Пируэт

Великий князь Дмитрий Романов в последующие дни думал о той странной и, как ему казалось, наивной балерине. Он не знал, как она его к себе расположила, но был уверен, что свою роль в тот вечер он сыграл на отлично. Аня улыбалась, была вежлива и приняла его подарок, к тому же прибыла на встречу. Разве это не признаки того, что она отвечала на его внимание? По крайней мере, в приличном обществе барышни так себя вели, если их всё устраивало. Дмитрий думал точно так же. – Это хоть значимо? – усмехнулся Феликс, который сидел напротив друга. Закинув ногу на ногу, мужчина свободно наблюдал за собеседником. Фарфоровая чашка стояла рядом, наполненная чаем до краёв, а пар поднимался из неё. Дмитрий усмехнулся, пожимая плечами, и отрицательно, но очень медленно замотал головой. – Я знаю? – он приподнял брови и ухмыльнулся. – Не то чтобы я планировал каких-то длительных отношений… Мне просто интересно. – Интересно что? – Феликс присел чуть ближе. Его улыбка порой раздражала Дмитрия, а иногда даже веселила. – Любовница? – догадался Юсупов. – А что тут такого? – великий князь Дмитрий Романов рассмеялся. – Это действительно было очень глупо… У кого этих любовниц нет? То актрисы, то балерины, то ещё какие-то дамочки… К нам вон даже француженки едут, чтобы найти того, кто будет содержать и превращать их жизнь буквально в сказку. Юсупов кивнул. Он приподнял руку, поглаживая свою щёку, следя за занавесками у окон, а затем вновь перевёл всё внимание на князя. – У меня, к примеру, нет любовницы, – спокойно отозвался он после раздумий. Дмитрий даже улыбаться перестал. – Ну, Феликс, ты не равно вся империя. Начнём с этого... Юсупов с согласием кивнул. Это было так – он не вся империя, однако точно не собирался опускаться до такого уровня. – Я лучше деньги потрачу на храмы и крестьян, – усмехаясь, ответил тот. – Больше пользы будет, чем на твоих актрис и балерин. Романов тяжело вдохнул. Вроде дискурсивный диалог, что так жаждал затушить его печаль, а вроде странные фразы от Юсупова. Феликс как всегда мог это сделать… – Она тебе хоть нравится? – поинтересовался Феликс более низким голосом. Его рука легла на брюки, поглаживая ткань. – Она обычная, Феликс. Балерина более высокого ранга. Отлично поддержит мой статус. А что в ней такого? Симпатичная девка. Знаешь, сколько таких Ань по всей империи? Странная только она. Не понимающая и трудно вывести на нужный мне контакт. Секунда. И к Феликсу в голову пришла, как он посчитал, «гениальная» идея. Обдумывая точность своей затеи, мужчина прочитывал одну маленькую деталь, которая называлась игрой. – Давай тогда заключим пари? – ухмыльнулся Юсупов спустя минуту молчания. Он протянул руку над столом, слегка задирая рукав чёрного пиджака. – Уломай эту балерину за… месяц. Романов довольно хмыкнул. Он не торопился пожимать руку друга, взвешивая все за и против. Вроде бег за балериной интересен, но как же интересна игра, когда идёт на спор и на свой личный выигрыш. – А давай! – он пожал руку Феликса, соглашаясь на спор. – Вот посмотришь. Она будет моей даже раньше, чем за месяц. Юсупов кивнул, делая вид, что верит тому, и с сарказмом улыбаясь. – Конечно, конечно… Как можно отказать великому князю Дмитрию Романову с самыми грустными глазами во всей России? – Несомненно! – поддержал шутку Романов и отпил немного чая из своей кружки. Спор казался хорошей идеей. Так или иначе, ни одна женщина не посмела бы отказать Романову. Он был уверен в своих действиях и привилегиях, а что это может вылиться в что-то не очень хорошее, князь даже не хотел об этом думать.

