Allegretto

- Спасибо, - слова слетели с губ шепотом, будто Лиза страшилась любого проявления искренности. Будто поддайся своей же игре - и она схватит тебя за волосы и окунет в воду, пока воздух не вырвется из легких в беззвучном крике. Нельзя вести себя, как Лизавета Терехова - рядовая, агент Тайной Канцелярии Второй равкианской армии. Она должна быть другой. Портная сшила себе новую кефту, обрамила ее блестящей тканью и жемчугами, которые бы никогда не позволили использовать на службе. «Твое первое задание, Терехова». Ее первый опыт перевоплощения. И совершенно неудачный. Она не смогла затянуть швы на своем образе, но догадалась приучить к новому имени в Кеттердаме. Элиза Ивернева мало чем отличалась от самой Лизы, которая при желании и упорстве могла обвести вокруг пальца даже старших по званию (хотя бы упорно в это верила). Но неосознанно показывая кусочки своей мозаики, своих эмоций и мыслей, было страшно продолжать игру в разведку. Перед своим объектом - Горияном Чертановым, торговцем оружием - она представала самой собой, добавляя лишь лишнюю букву к имени и пару сказок к истории. Самая отвратительная актёрская игра на свете. Гориян убрал руки от клавиш. Показалось, будто он делает это нарочито медленно - как пианисты на концертах, насыщаясь в это время оглушительным звуком аплодисментов. Но сейчас в комнате находилась только Лиза, робко сидящая в кресле по другую сторону гостиной и рассекающая воздух лишь шепотом. Пальцы сплелись и покоились на коленях, создавая на подоле платья грубую складку. Элизе бы понравилась мелодия, ноты который до сих пор таяли в тишине. Горько признавать, но Лизе бы - тоже. Тщеславие стреляло в нее из револьвера, но пока не ранило; пули свистели над ухом, в жуткой близости от нее. - Всего лишь? - Гориян не обернулся, но его теневой профиль на стене словно смотрел в душу. Он ждёт иной реакции, и его слова помогают понять настроение, продираться в нужном направлении. И, кажется, все достаточно легко - стоит только говорить искренне. Лиза прикусила нижнюю губу, будто это могло помочь собраться. «Не бойся, дурочка». - Мне первый раз посвящают произведение. Не совсем правда, но видно, как расслабляется Чертанов. Вздернул подбородок, расправил плечи. Но он ждёт. Лиза не знала, упоминал ли ее в какой-нибудь - хотя бы одной! - балладе Милославский. В лирических строчках каждая девушка видит свое отражение - это довольно естественно, даже если ты носишь гордое звание «подруги по нытью и квасу». Он был талантлив, но даже если и вписывал Лизу чернилами в междустрочье - она об этом не знала; легко аплодировать чужому творчеству и иметь возможность загородиться иными образами дев. Сейчас же она не слышала текст. Мелодия без слов наполняла целиком, топила в себе, все еще удерживая за волосы. И это было страшно. Ноты разрывали грудную клетку и становились на свои места, на каждое ребро в нотном стане. - Вы прекрасно читаете других людей. Его раздражала дистанция. Он делал шаг, перешел на «ты» с первого разговора в трактире, когда Лиза озвучила, что безуспешно разыскивает Чертанова. Он давал ей забавные, милые прозвища, каждый раз называя своей маленькой портной, когда кисти с красками и ее пальцы в кремах касались его лица. Пришивала лишний блеск, который ценился в высшем обществе Кеттердама. Лиза же, смеясь, отбегала дальше и дразнилась. «Вы меня не поймаете». Но эта мелодия откликалась внутри, заставляла мгновение медлить. Эхо темной фортепианной пьесы было завораживающим, манящим, словно Лизавету звали в коридоре, полном мрака и почти догоревших свечей. Нет, не Лизавету. Элиза. Элиза. Элиза… - Читать - довольно скучное занятие, - голос Горияна отобразил всю тяготу этих слов, - познавать куда приятнее. Лиза замолчала и опустила взгляд. Ее сухая улыбка вот-вот падет осколками. Кружево на одном рукаве загнулось, показывая лиловый край синяка - награда за то, что Гориян взял ее на встречу с партнерами. Слишком жестко показал место, где следует оставаться, а не разговаривать с гостями. Лиза не боялась этих встречных, только старалась придумывать ассоциации к именам, чтобы запоминать их для отчета Тайной Канцелярии. Считал ли Гориян, что с ними маленькая портная не чертит грань, как делала это с ним? Когда он поднялся из-за инструмента, Лиза вытянулась, словно струна, и приготовилась царапать мелом линии, за которые нельзя переступать - иначе сорвешься с обрыва, надеясь, что научишься летать. «Это все неправда. И ты - неправда». Напоминание об этом слишком важно, но произносится в голове со скрипом: Кеттердам увлекает своей свободой, здесь нет войны, нет званий и ее привлекают к ордену корпориалов лишь дурацким прозвищем. Но здесь нет самого важного, что принесла ей метель и засохший яблоневый сад. И когда Чертанов подходит ближе, опирается на подлокотники кресла и нависает коршуном, Лиза не дернулась. Она смелая, только что напомнила об этом самым сокровенным воспоминанием, которое может случиться холодной, безжалостной зимой. Девушка встретила его взгляд и легко одернула кружево, заставляя нити стекать ручейками воска по кистям. Нужно играть дальше, притворяться - быть собой. От Горияна пахло розовой водой и цедрой лимона, хотелось неосознанно вдыхать эти ароматы. Что бы она сделала? Вынырнула из-под его плеча, отбежала и рассмеялась, чтобы скрыть неловкость от хищного напора. Если бы музыка не всколыхнула в Лизе нечто, от чего сердце билось чаще. Часть ее была очарована подобными моментами, когда Гориян вступал в игру по правилам, придуманным Лизой, и в некоторые мгновения она искренне была готова откликнуться на свое новое имя. Пока очередной порыв не показывал всю жестокость и капризность Чертанова, заставляя опомниться. Гориян давил и своей паузой вынуждал поднять подбородок, смотреть в его лицо. - Я хочу, чтобы ты сыграла ее. Мне любопытно, как ты будешь смотреться за инструментом. - Я не смогу, - хотелось рассмеяться, будто это поможет размотать тугой клубок нервов. Уголки губ дернулись. Она сможет сыграть по нотам. А вот Элиза никогда не обучалась музицированию. Но ее не спрашивали. И даже не просили. Чертанов мгновение помедлил и перевёл руку на запястье девушки, словно данный жест уже стал привычным. Мужчина никогда не брал ее за руку, только сковывал пальцами и оставлял браслеты из синяков. Когда Лизу заставили встать с кресла и пересечь комнату, она с застывшим в сознании страхом остановилась перед музыкальным инструментом. Она всю жизнь любила отбивать пальчиками мелодии и разговаривать нотами со зрителями, сейчас ей вдруг захотелось молчать и сжаться в комок, лишь бы ее выпустили из гостиной. Порыв смелости пронесся сквозняками и выпорхнул в дверные щели, оставив наедине с той, кем нужно быть. Элиза. Девушка едва держала светлую улыбку на лице. Это Чертанов окликнул ее или она себя? - Ты справишься, - Гориян говорил вкрадчиво, будто действительно верил в ее способности. Или понимал, что она врет, закрываясь выдуманной личностью. Лизе хотелось потрясти головой, чтобы отогнать ужасные мысли, которые нашептывала неуверенность. Еще два шага - и ладони Горияна надавили на плечи, заставляя сесть за пианино. Лизавета растерянно осмотрела клавиши, черное с белым зарябило перед глазами. На подставке находились небрежно написанные ноты: видимо, составлял их в порыве вдохновения и не следил за красотой изображения; когда в голове звучит мелодия - сложно поспевать за ней, четко вырисовывая все значения. Ладони Горияна скользнули с плеч чуть ниже, и он едва заметно провёл большими пальцами по ключицам девушки. Холод его рук ощущался даже через ткань платья, а паника награждала мурашками. Лизавета ударила по двум клавишам, друг за другом выливая неправильные ноты. «Я не должна уметь. Элиза не умеет». Девушка замерла, почувствовав теплое дыхание у своего виска. Запах лимонной цедры снова наполнил все вокруг, но нужно продолжать - еще одна клавиша, снова мимо. Но громче, раздражительнее. Эта комната не погрузится в ее самые мрачные сны. Прежде чем Лиза продолжила, Гориян внезапно накрыл ее ладони своими. Впервые он не держал за запястья, не заламывал руки, а направлял нежными прикосновениями, отзываясь тягучей мелодией, напоминающей карамель. Когда он представлял Лизе свой подарок, играл совершенно иначе, более легко и быстро. Сейчас Гориян растягивал исполнение и шумно вдыхал сладкий аромат ирисок, который затерялся в распущенных волосах Лизы. Музыка гипнотизировала, умоляла поддаться ей… Темная поэзия, льющаяся в гостиной багровых тонов. …Когда лист закончился, мужчина продолжил нажимать по клавишам вместе с Элизой, следуя мелодии в своей голове. Не читая - познавая с каждой нотой, что откликалась внутри молоточком, с каждым вдохом и выдохом. Девушка с горечью заметила, что скучала по исполнению пьес и этюдов, которые могла позволить себе на праздничных торжествах в Малом дворце и особняке своего благодетеля - князя. Ее пальцы подчинялись движениям и скользили по гладкой поверхности, утопая в музыке. И Лиза тайно радовалась этому моменту. Она едва повернула голову и увидела, как блестят глаза Горияна - он тоже отдавался дуэту, с наслаждением упивался эмоциями на лице портной. Под тяжестью его пальцев представился вальс, в котором руки смыкают ее бессильные запястья и кружат в повторяющемся танце до тех пор, пока все вокруг не превращается в сны, приходящие глубокой ночью, когда тени дрожат догорающими свечами. Лизавета опомнилась и поняла, что комната уже не полнится от звуков, лишь глаза мужчины в опасной близости изучают ее реакцию. Осторожно высвободившись, девушка сложила руки на коленях. Она должна испытывать благодарность, поверить этой благодарности - Элизе подарили прекрасное искусство и помогли сотворить его вновь. - Тебе подходит эта музыка, - в голосе собеседника слышалось удовлетворение, будто он убедился в том, что правильно ее понимает. Только он ни черта не знает… Или, напротив, понимает слишком много того, что раньше не видела в себе Лиза. - Осталось заставить тебя в это поверить. Лизавета звонко рассмеялась, но скорее от напряжения их игры в поддавки. Эта томность и дикость не для нее, нужно только… убедить себя в том, что под сочиненную музыку ничего внутри не откликнулось тлеющими углями желания. Ничего.