Песни Великой пустыни

— Собирайтесь. Очень быстро. Вы должны уехать. Прямо сейчас! С трудом открыв глаза, Хавито недоумённо взглянул на вошедшего в их с Лэло шатёр Ризава. Праздник закончился глубоко за полночь. А сейчас, судя по теням, было ещё совсем раннее утро. — Почему? Что случилось? — Хавито вскочил и подошёл к отцу народа вплотную. Ризав посмотрел на то, как Лэло безмолвно кинулся быстро собирать вещи для перехода через пустыню, видимо решил, что у него есть время объяснить происходящее, и быстро сказал: — Хорошо. Ты должен знать. Помнишь, я говорил, что кири никогда не охраняют караваны работорговцев? А знаешь, почему? Потому что разбойникам рабы не нужны. Они их чаще всего просто бросают в пустыне. Чтобы довести пленных до рынков, нужно время и деньги. Налетчики не любят тратить ни то, ни другое. Они хватают только то, что можно увезти в седельных сумках. А пока человека не продали или не подарили определённому хозяину, он считается свободным. И может пытаться бежать. Духи всегда будут на его стороне и помогут. А вот если довезли до места и передали хозяину, тогда человек становится рабом по закону. Против закона идти никому нельзя. И духи посмотрят на судьбу ставшего рабом не раньше, чем через год. Так вот, мы такие караваны никогда не охраняли. И никогда не будем этого делать. У людей, попавших к работорговцам должна быть возможность обрести свободу. Хотя бы так… Ночью прибыл гонец от семей севера. Ты знаешь, что я — отец народа кири. Ко мне на совет приходят главы более чем тридцати семей со всей пустыни. Вести такие. Один работорговец из Данзеи, потерявший не так давно в пустыне несколько караванов, нанял большое войско головорезов и обманом захватил два приграничных городка. Наши отряды не успели их остановить. Сейчас данзейцы держат население в заложниках. — И чего они хотят? — Чтобы мы обязались охранять его караваны с рабами в будущем. Дали слово духам пустыни. Или убьют всех в городах. Или… — Или?.. — У Хавито все похолодело внутри от плохих предчувствий. — Или отдать вместо потерянных им рабов сто человек кири. Он думает, у нас нет выхода. И мы дадим слово его охранять. Ведь мы ни в коем случае не можем нарушить данную предками духам клятву и обречь людей на смерть. Мы — хранители мира в пустыне. Ночь должна быть спокойной. — И что ты решил? Это ведь ты должен решить, правда? Ризав кивнул. — Правда. Я решил. В моей семье сто четыре взрослых человека. — Ты отдашь свою семью в рабство?! Отец народа очень спокойно и серьёзно посмотрел в распахнувшиеся от ужаса глаза Хавито и сказал: — А чью семью я должен был отдать? Народ возглавит мой брат. Детей заберут другие семьи. А сейчас отсюда уедут Сепфора с Перелом — они сироты, принятые нами под кров. И вы. Хавьер сжал кулаки. — Я не… — Шерик! — второй раз за всё время их знакомства повысил голос Ризав. — Ещё одно детское слово, и Орем тебя в ковёр закатает! А я, клянусь духами, помогу ему в этом! — Мы готовы ехать. — Лэло с полными седельными сумками, переброшенными через плечо, встал за спиной Хавито. Ризав, не отрывая горящего взгляда от своего Шерика, отозвался коротко: — Хорошо, Орем. Седлай коней. Когда Лэло вышел, и они остались вдвоём, Ризав сел и указал Хавито место напротив. Тот молча опустился на ковёр. Отец народа взял Хавьера за руки. — Слушай меня. Наша судьба — это наша судьба. Воин не может предать того, кого обязался защищать. Он должен отдать всё: жизнь, свободу… Всё, что есть, чтобы спасти того, кого может спасти. Не раздумывая. Может быть, тебе тоже когда-нибудь придётся так сделать. Но не сейчас. Сейчас твоя судьба — вернуться домой. Это твой долг. Ньетто — твоя земля. Хавито вскинул голову. — А как же бабушка?! Ризав омыл лицо руками и тихо произнёс: — Ойлун ушла к духам сегодня ночью. Хавито замер, потрясенный этой новостью и дошедшим до него пониманием того, что произошло. — Она же всё знала… Знала, что так будет! И