Песни Великой пустыни

Хавьер вопросительно взглянул на Шафара. Тот слегка качнул головой и приказал: — Отруби ему голову, Шерик. — Да будет так, владыка! Предатель недостоин ходить по земле! Кивнувший в ответ Хавьер высоко занёс саблю и со свистом резко опустил. Но кровь в этот раз не пролилась. Его оружие остановилось буквально в двух волосках от шеи уже, наверняка, попрощавшегося со своей жизнью Тамала. Шерик легко коснулся лезвием кожи данзейца и замер так на миг, потом снова прошипел что-то, как змея, презрительно сплюнул и убрал саблю в ножны, оставив на память о себе лежащему на полу предателю длинную глубокую царапину пониже затылка. В застывшей тишине резко прозвучал властный голос: — Я — великий султан Нузара, Шафар Делали, дарю тебе жизнь. Но только в том случае, если ты будешь мне полезен. Иначе произнесённый сегодня приговор будет приведён в исполнение. Стража! В темницу предателя. Пока на неделю. Там посмотрим. Увести! После того, как за утащившими практически бесчувственного Тамала воинами закрылись двери, султан пересел с трона на диван и опять спросил у Хавьера: — А что сейчас ты об этом скажешь, брат? — Что мерзавцу повезло, — ответил тот, проверив, что их никто не подслушивает и сев на ковёр напротив султана. — Визирь не успел отправить его на тот свет, а тебе он ещё может пригодиться. Так что пока поживёт. Но все его слова нужно делить на десять. В них очень много лжи. Пусть пишет Мадино и дальше. Иначе тот может забеспокоиться и сорваться с крючка. Или заслать к тебе новых шпионов. А нам это вовсе не нужно. Султан кивнул. — Ты совершенно прав, Шерик. Тамал нам ещё пригодится. Пусть эта птичка поёт из клетки под нашу диктовку. Как ты планируешь забрать власть у Мадино? — Тут нужно действовать тонко. Шарль очень осторожен. Сейчас, после вестей о нашей с Рэнсором смерти, конечно, будет посмелее, но всё равно. И я не хочу, чтобы пролилась чья-то кровь. Предлагаю завести Мадино в ловушку и там арестовать. Уверен, что лишившись короля, придворные и дворцовый гарнизон не станут сопротивляться. А вот, чтобы наверняка выманить этого осторожного лиса из норы, нам и понадобится Тамал. Когда поедем в Кордию, возьмём написанное им тайное послание. Пусть позовёт Мадино на личную встречу, чтобы передать какое-нибудь очень важное сообщение. Что-то про тебя или про Гюзель. А ещё лучше — про то, как вытрясти из тебя побольше приданого. И назначить встречу в уединённом месте на той половине дворца, которую ты потребуешь себе для проживания. Так Мадино полностью окажется в нашей власти и никто ничего не заподозрит. По условиям встречи он придёт один, без сопровождения и стражи. Он сам не захочет тащить за собой лишние глаза и уши, если речь пойдёт о какой-то важной тайне. Вот, что я предлагаю сделать. Одобряешь? — Одобряю, брат. Это очень хороший план. Я обязательно потребую себе половину дворца и поставлю там стражу на каждом углу. Это будет полностью наша земля. А предлогом прийти ко мне, можно сделать ответную шахматную партию. Ты ведь знаешь, я люблю эту игру. Пусть Тамал посоветует Мадино предложить мне сыграть. Я приду к нему и поддамся. А потом предложу ответную игру, уже на своей половине дворца и по нашим обычаям. Ты уже знаешь, что перед тем, как сесть за стол, у нас положено очистить разум тишиной и молчанием в специальной уединённой комнате. — Да. Прекрасный обычай. — Хавьер улыбнулся под лисамом. — И Тамал, конечно, может об этом знать. Вот пусть так и напишет, что это будет самое лучшее и безопасное место для их тайной встречи. А когда Мадино в эту комнату придёт, там мы его с Рэнсором и встретим. — Замечательно. Так и сделаем. А теперь, прошу тебя, брат мой, давай обсудим ещё кое-что…

