Я — проклятие

Юджи сидел под пышной кроной деревьев у подножья горы. Солнце лениво пробиралось сквозь густые ветви, но от этого не менее приятно грело. На дворе май, будоражащий приближением лета. Учеба в самом разгаре, правда, теплая пора мешает сконцентрироваться на предметах большинству учеников. К слову, об учебе: на вершине горы располагался Токийский техникум, где обучались шаманы со всех концов Японии. Лес вблизи горы, где устроился Итадори, так же являлся территорией техникума. Он часто сюда приходил, чтобы, например, собраться с мыслями или просто размяться. Сейчас он сидел на земле, поджав под себя ноги и положив руки на бедра. Темные одежды испачкались, но его это не беспокоило совсем. Юджи, прикрыв глаза, медитировал, чтобы уравновесить и без того хлипкое состояние души. Все же сложно быть сосудом древнейшего зла практически с самого рождения, знаете ли. Ежедневная медитация немного способствовала улучшению состояния, но не помогала в полной мере справиться со всеми проблемами. Итадори медленно поднял голову, всматриваясь в глубь леса. На его лице была маска, больше похожая на кусок ткани с узорами. То было печатью, от которой совершенно ничего, по его личному мнению, не менялось. Данная маска была ни к чему да и видеть она не мешала из-за особенности зрения. Внимание его привлек звук шагов со стороны тропы к техникуму. Ученики Юджи всегда знали, где его можно найти, но старались не беспокоить. Кроме одного особо нахального и яркого. — Сенсей! — Позвал мужчину Сатору. Удивительно, что этот несносный юноша семнадцати лет так его называет. Итадори невольно улыбнулся, вспомнив, как они ругались с ним из-за банального обращения. — Наконец-то я Вас нашел! — С всепоглощающей улыбкой почти выкрикнул Годжо. Юджи повернулся к нему лицом и не смог не улыбнуться в ответ: — Здравствуй, Годжо-кун. Что стряслось на этот раз? Сатору часто приходил к своему учителю в лес, когда тот медитировал. Первое время старший раздражался, но сейчас совершенно привык к поведению своего подопечного. Подросток всегда находил преглупейшие отмазки, лишь бы увидеть учителя. Ну или побесить, тут как пойдет. — Мммм… — Годжо многозначительно промычал и снял свои солнцезащитные очки. Длинные белые ресницы невинно затрепетали, выдавая подростка за самое невинное существо на планете. — У меня снова разболелась голова и только Ваши приятные руки могут избавить меня от мучений! — Для пущей правдоподобности своего представления он прижал одну руку к голове, а вторую — к груди. Несмотря на двусмысленность фразы, оба понимали ее суть. Итадори тяжело вздохнул и похлопал по своей ноге. Мальчишка радостно подорвался и тут же расположился на земле, совершенно не заботясь о чистоте формы, прямо как и его сенсей. Устроив голову на чужих бедрах, он с довольной ухмылкой ждал продолжения. Юджи, улыбку которого скрыла маска, начал массировать его голову. Натруженные пальцы перебирали шелковистые пряди, пока Сатору чуть ли не мурчал от такой ласки. Многие могли бы осудить Итадори за такую близость с учеником, да и сам он ежедневно себя ругал да это, но он просто не может перед ним устоять. Годжо — ребенок, который с детства не получал ни любви, ни ласки от кого-либо. Его почитали, возвышали, восхваляли за силу, но по истине никто его не любил. Возможно, отсюда и появился дрянной характер. Может, таким образом он пытался оттолкнуть от себя подобных его родителям. Из рассуждений о природе характера Сатору вырывает сам парень. Он берет одну его руку и начинает гладить ее своими длинными, тонкими пальцами, как если бы те принадлежали пианисту, настолько они были изящны. Их руки сильно контрастировали на фоне друг друга: у Юджи широкая ладонь с узловатыми пальцами, в то время как у Сатору ладонь большая, но пальцы аккуратные и красивые. Итадори удивился такому нежному и необъяснимому порыву, но сильнее всего его поразила очевидная печаль, промелькнувшая в небесных глазах. Он не успевает и рот открыть, как Годжо его опережает, расставляя все на свои места. — Эти стараперы отправляют меня на миссию в Нагано. И ладно бы просто на пару дней! На целый месяц! Представляете, сенсей?! Я же умру от тоски! — искренне возмущался Сатору, считая верхом наглости разлучать его с самым близким человеком. Его взгляд был устремлен туда, где, по его мнению, должны быть глаза Юджи. В нем отражалось все возмущение, досада и даже какая-то обида. Итадори явно избаловал его заботой, но не мог иначе. Не после того, как судьба этого