сказала нести на пир всё, что есть, не оставляя запасов! Почему она не предупредила тебя?! — Мать говорила только о том, что можно было изменить. А так, вместо ночи страха и ожидания беды, у нас была ночь единения и радости. В шатёр заглянул Лэло, сообщив: — Всё готово. Можем ехать. — Хорошо. Пойдём, Шерик. — Ризав поднялся и вышел наружу. Возле шатра их уже ждали замерший на коне Перел и тревожно оглядывающаяся по сторонам Сепфора-Птичка. — Садитесь верхом и езжайте отсюда быстрее. Скоро здесь будут данзейцы. Перел доведёт вас до ближайшей заставы султаната. Сказав это, Ризав обернулся к Лэло и положил ему руку на плечо. — Помни только то, кем ты стал. Прошлого нет. Ты — хранитель. Это самое главное. Важнее всего. Важнее тебя. Важнее меня. Важнее нас всех. Это твоя судьба. Храни его, Орем. Стань его тенью. Не оставляй, что бы ни случилось. Всё. Езжайте без остановок. — Шерик! — Ризав строго посмотрел на уже севшего верхом Хавито. — Ты меня понял? Без остановок. До самой заставы. Обещай мне. Норрьего молча кивнул. Спасительный лисам помог ему скрыть чувства, написанные на лице. Но голос мог подвести. — Хорошо. В путь. И вот ещё что. Шерик. Ты не спросил меня, какое имя получил здесь твой отец. Его зовут Дорш — Удерживающий. Как центральный столб в шатре. Всё. Езжайте. — Ризав хлопнул Гэда по крупу. Четыре всадника спешно покинули оазис. Когда они поднялись на первый бархан, Хавито быстро оглянулся назад и увидел то, что запомнил на всю жизнь. Длинный караван и люди в центре посёлка. Все жившие здесь чёрные лошади, ведомые воинами из других семей, готовы унести прочь больших и маленьких детей, крепко прижимающих к себе самое дорогое: реликвии клана, украшения матерей, оружие и лисамы отцов… В центре, возле ещё теплого пепелища, собрались и молча сидели, обняв друг друга, женщины посёлка. Вокруг стояли их мужья, братья и старшие сыновья, подставляя под лучи встающего солнца непривычно открытые всем ветрам лица. Кто-то из воинов начал петь. Ризав был уже возле каравана. Он тоже снял лисам и передал его Карошу вместе со своим поясом, саблей и кинжалами. Дальше Хавито смотреть не стал. Он махнул рукой по зачем-то намокшим глазам и больше не оборачивался. Вскоре оазис и все его звуки остались далеко позади. Хавьер, погоняя и так быстро скакавшего Гэда, глотал злые слёзы. Больше всего на свете он сейчас хотел броситься обратно и разделить судьбу с людьми, ставшими его семьёй. Или остаться там вместо Ризава. Или напасть на данзейцев. Их — с Оремом и Перелом — трое! Или… Или, если уж всё это невозможно, хотя бы задержаться, чтобы узнать, что стало с его родными. Но он обещал скакать без остановок. И потому гнал Гэда вслед за показывающим дорогу братом. Сепфора ехала рядом, а Лэло сзади. Хавито чувствовал себя птицей в клетке. Как будто это его, а не Ризава и братьев сейчас везли в рабство. «Хоть бы увидеть… Хоть бы узнать, что с ними случилось… Хоть бы помочь… Хоть чем-то помочь…» Он ощутил, что опять теряет связь с окружающим миром и крепко обхватил Гэда за шею. — Ш-ш-шерик… Ш-ш-шерик… Мы покаж-ж-жем… Ты всё увидиш-ш-шь. Всё увидиш-ш-шь… Помочь нельз-з-зя… Никто не помож-ж-жет… — Хавьер! Что с тобой! — В момент оказавшийся рядом Лэло прервал наваждение. — Посмотри на меня! Можешь ехать дальше? Уже пришедший в себя Хавито только кивнул. Говорить сил не было. Он выпрямился в седле и дальше ехал уже ровно. Лэло на всякий случай пристроился рядом. Показалась застава султаната. Перел подождал, пока Шерик поравняется с ним, и сказал, протянув руку: — Прощай, брат. У кири есть такой обычай… Когда братья расстаются надолго, они обмениваются лисамами… Если ты хочешь… Он ещё не успел договорить, как Хавито правой рукой крепко ухватил протянутую ему ладонь, а левой — стащил с бритой налысо головы уже ставший для него таким необходимым синий лисам и с жаром произнёс: — Прощай. Прощай, брат. Вот. Возьми. Только он… Мокрый…

