wild is the wind

19 августа, 1994 Солнце сверкало в двух чашках, наполненных ромашковым чаем; время близилось к полудню, но удушливая жара лета редко достигала территории Дублина даже в обед. Подставив лицо золотым лучам, Изара с наслаждением впитывала тепло, не боясь растаять от прикосновения дневной звезды. Совсем скоро холодные ветры сотрут все воспоминания о ласке августа, и всё же Ирландия была благословлена если не тёплыми, то хотя бы солнечными деньками даже в октябре, что стало финальным толчком к переезду четырнадцать лет назад — лучшему решению, принятому Изарой. Она никогда не оглядывалась: в Англии не осталось ничего, кроме кладбища. Эммелина нашла Изару почти двумя годами позже, представ призраком отважной и весёлой Милли, ушедшей на войну с обещанием вернуться. Сейчас Изара знала, что то говорила их детская глупость: с войны не возвращается никто, и война никогда вправду не заканчивается. Из воспоминаний Изару вырвал разгневанный голос Эммелины: — Она сплетничает о Министерстве, когда нас всех могли убить! Последние несколько минут та ходила по кухне, читая статью Скитер, название которой звучало как ужасная идея для дешёвого магловского триллера. Изара была безмерно рада, что ей удалось уловить пару слов до того, как Эммелина отправила «Ежедневный пророк» горсткой в пепельницу. — Кошмарные сцены, серьёзно? Национальный позор?! Там были Пожиратели, а не группа левых фанатиков! Эммелина продолжила нервно расхаживать по кухне, кусая ногти и бормоча проклятия себе под нос. Ночью было не лучше: время близилось к одиннадцати, когда Изара нашла подругу выпускающей содержимое желудка в унитаз, и оно застыло, когда Эммелина дёрнулась от простого прикосновения ладоней, опустившихся на дрожащую спину. Изаре не нужно было знать больше: страх в родных глазах кричал. Блеял. Лишь сейчас, после часов сна под зельями, ужас скрылся за яростью, вернувшейся добрым другом на бледное лицо. — Это ни к чему хорошему, Иззи, — прошептала Эммелина. — Их не было видно годами. «Я знаю», — хотела ответить Изара, находя себя удивительно спокойной или, быть может, просто уставшей. Разум Эммелины же рассыпался пылью, возвращаясь к грязи и крови. Ведьма сжимала столешницу до побелевших костяшек, сдерживая горячие слёзы, при виде которых Изара едва смогла выдавить из себя полупустые слова: — Никто не пострадал, так? Эммелина сжала челюсть, и её губы сомкнулись в тонкую линию. — Ты не веришь тому, что говоришь. Резкий ответ повёл за собой тяжёлое молчание, сразившее даже робеющую надежду на кончике фразы. Изара не смела открыть рот после, заняв себя рассмотрением собственных ногтей и попыткой сочинить хоть нечто стоящее для утешения Эммелины, однако та была права: чего стоят слова, произнесённые без веры в их истинность? — Изара, этот знак... — тихий шёпот разорвал тишину, сотрясая хрупкий покой тоном безысходности. — Это были они. Я знаю, что это были они. Мерцающие чёрно-белые колдографии невольно всплывали в памяти: в годы войны газеты кишели ими, нависающими над именами убитых, как издёвка или угроза. Метка была знаком тёмного триумфа, и вряд ли Пожиратели Смерти праздновали победу Болгарии дружелюбным напоминанием о себе. Изара не хотела верить тому, что думала. — Пока магам приходится прятаться от маглов, покоя не будет, — осторожно начала она, — но пока Волан-де-Морт не вернулся, ни один Пожиратель не посмеет сделать выпад против Министерства. — Это был выпад против Министерства, — поспорила Эммелина, наконец двинувшись в сторону Изары. — Даже всего магического мира. — Весь мир не видел, как война изменила Британию. Они помнят только Грин-де-Вальда, Милли. Возможно, их решили познакомить с общей атмосферой жизни здесь. Антиреклама, если пожелаешь. Не приезжайте в Британию, здесь вас убьют за то, кем вы родились! Хорошо сработано. Эммелина не оценила ни шуточного тона, ни смешков, покидающих губы Изары меж едкими