Удушье: Зло безнаказанным не бывает

       Сайно проснулся с утра с ощущением таким, будто он обрёл человечность. В его руках был спящий судмедэксперт, такой лёгкий и компактный, его приятно было обнимать и понимать, что жизнь продолжается. Что в мире есть ещё место покою и чему-то хорошему. Он улыбнулся в чужое плечо, поднимаясь нехотя, чтобы начать собираться на работу.        — Подъём, Тигнари, — мужчина потормошил соседа по кровати, тот промычал что-то и отвернулся, пытаясь спрятаться под одеялом. Детектив умилённо усмехнулся. — Вставай. Нам надо на работу. Обоим.        Брюнет, щурясь, обернулся, как-то потупил и потянулся,        — Дайте мне минуту. Я долго растрясаюсь…        — Хорошо. Я займу уборную, — и ушёл из комнаты, столкнувшись в коридоре с выходящей Коллеи, держащей в руках ботинки. Она была будто не выспавшаяся, дёрнулась заторможенно и спряталась в комнате, закрывая дверь. Детектив понимал, что всё ещё мог пугать девчонку, но очень хотел наладить контакт. — Не бойся, иди куда шла.        Но к нему никто не прислушался. И она в коридор не выходила, пока он не ушёл на первый этаж хозяйничать в чужой обители.

***

       Новое тело. Хорошая новость, что уничтожить уютный настрой в душе детектива.        Пока что его комиссия не трогала, и он исполнял свои обязанности, хотя ощущал, что скоро его принудят сложить полномочия.        В этот раз убили старушку. И тут вот было что интересно: она была родственницей другой жертвы. Сайно сам её узнал, видя прежде в качестве бабушки убитой. Но убийца не имел такой привычки охотиться на семьи. Либо он не знал, кого убивал, либо тут был особый случай, что он всё же осмелился. А мог быть и подражатель…        Сайно вновь призвал на осмотр разные инстанции, но фаворит задерживался.        — Эм, да, я… Боже, тут перекрыли главную дорогу, и все машины стоят… — Тигнари нервничал, ну, разумеется, опаздывать на работу неприятно, ещё и из-за сумасшедших пробок. — Но я обязательно приеду! Назначьте мне тело.        — Им сейчас заняты другие люди, но ты тоже приезжай, я доверяю твоему заключению больше.        — …С-спасибо… — и сбросили звонок. Детектив уселся ждать результатов. Приятно вспоминал вчерашний вечер и утро, лаская и утешая себя этими мыслями. Всё равно больше делать было нечего.        А потом пришли прорывные новости:        На теле найден волос.        Возможно, рано радоваться, но сердце уже сжалось, начав тут же сильно колотиться. Восторг, адреналин, и всё с ровным лицом, но возбуждённым взглядом.        Он стал буквально молиться за волосяную луковицу или кусочек кожи. Ведь они бы были самым дорогим сокровищем для расследования.        Параллельно этому взбудораженному ожиданию, он стал искать номера детей женщины. Чтобы узнать, где она была и с кем.        Дочь её, снова плача от горя в трубку, сказала, что мать стала сама не своя и ходила часто ночью одна. Смерть искала. И нашла. Нашла на свою голову.        Он попросил её с мужем приехать и сдать днк. Просто, на всякий случай.

***

       — Я слышал, на теле нашли волос. — Проговорил Тигнари за столом. Сайно кивнул, осторожно глянув на Коллеи, что настороженно напрягла плечи, сверля взглядом тарелку. Они снова ужинали вместе. Сайно был рад приходить в дом, полный живыми людьми. И испытывал нежный трепет перед фаворитом в домашней одежде.        — Да. Давай это обсудим не за столом. Девушке, похоже, не сильно нравится.        — Пусть слушает. Ей нужно быть осведомлённой… — тут детектив стал помечать, что брюнет тоже хмур. Сайно с усмешкой подумал, что он расстроен, что такой прорыв сделан не его умом.        — Ладно. Так и быть. В общем, пока что нашли волос. Им активно занимаются другие патологоанатомы, почти не отчитываются, гады, хотя должны. Ну, я их пну потом.        — Ну и зачем ты отдал это им? Я бы справился быстрее и отчитался бы раньше.        — Прости, Нари, но я не хотел медлить… — судмедэксперта даже ласковая форма имени не смягчила, и он продолжил мрачно ковыряться в тарелке, как и Коллеи.        Ну, вот…        Чувствуя с неприязнью, как увял комфорт за столом, полицейский продолжил трапезу без аппетита.