***

В Мариинском театре разнеслись слухи о пропаже одной из балерин – Кларисы Эвельевой. Она не была известной и выступала чаще всего на заднем плане. Валерия сидела в своём уголке театра и распаковывала подаренный ей дар от ухажёра. Она не была глупой и прекрасно знала, что балерину, скорее всего, убил какой-то богатый покровитель, которому она отказала, или же его жена. В случайность Александрова не верила, но жизнь Кларисы её совсем не волновала: зачем ломать голову по поводу какой-то малоизвестной для самой Валерии девочки? Девушка распаковала шикарное колье среди своих любимых белых пионов с запиской, что её покровитель хочет видеть её в этом сегодня вечером. Балерина улыбнулась. Трудно отказать Ивану в такой просьбе. В стенах огромного театра распространялись новости и слухи. Они, словно призраки, охватывали окружение своими нитями из шорохов и страхов. Ирма была встревожена из-за пропажи одной из своих балерин, но не показывала этого. Женщина держала гордую осанку и уверенный, набравшийся опытом жизни, взгляд. Танцовщицы и танцоры всё время передавали друг другу записки с новыми и услышанными от кого-то подробностями в связи с пропажей Кларисы. – Как думаешь, что случилось с девочкой? – спросила Лидия у Алины, завязывая пуанты на левой ноге и опираясь на стол, чтобы не упасть. Ересьева пожала плечами. Она затруднялась ответить на этот вопрос и считала, что Клариса лишь хотела набить себе цену, и её пропажа – это хорошо обдуманный спектакль, чтобы привлечь внимание к своей персоне, стать популярнее и выбиться в лучшие роли балетного мира. – Думаю, что эта Клариса ваша скоро найдётся, – без интереса ответила Алина спустя какое-то время. – Сама, наверное, сейчас сидит где-то в тёплом домике, а вы дураки переживаете. Лида выпрямилась, глядя на подругу. Струкова не понимала Алину совсем. Её странное поведение казалось каким-то отдалённым и диким. – Что ты имеешь в виду? Девочка пропала! – Я знаю! – ухмыльнулась та, вставая с места. – Это разве моё дело? Мне нужно думать о карьере! Минус одна соперница, значит! – раздражённо ответила Алина и бросила Лиду одну, развернулась и вышла, хлопнув дверью. Лида стояла в шоке. Приподняв брови, девочка отвернула голову в сторону, разглядывая чьи-то брошенные костюмы в углу, пытаясь так осмыслить только что канувшую в прошлое минуту жизни. Алина шла по коридору, еле сдерживая слёзы. Она не видела ничего жестокого в своих словах. Это жизнь и роль. Роль на победу. В этом мире, в котором она жила и танцевала, не было шансов на проигрыш, только если бы она собиралась отступать, но нет... Алина не хотела проигрывать. Бабушка сто раз говорила, что в вселенной балета не должно быть жалости к себе и другим, а лучшие шансы выпадают лишь самым достойным. Алина знала, что она обязательно будет самой выдающейся в этих стенах, что она обгонит Аню и Валерию и других прима балерин. Подойдя к тёмному углу за шторкой, она уселась в этом месте, обнимая себя и желая провести время так, чтобы никто её не трогал. Этот чёртов успех должен покорить всю страну, ведь ей так хотелось оставить след в истории искусства и балета России. Алина погрузилась в воспоминания своего детства, что так давно уже не цепляло, но оставило след на теле и душе. – Глупая девчонка! – закричала Алла Дмитриевна, ударив свою внучку указкой по ноге так, что та рухнула на пол в слезах, держась рукой за пострадавшее место. – Вставай! – не унимала свой громкий голос женщина, строго глядя на тогда ещё маленькую Алину. – Поднимись! Девочка с самого начала не хотела заниматься балетом, но помнила, что её заставили через силу, и в итоге это стало её стержнем жизни. Алина отрицательно замотала головой. Боль, жгучая боль в ноге, жаром отдавалась по коже, раздражая её и придавая красный цвет. – Нет? – Алла схватила девочку за руку в области локтя, сжимая до ощущения натяжения. – Вставай! Алина закричала от жестокого отношения. Казалось, что кожа выворачивалась наизнанку, а щипание добавляло масла в этот огонь. – Но мне больно! – завизжала девочка, не желая ничем таким заниматься, но тут же получила новый удар по бедру и колену. С Алины вырвался высокий, измученный