Kneel

Голова раскалывалась от боли, а связанные за спиной руки свело судорогой, но Соуп не спешил открывать глаза. Хотя инстинкты и вопили, требуя немедленно осмотреться и попытаться освободиться, но вбитая за годы службы осторожность подсказывала, что стоит затаиться и не подавать виду, что он очнулся. Всё-таки, каким бы взбалмошным и безрассудным он не был, Джон отлично чувствовал, когда следует придержать свой норов и проявить осмотрительность. Так что сержант продолжил лежать неподвижно, старательно прислушиваясь, хотя этому очень мешал нескончаемый звон в ушах. Да уж, по голове его приложили знатно. Парень попытался восстановить в памяти события, предшествовавшие его попаданию сюда. Кажется, он с отрядом бойцов проверял какое-то очередное заброшенное здание, кажется, уже сотое за эту неделю. Очень длинную и мучительную неделю, в течение которой они разыскивали подрывника, разворотившего половину их базы. Все эти дни у них едва находилось время на жалкие пару часов сна, но, даже валясь от усталости, закрывая глаза, шотландец всё равно видел, как пламя пожирает то место, которое Соуп считал своим домом, своей нерушимой крепостью. Едва последние деревья расступились перед ними, как МакТавиш ошарашенно замер. — Какого чёрта? — сорвано прошептал Саймон, не менее поражённый. Прямо перед ними как будто распахнулись врата преисподней. Там, где раньше находился один из корпусов, бушует необъятное пламя пожара, карминовым заревом отражаясь в сумеречном небе, заливая окружающее пространство неровным багряным светом. Люди, суетящиеся вокруг огня, безуспешно пытающиеся его потушить, кажутся безликими пугающими демонами, чьи длинные тёмные провалы теней искажаются в фантасмагорическом танце. Оглушительный рёв пламени, треск пожираемого им здания и человеческие крики лишь дополняют кошмарную картину. Но больше Джона выбивает из колеи такое привычное, знакомое мерцание янтарного-алого-чёрного, что раньше всегда тёплым пледом окутывало, обжигающей лаской окружало, теперь же обернулось разрушительным чудовищем, пожирающим всё на своём пути. — Соуп, не спи! — одёргивает его британец, уже успевший перехватить какого-то бойца и коротко переговорить с ним. — За мной. Пожар они потушили только к утру, а прибывшая к тому времени команда сапёров быстро нашла на ещё тлеющем пепелище остатки взрывных устройств, чем только подтвердила зародившиеся тогда у МакТавиша подозрения. Здание было хоть и старым, но достаточно крепким и не могло оно сложиться, как карточный домик от простого возгорания или короткого замыкания. Он всё-таки кое-что в этом понимал, не зря в его личном деле стояла пометка «подрывник». А после они нашли записку, нагло приколоченную к двери кабинета Гоуста. Грязный, изрядно помятый клочок бумаги отвратительным серым пятном выделялся на белой двери. Саймон сорвал его и, быстро пробежавшись глазами, мрачно хмыкнул. — Что там? — с любопытством спросил Соуп, безуспешно пытаясь заглянуть ему через плечо. Лейтенант молча протянул ему листок. На том явно в спешке печатными, неряшливыми буквами чёрным маркером было нацарапано: «Я уничтожу всё, что тебе дорого.» — Это шутка какая-то? — недоверчиво фыркнул МакТавиш. — Возможно. В любом случае, найду, кто это сделал — кишки выпущу, — грозно прищурившись, рыкнул Гоуст. — Зачем? — отшатнулся от неожиданности парень. — Я не позволю навредить тем, кто мне дорог. А через два дня взлетел на воздух дом Прайса. Слава бобже, его семья тогда отсутствовала, и никто не пострадал, но настолько бледного и испуганного капитана Джон ещё никогда не видел. И надеялся больше не увидеть. Но мужчина тогда быстро взял себя в руки и, посовещавшись со смурным донельзя лейтенантом, разослал оперативные бригады по всем адресам, которые британцу только пришли в голову. Благо, их было не очень много. И к их вящему ужасу, бомбы нашлись везде. В доме каждого, кто хоть сколько-то был близок с нелюдимым