ребенка была предрешена. — Годжо-кун, тебе нужно учиться жить без меня. Я не буду вечно рядом. Поездка в Нагано действительно хорошая возможность. Да и ты уже уезжал достаточно далеко от Токио без меня, поэтому от тоски точно не умрешь, — мягким голосом ответил на возмущения Юджи, не переставая гладить парня по волосам. Сатору сильнее сжал его запястье, но он не отреагировал на это. — Тебе нужно привыкать обходиться без меня. Ты и сам прекрасно понимаешь, что дни мои сочтены. — Итадори-сенсей, я прекрасно могу жить самостоятельно, просто без Вас не хочу. И прекратите уже говорить так, словно завтра Вас не станет! Я обязательно сделаю все, чтобы Вы могли жить как можно дольше, — хмуро говорит Сатору, поджимая губы так сильно, что они становятся похожими на белую нить. Слова его вызывают только вздох. Сколько бы Юджи ни повторял, что жизнь его скоротечна, Годжо всегда все переворачивал. С его упрямством былом тяжело мириться, речи его могли бы воодушевить, вот только Сукуна то и дело напоминал о себе. — Мегуми мне не рассказал суть вашей с Гето-куном миссии. Что от вас хотят на этот раз? — лучший способ закончить тему, в которой оба останутся при своем, — начать другую. Сатору тяжело вздыхает, пародируя Юджи несколько секунд назад. Он морщится, словно вспомнил что-то неприятное, — на деле так и было. — Миссия в небольшом поселении в Нагано. Там недавно случился пожар. Его устранили, а источник в виде проклятия остался. Там старый хоспис… Он и привел к зарождению проклятий первого уровня и выше. Пол поселения сгорело, а проклятия остались. Вот нас и отправляют туда со всем этим разобраться. Люди напуганы и все такое, — монотонно, без особого интереса рассказывал Сатору. Казалось, он наизусть проштудировал все бумаги, прилагаемые к делу, или просто слушал очень внимательно. — Ты так хорошо изучил материалы? Похвально, Годжо-кун. Вам эта миссия действительно пойдет на пользу. Шаман должен уметь не только сражаться с проклятиями, но и помогать гражданским. Это тяжелое бремя. Я верю, что ты будешь хорошим и примерным шаманом, — без устали продолжая гладить чужую голову, спокойно произнес Итадори. Годжо сразу повеселел и немного ослабил хватку на чужой руке. На лице его отобразилась самая настоящая радость, детская и неподдельная, а блеск в глазах казался самым ярким светилом на планете. Ему было достаточно минимальной похвалы, чтобы он переставал думать о всякой ерунде, правда, работало это только в случае Юджи: либо он мог подобрать правильные слова, либо дело просто в их банальной связи. Итадори не совсем мог это понять. По крайней мере сейчас, раньше все было проще. — Я обязательно стану хорошим… Нет, сильнейшим шаманом, как Вы, сенсей! — прозвучало так по-детски наивно, но с серьезностью, присущей взрослому, что не могло не вызвать улыбку у Итадори. Былой печали и след простыл. — Ученик всегда превосходит учителя, — говорит Юджи и с трудом сдерживается от того, чтоб не щелкнуть по носу юноши. — Думаю, нам уже пора, а то Маки-сан будет ругаться, что вы задерживаетесь. Хоть вы и получили задание только сегодня, оно не терпит отлагательств. Сатору снова морщится при упоминании миссии и недовольно что-то бормочет. Они поднимаются с земли, отряхиваются от пыли и по лесной тропинке они следуют в техникум, где их действительно ждет Маки. Она ругает Годжо за то, что тот отвлекал Итадори от медитации вместо подготовки к миссии, а ему не привыкать к подобному — часто «косячит». Правда, девушка сегодня была не слишком многословно из-за банальной спешки, поэтому он отделался лишь коротким выговором. Юджи оставляет их и направляется в свою комнату в отдельном крыле. Его мысли вновь погружаются в рассуждения о взаимоотношениях с Сатору. Конечно, он не идиот: видит, как на него смотрят, как тянутся к нему, как жаждут его любви и внимания. Но им не суждено быть вместе, у них другие роли в этом судьбоносном спектакле, в страстном танце жизни и смерти в мире шаманов. У них другая задача и она не пересекается с любовью, как бы им этого ни хотелось. Итадори — проклятие, а проклятиям предначертана смерть. Смерть от рук шаманов. Это простая истина, как дважды два четыре. Они не смогут изменить все, не смогут пойти против судьбы и сплестись в этом страстном танце иначе. Их роли — палач и жертва. Эта история — не чертов роман с счастливым концом. Это блядская жизнь, где все заканчивается так, как должно. И Юджи это понимает, но оттягивает момент, когда расскажет своему ученику о