голосок, будто молил о пощаде. Она упала на пол, прижимаясь к нему как к спасителю от внешних проблем. Голова ребёнка болела из-за истерики, а сопли уже смешивались со слезами, стекая по губам и придавая солоноватый привкус. – Соберись! – закричала женщина и ударила указкой по столу так, что та завибрировала в руке Аллы Дмитриевны. – Ты станешь примой, как и я! Ты будешь выдающейся личностью, о которой обязательно напишут в газетах! Алина не хотела этого. Она чувствовала себя сиротой, но это касалось не только отсутствия родителей, но и её одинокого, морального состояния души. Рядом с нею не было никого, кто мог бы поддержать или одарить ласковым и добрым словом. Ребёнок рос в строгости, что так оставило след на её восприятии мира. Сейчас Алина вышла из своих воспоминаний. Да, это была игра с огнём, но лучше уж так, чем тонуть во лжи и прикрываться фальшью. На данном этапе жизни для Ересьевой не было ничего лучшего, кроме как карабкаться наверх эстрады, достигать лучших результатов и быть самой узнаваемой балериной в истории Российской империи. После этого неудачного диалога с Алиной Лида направилась к гримёрке Валерии. Она постучала в дверь, чтобы поговорить. На другой стороне послышались шаги, и через пару секунд дверь широко распахнулась. – Лида? – Александрова сразу же впустила подругу внутрь. Та прошла деликатным движением, закрывая за собой дверь. – Чем могу быть полезной? Опять пудра нужна? – она улыбнулась. – Не смешно, – резко перебила её Лидия, и у блондинки быстро сошла улыбка с лица, понимая, что её шутку никто не оценил. – Я хотела поговорить с тобой по поводу Алины. – Алины? – девушка приподняла брови, ухмыляясь. Тяжело вздохнув, она обернулась назад. Часы показывали двенадцать. Прима-балерина грациозно вновь глянула на Лидию и кивнула. – Ладно. У меня есть минут десять, не больше. Прости, но... я сильно занята, – поджав губы, ответила она, будто пыталась отмахнуться от Лидии, но вежливость взяла верх. Струкова кивнула. Она не стала ходить вокруг да около и сразу начала с самого важного. – Алина становится другой. Она отдаляется и не просто отдаляется, а меняется. Сегодня мы с ней говорили о пропавшей девочке, Кларисе. И знаешь, что она мне сказала? – Валерия приподняла подбородок, делая вид, что ей это интересно, а Лида, так ничего и не поняв, продолжила говорить. – Что Клариса якобы сама всё это подстроила. Лида ожидала каких-то удивлённых действий от Валерии или, быть может, хотя бы дельного совета. Но какое было её удивление, когда блондинка не дала ни того, ни другого. Александрова усмехнулась и, выдыхая спокойно, даже с некой насмешкой посмотрела на подругу. – Лида... Скажу тебе так: Кларису вашу, если найдут в каком-то поле закопанную – это хорошо, или в реке. Голую, к примеру. Ну, если не голую, то изнасилованную и избитую. Взгляд Струковой сразу же изменился на обеспокоенный и шокированный. В её голове не могла вместиться мысль, что такое могло произойти с несчастной девочкой. – Что..., – единственное, что смогла из себя выдавить Лида, был этот комментарий. Валерия покачала головой, глядя сначала в сторону, а потом вновь на свою коллегу. – Лид, ты как с неба упала, честное слово. Отказала ваша Клариса какому-то знатному аристократу, и её, – она провела кончиками пальцев по шее, – Того. Ну, убрали, простыми словами. Что не понятно? Лидия опустошённо посмотрела на Валерию. Впервые за всё время она видела своих подруг другими, не в таком облике, как обычно. В частности, Валерия и Алина были для неё хорошими и добросердечными, но что стряслось сейчас? Почему всем так плевать на судьбу девочки, которую могли убить такой мучительной смертью? Каждая может оказаться на её месте. Откуда такое равнодушие и жестокость? – Я поняла..., – тихо ответила Лида. Стать свидетелем уже не скрывавшейся жестокости она хотела в самый последний момент. — Не буду тебе мешать, — закончив говорить, она развернулась и, распахнув дверь, направилась прочь из гримёрки примы-балерины. Валерии стало не по себе. То ли укол вины пронзил её душу, то ли чувство своей же глупости по отношению к Лидии. – Лида..., – тихо проговорила она, но та уже покинула эти стены.

