Цепи, сотканные из звёзд

      Элисса проснулась от собственного крика. Сердце бешено колотилось, казалось, сейчас вырвется из груди. Холодный пот лип к коже, в ушах всё ещё звенел последний вопль Лиры — тот самый, что прозвучал перед падением лезвия. Во сне она снова и снова видела, как голова подруги катится по мостовой, оставляя за собой алую дорожку, а мёртвые глаза смотрят прямо на неё — немой упрёк.       «Ты жива, а я мертва. Почему?» На самом деле Элисса не была на казни — всё это было лишь жуткими видениями, терзавшими её в ночных кошмарах. Истинную же судьбу своих подруг девушка узнала из уст Арона, и его слова легли тяжёлым камнем на её сердце, разрывая его на части, заставляя почувствовать всю безысходность и горечь потери. Элисса сжала ладонь у рта, подавляя рыдание. Вокруг, в полумраке подвального убежища, спали другие беглецы — мужчины и женщины, нашедшие временный приют в этом забытом богами месте. Их дыхание сбивалось в облачка пара в холодном воздухе, а где-то в углу капала вода, словно отсчитывая секунды хрупкой свободы. Она осторожно поднялась с жёсткого матраса, стараясь не разбудить спящую рядом девушку. Вера, худощавая брюнетка с шрамом, что прорезал всю щеку, была одной из немногих, кто проявил к Элиссе дружелюбие. Остальные смотрели на неё с подозрением. Слишком чистая, слишком ухоженная для беглой рабыни. Они не знали, через что прошла она в особняке Вейларов, и Элисса не собиралась открываться. Босиком, осторожно ступая по скрипучим доскам, Элисса пробиралась к единственному окну в подвале. Оно было заколочено досками, но между ними зияли щели, сквозь которые пробивался тусклый свет раннего утра. Она прижалась лбом к холодному стеклу, закрыла глаза и попыталась заглушить вихрь мыслей. Лира была мертва. Морвен и Кассия — в руках доктора Грейсона, что было хуже смерти. Селена… о Селене она старалась не думать. Та всегда была самой покорной, самой сломленной из них всех. Возможно, в одиночестве ей даже лучше — без необходимости казаться сильной ради других.       «Я должна была умереть вместо них», — прошептала Элисса, и её дыхание оставило влажное пятно на стекле, — «Это я придумала план побега. Это из-за меня они…» Но даже произнося вслух эти слова, она знала: это ложь. План побега придумала Лира — та, кто годами копила силы и ненависть, выжидала момент. Элисса была лишь катализатором, последней каплей, переполнившей чашу терпения старшей рабыни. И всё же чувство вины грызло её изнутри, словно голодная крыса. Она была жива, а они — нет. Она дышала свободным воздухом, пусть и затхлым, а они… Резко отвернувшись от окна, Элисса взяла себя в руки. Так нельзя. Если она позволит вине поглотить себя, сойдёт с ума ещё до того, как Кай найдёт её. А он найдёт — в этом она была уверена. Кай Вейлар не отпускает свою собственность. При мысли о нём в груди что-то ёкнуло. Не страх — страх был её постоянным спутником, тихим фоном существования. Это было что-то иное, более сложное, и потому более пугающее. В минуты слабости она ловила себя на том, что вспоминает не только его жестокость, но и… другие моменты. Как он смотрел на неё во время ужасных уроков, когда глаза его становились почти человеческими. Как менялся голос, когда он говорил с ней наедине — тише, задумчивее. Как дрожали пальцы, когда касался её кожи, словно он сам не понимал, что делает.       «Нет», — резко выдохнула она, и несколько спящих вздрогнули.             «Нет, нет, нет.» Она не могла так думать. Не имела права. Кай Вейлар — монстр, который использовал её как вещь, приказал убить Лиру, отдал Морвен и Кассию на растерзание безумному доктору. Любые иные мысли о нём были предательством памяти подруг. И всё же… Элисса сжала кулаки так крепко, что ногти впились в ладони. Боль стала якорем, возвращающим её в реальность. Она не могла позволить себе слабость. Не сейчас, когда впервые за долгое время у неё появился шанс на свободу. Хотя какая это свобода? Прятаться в подвалах, словно крыса, боясь каждого шороха, каждой тени? Жить в постоянном страхе, что вот-вот найдут, схватят и вернут обратно?       «Это не жизнь,» — прошептала она, — «Это просто другая клетка.» Но даже эта тюрьма была лучше особняка Вейларов. Здесь, по крайней мере, никто не заставлял её лицемерить, скрывая за маской покорности бушующую ненависть. Здесь она могла ненавидеть открыто — без страха и лжи. Элисса вернулась к матрасу, села, обхватив колени руками. До рассвета оставалось ещё несколько часов, но она знала — уснуть больше не сможет. Сны приходили каждую ночь, становясь всё ярче, всё неотвратимее. Иногда ей виделось не только то ужасное утро казни, но и нечто иное — расплывчатое, туманное, едва уловимое после пробуждения. Сад с высокими деревьями и журчащим фонтаном. Женский голос, что пел колыбельную на незнакомом языке. Ощущение безопасности и любви — того самого, что она не знала уже так давно, что почти забыла, каково это. Эти сны пугали Элиссу куда сильнее ночных кошмаров. Потому что они дарили надежду. Надежду на то, что когда-то, очень давно, у неё была другая жизнь. Жизнь, в которой её любили, а не использовали. И именно эта надежда была опаснее любого страха. Она опустила голову на колени и тихо заплакала. Не от боли и страха — от бездонного одиночества. Лира была единственной, кто понимал её по-настоящему. Единственной, кто видел в ней не просто сломленную рабыню, а человека со своими мечтами, страхами и слабостями. Теперь Лиры не было. И Элисса снова осталась одна в мире, который не желал видеть в ней что-то большее, чем собственность. Где-то наверху послышались шаги. Сердце вздрогнуло, она мгновенно замерла, вытирая слёзы. Но шаги удалились, и она поняла, что это просто кто-то из местных жителей, рано отправившийся на работу. Скоро проснутся остальные беглецы. Новый день подпольной жизни — день планирования, выживания и постоянной бдительности. Элисса должна была быть готова. Она поднялась, начала собирать скудные пожитки. Одежда, что дал ей Арон — простая, грубая, но чистая. Несколько кусков хлеба, завернутых в тряпку. И маленький металлический ключ с выгравированным скорпионом — находка из шахты, рядом с мертвой рабыней. Элисса достала ключ и медленно покрутила его в пальцах. Что он означал? Почему умершая женщина носила его с собой? Слишком много вопросов и слишком мало ответов. Но, возможно, сегодня она сможет хоть немного заглянуть за эту завесу тайн и загадок империи. Арон обещал познакомить её с людьми, которые могли бы помочь. Людьми, которые боролись против системы, превратившей её в собственность. Элисса спрятала ключ обратно в карман и приготовилась встретить новый день. День, который мог изменить всю её жизнь. Или стать последним.       Кай Вейлар стоял у окна своего кабинета, наблюдая, как первые лучи солнца окрашивают стены поместья Вейлар в золотистые оттенки. Город просыпался под его ногами — миллионы жизней начинали свой день, не ведая, что их судьбы зависят от решений, принимаемых в башнях вроде этой. В руках у него была чашка кофе, давно остывшая и забытая. Кай не помнил, когда в последний раз спал больше трёх часов подряд. Каждый раз, закрывая глаза, он видел одно и то же лицо. Элисса. Он поставил чашку на подоконник и сжал кулаки. Прошло уже три дня с момента её побега, а она всё ещё не выходила у него из головы. Это было нелогично. Иррационально. Она была всего лишь рабыней — одной из многих, используемых им для своих целей. Но почему же он не мог перестать думать о ней? Кай повернулся к столу, где аккуратно разложены досье на всех беглецов. Фотографии, биографии, психологические профили — всё, что могло помочь в поисках. Он изучал их десятки раз, но снова и снова возвращался к одному файлу. «Элисса. Возраст: приблизительно 20 лет. Происхождение: неизвестно. Приобретена на невольничьем рынке в возрасте около 14 лет. Предыдущий владелец: торговец Сэм Грим (умер при невыясненных обстоятельствах). Особые отметки: высокий интеллект, склонность к сопротивлению, выносливость.» Он хмурился, сжимая кулаки. Кай выхватил другой файл — тот, что лежал в самом секретном разделе архивов Дома Вейлар. Список пропавших детей из аристократических семей за последние двадцать пять лет. Большинство — мертвы, похоронены под землей или объявлены погибшими. Но были и другие... Его взгляд зацепился за одну запись. «Эльза Таррен. Дочь Лорда Даркона Таррена и Леди Илдис Таррен. Пропала в четыре года от роду. Вероятно, похищена или убита. Статус: неизвестен.» В груди сжалось что-то холодное. Эльза Таррен. Возраст подходит. Внешность... Он пытался вспомнить портреты Леди Илдис, что видел в юности — тёмные волосы, серые глаза, тонкие черты. Как у Элиссы.       «Да кто знает, сколько там таких, как она — с тёмными волосами и серыми глазами, как у этих Тарренов, — проворчал Кай, — Внешность у неё ничего не доказывает. В этом городе можно найти кучу таких девок. Но я специально таскал рабынь с этими чёртовыми маркерами Таррен. Среди них должна была быть хоть одна с какой-то чертой, напоминающей Леди Илдис. Элисса — самая близкая к этому образу. Не идеально, но достаточно, чтобы цепляться.» Если она не сама наследница — значит, дальняя родня, седьмая вода на киселе или ещё дальше. Но даже это уже не просто совпадение.       «Я не позволю, чтобы этот кусок пазла выскользнул из моих рук,» — он сжал кулаки, напряжённо смотря на тёмный силуэт Элиссы в своих записях. Мысль уже пустила глубокие корни в его сознании. Что, если Элисса действительно — пропавшая наследница Дома Таррен? Что, если он всё это время держал в рабстве одну из самых знатных женщин Лоринталии? Эта идея должна была бы его радовать. Настоящая наследница была бы куда более ценным козырем, чем любая жалкая подделка. С её помощью можно было не просто ослабить Дом Таррен, а стереть его с лица земли. Но вместо этого он испытывал не радость, а злобу — бешеную, горькую, нарастающую с каждым вздохом. Ярость. Не на Элиссу — на самого себя. За то, что не увидел настоящей ценности, спрятанной в ней. За то, что позволил ей свалить. Он сжал кулаки так сильно, что ногти впились в ладони, и скрипнул зубами. Этого дерьма он не простит себе никогда.       «Она просто собственность,» — прошептал он, но слова звучали фальшиво даже в его собственных ушах, — «Просто инструмент.» Но если это действительно было правдой, почему он не мог заменить её кем-то другим? Вчера ему предложили дюжину молодых рабынь, каждая могла сыграть роль наследницы. Он отказался от всех, не объясняя причин. Потому что ни одна из них не была Элиссой. Ни одна не была похожа на неё настолько, чтобы убедить даже самых закоренелых скептиков. Ни одна не несла в себе тех деталей, которые делали её ценным активом. Он сам пытался убедить себя, что это не из-за какой-то странной привязанности, что ему нужна именно она потому, что никто другой не подходит. Это был расчёт — холодный и жестокий — а не чувство. Кай подошёл к окну и прижался лбом к холодному стеклу. Где-то там, в городских джунглях, пряталась она. Дышала, думала, планировала. Возможно, сейчас она смотрела на то же небо. Он пытался вспомнить других женщин, которых использовал за эти годы. Десятки лиц, тел, голосов — все сливались в безликую массу покорности и страха. Но Элисса… Элисса была другой. Она никогда не была по-настоящему покорной. Даже в самые тяжёлые моменты унижения в её глазах горел огонёк. Она ненавидела его открыто и честно. И, как ни странно, именно это его и притягивало. Кай отстранился от окна и медленно прошёлся по кабинету. Его шаги гулко отдавались по мраморному полу, нарушая утреннюю тишину. Он должен был сосредоточиться на поисках, мобилизовать все ресурсы Дома Вейлар, прочесать каждый квартал, каждое убежище и тайник. Мужчина вернулся к столу, открыл файл с планом поисков. Сегодня — восточные трущобы, завтра — промышленный район. Рано или поздно они найдут её. И тогда… тогда он узнает правду. О её происхождении, о прошлом, о том, почему она так сильно влияет на него. А пока остаётся лишь ждать. И пытаться не думать о том, как сильно он хочет увидеть её снова. Даже если это желание делает его слабым. Даже если оно может погубить его.       