Мы никогда не говорили друг с другом

— Вы не разговариваете друг с другом. — Мы говорим и уже тысячи лет! Кроули был в этом уверен. Он был уверен, что знает Азирафаэля как облупленного, но к сожалению Мегги и Нина были правы. Они никогда не говорили друг с другом. Каждый из них был уверен, что понимает друг друга с полуслова, что каждый из них именно то воплощение «их», что каждый из них давно уже нарисовал у себя в голове, и они вроде как соответствовали этим образам. До одного момента… До момента пока между ними не встала стена в виде недопонимания, разбившихся об камни ожиданий и чужих образов. Образы того «их» серого резко стали черным и белым, как в начале сотворения… Только вот они уже запутались кто из них какой оттенок принял. Им всегда казалось, что они знают друг о друге достаточно. Азирафаэль знал о том что Кроули в душе добр, что он искренне печется о человечестве, особенно о детях. Что он всегда носит черное, какая бы ни была погода и день, и темные очки, чтобы спрятать то, что считает уродством. А еще у него есть цветы, самые красивые во всем Лондоне, если не в мире, и он держит их в страхе. Кроули любит красное сухое вино, пьет по шесть чашек эспрессо за раз, и обожает свою машину. Кроули знал о том что Азирафаэль еще та сволочь, где-то в глубине души. Что он любит человечество, и все что они создавали. Он всегда этим восхищался, но будучи в 21ом веке застрял в веке так 19ом. Он всегда носит светлые одежды, и о чудо, никогда не был замечен даже с маленьким пятном на идеально выглаженном пиджаке или брюках. А еще у него есть свой книжный, с тысячами книг, свитков, да и разных древних талмудов, над которыми он так и порхает от восхищения. Азирафаэль любит сладкие вина, без разницы белое, красное или розовое, обожает сладости и предан своему книжному. А когда стена стремительно вырастает между ними, все это рушится. Азирафаэль больше не так привязан к своему книжному, человечеству и прочему. Для него важен пост и собственный долг, как члена небесной канцелярии. Азирафаэль больше не носит бежевые и кремовые одежды и этот дурацкий галстук бабочку в клетку. А еще он больше не пьет вино и не любит сладкое. Кроули прячет свою доброту где-то глубоко внутри. Теперь он смотрит с презрением на все. Особенно на счастливые влюбленные парочки в парках и улицах Лондона. Через пару дней по велению демона, они ссорятся и расходятся. И он носит очки, чтобы спрятать свои красные от слез глаза. Его цветы стараются быть все такими же красивыми во всем Лондоне, чтобы хоть немного подбодрить хозяина, но демону до них нет и дела. А еще Кроули пьет. И пьет много. И среди сотни пустых бутылок в его пустой квартире стоят вина, что так любил ангел. А еще он все чаще и чаще приходит к дверям книжного. Временами просто стоя там несколько минут, иногда сидя под дверьми как провинившийся пес. И совсем редко заходит туда. Его встречает всегда такая солнечная Мюриэль, и внутри Кроули лишь на мгновение расцветает что-то теплое, нечто, что служит напоминаем, что так же улыбался Азирафаэль. А еще Кроули размяк. Он с пустым безразличием ходит среди полок с книгами, и находит там свои портреты, что сложенные вдвое лежат между страниц разных книг. Он узнает почерк Азирафаэля в этом всем, и что-то внутри ломается еще больше. Они никогда не разговаривали, и потому Кроули не понять, что все эти рисунки лежат в любимых романах его ангела, на тех страницах где написано о нем, о них. «Великий Гэтсби»: Каждый человек склонен подозревать за собой хотя бы одну фундаментальную добродетель: я, например, считаю себя одним из немногих честных людей, которые мне известны. «Франкенштейн или Современный Прометей»: Я повсюду вижу счастье, и только мне оно не досталось. Я был кроток и добр: несчастья превратили меня в злобного демона. Сделай меня счастливым и я снова буду добродетелен. «Джейн Эйр»: Смотреть на него доставляло мне глубокую радость — волнующую и вместе с тем мучительную, драгоценную, как золото без примеси, но таящую в себе острую боль. Удовольствие, подобное тому, какое должен испытывать погибающий от жажды человек, который знает, что колодец, к которому он подполз, отравлен, но все же пьет божественную влагу жадными глотками.