***

Танец светлый, словно грёзы, В вихре звёзд и нежных роз, Балет вальсирует, как слёзы, Чудо из изгибов грёз. Лёгкий шаг, прыжок воздушный, В ритме вечности кружит, Балет — искусство безоружное, Душа к душе кипит.  Аня обдумала своё поведение, пока была на репетиции. Загоняя себя до пота, она осознала, что совершила ошибку, пойдя с Дмитрием на этот званый вечер. Зачем? Зачем это вообще было нужно? Теперь нужно заглаживать отношения и каким-то чудом вновь заслужить доверие и гордость отца в её сторону. А ведь всё могло бы быть по-другому, если бы она просто послушала его. Но с другой стороны, ничего такого масштабного не случилось. Одна встреча ничего не значит, думала Аня. Чтобы выплеснуть свои эмоции, которые накопились в связи с последними событиями, девушка специально крутилась, как в последний раз. Филигранно приподнимая руки и тянув пальцы вверх, она бескомпромиссно создавала свой образ красивым и, главное, профессиональным. Слегка склонив голову набок, она крутилась, представляя, как это должно выглядеть со стороны. Пусть игра на два фронта – это для дешёвых романов, но почему тогда для многих это становится жизнью? В танце Аня не прятала свою тоску, а демонстрировала её движениями. Мурашки по коже пробежали дрожью. Тело делало свою работу, а мозг был забит другим. Девушка вроде бы была здесь, в классе, но разумом летала где-то там, в небесах, переплетая свои думы с какими-то вопросами, которые на данный момент желательно бы оставить на потом. – Анна! – послышался серьёзный голос воспитательницы. Балерина остановилась, глядя на неё, не понимая, что не так. – Да? – спросила девушка немного удивлённо. – Ты ногу неправильно тянешь! Нельзя так! – последовал сразу же строгий и грозный ответ. Рогожина поняла свою ошибку. Она выдохнула, надеясь, что прядь волос отлетит от лица, но та прилипла ко лбу. Ане пришлось убрать волосы рукой. – Хорошо, Марья Никитична. Простите… Могу я начать заново? – Конечно! – крикнула женщина, поджимая тонкие губы, над которыми виднелись мелкие морщинки. – Давай всё с самого начала! – её серый, острый и хмурый взгляд обычно внушал страх у балерин, но Аня знала, что эта женщина на самом деле очень добрая. Хотя бы потому, что не поднимала руку на танцовщиц, а просто кричала. Поэтому тренироваться и работать с Марьей Никитичной ей нравилось больше, чем с другими; она была более снисходительная. Вымотавшись на тяжёлых тренировках, Аня к концу еле стояла на ногах и быстро дышала, пока пелена не рассеивалась перед глазами. Воздух то приходил, то его наоборот не хватало. Вода. Мечта девушки сейчас была попить чистой, холодной воды. А на следующей неделе она будет выступать перед императорской семьёй вновь. Это было волнительно, но одновременно сомнительно. Этот танец откроет для неё новые, золотые двери в светлое будущее, но она тревожилась не просто так – Алексей и Дмитрий. Было очень неправильно принимать цветы и от одного, и от другого. – Заново! – крикнула Марья, и Ане ничего не оставалось, кроме как вернуться к новым кругам. Её сердце уже начало быстро биться, и боль в груди почему-то стала проявляться колкими иголками, но раньше такого не было. Рогожина сделала пару кругов и тут же остановилась. Её водило из стороны в сторону, а вокруг рта побелело. Она глубоко вдохнула и медленно выпустила воздух несколько раз, пока не услышала крики воспитательницы. – Анна! Почему остановилась? Девушка повернулась к Марье, не в силах что-то ответить. Балерина лишь показывала пальцами, что ей плохо, тыкая на себя и крутя головой, уверяя, что не может больше тренироваться. – Не поняла! – Марья статной походкой подошла к балерине. – Что такое? Почему остановилась? – М...а...