лейтенантом, были искусно запрятаны небольшие устройства со взрывчаткой. Даже в доме Лесли, ещё совсем ребёнка, и то нашли несколько закладок, хотя, как доверительно поделилась девочка с приехавшим к ней на обыск отрядом, Бруно несколько ночей отважно отгонял кого-то от её дома, пока не слёг с тяжёлым отравлением и его не пришлось положить в стационар ветлечебницы. На лейтенанта тогда было страшно смотреть. Он метался из угла в угол, распространяя вокруг себя настолько тяжёлую и гнетущую ауру яростного бессилия, что даже Соуп не рискнул бы к нему сунуться. Но парню очень не нравились страх и растерянность, которые он начал ловить в янтарных глазах, так что он пересилил себя и всё-таки приблизился к беснующемуся зверю. — ЭлТи? — тихо зовёт он, но ловит на себе гневный взгляд и, осёкшись, пробует по-другому. — Саймон? Лейтенант недовольно морщится, но перестаёт мерить шагами комнату и тяжело опирается на стол с разложенной на нём картой, которую мужчина изучал не один час. — Я не могу его найти, — обессиленно рычит он, комкая в пальцах бесполезные отчёты криминалистов. — Я даже не знаю, кого искать! Ни следов, ни отпечатков, все бомбы собраны из подручного хлама. Его никто не видел, он не попал ни на одну камеру. Я как будто охочусь за… Гоуст резко замолкает, но Джон уже уловил его мысль. — За призраком, да? Это немного иронично, — невесело хмыкает шотландец, подходя ближе, и осторожно кладёт руку ему на плечо, но тот раздражённо дёргается, стряхивая ладонь, и парень больше не предпринимает попыток до него дотронуться. — Эй, ты обязательно что-нибудь придумаешь. — Я не могу, как ты этого не понимаешь?! Британец резко разворачивается к нему и в его взгляде вновь обжигающее отчаяние острым скальпелем режет, заставляя отшатнуться. Живой, неподдельный страх на дне радужки плещется, через край растекается, топит безысходностью, стегает плетью по голым нервам. Там в агонии бьётся тот, что внутри прячется, едва немного окрепший — не просвечивают больше птичьи кости сквозь тонкую кожу, но этого недостаточно, чтобы с животным ужасом справиться, что вгрызается в нежное мясо острыми клыками. От него не сбежать и не спрятаться, он догонит, повалит, ещё крепче вцепится в уязвимую жертву, с отвратительным хрустом хрупкие кости кроша. И даже верный зверь не придёт на помощь, его самого неумолимый фобос терзает, ошмётки плоти вместе с некогда лоснящимся мехом вырывая. У Соупа от этого дыхание перехватывает, он застывает, обезоруженный этим страхом, не может подходящих слов подобрать. А Саймон вновь с места срывается, как заведённый по кабинету мечется, места себе найти не может и продолжает говорить: — Я не могу ничего придумать, потому что всё, что у меня в голове крутится, это что, если я не справлюсь, не смогу его найти, то он до всех вас доберётся. До тебя доберётся! И я тебя потеряю! Я не понимаю, как вы с этим живёте, потому что оно здесь сидит, — он себе на висок указывает. — И всё крутится, крутится, крутится… Как бесконечная ебаная карусель! Я ни о чём другом думать не могу! Лучше бы я по-прежнему ничего не чувствовал! — Нет! — тут же подрывается МакТавиш, подскакивает к британцу, хватая его за плечи, встряхивает с силой. Он досадливо сквозь зубы выдыхает. Чёрт, можно было и догадаться. Это же ЭлТи, который всё ещё в своих чувствах путается, о собственные эмоции спотыкается. Его же по прежнему из крайности в крайность бросает и он, словно маленький ребёнок, неизведанный мир для себя открывает. И если до этого всё было относительно спокойно, и у него хотя бы было время немного освоиться в положительном спектре, то сейчас маятник резко качнулся в другую сторону, сметая несчастного мужчину, вываливая ему на голову то, к чему он просто не готов, с чем не умеет справляться. — Послушай… — Джон мнётся, пытаясь подобрать слова, но в голове внезапная звенящая пустота, так что он говорит первое, что приходит на ум. — Это нормально, бояться