Я видел сон.

       Ночь осыпала небо звёздами, уже как давно царство полночи вступило в силу и тень от ярко-синей луны пробивалось в тишину. И каждый раз, когда меня окутывало царство сна и молчания, каждую ночь я просыпался. Резко вскакивал с кровати, захлебывался в дыхание и пене, кричал, прорезая комнату болью, терзал свое горло. Мне не хватает терпения выразить всё что лежит на измученной душе, уже чуть ли не покрывшаяся плесенью и ржавчиной, отголоски сознания улетавшие вместе с каждым криком, как я также резко замолкал вместе с хриплым и тяжёлым дыханием на устах. Словом нельзя, каждый раз отдёргивал я себя. Нельзя, чтобы во мне разочаровались. Ни весь мир, ни моя группа тем более. Ничего не может быть хуже, когда самые близкие отрицают тебя и смотрят с высока, как на измученного голубя посреди дороги. Даже хуже, в таких глазах не будет и капли милосердия перед тобой, ведь тебе всего лишь скажут 'мусор'. Я через это прошёл и прекрасно знаю, я чувствовал всё на своей шкуре и больше никогда не хочу, чтобы пустота в груди вновь насытилась горечью, а лёгкие словно впитывали все мои слезы падающие с щёк.        Это неважно — успокаивался я, каждый раз. Я знаю — меня ценят. Меня любят. Меня не предадут. Никогда. Ни за что снова. Мне нельзя сомневаться, наконец успокоиться, возможно даже улыбнуться, когда мы поедем в новый тур. Я должен быть готов, на секунду другую задуматься и в коем то веке позаботиться о себе, как минимум о своем голосе. Я буду услышан и я имею на это право и шанс. Но вместе с этим, боль проходила со мной каждый день, что я помню себя. Каждое мгновение, что я закрывал глаза, в памяти стыл в ноздрях запах сырого подвала и наверное гнили мертвых крыс. Как бы я хотел вырезать это из своей памяти. Взять скальпель и постепенно резать свои извилины, только бы больше не вспоминать, не чувствовать свой страх и желание провалиться в бездну. Каждую ниточку, каждый сигнал, который мог меня вести к этому удару в спину, воспоминанию, что ощущалось словно все более реалистичным, я хочу убить собственными руками. Мое проклятие, не дающие забыть прошлое. Так будет в настоящем, и будущее я знаю наперёд. Ты виновата в этом, сука моего отца. Сдохни самой мучительной смертью.        Ладонями даже не до конца осознаю, что нахожусь на кровати, приподнимаюсь так медленно, словно только свежий зомби из могилы. На стороне окно, плотно закрытое жалюзями, не дающие пройти лунному свету. Моя жизнь сурка, этот день и эта ночь, проведённая в завязке; я так и не выбрался из одних и тех же вязанных петель, уже какой день вьющиеся вокруг моей шеи, словно змеи, голодные и вопиющие, чтобы каждый раз сжимать сильнее.        Колени дрожат, как только стопы чувствуют под собой холодный пол, еще немного и мозг думает, что сейчас я просто не почувствую под собой поверхность. Веки еле как двигаются, а глаза бегают из стороны в сторону, будто и не хотят фокусироваться на тьме перед собой. Даже так, я все прекрасно видел, полноту картины из серости не красок, а самого художника, казалось ли это из-за нехватки сна или все это происходит на самом деле, не ясно.        Сухость в горле отрезвила и я наконец нашел в себе силы подняться, не спешным шагом проходя на кухню, и не дай бог что нибудь уронить. Поднимать лишний шум, да и волнения по поводу бессонницы, кошмаров или любых других мыслей были нежелательны. Но стоило и признать, что такие слова должен был говорить я в первую очередь сам себе. Каково было мое удивление, когда на кухне я завидел силуэт в проблеске синих бликов. Растрёпанные волосы и такое же помятое лицо, которое я мог разглядеть только в меньшей половине. Потревожив Манка визитом, он сразу смерил меня взглядом, я мог видеть это по лёгкому покачиванию его головы.        