Волк и его металлист

Холодные прутья нагрелись от тепла человеческого тела — в углу было безопаснее, но там сильнее давила тьма, а оборотень слишком охрип, чтобы выть. Он выл. Он рычал. Он забывался в беспокойном мучительном сне, где человеческое и звериное рвало его на части, снова выл и снова рычал, и ничего не мог с собой поделать. Когда силы покинули его, он подполз к прутьям и тихо заскулил — когда не осталось духа и на это, молча уставился в коридор. Язык болезненно тёрся об сухие дёсны: оборотню хотелось пить, но Фенрир не возвращался. Прошла целая вечность. Наконец, его шаги послышались в коридоре. Оборотень приподнялся, не скрывая нетерпения. Он не знал, сколько прошло с момента его заточения, но подозревал, что для него время тянулось куда дольше, чем для других. Ему чудилось, он был здесь по меньшей мере месяц — но голод не превышал и нескольких дней. Кажется, именно об этом хотел позаботиться Фенрир. — Ты голоден, — он подтвердил, опуская на пол жестяную миску с сухим кормом для собак. Оборотень отвернулся. На лице сохранилась красная полоса от прутьев. — Я не стану это есть. — Станешь, — возразил Фенрир. — Ты съешь это и будешь умолять о добавке, потому что ничего другого я тебе не предложу. Он сложил руки на груди. Медленно прошёлся мимо прутьев сперва в одну сторону, затем в другую. Остановился. — Но перед этим ты ответишь на мои вопросы. — Сперва ответь на мой, — оборотень поднял совершенно нечитаемый взгляд: его можно было расценить и как безропотность, и как равнодушие, и как нечто совсем иное, поддающееся лишь пониманию зверей. Фенрир хмыкнул. — Задавай. — Почему не убьёшь меня? — Убью, когда пойму, как вы работаете. — Ты один из нас. — Я человек, — резко сказал Фенрир. Он кивнул пришедшему за ним бледной тенью Ксено: камера снова зажужжала. — Почему скрипка? Оборотень промолчал. — Почему скрипка, — повторил Фенрир. — Почему музыка? — Музыка соединяет природу и человечество, — тихо отозвался оборотень. — Мы разные во многом, но начало у нас одно: пение. Мы все рождаемся через пение — плач. Струнные инструменты лучше всего передают волчий вой. — И ты не можешь играть. Каково это? — Больно, — признался оборотень. — Я лишил себя части себя. — Лишил? — переспросил Фенрир. — Ты сам это сделал? Оборотень не ответил на этот вопрос. — Это больно, — его тоскливый взгляд уплыл в сторону. — Я успел забыть, насколько, пока не угодил в стаю. — Стаи, которой больше нет, — насмешливо напомнил Фенрир. — Они не помогут тебе. И твой гомик не поможет тебе. Ты сам виноват в этом, конечно: не стоило прыгать на первую попавшую самку. Большинство хозяев после этого везут к ветеринару. — Он не мой хозяин, — глухо возразил оборотень. В глазах сверкнула злость. — Нет, — согласился Фенрир. — Твой хозяин я. Он с удовлетворением проследил, как на лице оборотня отчётливо очертились скулы от напряжения. Звериный взгляд стал ожесточённее — и вдруг смягчился. — Дай мне поесть, — он еле слышно проскулил. Фенрир взглянул на оборотня слегка удивлённо: такой смиренной просьбы он не ожидал. Перевёл взгляд на миску, точно вспомнив, зачем пришёл, и усмехнулся. Замок визгливо заскрежетал над головой оборотня — измождённое тело сгребло последние силы в кончики обломанных когтей. Свобода. Он рванулся наружу, но был отброшен пинком сапога в живот — Фенрир оказался готов к такому выпаду. Корм разлетелся по полу, громыхая миской, а оборотень скорчился в немом крике. Фенрир грубо намотал его волосы на кулак. — Ты правда думал, что я так глуп? — губы скривились в злой, насмешливой улыбке. — Что я позволю этому