***

Ночевали Хавито и Лэло уже во дворце. Султан принял их как дорогих гостей, пригласил отдохнуть с дороги и разделить с ним ужин. Но юный Норрьего, высказав и выслушав все положенные официальные приветствия, наотрез отказался куда бы то ни было идти и попросил владыку Нузара уделить ему время. А потом подробно, но быстро изложил суть произошедшего. Султан долго молчал. — Ты хочешь, чтобы я послал вдогонку стражу и освободил кири? — начал он, глядя на Хавито с явным сочувствием. — Это наверняка уже поздно делать. Шакалы, что забрали их, доберутся до побережья раньше, чем мои воины. И куда отвезут пленников дальше — неизвестно. Вряд ли данзейцы поведут их на продажу сюда. Если бы Ризав сразу прислал ко мне гонца… Можно было бы что-то придумать. Но он всегда всё решает сам. Сейчас уже поздно. Их не догнать. Посылать войска, чтобы освободить заложников, я тоже не буду. Если начать штурм, можно потерять всё население, тогда жертва Ризава станет напрасной. Всё, что я могу сделать: усилить охрану других пограничных городов, чтобы такого впредь не случилось. Мне жаль, Хавьер. Тот молча поклонился султану и вышел. Для проживания гостям из Ньетто выделили роскошные покои. Однако Хавито не только наотрез отказался снимать синий лисам, но и спать лёг прямо на устилавшем пол ковре так, как делал это каждый день последние несколько месяцев. Уснул он как только закрыл глаза.

***

По склонам северных барханов спустилась туча пёстро одетых всадников и по-хозяйски вошла в оазис. Один из них, тучный, в ярко крикливой одежде, выехал вперёд. Увидев это, Ризав встал на ноги и пошёл навстречу. Всадники окружили сидящих на земле кири. Кочевники не двигались и, казалось, совсем не обращали внимания на происходящее. Данзеец объехал Ризава по кругу и остановил коня прямо перед ним. — А ты подготовился. Что ж, раз ты лишил меня удовольствия самому содрать с тебя эту вашу линялую синюю тряпку, то… Ты ведь — Ризав, так? — Да, — отозвался отец народа кири. Быстрый удар плети ожёг кочевника. Данзеец ухмыльнулся. — Неверный ответ, раб. У рабов нет имени. И нет права говорить без дозволения хозяина. — Я ещё не раб. И ты мне не хозяин. Ризава ожёг ещё один удар. — Да, да. Знаю я эти ваши сказки. Но ты не сомневайся. Я обязательно довезу тебя до настоящего хозяина и передам с рук на руки. Всё будет по закону! — Ты получил, что хотел. — Отец народа показал рукой на свою семью. — Здесь сто человек. Отправь гонца и освободи города. Ночь должна пройти спокойно. Плеть данзейца ещё несколько раз прошлась по плечам неподвижного Ризава. Всадник перестал ухмыляться и перешёл на визгливый крик: — Не говори мне, что мне делать, раб! Думаешь, ты здесь самый умный? Да? Думаешь, обвёл меня вокруг пальца? Думаешь, я не знаю, что ты задумал? Знаю! Только я освобожу города, как на нас тут же со свистом полетят твои родичи и в миг закопают в эти проклятые пески! Нет. Этого не будет! И я не поведу вас на продажу в Нузар. Не надейся отслужить где-нибудь в страже один год, а потом вернуться в эти убогие палатки. Этого тоже не будет. Я повезу вас в Кре-Зиар! Лично! И лично продам за звонкую монету. Там скоро начнутся бои, и такие как вы, умеющие красиво умирать на арене бойцы — пойдут на вес золота. Только когда я получу деньги за последнего из вас и поднимусь на свой корабль, только тогда я освобожу города. Понял? А сейчас, раб, — командуй своей банде. Пусть каждый подойдёт ко всаднику и сядет к нему в седло. И никаких дёрганий! Я требую полного послушания с этого момента и до торгов на главной площади столицы Кре-Зиара! Понял меня? Если хоть в чём-то ослушаетесь, или со мной что-то случится, от ваших городов останется только пепел. Пошёл! К вечеру мы уже должны быть на борту. Данзейский работорговец проводил взглядом направившегося к своей семье Ризава, привстал на стременах и внимательно осмотрел окрестные барханы. Затем приложил руки ко рту и закричал изо всех сил: — Вы всё слышали? Так своим и передайте! Если вы нападёте, или они попытаются бежать — города сожгут! Мы уйдём только, когда я продам последнего из своих рабов и сяду на корабль! Ясно?!

***

Хавито проснулся, рывком сел и вытер холодный пот со лба. — Вот же гад! Нирош!