Волк и его металлист

— И я говорю ему: эй, сохатый-младший, то, что у меня один ребёнок, а у тебя три, ещё не делает тебя авторитетнее! Мне уже шестидесятник стукнул, а ты ещё только-только влез в кризис среднего возраста… В местном маленьком пабе под Рождество было не протолкнуться: отцы забегали пропустить стаканчик перед закупкой подарков всем близким и неблизким, мамы отдыхали после бесконечного выпекания пряников и потрошения семейных рецептов в поисках того священного фруктового пирога, который всё равно никто не станет есть, а одинокие и независимые старательно делали вид, что им прекрасно живётся без семей. — И всё потому, что он сказал тебе, что корректнее желать «счастливых праздников» вместо «счастливого Рождества»? — мужчина за барной стойкой хмыкнул, окидывая взглядом своего слегка подвыпившего собеседника. Мужчину звали Энди, имя у собеседника он выпросить не успел, но тот ему приглянулся: несмотря на очевидно преклонный возраст и серебристые корни крашенных волос, он был вполне в состоянии дать фору многим молодым. К тому же держался особняком и в гордом одиночестве потягивал виски под рождественский джаз — это подогревало азарт. Можно было раскрутить его на секс, а может, чего поинтереснее. Энди вовсе не ожидал, что на него выльется горестный рассказ о многочисленных крёстных внуках и наглом поведении их отца. — Во времена моей молодости мы всех поздравляли с Рождеством, — жаловался его собеседник, стукнув бокалом по стойке. — А теперь они даже хотят убрать рождественский спектакль в школе! Они! Спектакль! За который мы боролись четырнадцать лет! — Боже, да тысячи школ по всей Англии из года в год делают один и тот же спектакль, — Энди засмеялся, и его взгляд пополз по закатанному рукаву незнакомца, за которым виднелась татуировка созвездия в форме волка. Интересный выбор. — На зубах уже завязла эта паршивая сказка о младенце в хлеву. — Да что ты понимаешь! — странноватый собеседник вспылил. — Ох, молодые… Мой муж, между прочим, приложил колоссальные усилия к созданию этого спектакля. Колоссальные! — Муж? — в голос Энди просочились нотки разочарования. Впрочем, не сильные: этого мужа здесь не было, а значит, ситуация могла быть всякой. — И где же он? — В полнолуние? — собеседник ухмыльнулся. — А чёрт его знает. Шляется по лесам, засранец. — Это у него такое хобби — шляться по лесам в полнолуние, пока его муж посещает бары? Собеседник ухмыльнулся шире. — Это не хобби. Это образ жизни. Он потянулся к Энди, надежды которого провести этот вечер в приятной компании таяли с каждой секундой, и дружелюбно похлопал его по плечу. — Видишь ли… как тебя зовут? — Энди. — Видишь ли, Энди — ты приходишь сюда, потому что одинок. Я прихожу сюда, потому что люблю пить. И если я буду пить дома, вокруг меня соберётся десяток сочувствующих друзей, детей и внуков, которые уверены, что мне нужно беречь печень. От их помощи нет отбоя! Поэтому я прихожу сюда пить, а не трахаться. Он залпом выпил остатки виски, встал и отправился на выход. Минуту-другую Энди размышлял о странности этого мужчины — потом переключился на новую жертву, с которой уж точно был намерен переспать. Его бывший собеседник, кутаясь в чёрную куртку и толстый шерстяной шарф, направился на автобусную остановку. Он доехал до конечной станции и вышел на большой пустырь — вдалеке виднелись острые шляпки елового леса, а с другой стороны раскинулось большое тёмное озеро. Мужчина сложил пальцы и свистнул — ночной рыбак раздражённо оглянулся на разрушителя спокойствия, однако увидев, как с незнакомцу со всех ног несётся крупное собакообразное создание, сменил гнев на милость. Животных любят все. — Какой у вас хороший мальчик, — увидев, как мужчина треплет пса (пёс? Это ведь был пёс?) за ушами, рыбак растрогался окончательно. Пёс обернулся. Согласно гавкнул. Мужчина выпрямился и приветливо махнул рукой. — Да, я у него хороший мальчик, — с улыбкой согласился он. Пока рыбак гадал, что бы это могло значить, они успели раствориться в темноте ночи.