Приветствие в столь поздний час не только вышло из моего рта формальным и натянутым плевком, но и было банально глупым, как спрашивать у ребенка что он хочет. "Сладкого"- пролетело у меня в голове. Жаль, но я пришёл только за водой. Взяв стакан в руку, я невольно, по привычке, присел рядом с Манком. Я чувствовал его улыбку, смешанное с искренним волнением. Но я его не слышал, как и голос был далёк мне, какофония белого шума, которую так и хотелось заткнуть. Я изо всех сил постарался вникнуть в суть диалога, но кроме банального мычания в соглашение и кивков, я больше ничего не смог выдавить. Постепенно ледяная вода придавливала ранние чувства и возвращала меня в мир. Я всё ещё существую.        Всё же, скорее всего Манк заметил мое общее состояние и я ему предельно благодарен, что он не заставит меня чувствовать себя неловко только потому что последний раз я спал нормально около месяца назад. Одурманенного сном и голодом по морфею гитарист повёл меня в комнату, крепко, но со своим проблеском теплой нежности за руку. Я сжимал её как мог, моя хватка не была слабой, но и показывала насколько сильно я хотел держаться за его присутствие рядом с собой. Я знаю что могу довериться ему. В любые мгновения слабости, когда я хочу почувствовать себя действительно нужным. Первым человеком, которого я вспомню, будет Джеймс. Мне нравятся все, но я не могу избавиться от чувства того, насколько конкретно он важен и дорог мне. Я могу быть счастлив только в окружении его тёплых рук, когда он аккуратно кладёт меня на кровать и ложится рядом, обнимая со всеми чувствами, что не хватает мне большинство времени. Мои губы сами расплываются в пьяной улыбке, когда я вглядываюсь в его черты лица, словно в первый раз, меня окутывает его мягкая улыбка, еле видная, но такая красивая. Постепенно глаза закрываются сами и, как бы мне не хотелось продержаться еще немного в этом моменте, организм дает установку спать, столь глубоко, что я даже не понял заснул ли я наконец или так и продолжаю улыбаться Шафферу.        Я настолько сильно мечтал о сне, что проблески солнца ровно в мои глаза не помешали бы мне снова взять и уснуть. Но далеко не в ярких желтых лучах было дело. На моей вытянутой руке, я более не ощущал человеческого тепла, длинных волос, что раскинулись во все стороны на меня и на подушку. Сжимая руку, чувствую словно комок тряпья, удобно лежащий в ладони, все еще мягкий, но не достаточно большой, чтобы принести комфорта. Я тут же отдаю себе отклик, подскакиваю и мои глаза широко распахиваются, когда я вскоре понял, что и Джеймса больше со мной нет. Только тряпичная кукла, все еще сделанная с любовью, потрепанная на вид, встречала вместе со мной утро. Все чувства притупились, осталось лишь одно, медленным комком поднимающееся от живота к груди, пока не застряло в горле. Было бы славно, будь это обычные слёзы, очередная истерика, я просто бы снова задыхался, кричал и ревел из последних сил, как самая последняя жалкая сука, но мне пришлось подорваться с места и побежать в ванную. Лишь желчь и кровь дали понять мне, что пора бы наладить свой желудок. Хотя бы чуть чуть и не жить на одной воде и наркотиках. Я не хочу есть, но и от голода умирать буду быстро. С губ капает излишние комки красных густых масс и скатываются на грудь и ободок, даже не с первого плевка я не смог никуда деть это мессиво и пришлось проглотить. Звук смыва избыточной деятельности организма завис в ушах когда я умывался, смотрел на себя абсолютно никакими глазами. Не был я мёртв, и жив я не был тоже, пока видел отражение пустой оболочки существа, что еще могло только по чертам назвать себя человеком, а не бледной и страшной нежитью воплоти. 'Это я' в голове носилось эхом, стоило признать. С каждым взглядом в отражение все больше хотелось сожалеть о своем появлении на свет. Но было то, что могло, и что я хотел, чтобы наконец почувствовать, на мгновение вспомнить, каково быть человеком. Вернувшись семимильными шагами в комнату, я встал на колени и под кроватью щупал дрожащими руками. Заветная коробочка, шприцы, даже некоторые уже использованные и мешок белого порошка. Я снова буду живым. Всё что заставит меня чувствовать сегодня, начиная с иглы вонзившаяся в вену.