Марья Никитична..., – на последнем выдохе произнесла она. – Я… ну я больше не могу. У меня голова кружится, и глаза что-то видят не так. Мне плохо… Женщина придержала свою ученицу за влажную от пота спину и развернула её, направляя прочь из класса. – Сходи на свежий воздух. Попей воды и возвращайся. А то ещё сознание тут потеряешь. Оно мне не надо. Аня благодарным кивком одарила Марью, прежде чем покинуть жаркий и душный класс. Кто-то крутился и танцевал на заднем фоне, а кто-то не отрывался от станка. Крики воспитателей и плач упавших балерин сводили с ума. Уже за пределами класса Анна смогла спокойно выдохнуть. Голова кружилась, а тошнота подкрадывалась к горлу. Желание вот-вот вырвать было сильным, но рвота почему-то не шла… Рогожина ещё раз вдохнула и, много раз проморгав, направилась к себе в гримёрку, чтобы попить освежающей воды и посидеть в более приятной обстановке. Усталость тянула на дно, но как ещё можно было жить? Все люди устают, и это нормально, но главное – вовремя суметь совладать со своими силами и желаниями и не позволить усталости превратиться в лень или же в нежелание. Когда день близился к концу, а часы бесцеремонно шли вперёд, Аня завершила свою репетицию. Валерия раз за разом подсказывала ей, что та сбивалась, и, возможно, это позволяло не нарваться на гнев воспитателей. – Да… умеешь удивить…, – проговорила Александрова, уже когда девочки вышли на улицу. В воздухе появились запахи свежеиспечённой выпечки, а звуки проезжающих повозок украшали проулки. – Что с тобой сегодня было? Ты какая-то сама не своя. Рогожина покосилась на подругу. Отвечать ей не хотелось: что её беспокоило, возможно, потом, когда она дотянет до крайностей, то очертит свой мир развязностью. – Я устала, понимаешь? Хочу домой и выспаться. – Это ты всегда успеешь. Но меня не обманешь. Я знаю, когда ты устаёшь, а когда тебя что-то грызёт изнутри. Так что не лги мне, Аня. Лучше скажи, что не хочешь говорить, – произнесла Валерия таким тоном, что Ане аж не по себе стало. Умела Александрова ставить людей в неловкое положение. – Валерия, я… – Я тебя поняла. Я не настаиваю на чём-то. Более того, скажу, я сама порой вру. Хотя думаю, это не секрет для тебя, – она рассмеялась, оглядывая улицу. Увидев, как к театру подъезжает повозка с её ухажёром, Валерия заулыбалась. Она помахала рукой и от счастья аж подпрыгнула на месте. – О, а вот это за мной. Всё, Аня, ладно, давай. Не буду я тебя мучить своими мыслями. До завтра на репетиции. Кучер подъехал очень быстро, и Валерия, протянув руку Лебедеву Ивану, заскочила внутрь. Тот сразу поцеловал её руку, прижимаясь к ней губами. Настроение между любовниками было поднятое. Александрова помахала на прощание Ане, и повозка развернулась, направляясь назад. Рогожина видела счастливое лицо подруги, видела, насколько её раскрепощённое поведение позволяло чувствовать себя богиней. Как бы там ни было, она была искренне рада за Валерию. Аня ждала, пока вызванная ею повозка не прибудет к театру, чтобы вернуться домой. Но её планы нарушил неожиданно появившийся человек, который привозил её к Дмитрию в кафе. Она сразу узнала его, и лёгкая паника овладела её эмоциями и телом. Нет… нет и ещё раз нет. Делая вид, что не замечает его, девушка продолжала ждать свою повозку. Как она и предполагала, тот уже знакомый ей человек остановился рядом и спустился на землю, вновь наклоняя голову и словно заученными движениями стал ровно. – Рогожина Анна Тихоновна. Прошу вас, – он указал рукой на экипаж, чтобы она забралась в него. Балерина ответила не сразу, отходя от навязчивых чувств. – Прошу меня простить, но… нет. Я отказываюсь. Сейчас меня должна забрать повозка, на которой я езжу постоянно. – Вы отказываетесь? – поинтересовался парень, удивлённо поднимая брови и поправляя свою шляпу. – Да! – подтвердила девушка. – Но… что мне передать Великому князю Дмитрию Павловичу? – То, что мне не нужно присылать повозки. Для чего? Ты меня домой отвезёшь или вновь к нему? – Он хотел с вами встретиться. Аня услышала. Она приняла слова этого парня и, покачав отрицательно головой, дала окончательный ответ. Девушка не собиралась рушить отношения с отцом ещё больше, а эти поездки с князем ей уже начинали не нравиться. Один раз – ладно, но не постоянно же… Тот парень понимающе кивнул, вернувшись, он забрался в повозку и покинул девушку, оставляя одну. Рогожина провела его взглядом. Она не знала, конечно, как отреагирует сам Дмитрий Романов, но то, что когда она поехала к нему вчера, это было ошибкой, сначала она думала, что он хотел ей предложить что-то весомое или