Мои учитель и одноклассница вампиры! (Эксперимент: Редбрук)

Эва судорожно вдохнула, погребенная под волной экстаза от вампирских объятий. По коже будто пробегали разряды, а голова оказалась в облаках. Эва утопала в черном бархате, объятая тьмой, обездвиженная судорогами бездонного удовольствия. Колено Алессы — между ее ног, губы Алессы — на ее груди, клыки Алессы — под ее кожей. Алесса — ангел, и спустилась с неба, чтобы вобрать ее любовь. Эва всегда была полна любви, и только они способны взять, вытащить, вытянуть ее из хрупкого тела, протащить по кровотоку голыми руками, разрывая сосуды, чтобы извлечь трепещущее сердце. «Эвелин…» «Ты ведь любишь меня?» От этих чувств и ощущений тяжело отказываться, практически невозможно, но она должна. У нее уже была серьезная причина сделать нечто подобное. Тогда же, когда ее сердце разрывалось от ненависти и презрения. — Хватит… Голос настолько слабый, как будто чужой. Не в силах оттолкнуть или хотя бы взять Алессу за плечи, Эва попыталась вернуть хотя бы сознание. Фокус все время ускользал в сторону ощущений, усиленных веществами, как будто ее снова стиснуло толпой в переполненном клубе и множество ладоней шарит по ее телу, не позволяя сделать ни шагу. — Лесса… Она услышала и прервалась, подняла глаза — алые зрачки сияли в темноте, как у разъяренного оборотня, по губам и подбородку стекала кровь, как будто перед этим она наполнила рот битым стеклом. Эва в ужасе вцепилась в покрывало, попыталась отползти. Алесса прижала ее запястья, быстро облизнулась и склонилась над ней, снова обнажила клыки. Осознав, что не может высвободиться из железной хватки, Эва в отчаянии крикнула: — Не надо, ты пугаешь меня, прекрати!! На глазах выступили слезы. Замерев, Эва прислушалась к ощущениям — хоть в теле и была непривычная лёгкость, нового укуса так и не последовало, как не прогремело и нового оглушающего восторга. Алесса уронила голову ей на грудь, тяжело дыша. Вампирам тоже нужно дышать? Она ведь постоянно курит, наверное, это навык, который можно использовать по усмотрению… Ещё через какое-то время хватка ослабла. Выпустив ее запястья, Алесса медленно поднялась, усаживаясь на Эву. Ее глаза все ещё сияли пугающим алым, а зрачки расширились донельзя. Это действует и на нее, вот в чем «веселье». Эва приподнялась на локтях, всматриваясь и оценивая ее состояние, попутно стараясь игнорировать свою жгучую потребность в прикосновениях. Алесса провела по собственной шее и подбородку, слизнула кровь с ладони и прикрыла глаза. Рукава были закатаны до локтей, а нижний край водолазки выбился из-под брюк и совсем немного приоткрыл бледный живот. Повинуясь чему-то совершенно чуждому, Эва запустила пальцы в узкий просвет и положила руку на ее голый бок, второй подцепляя и задирая кофту до груди. Не желая сталкиваться с ее реакцией, но и не чувствуя сопротивления, плавно вывернула края и стянула с нее водолазку, теперь уже встретившись с ней лицом к лицу. Идеальные стрелки, острые скулы и длинные ресницы над глазами, алеющими, как угли в камине под воющим зимним ветром. Эва больше всего на свете хотела, чтобы её обнимали и гладили, прижав к себе как можно крепче. Подавшись вперёд, она обхватила сидящую на ней Алессу, провела ладонями по ее голой спине, уткнулась губами и носом в ее шею и перевернулась вместе с ней, придерживая одной рукой под затылком, а другой спускаясь ниже. Прислушиваясь, Эва с восторгом почувствовала, что сердце Алессы действительно бьётся — ее кожа не была холодной и мертвенно-бледной, с губ срывалось хриплое дыхание. Желая его поймать, Эва подняла голову. Алесса отвечала, удерживая ее за предплечья, не позволяя отдалиться. Вкус собственной крови, с окисью железа, показался Эве ничуть не странным.

***

Если бы кто-то сказал Эве, что ночь закончится именно так, вряд ли бы она сунулась из дому даже под угрозой расправы. Она лежала в собственной постели у себя дома, не помня, как приехала, как шла до двери и через комнаты. Тело размякло и разваливалось, оно разомлело и не поддавалось уговорам собраться, игнорировало любые призывы действовать. Оставалось только закрыть глаза и пропасть во снах, надеясь, что это будут не кошмары. Голоса не наседали на нее по своему обыкновению, а как будто собрались чуть поодаль и советовались между собой — а это ещё больше настораживало. Она сделала глубокий вдох, чтобы начать медитацию, отвлечься и уснуть, но в расслабленном теле вдруг скрутило нерв. Ногу почти свело внезапной судорогой. Поймав баланс, Эва выровнила дыхание и настроилась на покой. Железо. Нужно налечь на печень. Виноград. Гранатовый сок. Зерна в полупрозрачной пленке лопаются на зубах, рот наполняется слюной. Язык скользит по шее, приближая поцелуи. Не позволяя опомниться от сладостной неги, ледяная хватка потащила ее во тьму.

