ругань из окна первого этажа, понимать, что невозможное имеет шанс стать возможным даже для него. Мог ли Сынмин на самом деле об этом мечтать? В несуществующих формулах чувств, в частности любви, самые неожиданные переменные оказываются верными, а ответ всегда непредсказуем, каким бы умным ты ни был и как хорошо бы ни знал математику, поэтому Сынмин уже оставил попытки найти решение проблеме с именем Хван Хёнджин, поняв, что этот «Х» до конца останется чем-то неизведанным, удивительным и удивляющим, даже для такого, совершенно «другого» человека, как Сынмин. В конце концов, жизнь – не задача, и ради верного решения её не перерешаешь.