просто был какой-то вопрос, но теперь эти догадки смело рассевались и легенда, что он был ценителем искусства разрушилась. Жаль, что девушка не сразу про это подумала, а только на утро следующего дня, когда дурь из головы прошла и настало светлое осознание. Неизвестно как отказ отпечатается на её карьере, но это был смелый поступок, не смотря на это, Аня боялась, что её поведение расценят как открытую дерзость в сторону князя. Домой девушка прибыла как обычно по времени. Она очень тревожилась, мучаясь мыслью, что её благосклонный отец держит на неё обиду, а мать разрывается между двумя фронтами – мужем и дочерью. Зайдя в родные стены, она сразу направилась уверенным шагом на кухню, ведь точно знала, что Тихон сейчас там. Аня желала попросить прощения за своё вчерашнее поведение и помириться с ним. Заскочив на кухню, балерина застала картину: отец пил чай за столом. Сначала Рогожин поднял свои глаза на дочь, но потом вновь вернул внимание к кружке – казалось, это самое интересное среди интерьера. Аня замедлилась. Поначалу было трудно начать диалог первой, но потом она всё же приспособилась и, находя в себе силы, заговорила. – Отец…, – замолчав, она шагнула дальше, а потом ещё и ещё, пока не добралась до стола. Аня, виновато поджав губы, села возле ног отца, глядя на него снизу вверх самыми чистыми и невинными глазами. – Прости меня… я была не права. Больше такого не повторится. Рогожин перестал пить чай. Поставив со стуком чашку на блюдечко, он просто встал и, не говоря ни слова, покинул кухню, даже не взглянув на дочь. Анна глянула на уходящего отца с замиранием сердца. Неужели он так сильно злился? – Отец! – крикнула она ему вдогонку, но все усилия были бесполезны. Рогожин, как не собирался говорить с Аней, так и продолжал гнуть свою линию, несмотря на то, что перед приходом дочери домой, Екатерина просила мужа провести душевный диалог с виновницей вчерашней ссоры. Но Тихон проигнорировал просьбу собственной жены. Ещё недавно хорошая и любящая семья рушилась на глазах, и Аня винила в этом крахе только себя, ведь, как она считала, больше некого было.

***

Ночь на балконе Александровского дворца, выходящем из комнаты Алексея Николаевича, словно живая картина, сотканная из шелковистой темноты и мерцающего света. Звёзды – драгоценные камни, разбрасывали свои холодные отблески по бархатному небу, образуя причудливые созвездия. Лёгкий, вечерний ветерок, наполненный ароматами цветущих садов, нежно колыхал занавеси, принося с собой шёпоты ночи и тайные песни природы. Из комнаты разливался мягкий свет, едва трогающий мраморные перила и старинную, мозаичную плитку балкона. Вдалеке слышалось тихое журчание фонтана, добавляя к симфонии ночи свои хрустальные нотки. Всё вокруг, от колонн до ухоженных клумб, погружается в атмосферу умиротворения. Тишина, прерываемая лишь редкими звуками ночных птиц, навевала мысли о прошлом и будущем, о судьбе и неизбежности времени. Алексей Николаевич, стоя у балюстрады, чувствовал некую глубину и значимость момента. Он смотрел вдаль и думал... Думал о том, что будет и как сложится его судьба. О том, что он – будущий Император, и пора может настать в любое время, даже когда этого не ждёшь. Вдохнув, он посмотрел вниз. Кто-то из слуг выходил на улицу: то ли чтобы подышать воздухом, то ли для своей работы – этого Романов не знал. Ему нравилось наблюдать за людьми, за тем, как они двигаются, не стоят на месте и живут. Для себя Алексей втайне ждал момента, когда увидит балерин во дворце. Поднимая взгляд, он прикоснулся к своему кресту на груди, сжимая его в кулак, а после протягивая, чтобы поцеловать. Цесаревич искренне верил в Бога и знал, что пророчества небес всегда будут вести лишь на верный путь. Услышав, что к нему кто-то зашёл, парень тут же вернулся в комнату. Как оказалось, это была великая княжна Анастасия Романова. С ней у Алексея были самые тёплые отношения из всех сестёр. – Моя милая Анастасия... Какими судьбами? – улыбнувшись, он пригласил её сесть на стул, подставляя его специально для сестры. Анастасия одарила его весёлым выражением лица и, конечно, приняла этот маленький жест. – Я