***

       — Тебя отвезти домой? — вопросил судмедэксперт, забирая тарелки из-под носа. У Сайно в голове в тот же миг пропали любые мысли, какие там могли быть. Он рассчитывал, что останется с ночевой вновь.        — Ты обиделся? — поспешил узнать причину детектив. Он был одиноким сухарём, но ощущал чётко и ясно, что у них что-то намечалось. И это что-то ему нравилось, он не хотел его упускать.        — Вовсе нет. — А говорил всё-таки с тяжестью, эмоциональной истощённостью.        — Но ты же ревнуешь? Прости, я не думал, что мои действия так тебя заденут. Но я не могу понять, почему ты приревновал?        — Может, я и ревную. Может, нет. Это не важно. Я просто хочу побыть один. — Нервно отозвался он, и Сайно вздохнул. Сам застучал нервно пальцами по столу. Они на кухне были одни, Коллеи ушла на второй этаж.        — Поверишь ли ты мне, если я скажу, что важнее тебя для меня нет ни одного человека? Ты мой фаворит, и я в первую очередь буду обращаться к тебе. Но там нельзя было ждать.        — Я рад слышать, что ты мне доверяешь, — спокойно, даже хладно, отозвался брюнет, вздохнул, собирая и дальше тарелки. — Но я всё ещё намерен провести ночь один. Возвращайся домой. Пожалуйста.        Сайно вздохнул. Вот так начало отношений. Тигнари такой собственник.

***

       Затихшая лаборатория вдруг выдала результат: нашли кусочек кожи! И волос этот принадлежал…        Женщине.        Две Х-хромосомы.        — Профилирование неидеально, вы сами знаете, — проговорил Хайтам, профайлер, приглашённый на разговор, он внимательно читал свои же старые труды внимательно и чётко. — Бывают всякие исключения. Но я обязательно запомню и проанализирую этот случай, если волос окажется всё же принадлежащим убийце.        Но Сайно было безразлично то, о чём сетовал и рассуждал коллега. Он в тревоге и непонимании смотрел на волос в пакетике, который ему принесли вместе с результатами. Зелёный волос с потемнением у корня.        Даже руки взмокли. Какова вероятность?!        После этого, наедине с собой, мужчина смотрел карты. Отметил маркером место нахождения трупа старушки. Потом — дом Тигнари и Коллеи. Около четырёх километров между двумя точками напрямки. Чуть больше, если ходить тропами и вдоль дорог. Ничего невозможного, хоть и непросто для хрупкой болезненной девушки.        «Нет, она не могла бы. Она не смогла бы задушить Дэ…» — и тут же запнулся от воспоминания о том, как Тигнари буквально одним беглым взглядом опознал след от электрошокера, который сохранился на её теле. В обессиленном состоянии даже могучий боец становится лёгкой мишенью.        У него немели пальцы от жуткого осознания.