за близких, но ты не должен позволять этому страху управлять собой. — Я не могу, — чуть ли не скулит Гоуст и вновь его отчаянием во взгляде режет. — Не могу ни о чём другом думать. Даже если получается от себя эти мысли отогнать… Я не могу его найти, не чую, не чувствую. Всё то, на что я раньше при поиске опирался, с помощью чего охотился… Оно как будто исчезло, растворилось под всеми этими эмоциями. Я размяк, стал уязвимым. — Думаешь, эмоции сделали тебя слабым? — вкрадчиво спрашивает Соуп и, получив в ответ согласный кивок, недовольно пыхтит. — Я с тобой не согласен. — Чувства не рациональны! — мгновенно взвился лейтенант. — Я говорил тебе! Говорил, что они опасны, что им не место в армии! Но ты всё равно!.. Ты сделал меня таким! — Что-то ты не особо сопротивлялся, — рефлекторно огрызается МакТавиш, но быстро осекается. Вообще-то Гоуст сопротивлялся и порой достаточно упорно, но безудержный сержант раз за разом сносил его оборону. Где мягкой лаской, где добрым словом, но он каждый раз юркой змейкой меж поднятыми щитами проскальзывал, обступал со всех сторон, давил, не давая прохода, вынуждая британца раз за разом отступать, оставляя за собой порушенными некогда крепкие стены. Джон раздражённо цыкает и глубоко вздыхает, беря себя в руки. Он поднимает взгляд на застывшего каменным изваянием мужчину и пробует снова. — Саймон, послушай, — он осторожно напряжённые плечи поглаживает. — Да, эмоции чаще всего не логичны и доставляют уйму проблем, но не стоит от них отказываться. Разве, ничего не чувствуя, ты был бы счастлив? Старший сдувается, устало опускает голову и невесело усмехается. — Я смог бы защитить тебя, — едва слышно шепчет он. — Ты и так сможешь, — так же тихо отвечает ему Соуп, тянется к его лицу, сейчас скрытому под балаклавой, по щекам гладит, безмолвно прося поднять взгляд. — Эмоции не делают тебя слабее, они делают тебя живым. И не нужно их бояться или пытаться подавить, нужно просто научиться их контролировать. — Пока что у меня что-то не получается, — обречённо выдыхает Гоуст, утыкаясь лбом в висок парня. — Не всё сразу, — негромко смеётся сержант, чувствуя, что, кажется, ему всё-таки удалось достучаться до блондина. — Твои инстинкты никуда не делись, ты всё ещё самый грозный хищник на всех британских островах. Ты же помнишь, там, в лесу, никто не смог даже напасть на твой след, тогда как ты безошибочно выслеживал их. Даже я почувствовал твоё присутствие только в самый последний момент. — То были беззубые щенки, а тут зверь посерьёзнее, — фыркает ему в ухо лейтенант. — Но ты же всё равно покажешь ему, кто самый большой и страшный волк в этом лесу, да? — нежно мурлычет парень, чуть отстраняясь, чтобы заглянуть в янтарные глаза, и с облегчением отмечает, что хоть в них всё ещё плещется испуг напополам с отчаянием, однако на дне радужки уже тлеет алыми углями неукротимое упрямство и мрачная решимость. — Я его уничтожу. После того разговора Гоусту наконец удалось взять свои эмоции под контроль, и он успокоился. Хотя это было не совсем верным определением. Скорее он затаился, как хищник в засаде, терпеливо поджидающий свою жертву, в любой момент готовый обрушить на неё свою чудовищную мощь и ярость. Но самое главное — он наконец смог всерьёз заняться охотой. Тихо порыкивая на Прайса, чтобы тот не лез под руку, мужчина внимательно изучал карту, отмечая на ней те места, где, по его мнению, мог укрываться противник и тут же рассылал туда отряды. И хотя никто не понимал, какой логикой он руководствуется, в некоторых зданиях они действительно находили следы длительных стоянок и даже части уже всем набивших оскомину бомб. Инстинкты ли вели лейтенанта, животное чутье или только одному ему ведомая логика, но медленно, но верно они смыкали кольцо вокруг забравшегося на их территорию врага, пока наконец его не настигли. Или это он настиг их? Едва войдя в очередное заброшенное здание, Соуп почувствовал, как всё