несправедливости, когда вскроются грехи и перепачканные в крови руки покажутся из-за спины. Оттягивает, потому что не знает, чего хочет больше: дать Сатору чуть больше времени на беззаботное юношество или позволить себе ненадолго погрузиться в тягучий кисель, где все еще немного счастливы. Где все чуть дольше не видят в нем монстра. Сатору было совершено плевать, кем там себя считал его сенсей: человеком, проклятьем да хоть червем — он будет любить его. Он злился на старейшин, которые просто используют Юджи. Каждый день клялся себе, что обязательно поубивает всех. Он хочет только лучшего для того, кто этого достоин, кто этого заслужил сильнее, чем кто бы то ни было, а Юджи действительно заслужил. Почти по праву рождения, если учесть для чего он был рожден. — Я не хочу никуда ехать. — ныл Сатору уже второй час, собирая свои вещи. Гето закончил еще сорок минут назад, а вот он тянул все до последнего. Маки, наверное, приготовила для них целую тираду и придумала дюжину прозвищ. — Не ной, Сатору, чем раньше мы отправимся, тем раньше закончим. Ведешь себя как ребенок. Маки-сенсей уже заждалась нас. К тому же Итадори-сенсей этого не оценит, — начал с козырей Сугуру из-за усталости от неугомонного друга, — а ты ведь так любишь его похвалу и не любишь его разочаровывать. Неспроста же ты сегодня так внимал словам Фушигуро-сенсея и донимал меня одними и теми же вопросами раз двадцать, — продолжил он. Гето прекрасно знал о влюбленности своего друга, ведь этому засранцу нужна была подушка для нытья. Сëко отпала быстро, ей попросту было неинтересно жаловаться, ведь, кроме монотонного «ага», она больше ничего из себя не выдавала. Сугуру был вынужден реагировать на это, ибо в ином случае Годжо начнет творить полнейшие глупости. Они уже это прошли. К тому же иногда чувствами Сатору можно было воспользоваться в своих интересах. — Но я не увижу его месяц! Сугуру это же пытка… Я же ему даже позвонить не смогу… — запихивая остатки вещей в сумку, не унимался Сатору. В голове промелькнули воспоминания годовалой давности, от которых хотелось взвыть. — Итадори-сенсей! Итадори-сенсей! — кричал Годжо, подбегая к беззаботно стоящему мужчине. Юджи наблюдал за садом и небольшим прудом в нем, где плескались карпы. Утреннее солнце игралось в его волосах, а лицо не было привычно скрыто маской. «Недавно проснулся», — думает Сатору. — Доброе утро, Годжо-кун. Что случилось? Ты так рано обычно не приходишь, — на лице Юджи отразилось удивление, правда, отпечаток сонливости не покинул его. Сатору ненадолго замер, пытаясь запомнить черты, которые обычно были спрятаны за печатью, и это не осталось ни замеченным. — У меня что-то на лице? — Д-доброе утро! — выходя из ступора, наконец-то ответил Годжо. — С Вашим лицом все в порядке, просто непривычно видеть без маски, — у Сатору раскраснелось лицо и он надеялся списать это на утреннею прохладу, если подобный вопрос возникнет. — Просто у меня сегодня моя первая самостоятельная миссия в другом городе. Меня не будет несколько дней и я… Ну это… Хотел взять В-ваш номер, чтобы быть на связи, — он нервно отводит взгляд и сжимает руки в карманах брюк, чтобы избавиться от навязчивого смущения от всей этой ситуации. — Ах, вот оно что. Мегуми мне еще не успел рассказать об этом. Поздравляю, Годжо-кун,— губы Юджи растянулись в мягкой и теплой улыбке, которую Сатору отчаянно пытался запомнить, вновь неприкрыто пялясь на чужое лицо. — Только вот у меня нет телефона и номера соответственно. Мне это особо не нужно, вот и не приобретал. Да и разобраться будет сложновато, раз у меня его никогда не было. — Ох, это печально… — глаза Годжо забегали, а градус смущения повысился в разы. — После миссии я обязательно куплю его и научу Вас им пользоваться! В змейку же Вы играть смогли, — он переводит все в шутку, глуша этим свою оплошность. Как он раньше не понял, что у сенсея нет телефона?! Ну правда… — Не нужно, я прекрасно обхожусь без этого. Мегуми отлично справляется с информированием меня и техникум я покидаю редко. А теперь беги собираться, неспроста же ты так рано нашел меня, — напоследок Юджи подошел ближе и потрепал блондинистую макушку, уходя в свое крыло. — Тренируй выдержку. Тебе будет полезно, а то уже всех достал. Я твое нытье на постоянной основе слушать не собираюсь и, если ты без перебоя будешь гундеть на миссии, продлю твое нахождение там, — Сугуру демонстративно встал, схватил сумку и вышел из комнаты. Годжо тяжело вздохнул, взял свою ношу и последовал за другом.