***

She played the fiddle in an Irish band, But she fell in love with an English man. Kissed her on the neck and then I took her by the hand Said, «Baby, I just want to dance» Под картонной декорацией свалки сидел полуторагодовалый Тедди Люпин в больших наушниках и со смартфоном в крошечных пальчиках, которыми он постоянно тыкал на иконку одной и той же песни. Чуть поодаль творился хаос и паника в лице двух десятков детей, которым вот-вот надо было отправиться на сцену. — Мистер Люпин, у меня развязался шнурок! — Мистер Люпин, Дэрил прыгает на кроватке Иисуса! — Мистер Люпин… — Мистер Люпин… — По одному, прошу вас, — мистер Люпин, всё ещё дезориентированный после недавнего полнолуния, зашивал разорванный рукав на курточке панка. Конечно, культура панков не запрещала играть в разорванном рукаве, но разве в этом можно убедить паникующего ребёнка одиннадцати лет, который убеждён, что из-за него провалится весь спектакль? Искусство штопанья уже давно кануло в прошлое, большинство родителей предпочитали сразу выкидывать и покупать новое, но за десять минут до спектакля это вряд ли было вариантом. Хорошо, что старики ещё не вымерли. — Как это вообще произошло, Сэм? — Ремус спросил несчастного малыша, который не мог перестать хлюпать носом. — Кэрол сказала, что у меня на спине паук, и я побежа-ал, и зацепился за гво-оздь… — Боже, — обречённо вздохнув, Ремус завершил финальный стежок. — Держи, и больше не обтирайся о гвозди. Ещё пострадавшие имеются? Пострадавшие имелись всегда. Прямо сейчас это была Лиззи, потерявшая ободок — своей шепелявостью она отдалённо напоминала крошку Бетти, которая сейчас скромно жила в Лондоне со своей женой и двумя дочками — и Малькольм, спрятавшийся за декорациями пекарни и наотрез отказывающийся играть. Годы шли, но дети, что бы о них ни говорили, оставались прежними: капризными, пугливыми, раздражающими и так невероятно нуждающимися в поддержке взрослых. С девяносто третьего года этим занимался Ремус Люпин на должности учителя биологии в средней школе. В этом году ему выпала честь руководить спектаклем — возможно, последним в истории этой школы. Сказка, которая когда-то была слишком прогрессивной, стала слишком традиционной. — Не снимайте с него наушники, пока не покатите на сцену, а то он заорёт, — Рем напоследок предупредил детей, отбил уткнувшемуся в экран Тедди ладошку и пошёл в зал. — Как они? — шёпотом спросил Сириус, к которому Рем с трудом пробирался сквозь плотные ряды гомонящих пап и мам. — Волнуются. — А ты? Ремус улыбнулся краешком губ. Волновался ли он перед спектаклем, который поставили уже более двадцати раз? Каждый божий год. Заиграла музыка — на сцену, украшенную картонными макетами грязного пошарпанного городка, вышел мальчик в костюме Звезды. — Эта история случилась давным-давно, — важно сообщил он. — В одном провинциальном городе жил был рокер по имени Иосиф. В стране была беда с экономией, поэтому у него не было денег на дом, он ночевал на скамейке и зарабатывал починкой старых байков. А напротив его мастерской жила местная сумасшедшая — хиппи по имени Мария… Он кивнул направо, затем налево — у вывески «МАСТЕРСКАЯ» встала девочка в не по размеру огромной кожаной куртке, а у вывески «СВАЛКА» сел белёсый мальчик в цветастых обносках в позе лотоса. — Они выкинули всё про евреев, — бурчал Сириус, пока Звезда рассказывала о давней дружбе Марии и Иосифа и демонстрировала их злобных токсичных родителей, из-за которых они выросли с лёгкими ментальными особенностями. — Они выкинули про евреев ещё пятнадцать лет назад, родной, — Рем снисходительно улыбнулся. — Меня это возмущает до сих пор. Все мои потрясающие шутки убраны в угоду цензуре. Разве у нас в стране нет свободы слова?! В Америке такого бы не позволили… — Не мешай