***

       Он пользовался тем, что был другом семьи. И он хотел им дальше оставаться, но страх возможного исхода событий его пугал.        Чудом напросившись остаться на ужин, он стал хищно наблюдать. Подавленные отец и дочь. Зелёные волосы с тёмными не крашенными корнями. Вот бы сорвать один. Или иначе достать ДНК. Нужно что-то дать. Или что-то забрать. Так, чтобы не возникло вопросов.        А потом уже спрашивать.        Столовую утварь так просто не утащишь. Что-нибудь для личной гигиены — тоже, нужно проникать в комнату девочки, а она его туда сама не впустит. У Тигнари вряд ли есть какие-то из её вещей.        Тут ему вспомнилась извечно полная корзина для белья. Да, максимально гадко и стрёмно, но это неплохой способ получить днк — если одежда лежит там давно, то о ней можно забыть и не спохватиться сразу.        — Я сейчас. — Кинул он всем за столом, пользуясь тем, что они сели, встал и ушёл в уборную, запер дверь, ища взглядом корзину, и тут же сругнулся в своей голове. Корзину как будто специально опустошили и пустили на стирку. Мужчина огляделся. Зубную щётку — спохватятся. Мыло — тоже. Бритва — та же история. И тут он обратил взор на шкафчики. Вздохнул, открывая. Что-нибудь, что могла бы трогать только Коллеи!        А там набор мыл, вскрытая упаковка с зубными щётками, две из набора отсутствовали и явно стояли в стакане на раковине. Какая-то бытовая химия, сканворды. И вот, казалось бы, спасение — прокладки, но тоже не вскрытые. А касаться упаковки могло сколько угодно человек. В том числе и женщин в магазине.        И тут его осенило. Липкий валик для сбора волос. Совместное проживание так или иначе приводит к тому, что жильцы носят частички днк друг друга — волосы, частички эпидермиса. А Тигнари на работе часто выглядит идеально, значит, что-то подобное у него должно быть в комнате.        Смывая для конспирации, мужчина вышел, крайне осторожно, стараясь не скрипеть дверью, и потёк вдоль стены, чтобы не скрипели половицы. Прислушивался, не идёт ли к нему кто. Надавил на дверцу комнаты Тигнари и проник, сразу же истерично ища в полумраке валик. Тот был на комоде в куче других бытовых средств, мусора и мёртвых растений. Ощущая, как отчасти радостно сердце стучит в груди, детектив осторожно подкрался, вытянул из груды всякого мусора за ручку, надорвал ногтем место, где отслаивается липкая плёнка.        — …пйду…прверю. — раздалось снизу, и скрипнул громко стул. Зазвучали шаги. Детектив в темпе снял лист и, сложив его много раз, заткнул в пакетик, и тут же в карман.        Когда шаги уже оказались у двери, он деланно расслабленно чистил новым слоём свою одежду и обернулся.        — Извини, что без спросу зашёл. Я просто заметил, что у меня все ноги в кошачьей шерсти.        — У тебя есть кошка? — медленно проговорил Тигнари, снова с каким-то настороженным тоном.        — Нет. Просто какая-то уличная пристала. — Брюнет вздохнул, глянув на него сверху вниз в последний раз и развернулся. — Иди ужинать, а то всё остынет. И не ходи в мою комнату без разрешения больше.        — Прости, мне стоило спросить. — Он, переводя дух и успокаивая взволнованное сердце, вернулся за стол. Сел и снова глянул на подозреваемую, которая почти закончила есть. Нужно было ловить, пока не ушла. — Кстати, Коллеи, — девушка подняла пустой туманный взгляд. Её плечи напряглись. — Ты так мало поддерживаешь беседы, что я толком и не знаю, кто ты и что тебе нравится. Может, расскажешь о своих хобби?        Девушка помялась, не спеша поднять взгляд.        — Не смущай её. — Буркнул сбоку её официальный представитель, немного злясь. — Она сама захочет — сама заговорит. Не нужно заставлять её.        — Я не заставляю. — Мягко отмахнулся детектив. — Я просто предлагаю ей поговорить со мной, если она того захочет. Вдруг она просто стесняется меня, как чужого человека серьёзной профессии?        — Вы… Мне в папы что ли набиваетесь…? — Тигнари, судя по тому, как изменился воздух и как усилилась гравитация в комнате, очень возмутился этой фразе. А Сайно ощутил себя тройным агентом, который пытался угодить всем сторонам, на которые работал.        — Да, я хочу наладить с тобой отношения. Потому что ты — воспитанница Тигнари.        — То есть, ты сейчас пытаешься подбить ко мне клинья через моего ребёнка?! — рыкнул судмедэксперт.        — Вовсе нет, я честно пытаюсь устроить с вами нормальные отношения, в отдельности, но в симбиозе. Не могу же я обитать тут и быть в мире только с одним из вас.        — Кто тебе сказал, что ты тут обитаешь?! — оборвал всю нить разговора брюнет, и у Сайно правда что-то внутри надорвалось.        — Не ругайтесь… — угрюмо попросила девочка, и Тигнари чуть остыл, но враждебный дух его не покинул. Детективу и впрямь не захотелось тут больше оставаться. В сердце саднило, отдавая в лёгкие. Прокуренные больные лёгкие, которые и без того плохо справлялись с дыханием.        — …Я понять не могу, где я оступился, что ты вдруг стал ко мне так враждебен. — Выдал он опущенным голосом. Патологоанатому нечего было сказать. Он громко сопел, прежде чем выдать:        — Я никак не могу справиться с тем, что ты выбрал другого эксперта, а не меня…        — Но в моём решении не было ничего личного. Я уже говорил тебе об этом. Как я могу тебе это восполнить? Как сделать так, чтобы ты простил меня?        — Я не знаю. Я снова хочу побыть один. — После этого детектив встал и пошёл на выход, не став есть свой ужин. В горло кусок не лез.