фразами, но та едва ли потеряла свой энтузиазм, поймав себя на мысли, что газеты других стран смеялись над Британией с не меньшей активностью. Тем временем Эммелина не переставала возмущаться: — Так что же? Это делает их появление несерьёзным, по-твоему? Не выпадом... — Да забудь ты про Министерство, — простонала Изара. — Пожирателей интересуют только маглорождённые, отнимающие их рабочие места и загрязняющие воздух. Твой милый Фадж точно переживет. Тем более, ни одна из школ пока не отказалась от участия в Турнире — он сейчас должен прыгать и пищать от радости, идиота кусок. Эммелина фыркнула, скрестив руки на груди, но Изара не упустила, как уголки губ подруги изогнулись в лёгкой улыбке. — Не-а, ты меня не успокоила. — Тебя ничто не успокоит. Закатив глаза, Эммелина всё же вернулась за стол и принялась за поздний завтрак, что Изара уже считала победой: хорошее настроение никогда не сочеталось с голодом. Впрочем, причин для радости в жизни Эммелины было немного. Настолько, что Изара оказалась первой в списке. Ужаснейшее обстоятельство, которому она была безмерно благодарна. — Как прошло свидание? — спросила Эммелина, глотая гренки одну из другой. Изара пожала плечами, запивая ком в горле ароматным чаем, прежде чем ответить: — Всё было хорошо, пока её муж не пришёл. Смех Эммелины разлетелся по кухне, добродушный и заразительный. Ведьма откинулась назад, прикрывая рот в выражении шока, комично застывшем на лице. — Мерлин, это ужасно. — Мне очень везёт, — усмехнулась Изара. — Я заметила. Ведьмы вернулись к поеданию pain perdu, как раньше часто говорила Алуна, пытаясь убедить всех, что её великий кулинарный вкус включает что-то больше, чем французский тост. Изара ненавидела вспоминать о сестре вот так, завтракая в самую обычную субботу или просыпаясь под вечер на диване, когда их песня играла на радио. Должно быть, Эммелина подумала о том же, когда её звонкий голос опустился до полушёпота: — Иззи? — Да? — Не думаешь увидеться с Луной? Я не настаиваю, но она была там и наверняка была бы рада встретиться за чаем, а не... Ну ты поняла. — У Алуны есть Боунс. Поверь мне, она в порядке. Изара сжала челюсть, направляя вызывающий взгляд прямо на Эммелину, но та и бровью не повела, улыбаясь подруге сквозь её пустой гнев и раздражение, бьющие через край и заполняющую крошечную кухню стойким напряжением, которое удавалось игнорировать только Эммелине. — Иззи, это не может продолжаться так, — мягко настояла она. — Что я должна сделать? — злобно возразила Изара, резко наклоняясь вперёд. — Она взрослая ведьма, у неё теперь своя жизнь. И я не собираюсь вмешиваться, когда уже сбыла её со своих рук. Пусть делает что хочет. — Ладно, хорошо. Как скажешь. — И чего ты такая довольная? — Да так, — расплывшись в чеширской улыбке, ответила Эммелина. — Милли. — Пей чай, Иззи. Невзирая на протесты Изары, молчание сопроводило ведьм к концу завтрака, увлекая их мысли в сторону будничных забот или ностальгии, которая накрыла одну из них пеннистой волной: Эммелина тосковала, заедая образовавшуюся в животе дыру. В войне она потеряла младшего брата — Алуна годами служила ему заменой, пока Эммелина, должно быть, играла мать или сестру. Обеих, вероятно. Изара так и не смогла осмыслить ни одну из ролей. Хотя, пожалуй, этим она походила на свою мать. — Что думаешь насчёт бара? — спросила Изара. Эммелина покачала головой, улыбаясь с меньшей грустью и звёздным сиянием в глазах — живостью, какую она слишком легко забывала в тумане прошлого. — Иззи, милая, я работаю. Не у всех из нас есть привилегии свободного графика. — Но завтра суббота! — Экстренные службы работают семь дней в неделю, — напоминала Эммелина, потирая виски. — Мы не можем просто закрыться на выходные. У нас есть дежурные, и у нас есть дела. — Поэтому нормальные люди и не идут в Министерство: это вкалывать и вкалывать! Ещё и на Фаджа из всех людей! — Ты ненавидишь мою работу