внутри него встрепенулось от дурного предчувствия. На первый взгляд казалось, что это полуразвалившееся строение ничем не отличается от десятка других, которые они уже исследовали на этой неделе, но то самое пресловутое внутреннее чутьё вопило благим матом о том, что они зашли туда, куда не следовало. Но МакТавиш лишь отмахнулся от него и, покрепче перехватив автомат, кивком головы отправил свою команду изучать смежные комнаты. Сам же он неспешно направился вдоль длинного, заваленного мусором коридора, осторожно заглядывая в каждый попавшийся ему дверной проём, старательно игнорируя всё разрастающуюся тревогу. Он — прекрасно обученный солдат, один из лучших, так что уж точно ему не стоило поддаваться внезапной панике. Он может за себя постоять. Пожалеть о своей самонадеянности он успел, едва сделал пару шагов в последнюю комнату в коридоре. И причиной этому послужил даже не спальник, надёжно притаившийся за очередной кучей хлама, так что его не было видно от входа. И даже не армейская сумка с вещами, что лежала рядом с ним. Нет, совсем не это. А то, как он загривком почувствовал такой знакомый дикий оскал разъярённого зверя. Только вместо привычного, плавящего внутренности, обжигающего кожу жара, он ощущал лишь пробирающий до костей, сковывающий тело и душу, холод. Парень не успел даже дёрнуться, как что-то тяжёлое и твёрдое ударило его в висок, и мир погрузился в непроглядную тьму. Восстановив в памяти полную картину событий, Соуп про себя выругался. Вот же самоуверенный болван. Стоило вызвать подкрепление сразу, но он решил сначала всё проверить. Радовало то, что он хотя бы ещё жив и даже всё ещё в полной экипировке, хотя со связанными руками это мало помогало. Теперь стоило придумать, как выбираться из этой ситуации. Сквозь звон в ушах он слышал где-то рядом чужое хриплое, прерывистое дыхание. Были ли это его люди или враг невозможно было понять, так что он чуть приоткрыл глаза и тут же снова их закрыл, так как яркий свет больно резанул по сетчатке. Что же, его явно куда-то перетащили, потому что в той захламлённой комнате, где его схватили, точно не было так светло. Да и ноющее от боли тело намекало о не слишком бережном к себе отношении. Внезапно чужое дыхание сбилось, и парень услышал шорох шагов, приближающийся к нему. — Хватит притворяться, — рявкнул низкий, грубый голос с сильным восточноевропейским акцентом и сержанта с силой пнули по рёбрам. Джон тут же закашлялся, рефлекторно пытаясь свернуться калачиком, и задёргал руками, пытаясь их освободить, но верёвки держали крепко. Он резко распахнул заслезившиеся глаза, пытаясь осмотреться, но не видел ничего, кроме яркого света и чёрного силуэта прямо перед собой. — Так-то лучше, — удовлетворённо хмыкнул мужчина и толкнул его носком ботинка, заставляя перевернуться на спину. Затёкшие руки тут же отозвались возмущённой вспышкой боли, но МакТавиш их проигнорировал, всё ещё пытаясь отдышаться и проморгаться. Наконец ему удалось сфокусировать зрение и он, поспешно осмотревшись, насколько позволяло его положение, сконцентрировал всё внимание на своем похитителе. — Что тебе нужно? — грубо спросил парень, пристально рассматривая фигуру напротив. Среднего роста мужчина, может совсем чуть-чуть выше самого сержанта, худой, можно даже сказать, измождённый, черноволосый, с густой неопрятной бородой, он создавал впечатление человека, который переломится от одного неосторожного удара. Но что-то в его образе подсказывало, что это не более, чем обман восприятия. Почему-то Соупу инстинктивно хотелось отползти от него подальше. Может, дело было в том, как перекатывались сухие мышцы на смуглых предплечьях, что выглядывали из-под закатанных рукавов армейской куртки бежевого цвета — такие обычно носят наёмники на Ближнем Востоке, молча отметил для себя шотландец. А может, в выверенных, крадучих движениях, словно у шакала, затаившегося среди песчаных барханов. Или, может, из-за