***

       Это обращение в ту же лабораторию было максимально тайным. Он строго-настрого сказал никому не рассказывать о том, что за дело мутится. Коллегам в том числе.        И сердце его треснуло большим уродливым расколом, когда он увидел результат: 100 процентов совпадения. Этот волос принадлежал Коллеи. Она виделась со старушкой в тот день. Но что она там делала?        В любом из случаев, с тяжёлой душой Сайно готовил ордер на обыск и задержание для допроса.        Утром обозначенного дня, их обоих привели в допросные. И разлучили. Коллеи по законам Сумеру была достаточно взрослой, чтобы её допрашивали только в присутствии детектива и адвоката. Родитель же томился в другой комнате под присмотром коллеги, которого ставили на место Сайно временно, когда он был малость не в себе.        Видя, как он входит в допросную, девушка вдруг вздёрнула головой. Проследила за ним до стула по ту сторону стола. Мужчина спокойно сел, даже не зная, с чего начать этот разговор. Нужно было уложиться в четыре часа, больше нельзя.        — Господин Сайно, что происходит…? — хрупко задала она вопрос первая, такая напуганная и ничего не понимающая. Адвокат тут же встрепенулся, разумеется, это необычно, что подозреваемая знает допрашивающего. А Сайно только похмурился с фальшивой расслабленной улыбкой. Он умел допрашивать только взрослых, пока они не вспоминали, что имеют право на адвоката. А у несовершеннолетних адвокат под боком с самого начала допроса.        — Просто случилось кое-что не самое приятное, и я думаю, что ты могла бы просветить меня по этому случаю. — Он достал из папки фотографию старухи, взятую из семейного альбома и положил перед ней. Специально ту, где с ней была малышка Мину. У Коллеи прыгнули брови. — Ты знаешь эту пожилую даму?        — Я видела пару раз её в округе, но не знаю, как её зовут… С ней… Что-то случилось…?        — Нет. — Солгал и не шелохнулся. А настрой у допрашиваемой не изменился. — Скажи, когда ты видела её в последний раз?        — Я… Кхм… Вечером шестнадцатого числа. — То есть, в тот вечер, когда Сайно остался у них с ночевой.       — Во сколько примерно часов?        — Где-то до пяти…? Я помню, что была одна дома и пошла за продуктами. — Пока складывалось, она вполне могла успеть повидаться со старухой до их приезда.        — В каких обстоятельствах ты её встретила? Попробуй вспомнить детальнее. Во что она была одета? Где именно ты её видела?        — Когда я вышла из продуктового, то пошла на остановку, чтобы сесть на автобус, и там увидела её. Я… Не помню, как она была одета, я даже не обратила внимание. Но я помню, что она очень грустила. Поникшая сидела. Я спросила у неё, что она делает, и…        — Постой, она сидела на остановке? — Коллеи угукнула, непонятливо похлопав глазками. — Просто обыкновенно на скамье? — Снова угу. — Почему ты решила подойти и заговорить с ней?        — Ну… Мне показалось что… — взгляд у Коллеи стал напуганнее прежнего. От испуга к покою и снова к испугу. Она плохо прятала эмоции. Разумеется, смыкающиеся над тобой серые стены и ледяной стальной стол давят из тебя всё, что в тебе есть. — Мне показалось, что ей нехорошо, и решила спросить, что она делает и как себя ощущает…        — И что было дальше…?        — Она сказала, чтобы я скорее ехала домой, до темноты… Ну, чтобы маньяку не попасться. — Сайно поощрил её разговорчивость тем же «угу». — Она сказала, что её внучки не стало из-за него… Это же она тут…? На фото…        — Да. Это Мину. Итак, что происходило дальше?        — Ничего, я просто села на автобус и поехала домой…        Да. И волос на одежде у женщины оказался абсолютно случайно. Ветром надуло. Которого в тот день не было. Весь день был идеальный штиль.        — Хорошо, — он поднялся, выглядя расслабленно и спокойно. Пришла пора прерваться, чтобы узнать, как дела у других людей. — Давай сделаем тут перерыв. Тебе принести чего-нибудь?        — Воды, пожалуйста…