***

— Наконец-то этот сопляк от тебя отлипнет. Наглости ему не занимать, — возмущенно бурчит Чосо, присаживаясь за низкий стол. Юджи только хмыкает, присаживаясь напротив. — Неужели ты меня ревнуешь, Чосо-нии? — не сдержавшись, подкалывает старшего он. Чосо — один из немногих, с кем Итадори может быть самим собой. Он может не скрывать свои чувства, мысли или переживания. Это же работало и в обратную сторону. Только вот сам старший не любил давать слабину перед младшим, от чего и не высказывал свои желания. Сейчас было невероятно весело наблюдать за возмущением на его лице, ведь он действительно ревновал, но не признавал это. Как и большинство вещей, которые были связаны с Юджи. — Ты еще скажи, что я завидую ему, — Чосо закатывает глаза, ситуация абсурднее некуда. — Этот сорванец уж слишком много себе позволяет. Кого еще из учеников, к примеру, ты гладишь по голове больше, чем три секунды? А? — все еще возмущенно. — Итадакимас, — обронил он, преступая к еде. — Итадакимас, — ответил Юджи и взял палочками немного риса. — Нет, но никто больше и не просил. Хочешь, чтобы я тебя тоже погладил? — хитрая улыбка на его лице становилась все шире, стоило щекам Чосо сильнее покраснеть. Старший любил любую ласку от своего брата, но никогда в открытую об этом не говорил. Они часто подкалывали друг друга и проявляли заботу, ведь это все, что у них было. К примеру, Чосо сам приготовил кацудон, вычитав рецепт еще когда-то давно из книги. Первый его кацудон успешно сгорел, случайно передержал его во фритюре да и рис разварился слишком сильно. Зато сейчас его готовка на высшем уровне. — Конечно, нет! Ты что, издеваешься надо мной?! — щеки Чосо так смешно были надуты в этот момент, что Юджи с трудом сдержал смех. В такие моменты он был искренне благодарен, что еще может видеть немного как человек. Цвета давно были не теми, но хотя бы общие черты сохранялись. Интересная эта штука — слияние человека с проклятием. — Ни в коем случае, Чосо-нии. Я просто предположил, но раз ты этого не хочешь, то, конечно же, я не буду этого делать, — с непричастным видом ответил Юджи. Его актерская игра в данную секунду была достойна Оскара. Иначе как можно объяснить то, что он до сих пор не рассмеялся? Чосо метал глазами по столу, краснел, бледнел и, наконец, решил признаться: — Ладно-ладно. Я хотел бы, чтобы ты погладил меня по голове, — выдает себя с потрохами. Юджи наконец-то позволяет себе рассмеяться и брат подхватывает его смех. Оба понимают, как сильно они сейчас похожи на детей, но для них это не важно. Если они сейчас счастливы, то почему просто не могут подурачиться? Они продолжают обедать, мирно болтая обо всем и ни о чем вовсе. — Спасибо за обед, Чосо-нии. Как и обещал, я поглажу тебя по голове, а если ты принесешь мне расческу, может, даже заплету волосы. Как раньше, — складывая всю посуду, вернулся к началу их разговора Юджи. Чосо сразу расцвел, ведь он давно не заплетал его, а ему это очень нравилось. Когда Итадори был младше лет на десять, а то и пятнадцать, то часто баловался с волосами брата, заплетая их в разнообразные прически. Обычно это были косы, иногда в них вплетались ленты, но для Чосо всякая прическа была шедевром. Старший быстро собрал все со стола и унес на кухню, где до этого готовил обед. Юджи жил в отдельном крыле, поэтому тут все было разделено. Это вызвано мерами предосторожности, чтобы никто не мог лишний раз приблизиться к сосуду Сукуны. Тенген тоже постаралась, поставив отдельный барьер для него, сквозь который может пройти ограниченный круг лиц. В их число входят и ученики Итадори. Чосо, готовый получить удовольствие от последующего процесса, вернулся с расческой и выбрался на небольшую террасу, где обосновался брат. Он сел перед ним и передал расческу. Юджи, приняв ее, быстро расплел два смешных хвостика и принялся расчесывать темные волосы. Он, придавая им форму косы, перебирал их пальцами, когда вдруг брат стал что-то напевать, вызывая в душе приятное тепло. Итадори смутно помнил, что это за песня, но она была похожа на одну из тех, что им обоим пел его покойный отец. Он был с ними недолго, но Чосо запомнил его гораздо лучше, ведь уже давно живет на этом свете. Сегодняшний день для Юджи оказался полон рассуждений и некой ностальгии. Хотя в последнее время он часто пытается вспомнить былые времена или какие-то моменты. Собственные воспоминания смешиваются с воспоминаниями второй души в его теле и иногда он теряется в них. Итадори растворяется в мыслях, мелодии брата и этом жарком майском дне, не замечая, как заканчивает заплетать темные волосы и проваливается в сон.