(Не)норма

Коля очень многое знал для своих лет. Не каждый может в юные семнадцать пересказать учебник химии, как детский стишок из четырёх строчек, или с ходов рассчитать заумной формулой уравнение, в котором ни единой цифры даже не имеется, или из каких-то двух порошочков по закрытым баночкам набадяжить небольшой лабораторный взрыв. Коля действительно многое знал для своих лет. Вот только он точно не знал, что чужое тело может быть настолько великолепно приятным на ощупь. Он узнаёт это сейчас, когда с любопытством, но сдержанной аккуратностью ведёт по Вовиным рёбрам. Вова щуплый, у него практически такое же тело, как и у Новосибирска, но отчего-то смотреть на него интереснее. Смотреть и сглатывать вязкую слюну, как от голода. Владивосток словно красуется перед ним: сбрасывает с себя футболку, ведёт, манит плечами — и всё ухмыляется, ждёт, когда Коля наберётся сил и коснётся его. Коля накрывает плоский живот ладонью, и Вова тихонько посмеивается от щекотки. Его смех тоже какой-то интересный, необычный, мурашками у Коли по спине проходится. Новосибирск поднимает глаза на Вову и считывает какое-то новое для него выражение лица: обкусанную, поплывшую улыбку, залитые розовым щёки и блестящий, точно пьяный взгляд. Такой чарующий, манящий, даже слегка хитроватый. Вова игриво обнимает его за шею, притягивая к себе. Новосибирск немного тормозит, но это только от неизвестности, от неопытности. Он чувствует чужой жар. Это приятно, и так заводит. Владивосток зарывается в его волосы, слегка тянет прядки у корней, заставляет жмуриться от удовольствия, а сам радуется от того, как Коля подставляется под заурядную ласку. Новосибирск притирается ближе, ближе, и не до конца понимает, почему его тело отзывается этим странным мандражом на, казалось бы, простые движения, но растекающееся по низу живота напряжение ему очень нравится. Вову хочется трогать ещё больше, хочется заставить его глаза блестеть ещё ярче. Коля изучает его спину: сначала кончиками пальцев ведёт по позвоночнику, затем — по выпирающим острым лопаткам. Когда Владивосток хихикает ещё раз, Коля уже в стеснении убирает руки — не понимает, почему над ним смеются, что такого глупого он сделал. Но Вова перехватывает его запястье, оставляет на синих ярких венах поцелуй в извинение и, падая назад, утягивает Колю с собой, предлагая зайти немного дальше. Коля нависает над ним, опираясь на локти. Смотреть на Владивосток сверху вниз — это будто смотреть на красивую картину. Тоже хочется зацепиться сразу за все детали, изучить все линии и пятна. Колю будоражат и заставляют дышать хрипше прилипшие ко лбу чёрные кудри, длинные пушистые ресницы и это ярко-красное ушко... Не отдавая себе рационального отчёта, он опускает голову и прихватывает губами алый кончик. Слышит смущённый Вовин вздох и сам будто вспыхивает, когда уже смелее ведёт губами ниже и прикусывает мочку. Но хочется большего. Хочется по-настоящему целоваться, так, как это делали актёры в бесцензурных фильмах, что Коля видел только вскользь, так, как это делали модели на фотографиях из журналов с пометкой восемнадцать плюс, попадавших случайно в руки. Только Коля без понятия был, как это делается правильно. В теории, вроде бы, было всё примерно понятно, а на практике — чёрт его знает. А узнавать надо было срочно. Новосибирск слегка неуверенно смотрит на припухшие Вовины губы, зажмуривается, как перед прыжком в воду, и порывисто подаётся вперёд, неловко касаясь своими. Мягко. Это очень мягко и даже не волнительно больше — Владивосток встречает поцелуй без единой насмешки, напротив, ладонью успокаивающе накрывает затылок, не давая Коле сделать шаг назад, и перехватывает инициативу. Показывает сам, как надо — сминает, покусывает, шепчет что-то неразборивое, но приятное. Коля поспевает за ним, всё куда-то торопится: ему надо опробовать всё и сразу, пока можно, надо насытиться этими крышесносными новыми ощущениями, утолить прорвавшийся тактильный голод. Он пускает Вовин язык дальше кромки зубов и словно проваливается, когда его рот заполняется горячей упругостью. Но интерес вызывают не только Вовины губы, а всё его тело. На нём ещё столько мест, которые хочется попробовать на вкус, и у Коли голова идёт кругом от возможности дотянуться до них всех. Он отрывается со стоном и со стоном же припадает к шее, такой одуряюще нежной и помещающейся почти полностью в обхват Колиных пальцев. Он смелеет, наглеет и сразу же длинно проходится язком от надплечий и до уголка челюсти, вызывая в задохнувшемся Вове крупную дрожь. Сам немного сходит с ума от того, какой же вкусной оказывается кожа, что остаётся на языке неуловимой сладостью. Новосибирск выцеловывает линию подбородка, прикусывает место схода шеи и плеча, вылизывает ключицы и ямочку между ними. И понимает, как же это, блять, хорошо. Он сбивчиво поскуливает смесь из ругательств и хвалы между короткими перерывами своей жадной трапезы, но даже не думает бросить податливое — и по всем параметрам идеальное — тело. Нет, он наестся им сполна, забьёт на все правила этикета, повинуясь не уму, а чистым эмоциям. Что-то на подкорке подсказывает Коле действовать сверху вниз: он перетекает с шеи на грудь, где в приливе острой нежности замирает, прислушиваясь к тяжёлому, несущемуся сердцебиению Вовы. На пробу сдавливает ему под коленками — и склабится довольно, когда Вова выгибается под ним с кое-как заглушенным полувскриком. Новосибирск вылюбливает его живот, от каждого прикосновения к которому Владивосток закатывает совсем осоловелые глаза и против воли дёргается навстречу такому напору. Колю откровенно распирает изнутри от мощнейших, не поддающихся контролю волн возбуждения. Он неряшливо старается собрать свои взмокшие волосы, сдёргивает с Вовы лёгкие светлые джинсы и, остро зыркнув на него, опускает голову, желая вобрать в себя налившийся кровью член, блестящий от растёкшейся по нему смазки и пульсирующий раскатами желания по венам. Коля только-только мокро обхватывает губами набухшую, нежно-розовую головку... ... как подскакивает на кровати, до конца не придя в себя, и пытается отдышаться. Он трёт горящее лицо непослушными пальцами, откашливается, потому что пересохшее горло изнутри дерёт, и вспоминает этот блядски красивый, но тревожащий сейчас сон. Или не сон?.. Коля откидывает скомканное между ног одеяло и находит своё бельё влажным, а себя — сильно возбуждённым. Туго моргает, всё ещё надеясь, что ему просто кажется, но когда понимает, что нет, нихуя не кажется — спрыгивает с кровати и несётся к холодному душу, желая вычистить резко переставшее подчиняться здравому смыслу тело, а из головы вымыть стыдливые мысли. Да ещё и о ком мысли-то! По пути в ванную Коля думает, что такому непонятному явлению нужно поискать объяснение где-то в нужных статьях, и надеется, что это всё-таки явление, а не какое-нибудь отклонение в развитии. Коля очень многое знал для своих лет, правда. Только вот отчего-то информацию о "мокрых снах" вложить в его светлую и доселе непорочную голову было, всё-таки, некому.