больше меня. — Дежурства в субботу, Милли, — аргументировала Изара. — В субботу! — Я отлынивала от них больше месяца. Из-за тебя, кстати. — Ну всего пару пинт, — бесстыдно уговаривала ведьма. — Расслабиться перед рабочей неделей. Эммелина не была впечатлена. Вернее, она лишь делала вид, что любит свою работу больше, чем компанию Изары. Примерно то же выражение лица она носила дешёвой маской на прошлой неделе: приподнятая бровь и абсолютная серьёзность, застывшая в каждой мышце. — Кто заставляет таких красивых дам работать в их законные выходные, — продолжала Изара. — Несправедливо, ужасающе. — Ну кто-то же должен, моя дорогая. — После всего пережитого? Нет-нет, тебе нужен выходной с твоей лучшей подругой, то есть мной, и бокалом хорошего вина. Боюсь, мне придётся настоять на этой терапевтической процедуре. Изара ощущала себя Змеем-искусителем, наблюдая за попытками Эммелины побороть желание вкусить запретный плод. Будто та не знала, что была на крючке со слова «бар», жаждя пролетающих мимо часов отдыха и требуя их каждым движением напряжённого тела. — Вечер, — согласилась Эммелина, игнорируя победный смех Изары. — Только мы остаёмся дома, ладно? Никаких походов за догонкой, никаких баров и точно никаких клубов. — Ладно-ладно, — ответила Изара, подняв руки в знак примирения. — Я всё ещё иду завтра на работу! — Да-да, конечно, само собой. — И не улыбался так! Мир затих на вечное мгновение, открывающее врата для музыки — единственного спасения в мире, где кричало всё. Время остановило своё непрерывное течение, и шёпот мелодии проникал в стены вселенной, смыкаясь вокруг Изары и Эммелины, пока они не ощутили космос под пальцами и бездыханность полёта. Безусловно, жизнь таилась в звуках реальности. Начиная с грохота сердца и заканчивая последним хрипом, она душит, сдавливая дыхательные пути с материнской нежностью. Будь то скрип транспорта или кашель курильщика, хруст кости или крик о помощи, жизнь поёт свою хамскую песнь. Изара находила истинную музыку лишь на кассетах и пластинках, где даже боги встречали смерть. Мелодии вступала в танец со звёздами, зарождая бесконечность, в какой тонул рассудок слушателя. Такова простая поэзия искусства. Зачем было возвращаться в мир, где ковёр покалывал кожу, а кассету скоро придётся менять, ведь после Homesick шла лишь одна песня? Мягкий распад мечты и вкус вишнёвого вина на языке помогали Изаре приземлиться рядом с Эммелиной, ускользающей в сон между тихим хохотом. — Не пойду я ни на какую работу, — объявила она, уткнувшись в висок Изары своим. — Я всегда знала, что ты мудрая женщина. — Нет, серьёзно, — продолжила сонливое и пьяное бушевание ведьма. — Они заставляют нас перерабатывать. То, что у меня нет семьи и спиногрыза, не значит, что я должна работать дополнительные смены. У одного больной ребёнок, у другой юбилей свадьбы. И что мне с этим делать? — Ужасно, — лениво отозвалась Изара. — И после всего я хотела просто посмотреть квиддич, а они опять тут как тут. Пожиратели. Не могут перестать быть богатыми занозами в заднице с переизбытком свободного времени. У них же есть все! Чего им, блять, не хватает? Пепла в каминах? Газетных вырезок на стенах? Взгляд Эммелины, хмурый и задумчивый, сфокусировался на Изаре, и та невольно сжалась от последовавшего кроткого вопроса: — Ты правда думаешь, что это просто показная атака? Ничего такого? — Я не эксперт, но такого не повторится второй раз, поверь мне, — сладко соврала Изара. — Министерство будет осторожно, особенно с иностранными новостями. Ничего плохого не случится. Пальцы Изары обернулись вокруг ладони Эммелины в молчаливом напоминании о броне, которой в час ужаса готова была стать Изара, прожившая достаточно лет, чтобы сделать хоть что-то достойное из неё. — Ты больше не одна, Милли. Слёзы блеснули в чёрных глазах ещё один раз, и Эммелина не могла сказать ни слова в ответ, кроме тёплого, обнадёженного: — Знаю.