глаз, тёмно-карих, почти чёрных, со зрачками разного размера, словно после контузии, в которых вязкое безумие свой шальной танец пляшет, тянет руки, прогорклой смолой перепачканные, гематитовые клыки скалит, ядовитой слюной капая. — Не будь идиотом, ты — приманка, — насмешливо отвечает шакал, нервным движением сухие, потрескавшиеся губы облизывая. — Твой лейтенант прибежит тебя спасать, а потом будет смотреть, как ты умираешь. — Какая банальность, — не сдержавшись фыркает Соуп и тут же ёжится под гневным взглядом. Чёрт, переговоры с поехавшими террористами не входили в его список умений. — С чего ты взял, что он придёт? — О, он придёт. Прискачет, как кабель на запах течной суки, — кривится в мерзкой усмешке мужчина. — Я несколько месяцев за вами наблюдал и видел, как он меняется рядом с тобой. Честно говоря, я разочарован. Если верить слухам, я должен был увидеть матёрого волка, а встретил цепную шавку, годную лишь на то, чтобы лаять на проезжающие мимо машины и подставлять брюхо. Ведь он даже не заметил, что я следил за вами. МакТавиш поперхнулся от возмущения и зло рявкнул: — Ты ошибаешься! — он попытался сесть, но очередной болезненный тычок под рёбра не позволил ему это сделать, а шакал громко расхохотался. — Защищаешь своего питомца? Как мило. Знаешь, пришлось сильно постараться, чтобы раздобыть информацию о нём, но, благо, у меня были необходимые связи. И вот что интересно, если сравнивать нашу историю, мы с ним настолько похожи, что это даже смешно. Мне было любопытно с ним встретиться, сравнить, как сильно это нас изменило. Но тут появился ты и всё испортил. Сделал его нормальным. Скучным. Джон невольно поморщился, отводя взгляд. Что-то похожее он уже слышал. Но тут же снова поднял глаза, с вызовом глядя на собеседника, высматривая то, что раньше отказывался замечать. Глубокие, многочисленные шрамы на всех видимых участках кожи. Мягкие, почти беззвучные шаги, даже не смотря на устилающий пол мусор. Такие знакомые, отточенные, обманчиво ленивые движения грозного хищника. И монстр, беснующийся в глубине чёрного зрачка. Дикий, голодный, непокорный, желающий всё уничтожить на своём пути, вцепиться в горло своей жертвы, утопить в крови весь мир. Они действительно похожи, если присмотреться. Только вот ЭлТи своё внутреннее чудовище на коротком поводке держал, под жёстким контролем, упуская его только в моменты слабости. Этот же… Даже не пытался его сдерживать, полностью в его власть отдавшись, без остатка в нём растворяясь. Таким бы был Саймон, если бы был хоть немного слабее? Безумным, агрессивным, нервным, готовым без зазрения совести убивать женщин и детей ради достижения своей цели? Соупа передёрнуло от ужаса. — Из-за этого ты пришёл за ним? Из-за меня? — тихо спросил сержант. Шакал вновь взорвался от хохота, громкого, истеричного, гротескного в своей чудовищности, но едва МакТавиш дёрнулся, снова пытаясь приподняться, тут же пригвоздил его к месту ледяным, пугающим взглядом. — Ну и самомнение у тебя, пацан, — произнёс он мрачным тоном, и в его голосе не осталось даже намёка на веселость. — Какая мне разница, если на одном замшелом, захудалом острове живёт кто-то похожий на меня? И уж тем более мне плевать, кого он трахает. У нас с ним разные территории. — Тогда зачем всё это? — Он убил того, кто мне был дорог. Походя, играючи. Теперь я убью того, кто дорог ему. Око за око, — неожиданно безразлично ответил мужчина. — Ты не собираешься его убивать? — непонимающе нахмурился шотландец. — Это было бы слишком просто, — отмахнулся похититель, но, поймав недоуменный взгляд сержанта, раздражённо пояснил. — Умирать легко. Жить с осознанием того, что ты не смог спасти то, что тебе дороже всего — вот это настоящая пытка. — Думаешь, он тебя после этого так просто отпустит? — фыркнул Соуп, не совсем понимая, радоваться ему или волноваться. Он не мог представить, что случится с Гоустом, если Джон погибнет по его вине. — Мне уже