родителям смотреть, — Рем предупреждающе хлопнул его по колену, демонстрируя ту склочность, которая неизбежно появляется у супружеских пар за шестьдесят. — Это мы с тобой знаем весь спектакль наизусть, а для многих это первый опыт… Многие даже не догадывались, что авторами сценария были они. Возможно, к лучшему — с каждым годом диалоги казались всё хуже качеством, и Сириус не раз порывался забрать сценарий, ставший в рамках школы настоящей реликвией. Рем не позволял: зачем менять то, что было написано с душой? — Кто здесь, какого чёрта меня отвлекают во время медитации?! — воскликнула Мария на сцене: основной свет погас, прожектора замигали яркими вспышками, а из динамиков раздался гул ветра и гнетущая электронная музыка. Ремус хорошо помнил, как они возились с музыкой в семидесятых — чтобы она звучала, нужно было отыскать кассеты с подходящими песнями собственного сочинения, записывать вручную, а потом ещё и приволочь магнитофон и молиться, чтобы всё работало как надо. Или играть прямиком на сцене. Сейчас достаточно было собрать плейлист на Spotify. — Приём-приём, Мария! Я Габ-301, прилетевший с планеты Богемская рапсодия, это ты названиваешь нам каждые выходные? — О, простите, линия была не занята, поэтому я думала… — Всё круто, Мария, не парься! Ты клёвая девчонка, так что для тебя наша линия всегда свободна. Мы тут посовещались и хотели спросить, не хочешь ли ты нам помочь в эксперименте? — Эксперименте? Надеюсь, без тестирования на животных? На сцену плюхнулся разодетый в блестящую фольгу Габриэль. — Эксперименте скрещивания нашей расы с человеческой! — гордо провозгласил он. — Ты идеально подходишь. — Принять участие в сомнительном эксперименте, который может завершиться летальным исходом? — Мария смерила его скептическим взглядом. — Почему бы и нет. — У меня она соглашалась только при условии, что ей дадут пакетик марихуаны. Драматургия! — фыркнул Сириус, и чья-то мама обернулась на него с праведным возмущением в глазах. Мария и Габриэль уже вовсю распевали мешап из песен Дэвида Боуи — когда-то было совершенно логичным, что эта сцена обозначает метафоричное зачатие, ведь Иисус мог зародиться только под пьянящий космос Зигги Стардаста, но сейчас это стало одной из многочисленных загадок постановки. К моменту, когда Сириус прекратил бухтение, счастливая Мария уже оповещала Иосифа о хороших новостях. — Что ты опять приняла, Мария? — раздражённо восклицал тот, наматывая круги по сцене. — Какой эксперимент, какой инопланетный плод! И при чём здесь Вифлеем? У тебя даже денег на автобусный билет до Вифлеема не найдётся, очнись, ты бомжуешь на свалке! — Поэтому мне нужен ты и твой мотоцикл, — парировала Мария. — Неужели тебе так сложно мне помочь? Я думала, что нравлюсь тебе! Мы даже целовались на вечеринке у Маргарет. — Не напоминай. Я был пьян. — Разве я когда-нибудь тебе врала, Иосиф? Мы обещали всегда быть честными друг с другом! — Но инопланетяне! — В мире есть много всего удивительнее инопланетян. Мыльные оперы, например. Но если тебе нужно доказательство — вот оно! — Мария указала на повисшую на тросе Звезду. — Видишь? — Что это? — Иосиф сощурился. — Не видно, что ли? Навигатор самой последней марки, З-84. Для вас — Звезда. Маршрут до Вифлеема построен. — Чёрт дери, оно разговаривает! — О да, ещё и поёт! — энергично согласилась Звезда. — Они вырезали все ругательства! — охнул Сириус, пока Мария и Иосиф ссорились и мирилсь под пение Звезды, прежде чем отправилиться на пластмассовом байке в далёкий путь. Тогда Рем, крепко сжав его руку, мягко напомнил: — Этого спектакля вообще могло бы не быть. Это было сущей правдой. К тому же, самое главное они оставили. — Вы только посмотрите какие помоечные создания опять заявились на нашу территорию! — разодетые в