°.•.*✦*.•.*✦*.•.°

21 декабря, 1994 Изара не хотела идти на работу, но Брамблелл настояла на появлении ведьмы именно в Йоль, когда весь город был украшен христианизированными языческими украшениями и слепящими сонные глаза огоньками. Вместе с маглами Изара шагала по милым дублинским улочкам, пытаясь оставаться как можно менее заметной во тьме раннего утра. Она, конечно, могла бы трансгрессировать, но прогулка казалась необходимой мерой после кошмаров, обрушившихся на Изару ночной чумой. Однако ничто не было хуже, чем работа в праздник. Даже приход Волан-де-Морта во снах. Изара шагала вдоль Сассекс, направляясь прямиком к дому Брамбелл, находившемуся примерно в получасе ходьбы. Старая ведьма редко работала где-то, кроме собственной обители, однако это не мешало её открытиям попадать в учебники алхимии и газетные статьи. Брамбелл была лицом магической Ирландии и единственной причиной принятия здесь ведьмы с чистым североанглийским произношением: Изара была обязана жизнью своей бывшей профессорше. Она сама предпочитала не светиться, и её имя не значило ничего в мире магии. Впрочем, лучше уж чистая фамилия, чем испачканная грязью родства. Исса Джонс даже не была упомянута в газетах: в ту ночь убили лишь её одну, и никто не хотел портить праздничное настроение и убивать надежду. — Никогда не пойму, как ты можешь ходить по этой темноте, — ворчала Брамбелл, встречая Изару у двери. — Ещё и в такую погоду: на улице дождь! — Там всего лишь моросит. — Вы, англичане, любите мокнуть. Снимай куртку быстрее и заходи. Изара не могла не улыбнуться, слушая старую ведьму: преподавателем она была превосходным, но студенты ненавидели отсутствие особого оптимизма в её поведении. Никто не был более мёртв внутри, чем Брамбелл в утро понедельника. И всё же из года в год она выпускала лучших алхимиков. До того, как Дамблдор стал действовать ей на нервы. — У меня есть кое-что для Вас, — вспомнила Изара, потянувшись во внутренний карман куртки. — Мерлин, никакой работы с тобой! Брамбелл посмеялась, не скрывая праздничной радости. Руки, украшенные морщинами и одиноким золотым кольцом, потянулись к свёртку, протянутому Изарой. Бумага открылась неспешно, с осторожностью, распускаясь, словно цветок. И в центре композиции лежала книга, заставившая старую профессоршу хохотать: самый толстый из учебников по химии, какой Изара смогла отыскать в местных магазинах. — Вот что я тебе скажу: эти маглы — настоящие гении. Они ушли в совершенно иную отрасль алхимии! — воскликнула Брамбелл, активно листая находку. «Как ребёнок в рождественское утро», — подумала Изара, стягивая с себя мокрую куртку. Из гостиной доносились голос Сэма Кука, поющего что-то о любви, и аромат лучшего чая, когда-либо коснувшегося языка Изары. Небольшая ель, украшенная звездой из палочек, стояла за потёртым диваном, намекая на дату. Дом был наполнен фотографиями тех, кто должен был обнимать Сиршу Брамблелл вместо Изары: ряды счастливых лиц, так похожих друг на друга, что их с лёгкостью можно спутать, если не приглядеться. Теперь лишь воспоминания о них согревали этот дом. Целая история пропала в болезни и войне. — Мой сын был сквибом, — сказала Брамбелл, заметив взгляд Изары. Старая ведьма пошла в сторону стены с фотографиями, не оставляя младшей иного выбора, как направиться следом, игнорируя скрип дерева под ногами: всё в этом доме страдало от ударов времени, искажаясь, скрипя, желтея и покрываясь пылью. Лишь фотографии застыли во времени, и среди них парень лет двадцати смущённо