      ***

      За окном брезжит рассвет. Такой желанный и ожидаемый когда на дворе промозглый и холодный октябрь. В холодной квартире с центре Лондона спит одинокий демон, с разбитым сердцем. Пожалуй тут разбито не только сердце, но с десяток бутылок, чьи осколки усыпаны по полу и кровати. Кроули знает, что местами они уже давно вскрыли тонкую кожу на руках, ногах и лице, но ему будто бы все равно. Он предпочтет физическую боль, а не душевную. А еще он в очередной раз проклинает создательницу за то что создала его таким. Лучше бы он ничего не чувствовал и не умел любить. Но вот он тут. Лежит среди пустых и разбитых бутылок из-под вина, плачет пару раз на дню, почти не выходит на улицу и большую часть времени предпочитает спать. Он каждый день закрывает глаза в надежде, что когда-нибудь увидит Азирафаэля подле себя, все такого же улыбающегося и говорящего слова любви. Как же это сентиментально. Но все что он получает это сны. Сны о нем, о них. О коттедже на окраине Лондона. О садике, что они вместе посадят и вырастят. О ленивом еще сонным утре, когда первое что они увидят открыв глаза это друг друга. И теплые вечера, даже пусть и посреди зимы, но там они будут вместе, в их доме. Он спит и не думает, что хоть что-то нарушит его сон в ближайшую вечность. О да, он все чаще начал задумываться просто уснуть, как в 19 веке. Просто проспать весь этот чертов 21ый век, и может спустя сотню лет, он пробудиться ото сна и перед ним будет он. Демон лениво прикрывает глаза, в которых отражаются первые лучи восходящего солнца. Но его мысли и дрему прерывает настойчивый звонок в дверь. Он бы так и продолжил лежать, просто игнорируя, но звон не прекращался, а голова раскалывалась на двое от выпитого и слез. Он не зол, он просто устал. Безумно устал от всего. А особенно от одиночества. Помнится когда-то он сказал, что на его «серой стороне» очень одиноко, но ему нормально. Он лгал. Он же демон. Ему положено. С этими мыслями он плетется к двери, и открывает её. Он ждал что на пороге будет стоять Шакс или еще кто-то из уже её прихвостней, и о да, он бы сказал спасибо за то, что они пришли, и может даже попросил их лично отвести к чану со святой водой. Но на пороге никого из членов Ада. На пороге стоит Азирафаэль. И он выглядит ужасно. Кроули сразу подчеркивает для себя, что этот серый костюмчик совсем не идет ангелу. А еще ему стоит почаще выходить на улицу, ведь этот румянец на лице пропал, и его заменила бледность и серость. А глаза…они не блестят от счастья, не от переполненной жизни, а от слез, что скатываются по лицу и разбиваются об пол. В его голове столько мыслей, все они смешиваются в одну, в одно предложение: «Я скучал». — Кроули… — Ангел… Пустое, но такое родное обозначение друг друга. Они говорят это все с тем же трепетом, с той же нежностью, что и всегда, будто бы ничего и не было. Азирафаэль больше ничего не говорит, он первый делает шаг и прижимается к демону, зарываясь заплаканным лицом в сгиб между шей и плечом. Он ничего не говорит, лишь тихо плачет. Кроули нужна всего секунда, чтобы понять, что произошло. Его разум кричит, что-то твердит, но он будто бы не слышит и кладет руки на лопатки ангела и прижимает к себе. — Прости. — Я всегда прощаю тебя, ангел. Ты знаешь это. Азирафаэль сбежал. Сбежал от этих белоснежных коридоров, холодности и отчужденности, музыки сфер. А еще от великого плана и одиночества. Ему казалось, что одиночество это быть на серой стороне, но оказалось то за что он так хватался и было истинным одиночеством. Может за ним придут, может его уничтожат, или он будет низвержен с небес. Но сейчас вся его долгая-долгая жизнь и все эмоции сведены к одной единственной точке, и одному единственному демону, что так бережно держит его в своих руках. И он знает, что должен так много сказать, а еще станцевать этот глупый танец «Я был не прав». Кто из них двоих это придумал вообще? На дворе холодная осень. Дождливая и промозглая. А между ними постепенно тает лед и становиться теплее. Оба понимаю, что им стоит поговорить. Стоит задать друг другу столько глупых и не очень вопросов. И может