***

       Первое, что Сайно узнал, так это то, что Тигнари потребовал адвоката сразу же. Интересный поворот. И разбивающий сердце, к слову.        Второе — в комнате девочки нашли водонепроницаемую куртку с электрошокером той марки, который, предположительно, был применён к Дэхье. Крайне интересно. Даже в груди что-то надрывается.        Третье. Найдены резиновые перчатки и сапоги. С них была смыта грязь, но частички забились в маленькие трещинки. Косвенная будет улика, но если состав почвы в той местности совпадёт с экземпляром с ботинок, то это будет просто убийственно.        Четвёртое… По камерам стало видно, как девушка запаниковала. Начала качать себя, повесив голову, игнорируя попытки адвоката её успокоить.        Ну и, пятое, её адвокат потребовал прекратить допрос из-за ухудшегося психологического состояния допрашиваемой.        Сайно явственно видел, что у девочки тут рушится мир, и она знает, почему. Прекрасно знает и осознаёт. И в нём самом что-то печально откалывается и превращается в безжизненный песок.        — Она обвиняется в серии убийств и не может быть освобождена под росписку о невыезде. — Адвокат обомлел. Конечно, никто бы не поверил, что эта затравленная и худая молодая девушка может быть виновна в серии убийств. Но тут у неё была череда удобных преимуществ.        Сайно послал адвоката назад, к девочке, вместе с другими полицейскими, чтобы арестовали, а сам направился в соседнюю комнату, надеясь, что другой адвокат уже прибыл.        Того, к слову, не было, но он всё равно проник в комнату, чтобы подарить Тигнари, повесившему голову, тяжёлый, унижительный взгляд. А он хранил молчание, игнорируя его и ожидая своего защитника.        Зная, что спасения нет.