произойти? Оборотень дышал загнанно и тяжело. Когда ладонь Фенрира рывком потянула на себя, не удержал сдавленный стон. — Я не могу здесь находиться, — он рвано задышал, жмурясь от болезненного натяжения в корнях волос. — Не могу… не могу быть в этом состоянии. Пожалуйста. Я не могу быть одновременно человеком и волком, это неправильно, я… Он снова согнулся, давя крик от увесистого пинка под рёбра. Попытался встать, но Фенрир снова сомкнул пальцы — теперь на горле. Сдавил. — Знаешь, что делают с непослушными псинами, которые сбегают из дома? — хрипло поинтересовался он, придавливая слабо трепыхающееся тело к грязному полу. Воздуха становилось всё меньше. — Здесь не мой дом, — выговорил оборотень. В человеческом состоянии он было слаб и нелеп — только и мог, что вцепиться обломанными ногтями в руку и заскоблить стёртыми в кровь ступнями по полу. Ещё один удар — и тело упало почти без дыхания. Натужный, рваный кашель пробился с розоватой слюной. Она капала на пол, смешиваясь с грязью. Оборотень еле дышал. — Сбежишь и я пристрелю блондинчика, — прошипел у него над головой Фенрир. — Эй, парень! Ксено вздрогнул от окрика. Его глаза впервые столкнулись с оборотнем за день. Он послушно сторожил оборотня, пока Фенрир рыскал в поисках чего-то по квартире. Откашлявшись, оборотень поднял на него молчаливый взгляд: ответь Ксено ему тем же, он бы увидел в глазах оборотня, что тот его не винит. Но Ксено смотрел в пол. Съёжившись на корточках, старался лишний раз не двигаться. Он был похож на себя в том возрасте, когда они ещё только начинали познавать мир вокруг. Когда его родители пребывали под дурманящими растениями или пропадали из дома на сутки и он мог часами слоняться под промозглым ветром Англии. Оборотень наблюдал за ним в те дни из обледенелого по краям окна — тайно мечтал, чтобы они не держались порознь. Оборотень мог бы заговорить с ним сейчас, но было поздно: Фенрир объявился на пороге. На его лице играла лёгкая ухмылка, не предвещающая ничего хорошего. При виде предмета, поблескивающего в его руках, внутри что-то оборвалось. Цепь. — Волков нельзя держать на привязи, — негромко возразил Ксено, но был оттиснут к противоположной стене. Оборотень метнулся в угол. Оттуда, с трудом поспевая за вновь зачастившим сердцем, он наблюдал, как Фенрир вешает ржавую металлическую цепь на торчащий из стены крюк. Он приблизился, и оборотень зарычал — пощёчина его заткнула. — Смотри на меня, — глухо велел Фенрир. Он уставился в холодные глаза. Ещё одна пощёчина обожгла щёку. Второй конец цепи оказался на ошейнике. — Вот так-то лучше, — большая потная ладонь заботливо похлопала оборотня по щеке. — А теперь ешь. Ты ведь так вымаливал. Не из надежды сбежать, надеюсь? Он рассмеялся. Ксено молча смотрел из-за решётки. — Почему ты так боишься меня, Фенрир? — устало спросил оборотень. Фенрир мгновенно замолчал. — Что ты сказал? Оборотень поднял голову: цепь не давала ему встать в полный рост, и всё же, даже скорчившись перед нависшим Фенриром, он словно стал выше. Опаснее. — Ты держишь меня взаперти, — глухо проговорил он. — Ты приковал меня, поишь меня из рук и кормишь с земли, словно пытаешься сделать меня в своих глазах не таким жутким — убедить свой разум, что я смешон. Безопасен. Чего ты так боишься, Фенрир Грейбек? Оглушительный удар с треском разбил его нос в кровавый скрэмбл. Ещё удар — перед глазами поплыло. Ещё — и стало больно дышать. Фенрир бил его, бил — даже когда бездыханное тело осталось лежать, не в силах подняться, продолжал бить его как иступлённый. Бить до тех пор, пока сапог не выпачкался в крови.