хочу почитать тебе книгу. Ты помнишь, как в детстве я это делала? – она скромно улыбнулась. Романов рассмеялся, кивая. Как он мог отказать? – Конечно, моя прелестная. Я буду только рад послушать твой милый, ангельский голосок и ещё раз окунуться в приключения любимых историй, – цесаревич подошёл к своим идеально чистым полкам, выискивая какую-то интересную книгу. – Что ты хочешь мне почитать, цветочек? Княжна Анастасия тут же весело подпрыгнула на стуле в предвкушении, ожидая момента, когда сможет пролистать страницы приятно пахнущей книги. – Давай сказку про дракона! Она была моей любимой. Алексей, пожав плечами, достал старую, детскую книгу, листы которой уже протёрты по краям, на некоторых даже были следы от пальцев. Неизвестно, сколько раз он уже слышал историю про дракона и принцессу, но не переставал удивляться, что его сестре так нравилась именно эта книга из всех возможных. – Про дракона так про дракона, – Алексей аккуратно придерживая другую сторону книг, чтобы они не упали, достал самую заветную. Развернувшись, парень подошёл к сестре, протягивая сказку ей прямо в руки. – Вот это совсем другое дело! – она улыбнулась, забирая отданную ей вещь. Распахнув первую страницу, она аккуратно погладила её, ощущая неприятную, шершавую поверхность, что так некомфортно сказывалось на коже её пальцев. – Как я обожала эту историю... – Знаю, – Романов сел напротив. – Я слушаю, моя дорогая. Анастасия довольно улыбнулась и, опустив свои глаза, прочла первую строку: – Эта история началась в очень далёком королевстве, где жили драконы, людей пугали ведьмами, а самой загадочной персоной была белокурая принцесса Роза, о существовании которой никто не знал. Алексей Николаевич усмехнулся, опираясь на левую руку и слушая точную речь сестры. Роза... какое прекрасное имя. Ему нравилось звучание и то, что это имя означало. Прелестный цветок, спрятанный от внешнего и злого. Что могло быть нежнее?

***

Ночная прелесть медленно окутала страну в свои полотна, погружая то ли во мрак, то ли в сказочную эстетику тёмного времени суток. Аня сидела на диване, обнимая мать. Свечи потушены, и лишь они одни находились в этой тиши. Девушка искала покой и утешение. Волнение и некая, хоть и слабая, но всё же паника не покидали её душу, тревожили. Заснуть она не могла, всё время себя накручивала. Ей отчаянно нужна была чья-то поддержка, ведь Рогожина точно знала свой характер и понимала, что сама не справится. Аня слишком любила всё романтизировать или додумывать то, чего нет, и это был один из её главных минусов: она не могла здраво мыслить и снова и снова возвращалась к одним и тем же думам. Лунный, тусклый свет еле-еле пробивался сквозь длинные занавески. Аня прижимала ноги к поверхности дивана, пытаясь спрятать их от холода в своей ночной, белой сорочке. – Всё будет хорошо, дочка. Всё будет хорошо, – успокаивала её мать. – Надо лишь набраться терпения. Это жизнь. – Думаешь? – обезнадёжено спросила она, приподнимая голову и заглядывая матери в глаза. Та, одарив доброй улыбкой, кивнула, обнимая Аню за плечо и прижимая к себе снова. – Знаю. Нужно лишь время и терпение. Ты же знаешь, мы, женщины, терпеливые. – Всю историю терпим, – слабо усмехнулась она, не находя в этих словах совсем ничего для себя поддерживающего. – Получается, нужно всё время терпеть и молчать? А если нет сил на это? Тогда что? – Такова жизнь. Такова жизнь. – А что хорошего? Всё время только и смотреть на огни ненастья. Я так не хочу, мам. У меня другие желания. – Эти огни называются обычное счастье обычной семьи, моя родная. Понимаешь это? Ты женщина, и я женщина. Наша с тобой обязанность – быть терпеливой и сносной, а ты вечно на что-то жалуешься, – беззаботно сказала она, улыбаясь. – Не в этом, дочка, счастье, понимаешь? Своё счастье нужно хватать за хвост, а ты словно отталкиваешь его. – Ну, мама! – Аня не была согласна с этим утверждением. – Ты прямо как отец... Екатерина замолчала. Она не стала доканывать дочь своими поучениями, ведь прекрасно знала, что та её не послушает, но с большей долей вероятности сделает по-своему, и это было ошибкой. Катя помнила себя в молодости. Она была такой же, как и Аня сейчас, – упрямой, своенравной и даже немного горделивой. Только вот это по ней же и ударило. 