***

       Это была просто лирика. Люди, которых Сайно хотел робко назвать своей будущей семьёй, оказались двумя тварями.        Коллеи до последнего не признавалась, что была убийцей. Но земля на ботинках была той самой, с места смерти старушки. И нашёлся свидетель, видевший девушку в похожей куртке и старушку поздно ночью возле леса. Суд присяжных решил всё вместе с судьёй: два года колонии для несовершеннолетних и двадцать лет колонии строгого режима без права на условно-досрочное. Коллеи плакала навзрыд в суде и взывала к жестоким богам, которые дали ей явиться на свет больной, слабой и никем не любимой, так ещё и подставили на новые муки.        А с официальным представителем было не интересно. Он беспомощно барахтался, стараясь спасти свою шкуру, но потом, похоже, послушал совет адвоката и признался честно.        Пользовался профессиональными навыками и полномочиями, чтобы покрывать своё маленькое чудовище. Зачем, если мог сдать её полиции сразу…?        Осунувшийся судмедэксперт не мог дать чёткого ответа. И Сайно больше всего ненавидел именно его.        — Мне интересно понять, — проговорил строго и допытчиво детектив, сверля жестокими глазами человека, которого до это видел как своё спасение и приют. — Чем ты руководствовался. Хрен с Коллеи, она явно на почве зависти и ненависти это делала. А ты-то блять чего этим добивался? Взрослый, сука, рассудительный мужик. — Разодранное в клочья сердце, конечно же, у Сайно болело, и он не мог сдержать желчи и ядовитой крови, что оттуда текла, заставляя его захлёбываться. А брюнет молчал. — Скажи мне. Она тебе даже не родная, чтобы ты так стоял за неё горой. Послушай, даже если тебя обуяли родительские чувства… Ты просто представь на секунду, — дышать было трудно, и он говорил отрывисто, пытаясь не задохнуться, но непременно донести мысль до покорного слушателя. — Какой пиздец был в душах родителей тех детей, кого придушило твоё чадо. Можешь ли ты осознать ту глубину боли и пустоты, с которым они теперь живут? Представь себе, каково женщине, лишившейся дочери и матери благодаря одному животному.        Тигнари качал головой горько. Не мог ничего сказать. А детективу хотелось пытать его и дальше. Ломать, перетирать в пыль и сжигать за все те злодеяния, которые он не пресёк. О всех тех уликах, что убрал. О всех тех вылазках безумной малолетки, которые умолчал.        — Ты понимаешь, что с тобой будет на зоне? — казалось, от напряжения глаза выпадут. Тигнари стал ломаться, склоняясь ниже и дыша сбито и со всхлипами. — Тебя там ёбнут мигом. Или превратят в бездушную дырку. — Насилие в голове брюнета вспыхнуло образами боли и омерзения, собственной гладкой наготы. Чужого нетерпимого естества. В животе свело, и затошнило, затрясло с болью. — Когда дело касается детей, в тюрьме тебе пизда. А ведь этого могло бы не случиться, если бы ты не покрывал эту кровопийцу. Если бы ты был разумным взрослым человеком. Но ты решил выбрать самый ебланский путь из всех. Поздравляю. Терпи последствия, животное.        Детектив оставил его одного. Тигнари пал на стол, жалея свою нездоровую голову и хороня себя.

***

       Волосы натянулись, боль тонко отозвалась в коже головы. И Коллеи всхлипнула, тут же из глаз брызнули слёзы, а сердце резво застучало. Сокамерницы скоро познали, кто с ними сидит, и, улыбаясь ехидно, взялись за неё сразу же.        — Ты че, сука, невесть че из себя вообразила? Ебать, маньячка нашлась. Почему ещё не на электрическом стуле? — её швырнули об стену, и она слабо вскрикнула, больно ударившись костлявым плечом о бетон.        — Пиздец, эта шаболда кошмарила Сумеру? Да её можно кинуть, как комок бумаги. — Голову толкнула жёсткая подошва тюремного ботинка, роняя девушку на пол. В голове зазвенела боль. Хрупкие ткани и сосуды в теле не терпели такого отношения.        — Перестаньте… — всхлипывала она, не имея возможности дать отпор. Никакому гневу места в ней не находилось. Были только страх и боль.        — Ебало закрыла. У меня, знаешь ли, бабка была, золотая женщина, и я тебе, шлюхе, не прощу то, чё ты наворотила. В черепе трещин не пересчитаешь, слышишь, курица?!