***

— Значит, Ремус втюрился в волчицу, Ксено спелся с каким-то оборотнем, Регулус поехал в Америку, и при этом всём ты ещё и виноват? Пока Луна деловито показывала младшему из семейства сохатых свою коллекцию чрезмерно розовых бус и браслетиков, старший наворачивал круги по маленькой Нью-Йоркской кухне и обдумывал услышанное. Сириус чувствовал себя провинившимся псом — снова. Регулус не проявлял и капли эмоций — как всегда. — Конечно виноват, — сказала Лили — пусть она и была занята оценкой интерьера настоящей американской квартиры намного больше Джеймса, который всё ещё отходил от джетлага, она смогла выцепить из сбивчивого рассказа Сириуса куда больше конкретики. — Оба виноваты. Сириус, сколько раз я говорила тебе не делать поспешных поступков? — Ноль? — обречённо вздохнул тот. — Это должно угадываться между слов! Не так, конечно, я представляла нашу первую поездку в Америку… — Ещё и Ксено. Из всех людей — Ксено! — воскликнул Джеймс. — Как ты вообще с ним сошёлся, Реджи? — Почему вас всех это так удивляет? — Регулус поморщился. — Он нормальный парень. Думает только о себе. Твой парень, кстати, тоже ничего. Это было брошено Сириусу. Челюсть Джеймса снова улетела в пол. — Регулус и Рем?.. — он вопросительно посмотрел на Сириуса, но почти сразу же активно замотал головой: этот ящик пандоры сразу с перелёта Джеймсу открывать явно не хотелось. — Ты знаешь, куда его увели? — вклинилась Лили. Сириус отвёл бледный взгляд. Боже. Его ведь увели. Увели на поводке. К горлу снова подступила тошнота. — Нам надо найти его, — он выдохнул, плохо сдерживая панику. — Джеймс, нам надо найти его, он уже больше суток один, нам надо найти его, нам… — Эй, эй, Бродяга! — Джеймс крепко ухватил его за плечи. — Мы найдём его. Но вместе. И не сейчас, когда на улице такая темень. Детям пора спать. — Спать? — Сириус задышал чаще. Он посмотрел на Гарри и Луну — те даже не думали клевать носом, о чём-то шушукаясь в коридоре. Их даже некуда было укладывать, вряд ли холёный Гарри захочет спать в спальном мешке, но по крайней мере они были в тепле и безопасности — а вот где этой ночью будет спать Ремус и сможет ли спать вообще, тот ещё вопрос. — Ты не понимаешь, Джеймс, — прерывисто заговорил Сириус. — Его забрали, и это случилось из-за меня. Если бы ты его там видел… — Я достаточно его видел, — Джеймс пожал плечами. — Часто был причиной того, каким он был. Ты тоже. — Да! — Сириус взорвался. — Да, и я до сих пор себя за это виню, а ты делаешь вид, что это ничего не значило! Всегда делал! — Серьёзно, Сириус?! — Лили расширила глаза. — Подожди, Лили, — Джеймс примирительно поднял ладони. — Сириус, это было дерьмово. Но я извинился, и он меня простил — а ты, кажется, себя простить не можешь до сих пор. — Потому что этого не может быть достаточно! — воскликнул Сириус. — Потому чего бы я не сделал, этого всё равно будет недостаточно, понимаешь?! Я ещё и… он даже не любит меня, Джеймс, понимаешь? Болезненные воспоминания снова впились под рёбра, сжимая сердце. Сириус мотнул головой: нет. Перед Джеймсом и Лили он рассыпаться не будет. — Он не любил меня — я его в этих чувствах убедил, — тихо сказал он. — Но его люблю я, поэтому я должен это исправить. Джеймс странно посмотрел на него, потом перевёл взгляд на молчаливого Рега. Снял очки, которые с годами просто уже не мог не носить, протёр маленькой тряпочкой. — Кажется, у вас это фамильная черта — винить себя даже в ситуациях, в которых вы жертвы, — негромко сказал он. И на кухне повисло