смеялся, пойманный за игрой в бильярд с друзьями. — Многие в магическом мире посчитали бы, что он не достоин жить, — продолжила Брамбелл. — Все соболезновали мне с рождением недомага, будто он был смертельно болен с первого вздоха. — Мне жаль. — Не стоит, Изара. За двадцать лет Киан сделал больше, чем эти чистокровные ублюдки за всю свою жизнь. Он был героем, и его помнят таким десятки магов и маглов. Он мог уехать из Дерри, и когда-то я проклинала его за то, что остался, но сейчас, спустя много лет, я поняла, что на таких людях, как Киан, держится человечность. — Но что останется от мира, если все хорошие люди умрут в борьбе? Сперва Изара посчитала, что вопрос был неверным или недостаточно деликатным: Брамбелл слишком долго молчала, глядя на фото сына с глубоко зарытой грустью и тёплой материнской гордостью. — Твоя сестра захотела бороться не только за справедливость, но и за память вашей матери, — ответила Брамбелл, повернувшись к Изаре. — Если бы, — злобно усмехнулась та. — Ты не веришь, что систему можно изменить мирно, изнутри? — Только идиоты верят в это, — резко утвердила Изара. — К чему вопросы, профессор? Планируете устроить революцию в Министерстве? Брамбелл посмеялась совершенно беззлобно, но Изара была на пределе последние несколько дней и от упоминаний об идеальной, правильной и великодушной Алуне тошнило: маленькая дура сама не заметила, как выкопала превосходную могилку для себя и жены. Во имя своих недостижимых идеалов она и умрёт, забытая, оставленная и бесполезная. — Исса была такой же, — говорила Брамбелл сквозь смешки. — Мерлин, профессоры ненавидели её ещё больше, чем тебя: вечно вляпывалась в истории. Ещё и гриффиндорка до мозга костей: умная, импульсивная, храбрая и совершенно безбашенная. Изара сжала кулаки, видя чёрные пятна ярости перед глазами. — Моя любимая ученица после тебя. Такой естественной связи с магией, как у вас двоих, не было ни у кого. Диппет постоянно терроризировал её по поводу потерянного потенциала, но Иссе было наплевать на всё: у неё были свои цели, неизвестные никому, кроме неё самой. — И эти цели привели к тому, что Алуна осталась без матери и досталась Дамблдору, — выпалила Изара, отворачиваясь к окну, где синева утра напоминала всё о том же. Кровь. Снег. Голубоватая кожа. Распахнатые в ужасе глаза. Застывший в полуулыбке рот. Слёзы жгли глаза и тошнота подступала к горлу, смешивая запах крови и елей в нечто мерзкое и совершенно невыносимое. Гнусное карканье одинокого ворона перебило шёпот, сорвавшийся с губ Изары в последний раз: Мам? — А что насчёт тебя? — спросила Брамбелл. Изара вернула взгляд к профессорше, ожидавшей ответа с беспокойством и интересом, которые младшая ведьма ненавидела. Исса Джонс осталась в Англии. Мёртвая вещь, труп, тело. И её смерть не значила ничего, как и вся её жизнь. — Я в порядке, — выдавила Изара, сжав челюсть. — И... — И я не собираюсь геройствовать или выслушивать ваши истории, профессор. Они мертвы. Все они. Должно быть, Брамбелл опешила от злости и агонии, вырвавшимися из горла Изары скорбными словами, произнесёнными с оттенком жгучей, детской обиды и слепого отчаяния, не оставившего ничего, кроме усталости в груди. — Прошу прощения, я... — Всё в порядке, — сказала Брамбелл, плохо скрывая холод разочарования. Изара потупила взгляд, сглатывая свою вину и добавляя, уже куда тише, но не менее уверенно: — Я не моя мать. Брамбелл бросила на младшую ведьму последний, оценивающий взгляд, прежде чем её негодование нашло достойные слова: — Очень жаль.