подтяжки и клетчатые рубашки пастухи-скины издевательски наступали на поблёскивающих крашенными под металл пластиковыми украшениями волхвов-панков, и Сириус ностальгически улыбался. В этот спектакль, изначально созданный лишь чтобы утереть нос учителям, незаметно просочилось его детство, его взросление — та эпоха, которую уже было не вернуть. Возможно, к лучшему. — Чёрная дыра вас разорви, да разве не всё равно, кем вы являетесь — панком или скином? — восклицала Звезда. — Вот вы, скинхеды, какие ваши претензии к панкам? — Они уроды! — Красота субъективна! Отлично, с этим покончено… уважаемые панки, ваши претензии к скинам? — Они нацисты! — О, да? А я представитель иной расы. Что сделаете, превратите меня в звёздную пыль? Ха — я уже звёздная пыль! — Заметно, что у автора текста однозначная симпатия к панкам, — заметил Ремус. — О, ну да, ведь ты так любишь скинхедов, — Сириус усмехнулся. Вместе они проследили, как панки и скинхеды вынужденно мирятся и отправляются в Вифлеем, где разъярённый Иосиф ругался с владельцами гостиниц, отелей и даже пытался вломиться в чужой дом в попытке найти им ночлег. — У нас ничего не получится! — он сокрушённо качал головой и театрально размахивал руками. — Прости, Мария, я такой же неудачник, как мой отец. А ведь я так люблю тебя! — Ты любишь меня? — Мария картинно ужаснулась. — Ты не мог мне об этом сказать не когда я умираю от схваток?! — Знала бы ты, как сложно это сказать живущей на свалке хиппи! Я боялся, что надо мной все будут смеяться, что я полюбил такую, как ты — ты ведь некрасивая, ты воняешь, а ещё ты… ты… самый прекрасный человек в моей жизни, и я должен найти нам ночлег! — Даже не буду спрашивать в этот раз, о ком ты думал, когда писал этот диалог, — Ремус почесал щетину, глядя, как местный сумасшедший (в незаменимом оригинале имени Сириуса Блэка — старый приятель Марии по травке), впускает их к себе в гараж. Последовала ужасно травмирующая каждое поколение детей сцена родов, во время которой Звезда комментировала каждый шаг и раздавала советы по дыханию, понабежали панки и скинхеды, чтобы грохнуться в обморок от увиденной картины, а затем случилось нововведение, оказавшееся неожиданным даже для Сириуса. Казалось, спектакль уже ничем не мог его удивить. Ничем, совершенно ничем — за исключением того, что именно его полуторагодовалый сынишка с любопытством крутил головой в тележке, заменившей в этой постановке ясли. — Я не могу в это поверить… — Я тоже… — Матерь божья, — пробормотал Сириус, привставая — Ремус быстро ухватил его за рукав и усадил на место. — Ты же сказал, что его нянчит Рег! — Так и было, но утром выяснилось, что дети где-то потеряли куклу, — с хитрой ухмылкой отозвался Ремус. — К тому же, когда-то ты хотел отправить на эту роль свою племянницу, разве нет? — Да какого чёрта, мне было восемнадцать… — Сириус остолбенел и оборвался на полуслове, подмечая ещё одну странность. Голубой. Торчащий во все стороны пух на голове крошки Тедди был голубой как небо в Нью-Йорке. — Должен же он был выглядеть инопланетно. — Ремус рассмеялся, глядя на разъярённого Сириуса. — Это безвредная краска, её можно использовать даже на животных. — На животных, — скорбно вздохнул Сириус. — В следующее полнолуние я выкрашу в неё тебя. Звезда завершила речь — как и случалось каждый год, дети вышли под неизменную песню Битлз о любви на поклон. Как и случалось каждый год, они были встречены бурными овациями со стороны зрительского зала. Как и случалось каждый год, подняли над головами инопланетного малыша — только в этот раз он дрыгал ногами и пускал слюни на сцену. Может, зататуированный пожилой мужчина в четвёртом ряду и тряс крашенными волосами в недовольстве, но сидящий рядом с ним оборотень знал, что он был страшно горд за сына.