молчание. Потом в дверной проём просунулись две лохматые головы. — А вы знаете что! — выкрикнул Гарри. — Её мама будет оболотнем! Они с Луной сдавленно захихикали, зажимая ладошками рты. Потом умчались обратно по своим делам — у детей их всегда намного больше, чем у взрослых. Те переглянулись. — Кстати, Джеймс, — Лили быстро посмотрела на мужа. — Оборотни. Они обменялись одним из тех взглядов, которые появляются после супружества — только долгая жизнь бок о бок может помочь так понимать друг друга без слов. — Оборотни, — согласился Джеймс. — Сириус, а где стая? — Стая? — растерянно переспросил тот. — Да, стая, — подхватила Лили. — Неужели ей так охота лежать под чужой властью? Ремус в одиночку нагрел Мальсибера. Хочешь сказать, они не смогут пришибить этого разнесчастного Фенрира? — Там они не смогли, — беспомощно возразил Сириус. — Кто бы сомневался? У них на глазах предводитель умер, это как если бы у наша королева Лиззи внезапно хлопнулась, ты представь! — Джеймс ударил ладонями друг о друга. — Ты знаешь, где они находятся? Глядя на него, Сириус не смог сдержать усмешки: годы сильно смягчили Джеймса — от прежнего школьного задиры остались только отголоски. Но даже под налётом отцовства он не прекращал быть собой — решительным, идейным и готовым лезть в самое пекло ради близких. Как же ему не хватало Джеймса. — Знаю, — вполголоса сказал он. — Но нас с тобой они точно растерзают, если мы сунемся. — Но не меня, — заметила Лили. — Далеко они? — В пределах двух часов. — Тогда надо выдвигаться, — решительно сказал Джеймс. — Рег, уложишь детей спать? — Да вы сговорились все! — Регулус возмущённо встал. — Почему опять я?! Сириус был почти готов вступиться — они могли что-то придумать, он мог бы остаться, может, Джеймс мог, а может, они послали бы всё к чертям и взяли собственных детей в звериное логово. Но Джеймс сделал то, что Сириус не решался сделать уже много лет: подошёл к Регулусу и похлопал его в беззастенчивой родственной манере. — Кто, если не ты? — ободряюще спросил он. — Надеюсь, у тебя всё хорошо, Реджи. Регулус молчал. — Всё хорошо, — наконец, тихо сказал он. И неожиданно посмотрел на Сириуса. — Сейчас всё хорошо.

***

Дверь в волчье логово оказалась открытой, но внутри почти никого не нашлось — только Ларри складировал стаканы и бокалы в большие коробки, насвистывая печальный мотив, а Гарет составлял стулья у стены друг на друга. Большой ирландский флаг, раньше висящий за баром, теперь был свёрнут в трубочку. Паб закрывался. Завидев Сириуса, Гарет улыбнулся и даже махнул рукой — поймав на себе суровый взгляд Ларри, сник. — Что вам здесь надо? — рявкнул Ларри. — Пришли поглумиться? — Хотим решить нашу общую проблему, связанную с одним поехавшим англичанином, — Джеймс широко улыбнулся и протянул ладонь для рукопожатия. Ларри смерил его тусклым взглядом. Затем скрестил руки на груди. — Интересно слышать такие речи от англичанина. — Этот англичанин мой муж, — Лили шагнула вперёд, и её голос зазвучал чистейшим шотландским акцентом. — Джеймс Поттер, — всё ещё не хочешь сменить фамилию на Эванс, родной? — главный школьный задира и красавец города всего каких-то десять лет назад. Сейчас он печёт панкейки по выходным для нашего сына и приносит мне кофе в постель. Знаете, что в нём самое английское? Он ест фруктовый пирог на Рождество. Фруктовый пирог. Я бы назвала это чудовищным преступлением, но потом, у вашей нации тоже есть вариация этого чудовищного блюда, поэтому вы не можете его ненавидеть даже за это. Ларри