°.•.*✦*.•.*✦*.•.°

17 июня, 1995 Комната Изары чаще находилась в состоянии полухаоса: черновики с песнями и музыкой валялись по всей комнате, блокноты собирались в стопки на столе и комоде, ужимаясь меж книг для работы, которые давно бы уже стоило прочитать. И где-то среди перьев, карандашей и чернил Изара потеряла всю свою весну. Время то тянулось, то ускользало из-под ладоней, покрывая мебель слоями пыли, а пол — одеждой, которую давно было пора постирать. Только полки с пластинками и коробки с кассетами были помилованы безумием. В самые чёрные из дней Изара не позволяла себе разрушить порядок в её музыкальной коллекции. Лишь пергамент с запиской от Брамбелл лежал у одной из пластинок, аккуратно сложенных у проигрывателя: Изара слушала их каждый вечер, пытаясь прогнать кошмары. Послание стоило бы уже выбросить. Оно валялось на виду так долго, что Изара выучила половину фраз и их местоположение на пергаменте. Брамбелл отправила его примерно в Рождество, написав, что забыла отдать винил в Йоль. К этой пластинке, упакованной в десяток слоёв бумаги, записка и была прикреплена. Билли Холидей прямиком из 50-х Наверняка, ещё и из личной коллекции Брамбелл. Впрочем, Изаре было не до великой классики и не до мыслей о том, что старая профессорша считала, что дочери нужно умереть, чтобы заставить мать гордиться. Среди десятков пластинок и кассет сложно было выбрать что-то одно для отвратительного настроения, пока Unknown Pleasures не попались на глаза. Однако стоило Изаре подойти к проигрывателю, как раздался стук во входную дверь, отбивая любые надежды на спокойное продолжение дня: в существование дверного звонка не верили лишь волшебники, а кроме Эммелины, ни одна магическая душа не несла ничего хорошего. Нехотя дойдя до входа под непрерывный стук кулаков по дереву, Изара распахнула дверь лёгким движением палочки, впуская одного человека, которого она совсем не хотела видеть или же хотела увидеть более всего на свете. Алуна стояла прямо перед сестрой, обёрнутая в учительскую мантию, из-под которой виднелись джинсы и цветастый свитер. С их последней встречи прошло полгода, но Изаре было нечего сказать. В Ирландии Алуна появлялась редко: чаще она приезжала, чтобы выпить за очередной год, который Исса Джонс упустила. Самые тяжёлые из дней сёстры пережили здесь, в этой квартирке, спрятавшись от войны в домике из стульев и покрывал. Но здесь же хранились воспоминания о лучших днях, когда Эммелина и Алуна вечно танцевали под ABBA, как только младшая возвращалась на летние каникулы. — Ты можешь хотя бы сделать вид, что рада видеть меня, — попросила Алуна, проходя внутрь. Видеть её дома было странной, щемящей и застарелой болью. — Плохие новости? — непринуждённо спросила Изара, улыбнувшись при виде хмурости на лице сестры. — Ты не ответила на моё письмо. — Я думала: это хорошие. Алуна закатила глаза, всем своим видом показывая серьёзность и взрослость, недоступные Изаре. От матери у Алуны не осталось ничего, кроме тёплых карих глаз, которые никогда не смотрели на сестру с чем-то большим, чем снисходительностью. И ничто не раздражало Изару больше. — Министерство обеспокоено, — начала Алуна, прочистив горло. — Мы сразу к делу, так? — отметила Изара, не скрывая веселья в голосе. Алуна не разделяла настроения сестры, состроив самое недовольное из выражений: она насупила тонкие чёрные брови и скрестила руки перед собой, изображая суровую профессоршу, коей, по совместительству, и являлась. Исключая суровость, конечно. — Крауч пропал, Иззи. Министерской работник, к