***

— Ты что, заболела? Папа опирался на факты, а потому не нуждался в ответе. Градусник подтвердил его опасения, и это дарило Эве повод не вылезать из постели ещё какое-то время, восстанавливая силы и изгоняя из организма остатки веществ. Каждый раз, когда ее атаковали мысли о клубе, ритуале и финале той ночи, она гнала их прочь, сильно встряхивая головой. В моменты, когда вытрясти их не удавалось — утыкалась в подушки и глухо, но громко и протяжно выла. Они ведь рано или поздно увидятся в классе. Почему-то предстоящее столкновение с Алессой тревожило ее в разы сильнее, чем с Максом: даже на фоне того, что она вспомнила об их частых контактах. Подметив такой ход мыслей, Эва наступила себе на горло и намеренно сфокусировала на этом внимание. Почему? Почему один “особенный” раз гораздо серьезнее десятка, если не больше? Это потому, что они обе девушки? Прислушиваясь к себе, она не ощутила противодействия. Проведя кучу лет в изоляции, многие стереотипы были ей чужды, если вообще известны, и этот тоже не имел значения. Важно было другое: теперь встретиться с Максом было гораздо страшнее. Если он снова спросит, в чем дело, снова заставит ее душу рассеяться на молекулы, что ей ответить под таким напором? Это не может быть правда, но все ещё должно походить на реальность. Обсуждать это с Алессой казалось ещё более глупым. Что она может предложить? Да и ей, скорее всего, будет все равно. Можно было бы просто не попадать в неудобные ситуации. Пока она «восстанавливается» дома, она в безопасности, но ведь ничто не гарантирует, что все разом оставят ее в покое. В очередной день, устав лежать, Эва подошла к окну, на автомате полила суккуленты в маленьких цветастых горшках на подоконнике из лейки с длинным тонким носиком. Заметив блеск на стекле, подняла уставшие глаза. По ту сторону темноты на нее смотрел размытый силуэт с горящими алыми зрачками. Она не отводила взгляд, пока он не исчез.

***

В камине мирно трещали узкие бревнышки, медленно и неумолимо распадаясь на угольки. — О, ты обожала слушать их споры. Давай поедем вместе, как в старые добрые? Сидя в кресле, папа делал пометки в научном журнале. Закладки-ярлычки покоились на приставном столике, как и чашка остывшего кофе. Эва в пижаме сидела рядом в таком же кресле, подставляя ноги мягкому теплу огня. — Не знаю, пап. Это ведь скука смертная. Да и что там слушать, не будут же там нобелевку вручать. — Ох, если бы только нобелевка, как ты выразилась, имела значение, цивилизация и особенно медицина мигом бы скатилась в каменный век. — Ну не настолько… — Уж скорее решает регулярное финансирование. А фармацевтические компании не упустят возможность выставить себя в наилучшем свете. Поэтому так важно… — …обмениваться находками и опытом, да. — Уже не говоря о том, что это прекрасно дополнит твое обучение. Что у вас ведёт мистер Т.? Ты его не расстраиваешь? Такая формулировка в отношении Макса и ее «измены» кольнула особенно сильно. Но, объективно, во время обучения у Макса не было любимчиков. — Нет, пап, у меня хорошие оценки. — А чувствуешь себя как? Голова не кружится? — Нет. — Ну тогда тем более не вижу проблем. Эва задумалась, обняв колени. Сменить обстановку бы не помешало. На приемах и званых вечерах в научных кругах было принято вести себя сдержанно, а потому вряд ли кто-то будет требовать от нее активного вовлечения даже в разговоры. Как обычно, просто сопроводить отца, побыть рядом в красивом платье, слушая умные (но иногда не очень) споры и пробуя крохотные закуски. Не вечер, а сказка. — Маме это тоже нравилось? — Конечно. Она очень любила выходить в свет по любому поводу. Папа оторвал взгляд от журнала и задумался, глядя в огонь. Эва вздохнула. — Я скучаю по ней. Папа мягко положил ладонь ей на голову. — Я тоже, котеночек. Нам всегда будет ее не хватать. Но это не должно стать поводом для апатии. Она бы не хотела, чтобы мы отгородились от всего живого. Он хлопнул по коленям, вставая и прогоняя печаль. — Ну что, какао? — С корицей? Он со знанием дела и хитрецой подкрутил кончик своих шикарных усов. — И маршмеллоу.