только тогда они смогут быть «ими», так как хотел Кроули в тот день. Однажды на немой вопрос, Азирафаэль отвечает: — Милый, не подумай что я не хочу этого. Твои чувства взаимны, но…ты слишком быстр для меня. Я говорил тебе об этом когда-то, и казалось ты меня понял. Но нам правда стоит подождать, дай больше времени мне, нежели себе. А еще нам стоит узнать друг друга получше. Кроули изгибает бровь, он не понимает чего еще им стоит обсуждать такого, казалось бы столько веков для этого хватило. Ангел перед ним вздыхает, садится в излюбленное кресло. Пожалуй, эту пантомиму демона он научился угадывать за шесть тысяч лет. — Ну знаешь, как это бывает у смертных, узнать какой любимый цвет, погода, еда, музыка. Может, как относится к философии Среднего века…- Азирафаэль вздыхает и складывает руки в замок на ногах — Вот эти все вещи. Кроули улыбается. Впервые за долгое время с момента их разрыва, и в душе становится как-то тепло, а в голове снова всплывают слова «люблю». А еще он первый, кто начинает задавать эти глупые вопросы. Так невзначай. Немного резко и неожиданно. Цвет.       — Почему желтый? — Азирафаэль не отвлекается от своего очередного чтива, даже не поднимает глаза хоть на секунду. А Кроули ждет, смиренно ждет, качая в руках чашку с чаем, что ангел так настойчиво вручил ему в руки, со словами, что демон уже выпил вина на век вперед. — Я люблю этот цвет, потому что такой цвет твоих глаз. — ангел это говорит, кончики его ушей предательски горят, а сердце исходит в кульбитах от такого признания. Он всегда любил глаза Кроули, их цвет в особенности. Он ему напоминал о том, что он так любил, кроме Кроули. С того дня Кроули старается чаще ходить без очков. Будь его воля, он бы ходил без них и на улице, но все же он хотел избежать лишних вопросов и сохранить душевное равновесие людей. Музыка.       — Знаешь, сегодня мы можем послушать все что ты хочешь. Точнее, я знаю, что тебе нравится «Queen» и если ты не против вечером мы можем открыть бутылочку вина, и послушать их. Я даже раздобыл в магазине Мегги одну из их пластинок. Она мне помогла с выбором и надеюсь что тебе тоже это понравится. Тем вечером они почти не разговаривали. Вино быстро закончилось, а ясность ума не хотелось терять до беспамятства. А еще Кроули хотел танцев. Точнее он вспомнил тот прием Азирафаэля, как они танцевали и как у ангела горели глаза от восхищения, это ведь балл в стиле Джейн Остин! Они ходили в медленном танце почти до самого утра. Прижимаясь друг к другу и нежно касаясь. За окном барабанил дождь, а фонари с улицы били в окна, освещая то, что происходило в книжном, на котором раньше положенного висело «закрыто». Они оба любят тот вечер, потому что даже иней с них прежних начал сходить, они поняли, что значит счастье. С первыми лучами Азирафаэль уснул. Ведь это нравилось Кроули, и почему бы не понять что же такого в этом сне нашел демон? Азирафаэль проспал добрые сутки. Книги.       — Ангел, знаешь…- эти слова давались Кроули с трудом, возможно даже признаваться в своих чувствах было чуть легче, — Я тут однажды нашел рисунки, в книгах… — Рисунки? — Азирафаэль отрывается от каких-то своих записей, поднимая взгляд на демона. Что все с той же робостью и мыслями, а стоит ли об этом говорить, мнется подле. Кроули разворачивается на каблуках и идет к тем полкам, где нашел то, о чем говорил. Через пару минут он приносит стопку из шести книг, в которых лежат его портреты. Азирафаэль быстро понимает о чем он, и какое-то время молча краснеет. — Знаешь…я…мне просто было скучно…ну пару тройку раз, и я решил, что почему бы нет… — ему не дают договорить. — Почему эти книги? — Оу…- Азирафаэль пробегается глазами по корешкам книг перед ним и вздыхает. Он все еще стыдится. — Это не так важно, милый. — А мне кажется важно. — демон был настойчив. — Если бы ты хотел, ты бы спрятал это в первые попавшиеся книги, может даже в самые дальние полки, но они лежат именно в этих книгах, и как могу судить, ты их открывал не раз, и они лежат почти в первых рядах этих стеллажей. — Ты заговорил о «нас» не так давно, но «мы» были для меня почти