замешкался. Лицо Гарета напротив, посветлело. — Чёрт дери, а я люблю фруктовый пирог, — он простодушно сказал Ларри. Тот оставил это заявление без внимания, мрачно глядя на Лили. — Нам нужен Ремус, вам — независимость стаи, — та подвела итог. — Мы можем друг другу помочь. — После того, что он сделал? — хмыкнув, Ларри посмотрел на Сириуса. — Из-за тебя. — Вы врали ему… — Мы не врали ему, — Ларри перебил огрызнувшегося Сириуса. — Мы не рассказывали ему всего, это действительно так, но мы никогда не врали Ремусу Люпину. Мы полюбили его, и мы были готовы его принять. Мы следили за ним, да, но только потому, что хотели убедиться, точно ли он на нашей стороне… — Какая к чёрту разница, на чьей он стороне! — вспылила Лили. — Ваш поехавший оборотень держит нашего друга в плену, и мы специально пёрлись сюда на самолёте с ребёнком из другой страны — вы представляете, что такое ребёнок и самолёт одновременно?! Давайте сперва разберёмся с этим, а потом будем лепить друг на друга обвинения! — Мы всё равно не можем ничего сделать, — Ларри мрачно отвёл взгляд. — Не в волчьей природе нападать на вожака. — Идите против природы. — Это невозможно! — Ремус смог, — сказал Джеймс. Покосившись на Сириуса, добавил: — Насколько я понимаю, не только в этом вопросе. — А тебя мы вообще не спрашивали… — Ларри, прекрати, — вдруг послышался женский голос. Они увидели кудрявую девушку — было в ней что-то смутно похожее на Лили, и вовсе не из-за огненных волос. Может, дело в полыхающем внутреннем стержне, а может просто у всех шотландок была схожая присущая им смелость — и неважно, волк или человек. Она вышла с корзиной детских игрушек из малозаметной комнатушки и окинула взглядом чужаков. Глаза заострились на том, чьи длинные волосы были темнее новолунного неба. — Значит, ты тот мальчик, которого любит Ремус Люпин, — спокойно сказала ему Элис. — А ты та волчица, которая уводит моего парня, — согласился Сириус. Хотел сказать «девчонка», но поправился — сам того не заметив. Поддерживая корзину обеими руками, Элис приблизилась вплотную. — Я бы сказала, что его невозможно увести, но именно это с ним и сделали. — Из-за вас. — И тебя тоже, — заметила Элис, и в её голосе не было ни капли осуждения. — Потому что он любит тебя. Он настолько сильно любит тебя, что пожертвовал свободой тела и чистотой совести. Она опустила корзину. Лили и Джеймс молчали, а Ларри тактично отвернулся — Гарет продолжал смотреть с разинутым ртом. Сириус вздохнул. — Ты любишь его, — с горечью сказал он. — Да, — Элис легко согласилась. — И он любит меня. Но он никогда не выберет меня, и в этом разница между тобой и мной. Его любовь к тебе глубже чем всё, что вы, люди, можете себе представить. Больше, чем вы в состоянии понять. Она помолчала. Наклонив голову вбок, посмотрела на Сириуса с подозрительном прищуром. — Зверь выбирает своего человека лишь единожды. И если такой зверь, как Ремус Люпин, выбрал такого человека, как ты, возможно, ты не так плох, Сириус Блэк. Она замолчала. Потому обернулась к Гарету и Ларри. — Они правы. Надо сделать хоть что-то, чтобы наши дети росли на свободе. Гарет широко улыбнулся, а Ларри спорить не стал — только неразборчиво хмыкнул, разворачивая ирландский флаг. Сириус вдруг вспомнил, как ему раньше казалось, что он никогда не сможет с этой волчицей увидеться лицом к лицу — вспоминать те случайно замеченные в окне касания было невыносимо. Но вот они стояли вплотную, и не было ни ревности, ни злости. Желание спасти Ремуса Люпина затмевало всё.