***

— Э-ге-гей, принимайте гостей! Стоило открыть запорошённую мокрым снегом дверь хорошо знакомого таунхауса, как в лицо пахнуло сочным ароматом запечённой утки, еловых веток и имбирного печенья. — Ну наконец-то! — воскликнула Лили, вышедшая их встречать. Сидящий у Сириуса на шее Тедди взбрыкнул запакованными в толстый комбинезон ножками и издал нетерпеливое «Дя». Сейчас у него был период обожания дяди Джеймса — типичная ситуация для большинства людей в жизни Сохатого. Они по-прежнему каждое Рождество собирались в доме Поттеров — традиция, угасшая после смерти Флимонта и Юфимии, возродилась в восемьдесят пятом году с новой силой. В тот год это показалось нужным как никогда — снова соединиться, почувствовать себя семьёй. Именно в то Рождество вежливый холод Ремуса по отношению к Джеймсу слегка подтаял: стоило принять, что некоторые мерзавцы перерастают из мерзкого возраста. Как ни странно, осознать это ему помог Регулус Блэк, который тоже приехал — в этом году он завершил свой финальный тур, намереваясь оставить карьеру исполнителя в прошлом. Ковидный год был его последним всплеском популярности, став самым прибыльным за последние десять лет — люди нуждались в отвлечении, и его виртуальные концерты пришлись как нельзя кстати. А теперь было пора на покой. — Как прошёл спектакль? — поинтересовался он, возникнув на пороге. — Как и каждый год, — Ремус невозмутимо пожал плечами. Сириус с деланной мрачностью снял Тедди с плеч: — Полюбуйся на волосы моего сына. Тедди был коллективно разут, выпотрошен из комбинезона — когда с него сдёрнули ушастую серую шапку, ахнули все. — Невероятно, — озадаченно хмыкнул Регулус. — Фантастично, — прошептала Лили. — Что там, что там? — Джеймс в перепачканном мукой фартуке уставился на Тедди сквозь свои толстенные линзы — сощурившись, расхохотался. — Ну вы даёте! А ему голубой к лицу. Гарри, ты только посмотри… Вместе с Гарри в прихожей появилась Луна и как горох высыпала троица детей — все, за исключением несчастной коротышки Лили Джуниор, уже успели догнать родителей по росту. Признав в их счастливых лицах своих мучителей, Тедди возмущённо затянул букву «а» — но тискающих объятий избежать ему не удалось. — Тедди, мы так по тебе соску-у-у-учились! — запищала Лили Джуниор, трепля его пухлые щёки. Тедди взвыл громче, и Джеймс хохотнул. — Ну и недотрога, весь в папашу! — Какого именно? — ревниво уточнил Сириус и крепко обнял Ремуса со спины — уличил удобный момент, когда тот вешал их куртки на крючок. — Обоих, дорогой, — сказал он, похлопывая мужа по запястью. — Не сдавливай мои рёбра, слёзно тебя прошу. Тедди действительно рос весь в своих отцов. Он урвал от Сириуса улыбку и любовь к гитаре, а от Ремуса мягкий, но решительный нрав. Этот кроха уже знал, как добиться желаемого — и никогда не делал того, что не хотел. Сейчас, например, он спешно утопывал в своём большущем красном свитере от настырных крёстных двоюродных племянников (или кем они ему приходились в этой налепленной как попало семье) и тянул ручки к Джеймсу. — Пришёл пожаловаться мне на день, бродяжка-младший? — тот охотно распахнул объятия, готовый слушать всё о сегодняшнем тяжёлом дне. — Ну-ка расскажи, понравилось ли тебе сегодня играть спасителя вселенной, или ты просто мужественно терпел издевательства во имя загибающегося искусства театра… Глядя как Джеймс воркует с Тедди, Сириус не удержал довольной ухмылки. Один-один, Сохатый — сперва твой лучший друг не мог оторваться от твоего сына, а теперь ты в том же положении. Бедные Рем и Лили — как они только выживали с ними двумя? Неплохо, на самом деле. — Надо с чем-нибудь помочь? — Ремус проник на кухню, где Лили заканчивала приготовления — в обычные дни в их паре готовил Джеймс, но в праздники его рук попросту не хватало. — С поеданием печенья, пока его дети