***

       Всё, как ему и обещали.        Тигнари обессиленно, униженно, разбито сполз по стенке. Пред глазами от боли и уничтожения своего достоинства ничего не видел. В виске стреляло болью от недавнего удара по голове, дышать было тяжело, даже невозможно. Астма сжимала лёгкие, и он пытался сделать глоток воздуха, а сдавленные пути ничего не пропускали. Этот кошмар был невыносим.        — …Дышать… — прохрипел он, пытаясь так, полуголым доползти на некрепких конечностях до решётки, чтобы ему помогли охранники. Сокамерник морил его, отняв лекарственное средство. И телесно мучил, насилуя.        — Вот сучёнок, дышать захотел. А те девочки тоже хотели! — под рёбра пнули с такой силой, что Тигнари отлетел с кувырком в другую часть камеры, не имея даже сил скулить — в лёгких было пусто. — Но твоя сука-дочь им не дала. А ты, заботливый папенька, закрыл глаза. Ты понимаешь, как много личного у меня к вам двум? Я бы и тварину ту замучил, если б она в досягаемости была, мне уже похуй на возраст, она уже не человек и никогда им не станет. Я здесь сижу ой как давно и ты просто не представляешь, какого это, петушок, когда ты боишься за здоровье своих девочек. Будь хоть одна из моих дочерей в списке жертв, я бы стал твоим личным адом, уёбок.        Брюнет и без того понимал, что за чудовищную вещь покрывал. Но не мог объяснить, что им движило тогда.        Он тоже был нездоров головой. Завёл ребёнка, чтобы было ради кого жить, чтобы было кого любить, опекать, беречь и защищать.        Вот он и уцепился за Коллеи, будто мог погибнуть без неё. Он зависел от своего родительства. Это был единственный выступ, за который можно держаться. Единственный повод встать утром с постели и пойти что-то делать.        А он защищал. От полиции, от преследований властями. Он всё узнал в день, когда было совершено первое убийство. Из дома пропали его садовые перчатки, и позже Коллеи вернулась домой с дамским кошельком, вся чумазая и в перчатках. Он спрашивал, что случилось, а она отмахивалась. Лгала неумело и криво. Полезла убивать, не умея даже лгать. Сначала он подумал, что она кого-то ограбила, так что спрятал деньги в доме, а кошелёк, не долго думая, сжёг, оставив только застёжку.        А потом пошли новости о смертях женщин. И он, понимая, с чем имеет дело и что скрыл прежде… Просто добровольно затянул на шее петлю. Ведь он не смог бы жить, если б в один день Коллеи рядом не оказалось.        Он стал общаться и сближаться с детективов, занятым этим делом, водил за нос, обманывал, соблазнял, и вдруг одним ленивым утром понял, что… Сайно стал тоже для него важен. Вызывал приятный трепет в груди, но без удушья. Обращался с ним вежливо и ласково в ванной, осторожничал и не задавал лишних вопросов, проникая под первый слой обороны, но не рвясь сразу за последующие, дожидался, когда психика примет его и перестанет сопротивляться воспалением и болевым шоком.        Осознавая эти новые чувства, Тигнари стал испытывать вину перед ним. За то, что лгал, что пользовался его симпатией. И очень испугался, когда вновь потерял контроль над делом, когда опоздал на работу, разнежившись в приятных объятиях детектива… Когда делом его нерадивой дочери занялись непредвзятые люди.        Теперь он понимал, что важные для него люди теперь где-то не тут. Далеко. Один занимается новыми делами, ненавидя его до самых глубин души, другая терпит те же мучения. И он здесь один со своими терзающими демонами сожалений и насильником, стремящимися его убить.