твоему сведению. Никто не слышал ни слова от него с конца мая. — Да-да, и в узких кругах подозревают, что это повторный выход ПСов. Намёк ясен. Как это должно касаться меня? — прильнув к стене, уточнила Изара. Безразличие сестры не изумило Алуну, но нечто заставило её помедлить с ответом и стыдливо опустить глаза, укусив щёку изнутри. На секунду Изара ощутила леденящий укол беспокойства, но Алуна вернула решительность раньше, чем мягкость нашла свой путь на язык Изары. — Дамблдор хочет возродить Орден Феникса, — объявила она. Разумеется. Губы Изары сложились в едва заметную усмешку, улавливая тревогу в сестринском голосе, а пламя в груди поднималось к самой шее, затуманивая разум и отравляя сознание яростью, какую призывало лишь упоминание ублюдка, убившего их мать. — Повторюсь, — процедила Изара. — Как это касается меня? — Если ты дашь мне закончить... — Ты прекрасно знаешь мой ответ на всё, что связано с Дамблдором. Алуна рассмеялась, качая головой и пряча улыбку, полную уродливого удивления и издёвки. — Твои теории... — Теории?! — голос Изары дрогнул от возмущения. — Да, теории! — полукриком отозвалась Алуна. — Маму убили Пожиратели. Ты сама видела Метку! Она была героиней и погибла за то, во что верила. Она была не первой и не будет последней. Как и я. — Лу, прошу... — Нет! С меня довольно, Изара! — отрезала Алуна, поправляя мантию и делая шаг к двери. — Не знаю, зачем я сюда пришла. — Потому что ты захотела в очередной раз напомнить, что ты лучше меня, — пожав плечами, предположила Изара. Она не знала, откуда в ней столько желчи, но Алуна не выглядела удивлённой или даже раздражённой: она повернулась к сестре с выражением усталости и снисхождения. — Мерлин, ты как обиженный ребёнок, Изара. — Обиженный ребенок у нас ты. Как долго ты собираешься бегать вокруг убийцы твоей матери в надежде, что он скажет тебе, какая ты особенная и погладит по головке? Ты годами готова танцевать вокруг него ради ебучей похвалы, потому что в пять лет ты перестала быть маминой принцесской! Фрейд был бы рад написать про тебя отдельную книгу, хотя... Лицо Алуны исказилось от гнева, когда её дрожащие руки схватили сестринские плечи и с силой оттолкнули Изару назад в удачной попытке заткнуть её. — Я думала, что ты хоть раз захочешь сделать что-то хорошее в своей никчёмной жизни! — кричала Алуна, игнорируя дрожь в голосе. — Что ты тут делаешь, а? Ты прячешься, как и пряталась всегда, в своей чёртовой Ирландии! Ты могла бы отомстить, пойти за Пожирателями, вступить в Орден, но вместо этого ты сбежала! Пока другие боролись и гибли за таких выблядков, как ты! Думаешь, статус полукровки тебя спасёт? На что ты рассчитываешь? Что это пройдет само по себе? Слова Алуны подкосили Изару, словно меткий удар под дых. И младшая ведьма выглядела гордой каждым криком. Изара выдохнула, пытаясь держать свой гнев под контролем, но перед собой она видела лишь алый. Кулаки опасно сжимались до дрожи в конечности и жжения в лёгких. И в тот момент Изара верила, что она будет права. — Я сделала это для тебя. — Конечно, — фыркнула Алуна, её глаза сверкали. — Если бы я сдохла, ты бы росла с твоим дорогим папашей и его сумасшедшей семейкой! — голос Изары сорвался. — Я бросила школу для тебя. Я работала день и ночь для тебя! Я сделала все, чтобы защитить тебя и позволить тебе вырасти с кем-то, кто не считает тебя отродьем! — И я благодарна за это! Но ты винишь меня за то, что я счастлива, Изара. За то, что я вырвалась из скорлупы, что я не тридцатилетнее ничтожество, которое провело всю свою жизнь