Дождливый вечер

      Рафаил, заварив себе очередную чашку чая, поплотнее закутывается в клетчатый плед и садится за стол. Из его груди вырывается печальный вздох и, сделав глоток горячего напитка, он прикрывает глаза и прислушивается.       В окно яростно барабанит дождь; изредка сверкает молния, на мгновение заливая тёмную комнату неярким голубым из-за закрытых штор светом; половицы скрипят, когда мужчина закидывает ногу на ногу. В голове Верфского ни единой чёткой мысли. Одна за другой сменялись настолько быстро, что он не успевал ничего толком обдумать. Поэтому Архангельск машинально потянулся к чашке и почти залпом осушил её. Мужчина неприятно поморщился: чай не совсем остыл и поэтому неприятно обжог горло. Но было в этом происшествии и приятное. Он почувствовал ясное облегчение от того, что его разум просветлел и больше не мучил его роем соображений, досаждавшими своей быстротечностью и туманностью.       Рафаил снова неохотно встаёт, ставит чайник и отходит к окну. Слегка отдёрнув штору он задумчивым взглядом смотрит на разбушевавшуюся стихию, склонив голову набок. Что-то тяжёлое начинает давить на его плечи, заставляя сгорбится ещё больше. Вероятно, усталость. Мужчина не спал прошлой ночью, проведя весь час в болезненных раздумьях, а сейчас надеялся, что ему всё же удастся после чашки расслабляющего чая вздремнуть часок-другой. Правда, чашка была уже далеко не первая.       Раздаётся щелчок, сообщающий о том, что чайник закипел. Архангельск поправляет штору, слабой рукой берёт посудину со стола, аккуратно ставит её на столешницу, стараясь не создавать лишнего шума, будто бы кто-то спит. На самом деле любой звук, громче дождя за окном, заставлял Верфского хмурится, а затем оставался, хоть и недолгим, но противным гудением в голове.       Неосознанно то поднимая, то опуская саше с травами в кружку, его взгляд вдруг падает на вазу, в которой стояли уже почти завядшие лилии, некогда принесённые его милой Софьей для уюта. Рафаил улыбается краешком губ, вспоминая образ и тепло возлюбленной, мечтая вновь обнять её, прижать к себе и вдохнуть её прекрасный аромат. Но он вынужден лишь судорожно вздохнуть, ведь это случится, наверное, не скоро.       Только он присаживается на стул, как в коридоре раздаётся хлопок входной двери и шумная возня. Верфской весь напрягся и замер. Ключи от его квартиры есть только у Ромы и у Софьи… Неужели…       Мужчина неожиданно резко для себя встаёт со стула и быстрым шагом идёт в коридор. Он щёлкает выключателем и зажмуривается на несколько секунд из-за яркого света, ударившего в глаза.       —Ой… — сконфуженно произносит женский голос. Такой родной…       Архангельск распахивает глаза и изумлённо смотрит на Гатчину, застывшую перед ним с неловкой улыбкой на губах.       —Софья?! — вырывается у Рафаила.       —Здравствуй, милый, — девушка быстро стягивает с себя промокшее насквозь пальто и вешает на ближайший крючок, а затем кидается на его шею.       Мужчина робко одной рукой обнимает Романову, а второй зарывается в её мокрые волосы.       —Да ты дрожишь… — озабоченно произносит он и спешно накидывает на плечи девушки плед, который только что покоился на его.       Софья мягко смеётся и обхватывает на удивление тёплыми ладонями чужое лицо. Глаза Архангельска томно закрываются, а сам он обхватывает её запястья холодными пальцами.       —Я думала, ты уже спишь, — ласково говорит она, оставив беглый поцелуй на бледной щеке.       Рафаил качает головой и виновато улыбается. Он утыкается носом в её шею и наконец-то расслабляется, выдыхая. Она здесь, в его объятиях, как он и хотел совсем недавно, а это ещё приятнее, ведь его желания не имели свойства сбываться, тем более так скоро. Руки Гатчины нежно гладят его по спине, заставляя табун мурашек пробежаться по телу Верфского.       —Ох, дорогая, тебе бы переодеться, принять тёплый душ да под одеяло лечь, — спохватившись, заговорил Архангельск и потащил Романову за руку в спальню.       Софья лишь кивает и тепло улыбается, влюблённо глядя на мужчину.