нечего терять, — насмешливо ощерился шакал. — А, как я тебе уже сказал, умирать легко. МакТавиш уже хотел ему возразить, но мужчина резко встрепенулся, повёл носом куда-то в сторону — ещё одно такое знакомое движение, с недовольством отметил для себя шотландец — и с внезапной силой вздёрнул парня на ноги, тут же оказываясь у него за спиной, вдавливая дуло пистолета между рёбрами. — Выходи! — громко крикнул брюнет в пустоту. Несколько секунд ничего не происходило, но едва по помещению эхом зазвучал глухой щелчок предохранителя, как из ближайшего прохода беззвучно возник Гоуст в полной боевой экипировке, отбрасывая автомат в сторону, так что тот недовольно заскрежетал по полу, и поднял пустые руки перед собой. — А ты действительно хорош, — довольно осклабился шакал. — Но недостаточно. — Скажешь, кого я у тебя отнял? — полностью проигнорировал его слова лейтенант. Его голос звучал спокойно, мягко обволакивал своими британски-мурчащими нотками, но Джон всё равно слышал за ними с трудом сдерживаемое рычание. — О, так ты давно нас подслушиваешь? Очко в твою пользу. Но какая тебе разница? — надменно процедил террорист. Его настроение менялось по щелчку пальцев и, чёрт, это тоже было так знакомо. — Хочу знать, из-за кого столько проблем, — едва заметно пожал плечами блондин, делая пару шагов в их сторону. — Едва ли ты вспомнишь, — огрызнулся похититель. — Сибирь, девять месяцев назад. Ты много народу тогда положил. Саймон озадаченно хмурится, а Соуп невольно вздрагивает, вспоминая заснеженный лес, ярко выделяющуюся на белом кровавую дорожку и пёструю птицу на руке у раненого мужчины. Кажется, что это было в другой жизни. Значит, этот бешеный — русский? Что же, тогда становится понятен его чудовищный акцент. — И правда, не могу припомнить никого конкретного, — задумчиво протянул британец. — Видишь, как забавно бывает, когда один человек для кого-то может быть очередным ничего не значащим противником, а для кого-то — целым миром, — с лёгкими истеричными нотками посмеивается шакал, вдавливая пистолет между рёбер парня, из-за чего тот не может сдержать тихого шипения. Гоуст тут же вскидывается и делает ещё несколько шагов им навстречу, но мгновенно останавливается, повинуясь чужому грубому рычанию. — Для меня он — очередной среднестатистический болванчик, о котором я завтра даже не вспомню, — вкрадчиво рокочет брюнет, встряхивая сержанта. — А для тебя? Саймон несколько мгновений мнётся, неуверенно склоняет голову, но едва раскрывает рот, чтобы ответить, похититель его резко одёргивает: — И только попробуй мне соврать! Британец коротко недовольно рычит, но, обречённо вздохнув, всё-таки едва слышно отвечает: — Он — мой мир… Шакал довольно хохочет, а Джону кажется, что у него сейчас сердце из груди выскочит. Он судорожно пытается взгляд лейтенанта поймать, но тот только ему за спину смотрит, с противника глаз не сводит, и Соупу хочется заорать во всё горло, позвать это дурное, неловкое чудовище, потому что не говорят такие слова вот так вот походя, внезапно, тихо, но с такой непоколебимой уверенностью, что от неё колени подгибаются. Нельзя же так! Но Гоуст на него не смотрит, горящим янтарём в угольную смолу вгрызается, а МакТавиш не рискует дёргаться, кто знает, как этот псих на его возню отреагирует. — Прекрасно, — всё ещё продолжая посмеиваться, произносит брюнет. — Тогда что ты сделаешь, чтобы спасти свой мир? Саймон вновь замирает в нерешительности, озирается растерянно, словно кто-то ему подсказать может, и шотландец всё-таки рискует подать голос. — ЭлТи, — едва слышно зовёт он, и тот наконец на него свой взгляд переводит. У него в глазах — первобытный страх и с трудом сдерживаемая паника, но мужчина пока ещё успешно скрывает их за яростной решимостью, но надолго ли его хватит? — Помнишь, когда я в первый раз позвал тебя по имени? Лейтенант непонимающе хмурится, а потом в его глазах мелькает осознание. Шакал продолжает