взаперти, обвиняя всех вокруг в своей ебливой судьбе! Ты жалка, Изара. И если ты хочешь сгнить в этой квартирке, то пожалуйста, но я и Милли будем сражаться. Даже за таких бесполезных тварей, как ты. Изара ощутила, как гнев испаряется в печаль, не оставляя ничего от пожара, кроме пепла. В горле стоял ком, а в глазах жгло, но слёзы не приходили. На мгновение ничего не осталось. Лишь пустота, тихая и безжалостная. — Пропагандой тебе заниматься не суждено, — усмехнулась Изара. Алуна покачала головой, всё ещё не вдохновлённая юмором сестры. Её глаза блестели от слёз, которые она безнадёжно пыталась сдержать, в ужасе вдыхая последствия ссоры. Она никогда не была достаточно сильной для ссоры или для войны. — Конченая дура, — бросила Алуна. — Яблоко от яблони. Или как там говорят. Под смешки Изары дверь захлопнулась с оглушительным грохотом. Следом пришла тишина — злейший из врагов покоя. Изара слышала каждую из своих мыслей, налетающих на разум саранчой, и ощутила вес собственного сердца, наполненного солью и грязью. Сложно было сказать, когда смех перешёл в вой, а тело замерло в страхе: в груди будто что-то разорвалось, выпуская наружу море смятения и отчаяния. Пальцы, обожжённые годами работы с зельями, обернулись вокруг вазы, ставшей жертвой одного ужасного дня. Осколки стекла разлетелись по комнате, усыпая пол мельчайшими капельками, сверкающими под солнцем. Цветы, уже наполовину мёртвые, рухнули на пол аккуратным букетом. На стене осталось лишь мокрое пятно, глядевшее на Изару с укором: разбитая ваза не принесла облегчения, как и крик, наполнивший пустую квартиру.

°.•.*✦*.•.*✦*.•.°

24 июня, 1995 Он вернулся. Во снах Изары тени двигались в тревожном танце, боясь той тьмы, что не исходит от света. Дикое пламя играло на змеиной чешуе, а окровавленные перья застилали путь к гниющим трупам голубей. От домов не осталось ничего, кроме руин и пепла. За войной следовала лишь тишина. Весь мир обернулся кладбищем без могил: кому, кроме дождя и почвы, осталось хоронить тела? Предречённого не избежать, поэтому Изара не хотела думать, что эти сны имеют за собой хоть долю смысла или несут истину. Она молилась богам, в которых перестала верить, и каждую ночь искала спасительную звезду, сердце льва, в попытке убедить себя, что война может закончиться. Но пока одни разделяют крысиное мясо над огнём, а другие глотают икру с золотой ложки, война будет кормиться трупами первых и деньгами вторых. И Волан-де-Морт вернулся, жадный до власти и крови. Изара совершила глупость, надеясь, что тысячи жизней были потеряны во имя победы. Они выиграли лишь время на скорбь, чтобы стать теми, по кому скорбят. Изара едва нашла в себе силы, чтобы взглянуть на Эммелину, которая сидела рядом и безмолвно плакала, впившись ногтями в разодранную кожу у кутикул. Кровь пачкала её белую футболку, купленную специально для финала Турнира. Эммелина и Алуна ставили на мёртвого мальчика — и это всё, чем Седрик Диггори останется. Именем на могильной плите. Изара не могла позволить ещё одному дорогому сердцу имени украсить холодный камень. — Милли, — осторожно позвала она, прикоснувшись к ледяным ладоням подруги. Эммелина подняла красные от слёз глаза на Изару и молча сжала её руку в попытке сказать очевидное: ей было страшно. Весь мир застыл в ужасе, когда тело мальчика вернулось без его души. Лёгкое дуновение смерти — и страна разрывается криком. — Я не могу остановить тебя, так? — спросила она. Эммелина грустно улыбнулась. — Ни меня, ни Луну. Что же, началом конца всегда являлась любовь, не так ли?