***

Рэй сидел в кресле и с тоской смотрел в окно одной из отведённых им на втором этаже дворца комнат. Вошёл патрон и начал прямо с порога: — Тир! Вот ты где! Ты что, весь день просидел здесь? Я думал встретить тебя во дворце. Почему ты не выходишь наружу? — Я боюсь… — тяжело вздохнул Рэй в ответ и опять замолчал. Норрьего тут же оказался рядом с ним, сел напротив и обеспокоенно спросил: — Боишься? И чего же? В ответ прозвучал ещё один тяжёлый вздох. — Мальчишек… Боюсь, что они меня узнают. Я не смогу так, как это сделал ты, отогнать их палкой! Придется сидеть тут до самого нашего с тобой отъезда в пустыню. Стоило мне только показаться во дворе, как они слетелись ко мне, как дикие пчёлы на цветущий вереск… Еле успел сбежать. Рэй снова тяжело вздохнул и уставился в окно рассеянным взглядом. Помолчал немного, затем продолжил: — Вереск… Его на севере Тарда — целые поля. И цветёт он маленькими колокольчиками ярко красного цвета. Из них раньше варили вкуснейший эль. Есть даже такая песня. Ты, Шерик, должен обязательно её знать, так как ты долго жил в наших горах. Она, конечно, поётся на тарди, но есть и кордийский перевод. Слушай. Рэй опять ненадолго замолчал, а затем, всё также глядя в окно, негромко протяжно запел: — Из вереска напиток Забыт давным-давно. А был он слаще меда, Пьянее, чем вино. В котлах его варили И пили всей семьей Малютки-медовары В пещерах под землей… — Очень красивая песня, Тир. Я обязательно её выучу на обоих языках и подберу на гитаре. Почему ты захотел спеть её именно сейчас? Хочешь поднять себе настроение? Но, как мне показалось, у неё достаточно грустный мотив… Рэй оторвал взгляд от окна и посмотрел на своего названного отца каким-то новым, непонятным взглядом. — Да, Шерик. Всё верно. Весёлой эту песню точно не назовёшь. Он взял стоящую рядом с креслом лютню, бережно тронул её серебряные струны и снова запел: — Пришел король кордийский, Безжалостный к врагам, Погнал он бедных пиктов К скалистым берегам. На вересковом поле, На поле боевом Лежал живой на мертвом И мертвый — на живом. Лето в стране настало, Вереск опять цветет, Но некому готовить Вересковый мед. В своих могилках тесных, В горах родной земли Малютки-медовары Приют себе нашли… Это тоже история, Шерик. Легенда гласит, что у пиктов были вот такие широкие ладони и волосы цвета бронзы. Положив лютню на колени, Рэй провёл крепкими руками по своей голове, покрытой сложным узором из тёмных мелко заплетенных многопрядных косичек. — Вот как… — негромко и задумчиво отозвался патрон. — И что же было дальше? Рэй снова тронул струны и под пронзительную, щемящую душу мелодию продолжил петь: — Король по склону едет Над морем на коне, А рядом реют чайки С дорогой наравне. Король глядит угрюмо: «Опять в краю моем Цветет медвяный вереск, А меда мы не пьем!» Но вот его вассалы Приметили двоих Последних медоваров, Оставшихся в живых. Вышли они из-под камня, Щурясь на белый свет, — Старый горбатый карлик И мальчик пятнадцати лет… — У моря? — Норрьего изумлённо поднял брови. — Разве Крайние горы у Голодного моря принадлежат не Рантуе? Рэй печально улыбнулся. — Только последние три с половиной века… Что подобная мелочь значит для памяти народа и мерок истории? Для горцев Тарда — Крайние горы до самого побережья — это Тард. Да, Шерик. У нас тоже есть море. Хоть и злое. Хоть и только в сердце. Немного помолчав, Рэй снова запел. В этот раз он не стал трогать струны, а начал выбивать пальцами по корпусу лютни негромкий четкий ритм. — К берегу моря крутому Их привели на допрос, Но ни один из пленных Слова не произнес. Сидел король кордийский, Не шевелясь, в седле. А маленькие люди Стояли на земле. Гневно король промолвил: «Пытка обоих ждет, Если не скажете, черти, Как вы готовили мед!» Сын и отец молчали, Стоя у края скалы. Вереск звенел над ними, В море катились валы… Рэй замолчал, прижал пальцами чуть слышно звеневшие от его ударов струны лютни и в полной тишине поднял взгляд на своего слушателя. Тот сидел напротив в напряжённой позе, как будто готовый в любой момент сорваться и куда-то стремительно улететь. Какое-то время они молча смотрели друг другу в глаза, но так и не сказали ни слова. Затем Рэй, не отрывая взгляда от своего названного отца, снова начал бить пальцами по корпусу лютни. На этот раз — медленно, громко и чётко. Через десяток ударов он запел: — И вдруг голосок раздался: «Слушай, кордийский король, Поговорить с тобою С глазу на глаз позволь! Старость боится смерти. Жизнь я изменой куплю, Выдам заветную тайну!» — Карлик сказал королю. Голос его воробьиный Резко и четко звучал: «Тайну давно бы я выдал, Если бы сын не мешал! Мальчику жизни не жалко, Гибель ему нипочем… Мне продавать свою совесть Совестно будет при нем. Пускай его крепко свяжут И бросят в пучину вод — А я научу кордийцев Готовить старинный мед!..»… — Послушай, Тир… — Нет! Это ты — послушай! Слушай до самого конца! Крикнув это, Рэй запел громко, жёстко и почти яростно. Удары по лютне стали сильнее и чётче. –…Мощный кордийский воин Мальчика крепко связал И бросил в открытое море С прибрежных отвесных скал. Волны над ним сомкнулись. Замер последний крик… И эхом ему ответил С обрыва отец-старик: «Я правду сказал, кордийцы, От сына я ждал беды. Не верил я в стойкость юных, Не бреющих бороды. А мне костер не страшен. Пускай со мной умрет Моя святая тайна — Мой вересковый мед!» (*) Рэй со слезами на глазах выкрикнул последние слова, ударив при этом по лютне так, что порвалось несколько струн. Когда эхо прощального яростного звона затихло, комната надолго погрузилась во всепонимающую тишину. Через какое-то время Норрьего рывком встал, приблизился к Рэю и крепко прижал его к себе. Тот не стал вырываться. Их слёз никто не увидел и не услышал.