не прикончили, — Лили кивнула на большую миску имбирных пряников. — А если серьёзно, то можешь помять картошку. Попытаться. Боже, терпеть не могу готовку! Ты, наверное, тоже. Дай угадаю, дома Сириус возится на кухне? Ремус улыбнулся. Потянувшись к Лили, хитро прошептал: — Ему очень идёт кружевной фартук. Сириус, кажется, взял на себя эти обязанности ещё в секунду, когда протянул ему самый первый сэндвич в замусоленном пакете. Кормить своего Лунатика — высшее проявление любви. Впрочем, было ли что-то, что Сириус делал не из любви? — Нет, Реджи, нет, отвечаю тебе, ты ни за что не угадаешь, что я подарил тебе на Рождество… Что? Откуда? Рем! — его возмущённая физиономия появилась в большой арке кухни. — Это ты рассказал Регулусу, что я дарю ему на Рождество полную коллекцию пластинок ABBA?! — Есть вероятность, что мы созванивались, — Ремус многозначительно усмехнулся. — Лучше спроси, что он дарит тебе. — Рег! — Сириус снова пропал из поля зрения. Ремус вернулся к процессу изготовления картошки-пюре. Регулус подарит серьги — Рем знал, потому что они выбирали вместе. Глядя на своего мужа, он не раз задумывался о том, как хорошо ему было бы родиться в двадцать первом веке. Сколько всего случилось бы раньше. Его первый прокол произошёл бы в шестнадцать, а не двадцать шесть, и вряд ли это была бы только скромная мочка уха. Его татуировки созвездия Большого Пса и звёздного волка появились бы уже к совершеннолетию, а ногти красились бы не под предлогом того, что он то ли панк, то ли рокер, то ли чёрт знает что — просто потому, что ему нравится. Он мог бы быть честнее в своих желаниях. Ремусу понадобилось восемь лет отношений, чтобы узнать, что его партнёру очень важно слышать похвалу, десять — чтобы догадаться называть родным. Как он расцвёл, когда услышал это в первый раз! Каким трепетом это откликнулось внутри самого Ремуса. Должно быть, что-то такое испытывала Хоуп, когда сошлась с его отцом — чем старше Ремус становился, тем больше чувствовал с ней сходств. — О чём задумался? — Лили насмешливо его поддела. Попробовав пальцем картофельную массу, одобрительно кивнула: — Неси на стол. За столом, как всегда, было шумно, весело и вкусно. Пока Тедди размазывал пудинг по старому детскому стульчику ещё времён маленького Гарри, Поттеры весело переговаривались, а Сириус и Регулус взрывали уже третью хлопушку подряд, Рем наворачивал одну порцию за другой. Потом Тедди захныкал, решив, что с него хватит издевательств, и Ремус подхватил его на руки. — А Альбус опять поссорился со своей девушкой, — Лили Джуниор хитро толкнула старшего брата локтем. Тот насупился. — Вообще-то, мы уже разошлись. — Почему? — изумился Сириус. — Я что, зря вас в кино возил?! Бензина на вас не напасёшься… — Ну, она такая себе, — Альбус пожал плечами. — Или я такой себе. В общем, мы всё время спорим, поэтому решили разойтись. — А ты думаешь, все люди рождаются идеально одинаковыми и во всём обязательно сходятся? — Сириус проворчал. — Над отношениями нужно работать, знаешь ли! Искать компромиссы… — Сириус, это я ему посоветовал, — Гарри дипломатично кашлянул. Сириус вытаращил глаза. — Ты посоветовал ему бросить свою девушку?! Ты хочешь, чтобы он состарился в одиночестве? — А что плохого в том, чтобы состариться в одиночестве? — оживился Альбус. — Класс, никто не мешает. — Поддерживаю, — неожиданно согласилась Луна. — Вот детки пошли — им проще остаться в одиночестве, чем искать между собой компромисс! — Сириус недовольно буркнул. — Да что вы все на меня так смотрите! — Отношения так сейчас работают, Сириус, — кашлянув, сказал Джеймс. — В первую очередь учатся жить с собой, а потом уже с другими. Уважаешь свои и чужие границы, работаешь над отношениями через терапию и расходишься, если дискомфортно. Здравая схема, если спросишь меня… — Джеймс, — Сириус