Вечный Хор

Я открыла глаза — но это были уже не мои глаза. Веки разлепились с мокрым хлюпающим звуком, оставив на ресницах клочья кожи. В воздухе стоял сладковато-гнилой запах разлагающихся голосовых связок. Они ждали. Поглотители. Не просто существа — а ходячие воспоминания. Первый — бывший учитель пения — качался на собственных кишках, намотанных вместо верёвок на потолочную балку. Его лицо было развёрнуто наизнанку, обнажая влажную мышечную массу, а изо рта свисал длинный, чёрный язык, покрытый крошечными ртами, каждый из которых шептал: "Ты фальшивишь... Ты фальшивишь..." Второй — мать — сидела в углу, её живот разорван изнутри, но вместо кишок там шевелились младенческие ручки, хватающие воздух. Она укачивала их, напевая мою колыбельную, ту самую, после которой я всегда просыпалась с синяками. А потом пришёл Дирижёр. Его сюртук был сшит из лоскутов детской кожи — я узнавала родинки, шрамы, даже родовые пятна. В руке — дирижёрская палочка. Нет. Детский позвоночник, соединённый пуповиной. Он улыбнулся. Его рот растянулся до ушей, обнажая зубы — нет, не зубы — молочные клыки, вставленные в дёсны задом наперёд. — Ты прекрасно справляешься, — сказал он, и его голос капал мне в уши, как тёплая сера. — Но мы должны исправить одну деталь. Он махнул палочкой. Что-то в моей груди надломилось. Я взглянула вниз. Моя грудная клетка раскрылась, как гнилой цветок, обнажая ребра — нет, не ребра — фортепианные клавиши, желтые от времени. А между ними — гортань. Не моя. Чья-то ещё. Она пульсировала, покрытая язвами, из которых сочилась чёрная слизь. — Ты не могла петь, — прошептала мать, её пальцы впивались мне в плечи. — Потому что у тебя не было настоящего голоса. — Но теперь будет, — засмеялся учитель, его кишки скручивались в нотные знаки. Дирижёр прикоснулся палочкой к моей новой гортани. Боль. Невыносимая. Я закричала — но вместо звука из моего рта полезли: Черви. Длинные, белые, слепые, с человеческими губами на концах. Они извивались в воздухе, напевая моим голосом: "Ма-ма... Ма-ма..." Хор подхватил. Голоса сплетались в единую мелодию — гимн всех, кого превратили в молчание. Я поняла. Это не наказание. Это исправление. Теперь я идеальна. Теперь я пою.