Other People

Два дня мы играем в забавную игру под названием «разведи Дину на порку». Конечно, она выигрывает. Она всегда выигрывает. Отправляю её в спальню прямо посреди ужина, потому что ну сколько ж можно? Сама умиротворённо доедаю сырники со сметаной, допиваю чаёк. Думала, она демонстративно займётся какими-нибудь своими делами. Но нет, сидит на кровати, зажав сложенные ладони между колен, и задумчиво кусает губу. Я молча прохожу к шкафу, открываю раздвижную дверь и достаю один из любимых кожаных ремней. Она наблюдает за мной с недоверием, выгибает брови. — Для наказания за ложь — самое то, — невозмутимо отвечаю я на её немой вопрос. — Что это за вайбы советского бати? — морщится она. Мне приходится приложить усилия, чтобы не засмеяться. — Так. Штаны снимай, язва. Она закатывает глаза, привстаёт, стягивает с попы легинсы, оставляя резинку в районе бёдер, плюхается обратно на кровать. С вызовом смотрит на меня. — Ну, если тебя так устраивает. — Я за пару шагов оказываюсь рядом, достаточно грубо хватаю её за плечо и укладываю лицом в матрас, спускаю леггинсы чуть ниже, чтобы не мешались, и без предупреждения как следует протягиваю ремнём. Она айкает. Терпит ещё несколько ударов, выдаёт: — Злая! Да нет, не злая. Злая я была, когда чашками швырялась. Сейчас я очень даже добрая. — Справедливая, — парирую я. Она неодобрительно фыркает и сразу же охает от следующего удара. Красные полосы красиво пересекают чёрную полоску стрингов. Она складывает руки под подбородком, кладёт голову боком на одно из предплечий. Терпит молча, только красиво жмурится и поджимает губы после ударов. Я любуюсь. Пока мне не прилетает очередное замечание. — М-м-м. Злая и жестокая! Да-да. Слышала уже неоднократно. — Вставила бы тебе кляп, но слишком нравится слушать твои «ауч». Я хорошенько вкладываюсь в ремень, и она тут же возмущённо выдаёт: — Ауч! — уж не знаю, специально для меня или действительно «ауч». Спустя десятку крепких ударов, которые сопровождаются звуками умеренных страданий, она просит: — Ну хватит, Ди. — Не хватит, — парирую я, чуть ослабляю удары, но увеличиваю ритм. Она сучит ногами, брыкается, насколько это позволяют сползшие легинсы, хнычет в матрас. — Мы с тобой, в конце концов, не играем сегодня. — Я сдуваю щекущую нос кудряшку. — Это наказание. С вайбами советского бати. Могу ещё лекцию прочитать о том, как нехорошо обманывать, надо? Она смотрит с осуждением. — Фу! Извращенка. Я улыбаюсь. Конечно, это просто шутка. Никакие лекции никому не нужны. Мы обе всё понимаем, и обе постараемся больше так не косячить. Она пользуется передышкой и устраивается поудобнее. Я меняю сторону, перешагивая через длинные подрагивающие ноги. И снова укладываю ремень на красные исполосованные ягодицы. Она хнычет, ёрзает, раскачивает бёдрами, но не пытается уйти из-под ремня. Я знаю, что именно из-за того, что мы сегодня не играем, мне нужно быть в тысячу раз внимательнее к её реакциям. Потому что она может придерживать «стоп» до последнего, наказывая сама себя. Она цепляется изящными пальцами за простыню, трётся о неё щеками, промакивая слёзы, всхлипывает. Я опускаю ремень равномерно и размеренно, не вкладываюсь, не протягиваю. Жалею. Но она всё равно срывается со всхлипов на плач. Придерживаю руку, даю передышку. — Прости меня, пожалуйста, — сквозь слёзы выдавливает она. — Наделала глупостей, спровоцировала тебя… Я сажусь рядом с ней на корточки, кладу руку на шею, заставляю повернуться ко мне. — То, что я не умею держать себя в руках, — моя ответственность, малыш. Хорошо? Она всхлипывает, улыбается сквозь слёзы, кивает. — А глупости мы все иногда делаем. Ничего страшного. Всё хорошо. Она снова кивает. — Давай сделаем выводы, а саму ситуацию оставим в прошлом. Забудем, окей? — Нельзя пока. — Она надувает губы, смотрит на меня драматично. — Почему? — не понимаю я. — У нас ещё для Саида последний кнут. Я смеюсь, поглаживаю её по пояснице. — Добавить ещё немного? — Чуть-чуть, — кивает она.