***

       Насилие, болезнь, одиночество, безразличие надзирателей к пыткам, что он проходил.       Насилие… Болезнь… Одиночество… Безразличие надзирателей к пыткам, что он проходил…        Он жил так день за днём, ощущая, как из него выдирают душу через прямую кишку всякий раз. Он ощущал тянущие синяки везде, не только там, где его сжимали чужие руки в акте издевательства. В душе ничего не осталось, всё по крупиночке, нет, скорее даже большими столовым ложками вычерпали в течение времени. В глазах настыла бездумная дымка, без души и света. Он не сопротивлялся уже, лежал без сил, когда сокамерник его душил. Надеялся, что задушит. Но тот всегда бросал дело, не доводя до его смерти.        Тогда он писал отцу письмо, прося обманом послать ему его антидепрессанты. Но тот отказался, сказав, что при всей любви не хочет рисковать проблемами с полицией.        Тигнари бы усмехнулся, да не мог. Отец отлично его любил, особенно он хорошо это уяснил, когда его изнасиловали в первый раз, давным-давно. Никакой защиты. Никакой поддержки. Просто странный отстранённый взгляд и отворот головы.        Тяжело? Страшно? Противно?        А Тигнари разве это самому нравилось?        Если бы этого не случилось, он тут бы не находился, сломленный и не выносящий тяжести бытия. Если бы не было того чёрного эпизода его жизни, он бы не стал сконфуженной версией себя, не стал бы искать утешения в другом человеке, в ребёнке, ради которого нужно вставать и делать, брать и бороться со всем жестоким миром. Он бы не попал в эту паутину разных нитей: больного рассудка и трезвого осознания ситуации, что обвили его хаотично со всех сторон. Сейчас же было поздно. Сейчас он желал просто не проснуться. Не ощущать убийственную раскалённую вину и сожаления. Не ощущать стылый страх каждый день и боль, которая впилась в его клетки, в его бренное ненавистное тело и уже никогда бы не выветрилась. Просто испариться из реальности. Стать ничем.        Был план. Он долго вынашивал его в своей уродливо расколотой голове, долго мучился и метался, но решил, что лучше исхода для него просто уже не будет.        Белые покрывала плотно-плотно связывались друг с другом глубокой ночью. Луна подсказывала, что делать, подсвечивая серебром его труд. Тигнари было по-прежнему страшно. До сжимающихся ощущений в кишках, желудке и лёгких, до слёз на глазах и сдержанных всхлипов.        Страх перед смертью — это естественно для живых существ.        Смел ли он теперь бояться, когда по его вине в последние минуты жизни боялись многие другие?        Импровизированная удавка была готова, её он закрепил, повесив на верхнюю перекладину решётки. Высоко, но сломать шею не получится. Только медленно давиться.        Ощущая, как колотится сердце в глотке, он сглотнул, глядя на свою виселицу.        По ту сторону тканного кольца его ждало дешёвое искупление…

***

       Коллеи было тяжело дышать. Поломанная, затоптанная грудная клетка стреляла болью, наливалась саднящим чувством, каждый вздох отдавался адским пламенем в лёгких. А перед глазами рассыпалась рябь мушек.        Её тошнило, и она видела сквозь эту рябь и танец образов злые и беспристрастные силуэты, что тяжело различить из-за света ламп.        — Зовите врача. — Приказали строго кому-то, и человек убежал. А людей возле неё было всё ещё очень много. Они толпились и смотрели на неё.        Её ворочали, куда-то подняли. Каждое прикосновение ощущалось притуплённо, неощутимо, если не нечеловечески больно. Лампы сменяли друг друга над головой, а мимо мелькали силуэты, стоящие как кол.        Высокие. Низкие. Совсем низенькие. Статные, ровные и сгорбленные. Коллеи их узнавала.        Мошки роились, затмевая углы и смазывая зрение. Но девушка продолжала видеть их. Смотрела, перевалив голову на бок, как за окном стоят женщины. Одна из них держит девочку на руках, а та льнёт ближе и озирается.        Все они такие разные. Красивые. Любимые. Сильные. Удачливые. Богатые. Умные.        Такие хорошие. И они такие навсегда.        А она одна. Ненавистная. Бедная. Неудачливая. Глупая. Умирающая.        Увядая, со слезами на глазах она им завидовала.