всегда. Наверное мое подсознательное «я» это принимало больше, чем надо… Я храню эти портреты тут, только потому что эти книги мне кажутся будто бы о тебе или о нас… Последнее Азирафаэль говорит почти шепотом и прячет стыдливый румянец и отводит глаза куда угодно, лишь бы не на Кроули и не на книги перед ним. А рыжий смеется. Смеется просто от мысли, что этот ангел почти не краснея признавался о том, что ему нравятся его глаза, но краснеет как подросток перед таким. Демон берет самую верхнюю из книг и садится на диван перед ангелом. Тот словно очнувшийся ото сна встрепенулся и смотрел на Кроули с широко раскрытыми глазами, полными изумления. — Кроули, тебе не стоит… — Мы обещали узнать друг о друге больше. И эти книги тоже часть уговора. — он замолкает всего на пару секунд нелепо открывая и закрывая рот, и пытаясь спрятаться за книгой в руках — Ты можешь написать мне список всех тех книг, что ты любишь, и я постараюсь их прочесть. В его груди бешено бьется сердце, будто бы он пробежал марафон, а щеки предательски горят. Вроде такая обычная просьба, а звучит как великое откровение. Через пару секунд его руку накрывает чужая и опускает книгу. Он встречается с этой сияющей улыбкой. Той улыбкой что он так любит, что так хочет видеть каждый день, и может быть, чтобы она сияла только для него одного. — Я люблю тебя. — Азирафаэль шепчет это почти одними губами, на выдохе. А в уголках глаз блестят слезы. Он замечает что стал все чаще плакать, но он счастлив что это все не слезы боли от уходящего прочь от него силуэта Кроули, а искренней любви. А после его целуют. Почти невесомо, не так как в первый их раз. Не грубо, и не со вкусом слез и горечи. Дождь за окном прекращается, и между ними бьются робкие лучи солнца. Кажется на Берклин-Сквер снова запели соловьи. Осень.       Кроули узнает о том, что Азирафаэль обожает осень только тогда, когда ангел все чаще и чаще выводит его погулять в Сент-Джеймский парк. Они идут рядом, иногда робко касаясь пальцев рук друг друга, и лишь иногда позволяя скрепить руки хотя бы мизинцами. Глупо, инфантильно, но в груди у обоих что-то трепещет от этих касаний. А еще Азирафаэль рисует. Такие мелкие зарисовки в небольшом блокноте, что он носит в своем бежевом плаще. Он просит Кроули подождать пару минут, пока он по-быстрому набросит что-то, что так привлекло его внимание. А потом прячет все снова в карманы, поворачиваясь и улыбаясь. Азирафаэлю идет осень, и Кроули это знает. Ему нравится смотреть на то как ангел бродит среди пожелтевших и на половину сбросивших свои листья деревьев, с каким трепетом и нежностью он смотрит на все это. На его лице умиротворение, а на губах мягкая улыбка. Азирафаэлю идет осень потому что он словно становится частью всего этого осеннего колорита. Его плед в клеточку, какао и парочку книг, и все у окна за которым барабанит дождь. Азирафаэлю идет осень потому что его глаза цвета серого неба в дождь, и Кроули любит думать об этом когда начинает накрапывать. Кроули считает, что Азирафаэлю идет октябрь. Только начинавший остывать после знойного лета, и все еще теплого сентября. Когда дождь все чаще и чаще граничит с солнцем, что к сожалению уже не так греет как прежде. Азирафаэль же считает, что Кроули идет ноябрь. Промозглый, колючий и серый, с первым снегом, что крайне стремительно тает, как и появляется. Но во всем этом есть своя особенная красота, что дает надежду на что-то теплое и светлое. То что люди зовут Рождеством. Октябрь и ноябрь встречаются в безумный Хэллоуин, по своему особенный и необычный для каждого. Наполненный смехом, таинственностью и нечто, что не от мира сего. Так Кроули и Азирафаэль всегда встречаются в книжном. Таком уединенном для них двоих, понятным только им двоим, местами несуразным и немного безумным. Чего стоит пентаграмма на полу, прикрытой круглым ковром. Они совсем разные, но они уживаются и любят друг друга с любовью, что была длинной в шесть тысяч лет. Но существует множество вещей, которые им стоит узнать друг о друге, и столько слов, что им стоит сказать друг другу в один из вечеров между октябрем и ноябрем.