21 год назад. Петербург. Была холодная зима. Морозы колотили крыши домов, а на стёклах рисовали белые узоры. Обычно у выходящих на улицу щёки краснели и пощипывали, а нос даже слипался. Дети играли в снежки и пытались закидать друг друга снегом. Кто-то лепил снежную бабу, а кто-то просто валялся в сугробе. Прохожие издавали радостные и подбадривающие крики детям. Екатерина, нынешняя Рогожина, до замужества была Кириловой. Она считалась невероятно красивой и талантливой. Любила одного парня по имени Роман и они даже собирались пожениться, только вот была у этого Романа «подружка» – Нина, любила она парня втайне и была готова пойти на всё, лишь бы быть с ним. Вот и подвернулась ей ситуация в выгодный момент. На святого Николая позвала она Романа к себе в гости, да только он всё отказывался. Тогда Нина и рассказала его родителям, что видела, как Катя изменяла ему – гуляла с другим парнем. Те, конечно, начали внушать сыну, что Кирилова – неподходящая партия, и слухи про неверность девушки быстро разнеслись по улице. Долго Роман отнекивался, отрицал всё, да в один момент сдался под натиском и сам пришёл ночью пьяный в дом Кати. – Чего тебе надо? – воскликнула мать Катерины, Галина Артёмовна. — Совсем, что ли, с ума сошёл? Дурень! Еле стоя на ногах, Роман всё звал возлюбленную, кричал и даже разбил вазу об пол. – Катька! – повторял он раз за разом. – Катерина! Выходи! Поговорить надо! – Иди отсюда, чёрт непомытый! – в который раз крикнула Галина и попыталась его вытолкать, только вот бесполезно. Он не собирался с места отходить. Даже отец Кати уже вышел, чтобы поговорить с «гостем», только вот парень не собирался никому подчиняться до тех пор, пока не заведёт разговор с тем, ради кого он тут. – Екатерина! – крикнул её отец, Александр Фёдорович. Иди сюда к охламону своему! Достал уже…, – последнюю фразу добавил он чуть тише, глядя Роману прямо в глаза. Катя появилась в проходе. Обнимая себя и укутываясь в ночной халат, девушка терпеливо ожидала объяснений. Её когда-то такой милый и любящий взгляд сменился на строгий, холодный и даже осуждающий. – Катерина! – чуть не падая от пьянства, но всё же чудом дошёл до неё Роман. – Ведь это правда? Правда, что люди говорят? Скажи мне честно! – повысил голос он. – Ты смеешь во мне сомневаться? – с отвращением спросила Катя. Тот факт, что он мог подумать о её измене, вызвал тошноту где-то внутри и желание не иметь с этим человеком ничего общего возросло до небес, проводя линию отчуждённости. Настала минута тишины. Родители Кати, тяжело вздыхая, лишь переглядывались, а сам Роман обдумывал её слова. То, что он так долго думал и решал, как ответить на такой простой вопрос: «Ты смеешь во мне сомневаться?» злило Катю ещё больше. – Чего молчишь? – наконец спросила она, чувствуя, как ком подкрался прямо к горлу. – А чего мне отвечать? Я от тебя ответа вообще-то жду. Зачем ты задаёшь мне встречный вопрос? – спросил раздражённо он. Этого ей хватило, чтобы дать тому пощёчину, оставляя след на его щеке и разнося звук удара по комнате. Роман отшатнулся, сразу же хватаясь за то место по которому прошлась рука Кати. – Пошёл вон отсюда, – вынесла свой вердикт Кирилова. – И чтобы ноги твоей в моём доме больше не было. Задетая гордость умирает дольше, чем задетая любовь. Катерина не собиралась терпеть подобное отношение и неуважение к себе, независимо от того, любила она Романа или нет. С тех пор ни Катя, ни Роман не строили планы на будущее. Катерина не простила его. Она слишком себя уважала, чтобы дать второй шанс человеку, который припёрся ночью к ней в дом, разбудил всех, разгромил некоторые вещи, так ещё и поставил под сомнение её верность! Перед родителями опозорил. Девушка переехала в другое место. Она училась, потом работала. Жизнь кипела, а разбитая любовь постепенно забывалась. Со временем она встретила Аниного отца и вышла замуж. Ну и что в том, что Тихона она не любила? За то была с ним счастлива. А вот про Романа было известно лишь одно – он так и не женился по сей день.