неверяще уставился на друга. — Джеймс, твои отношения с Лили никогда не случились бы по здравым схемам, потому что тебя обозвали бы сталкером. — А мы бы даже не познакомились, — скромно сказал Ремус. — Вот! — Сириус воскликнул. — Тоже мне — здравые схемы… Он снова рассыпался в недовольные бурчания. Ремус с улыбкой погладил его по спине. — Боже, как я устал от всех этих праздников, — Сириус пожаловался ему позже, когда они разместились вместе с Тедди в гостевой спальне. — Когда их ещё и называют зимними праздниками, а не Рождеством, они ощущаются в несколько раз дольше! — Бедняга, вымотали тебе все старческие кости своей толерантностью, — Ремус сонно усмехнулся, придерживая свернувшегося на нём клубком Тедди. — Эй! — Старческие и очень сексуальные. — Вот так уже лучше, — Сириус всё ещё пытался поддерживать сварливый тон, но удавалось ему это с трудом. Когда Рем его мягко поцеловал, растаял окончательно. Они любили друг друга — Ремус думал об этом с той же гордостью, с которой Сириус раздавал молодому поколению чертовски вредные советы. Это была осторожная, боязливая гордость: странное осознание, что им удалось на ровном месте сотворить то, чего никогда не должно было произойти. Счастливая случайность, что в далёких семидесятых они не знали, что положено чувствовать в отношениях — приняли то, что получилось. И получилось ведь. Не с первой попытки. Даже не со второй. Было много споров, недопониманий, они словно шли по тернистому пути проб, ошибок и подводных камней — но шли. Рука об руку. Ни разу с восемьдесят пятого года не было ощущения, что эти отношения могут оборваться. Сейчас, спустя столько лет вместе, об этом думать было и вовсе невозможно. Что они могли быть не вдвоём, и что не было бы на свете Тедди. Что не случилось бы тысячей маленьких и больших радостей, для которых вовсе не надо было быть влюблёнными. Как бы много людей не твердило об обратном, Ремус Люпин не верил в идеальную прилизанную жизнь — только в то счастье, которое куётся своими руками. Достигается кровью, слезами. Он считал, ему простительно так просто мыслить — в конце концов, его юность пришлась на восьмидесятые. Он видел, как умерла мама Луны, когда той было всего девять лет. Видел смерти оборотней, видел постепенно падающих на дно общества одноклассников, жизни которых в большинстве своём были безрадостны и несчастны. Он видел единомышленников Сириуса, гаснувших от страшной болезни, видел беспорядки в Северной Ирландии в девяностых и взрыв башен-близнецов в двухтысячных. И он верил, чёрт дери — он верил, что когда-нибудь британское консульство в Нью-Йорке непременно взорвётся. Оборотни позаботятся об этом. Этот мир так сложен — спасает в нём только любовь. Любовь и честность. И сейчас, обнимая мужчину, которого он любил больше собственной жизни, и ребёнка, за которого отдал бы её не задумываясь, Ремус вдруг почувствовал нужду сказать то, что беспокоило его на протяжении многих лет. — Сириус, — шёпотом позвал он устроившегося у него на плече мужчину. Лёгонько потряс. — Сириус, любовь моя. Не спи. — Мгхм, — тот прокряхтел нечленораздельным звуком, клацнул челюстью и сказал чуть разборчивее: — Не сплю. — Сириус. Помнишь то лето в Нью-Йорке? Сириус приоткрыл один глаз и хрипло рассмеялся. — О нет, даже не напоминай… — Погоди, это важно. Ты же помнишь Элис? — Элис? — Сириус нахмурился, припоминая. — Допустим. А что с ней? — Есть что-то, что я должен был тебе рассказать, — прошептал Ремус, поглаживая волосёнки сопящего Тедди. — Что-то, что случилось в то полнолуние. Сириус поднял на него пытливый молчаливый взгляд. — Говори, — тихо сказал он. И Ремус рассказал всё. Совсем всё. Про ночь, после которой они проснулись в обнимку. Про поцелуй, случившийся в порыве отчаяния. Про то, как он не знал, что произошло под той