Вечный Хор

Он сидел и смотрел на меня. Смотрел своими глазами. Но за ними, глубоко-глубоко, мерцало что-то иное. Что-то, что притаилось и выжидало. — Что ты ночью кричала? — повторил он, и в интонации была притворная забота, идеально сымитированная, но лишённая малейшей искры тепла. Я молчала. Слова застряли в горле колючим комом. Что я могла сказать? «Мне приснилось, что ты — марионетка в руках космического ужаса»? Он бы усмехнулся. Или нет. Он вздохнул, отхлебнул чай из старой, потрескавшейся кружки. Звук глотка был громким, влажным, неестественным в натянутой тишине кухни. — Надо бы дверь починить, — произнёс он вдруг, поставив кружку с тихим стуком. — Скрипит. Бесит. Я вздрогнула. Он никогда не обращал внимания на скрип дверей. Ему было всё равно. — Какую? — выдавила я, голос — хриплый шёпот. — Твою. — Его взгляд упёрся в меня. Не моргая. — Скрипит. Мешает спать. В его глазах пробежала искорка. Не его. Их. Холодная, насмешливая. Он встал, его стул взвизгнул по полу. Звук резанул по нервам. — Пойду, посмотрю, — бросил он через плечо и вышел из кухни. Я сидела, вцепившись пальцами в край стола, слушая, как его шаги затихают в коридоре. Тишина. Напряжённая. Звенящая. И сквозь неё — лёгкий, едва уловимый скрежет. Будто где-то точили лезвие. Я не выдержала. Я подкралась к дверному проёму и выглянула. Он стоял перед моей дверью. Спиной ко мне. В его руке был старый кухонный нож, который он водил взад-вперёд по древесине. Не чтобы починить. Чтобы углубить. Царапины. Он выводил ими не просто ноты. Он выводил партитуру. Сложную, многоуровневую. С тактами, паузами, динамическими оттенками. И он напевал. Тихо, под нос. Ту самую мелодию. Но теперь в ней слышались новые голоса. Голос учителя. Голос матери. Голос Дирижёра. Он чувствовал мой взгляд. Его спина напряглась. Он замер. — Мешает, — повторил он, не оборачиваясь. Его голос звучал ровно, но под кожей на его шее зашевелилось что-то, будто черви. — Скрипит. Надо починить. Он резко обернулся. Его лицо было спокойным. Усталым. Обычным. Но нож в его руке дымился. Из древесины двери сочилась тёмная, густая жижа, медленно стекая на пол и образуя липкую, чёрную лужу. — Иди завтракай, — сказал он. — Чай остынет. Он прошёл мимо меня, не глядя. Его рука с ножом слегка задела мою руку. Прикосновение было ледяным. Я отшатнулась. Он зашёл в свою комнату и прикрыл за собой дверь. Я осталась одна в коридоре. Перед испорченной дверью. Перед партитурой моего уничтожения. Из-под двери его комнаты потянулся лёгкий дымок. И понеслась едва слышная музыка. Сначала — одинокая скрипка. К ней присоединился виолончельный вой. Затем — глухой стук барабана. Оркестр настраивался. Скрип двери, капание крана, гудение холодильника — всё слагалось в единую, жуткую симфонию. Концерт начался. И я поняла, что я — не зритель. Я — солистка. И мой выход — очень скоро.