что-то говорить, истерично смеясь, но Гоуст его больше не слушает. Он внимательным взглядом по полу скользит, вымеряя расстояние, и после едва заметно отрицательно качает головой и взглядом вниз указывает. Теперь уже Джон не понимает, в чём дело, но опустив глаза ниже, чувствует ,как у него внутри всё болезненно сжимается. Британец выглядит спокойным, даже расслабленным, но его руки выдают его с головой. Между ними метров пятнадцать, но даже с такого расстояния парень видит, как у старшего нервно дрожат пальцы. А для того, что они задумали, нужны стальная уверенность и контроль. Подождите-ка, контроль? Это безумная идея, но это может сработать, так что Соуп выпрямляет спину, не обращая внимания на то, как дуло пистолета сильнее вгрызается между рёбер, вдыхает глубоко и беззвучно, одними губами произносит: — На колени. Саймон одно мгновение колеблется в нерешительности, но бездонные зрачки уже пульсируют в ярком пламени янтаря, сужаются, полностью на парне фокусируясь, и лейтенант медленно на колени опускается. Где-то за спиной псих вновь хохочет, кричит сорвано: — Ты правда думаешь, что тебе это поможет?! Но они оба уже его не слушают. Гоуст, словно в трансе, привычно всё своё внимание на Джоне концентрирует, отрешённый от остального мира, а сержант мелко дрожит, потому что чувствует, как от мужчины напротив тёмными, тугими волнами спокойствие растекается, почву из-под ног выбивая, сильными пальцами ероша затылок, сжимая внутренности в стальной хватке. — Убей, — всё так же без единого звука приказывает Соуп. И не успевает даже заметить, как из-под рукава куртки выскальзывает лезвие ножа, едва может различить короткое, но сильное движение запястья и ему навстречу уже несётся молниеносная чёрная вспышка. Она с коротким свистом вспарывает воздух рядом с его ухом и с отвратительным чавканьем вгрызается в чужую плоть. А следом слышится грохот упавшего тела. МакТавиш не успевает даже обернуться, как лейтенант в одно движение на ногах оказывается и тут же к нему подлетает, в крепкие, до треска рёбер, объятия заключая. — Какой же ты, блять, безбашенный придурок. Я тебя сам убью, если ты ещё хоть раз заставишь меня так нервничать. С того света достану и самолично придушу! Ёбанный ад! — сбивчиво шепчет Саймон, всё крепче его сжимая, так, что сержант может только полузадушено попискивать, терпеливо ожидая, пока мужчина успокоится. Наконец, выплеснув на него ещё с десяток угроз напополам с матом, старший всё-таки его отпускает и у шотландца появляется возможность развернуться. Он коротко смотрит на шакала, на лице которого так и застыла безумная усмешка, скользит взглядом по короткому, чёрному ножу, что застрял у него в глазнице по самую рукоять, и облегчённо выдыхает. Кажется, наконец всё закончилось. Гоуст прослеживает его взгляд, подходит ближе и быстро выдёргивает нож из трупа. — А у этого козла оказался крепкий череп, — фыркает он и показывает лезвие, которое в его руках развалилось на две части. — Жаль, это был один из моих любимых. — Я подарю тебе новый, — улыбается ему в ответ Соуп. — Лучше поменьше влипай в неприятности, — ворчит лейтенант и, быстро отерев осколок лезвия о штанину, прячет его за крепёжный ремень на шлеме сержанта, коротко пояснив. — На удачу. МакТавиш бурчит недовольно, но кое-что вспомнив, неловко мнётся, прежде чем тихо спросить у мужчины, отчаянно слыша, как дрожит его голос: — Так то, что ты сказал этому психу, про то, что я для тебя… Это правда? Саймон некоторое время молчит, выуживая из кармана пачку сигарет и неспешно закуривая, а шотландец уже готов выть от нетерпения. — Помнишь, ты проиграл мне желание? — наконец произносит он. — Ну да, — кивает сбитый с толку парень. — Так вот тебе мое желание. Весьма эгоистичное, но мне плевать, — Гоуст глубоко затягивается и выдыхает вместе с дымом. — Не смей умирать раньше меня, придурок. Я этого просто не вынесу. Потому что, кажется, я люблю тебя, Джонни.