луной, не знает до сих пор. Сириус слушал его молча. Потом вдруг улыбнулся. — Один-один, получается? Ремус растерянно мигнул. — Что?.. — Ну. Неплохая ответка за тот поцелуй с Джеймсом. Я даже впечатлён. — Ты сравниваешь глупый поцелуй в школе с этим? — Ремус выдохнул, привставая на локте и нервно улыбаясь. — Сириус, я же… мы с ней… Он затих, когда Сириус поймал эту улыбку поцелуем. Его губы стали тоньше и жёстче с годами — но оставались такими же приятными, как в мальчишеские годы. — Ты мучился от этого с восемьдесят пятого года? — ласково спросил он. Ремус отвёл взгляд. — Возможно. — Боже, Рем. Ты должен был рассказать мне сразу. — И ты бы подумал чёрт знает что. — Не подумал бы. — Ты себя тогда не помнишь. — Помню, — Сириус сказал так убеждённо, что Ремус не нашёлся, как это оспорить. — Дорогой, я правда помню. Себя в восемьдесят пятом я не забуду никогда. И я бы тебе тогда сказал то же, что скажу сейчас: надеюсь, ты не жалеешь о выборе провести свою жизнь со мной. — Не жалею, — прошептал Ремус, крепко сжав его ладонь. — Боже, Сириус. Я никогда не жалел. Он привалился к мужу, чувствуя, как не может удержать губы от расползания разные стороны. Завтрашний день обещал пройти замечательно: они откроют подарки, Тедди получит свой ворох гремелок и стучалок, которыми будет изводить их ближайшую неделю, а Сириус удивится тому, что не найдёт под ёлкой ничего от своего мужа. Потом они пойдут домой, напичканные сладостями и подарками, и тогда… А впрочем. Почему обязательно утром? Ремус влажно ткнулся Сириусу губами в ухо. — Пошли на улицу. Хочу тебе кое-что показать. Они спустились на первый этаж, где насмерть перепугали опускающего под ёлку целый склад подарков Джеймса, накинули верхнюю одежду и прошмыгнули во двор. Кутаясь в не застёгнутую куртку, Сириус нетерпеливо уставился на Ремуса: — Только не говори мне, что в тебе проснулся романтик и ты просто захотел полюбоваться на звёздное небо… — Погоди, — Рем перебил его, сонно щурясь на часы в смартфоне. Три секунды… две… Полночь. Он поднял глаза на продрогшего Сириуса и улыбнулся. — С Рождеством. Хочу вручить тебе твой подарок сейчас. — Подарок? — потерянно отозвался тот. И послушно, пусть и в лёгком недоумении, последовал за Ремусом к гаражу. О боже. Только бы это не оказался какой-нибудь изощрённый секс в гараже Джеймса, не то, чтобы он был против, но старина Сохатый этого им точно не простит… — Он не поместился под ёлку, поэтому я попросил Джеймса прикатить его сюда, — пояснил Ремус. — Сам я на это чудище сесть не решился… Он нажал на кнопку сбоку, и гаражная дверь со скрипом поднялась. Загорелся автоматический свет — и Сириус увидел его. — Это что, Рем? — прошептал он, затаив дыхание. Ремус пожал плечами: — Кажется, мотоцикл. Сириус долго молчал, глядя на чёрный блестящий байк, скромно притулившийся у фордика Джеймса. Потом сделал осторожный шаг. — Я просто подумал, — продолжил Ремус. — Ты ведь всегда так хотел мотоцикл, но постоянно откладывал на потом. То одно, то другое… Наследство, которое ты получил от дяди, ушло на детей. Весь твой заработок — на меня. На Тедди. На наш дом. Он помолчал, глядя, как Сириус ощупывает новую драгоценность, и с виноватой улыбкой развёл руками. — А ведь ты так хотел мотоцикл. — Ремус, — выдохнул Сириус. — Ремус Джон Люпин, ты… Он подбежал к нему, лихорадочно охватывая лицо ладонями. Дыхание согрело подмёрзшие ресницы. Было столько всего, что Сириус хотел сказать этому прекрасному, удивительному, потрясающему оборотню, но за шестьдесят лет он успел сказать столько красивых слов, что сейчас захотелось озвучить очевидное — ведь именно в ней, этой простенькой фразе, звучащей из уст миллионов людей по всей планете, крылась главная ценность вселенной. — Я люблю тебя, — прошептал он. И Ремус Люпин улыбнулся. — Это взаимная любовь.