Арон пришёл за ней, когда солнце уже поднялось достаточно высоко, чтобы осветить узкие переулки трущоб. Элисса сидела на ступеньках, ведущих в подвал, и внимательно наблюдала за редкими прохожими. Большинство обходили этот район стороной — слишком много вопросов, слишком мало ответов.       — Готова? — спросил он, присаживаясь рядом. Элисса кивнула, хотя готовой себя не чувствовала. За три дня в подполье она поняла: свобода — это не просто отсутствие ошейника. Это постоянная борьба за выживание и непрекращающийся страх быть пойманной.       — Куда мы идём? — спросила она, вставая и отряхивая пыль с простенького платья.       — К тем, кто может помочь, — ответил Арон уклончиво, — Но сначала ты должна понять кое-что. То, что я покажу, может изменить твою жизнь. Или оборвать её. Элисса посмотрела на него внимательнее. За эти дни она успела привыкнуть к его присутствию, но всё ещё не могла понять, что им движет. Почему он помогает ей? Что получает взамен?       — Я уже мертва, — тихо сказала она, — По крайней мере, для мира наверху. Мне нечего терять. Арон улыбнулся, но его глаза оставались холодными и непроницаемыми.       — Увидим.       Они шли по лабиринту узких улочек, избегая главных дорог. Арон знал этот район как свои пять пальцев, каждый поворот, каждый тупик, каждое укрытие от патрулей. Элисса молча следовала за ним, стараясь запомнить маршрут. Наконец они остановились перед невзрачным зданием — старой фабрикой, окна которой были заколочены досками, а стены исписаны граффити и облупившимися объявлениями о розыске. Арон подошёл к боковой двери и постучал особым кодом — три коротких удара, пауза, два длинных. Дверь приоткрылась, и из тени показалось лицо молодого мужчины с шрамом, пересекающим левую щёку.       — Арон, — кивнул он, — Маркус ждёт. Они прошли через длинный, слабо освещённый коридор. Тусклый свет ламп едва пробивался сквозь полумрак. Воздух был пропитан запахом машинного масла и чем-то острым, металлическим — запахом оружия. Коридор вывел их в просторный зал бывшей фабрики, где раньше стояли станки. Теперь здесь разместился командный центр. Столы с картами, мерцающие экраны компьютеров, стеллажи с оружием и припасами. Около двадцати человек занимались своими делами: чистили оружие, изучали документы, тихо переговаривались в углах. Все резко обернулись, когда в зал вошли Арон и Элисса. Их взгляды были настороженными, проникающими, словно оценивающими. Элисса вновь почувствовала себя экспонатом, редкой и странной диковинкой, выставленной на показ.       — Маркус, — позвал Арон, обращаясь к мужчине средних лет, склонившемуся над картой города. Маркус Грей выпрямился и повернулся к ним. Элисса сразу поняла: это лидер — не только по тому, как на него смотрели остальные, но и по выправке, по тихой уверенности в каждом движении. Он принимал решения и не привык перекладывать за них ответственность на чужие плечи. Ему было под пятьдесят, аккуратно подстриженные седые волосы, серые глаза с усталой мудростью, лоб пересекал шрам — след старой битвы. Одежда проста, но чиста и сидела по фигуре, а в голосе слышалась сдержанная сталь.       — Значит, это она, — сказал Маркус, подойдя ближе, — Беглянка из особняка Вейларов.       — Элисса, — представилась она, выпрямив плечи. Не собиралась показывать слабость в кругу незнакомцев.       — Маркус Грей, — ответил он, протягивая руку, — Добро пожаловать в Сопротивление. Её удивила крепость рукопожатия — не проявление угрозы, а уверенность. Маркус жестом пригласил её к столу с картой.       — Мы боремся против системы, которая превратила людей в товар, — коротко объяснил он, — Освобождаем рабов, саботируем операции Домов, собираем материалы об их преступлениях.       — И много ли вам удалось освободить? — спросила Элисса, всматриваясь в карту, где красные и зелёные точки сплетались в хаос.       — Больше, чем кажется, — ответил Маркус, — Но каждый спасённый — это маленькая победа в большой войне. Она оглядела зал: двадцать человек против мощи семи Домов и их машин. Казалось, безумие — единственный маршрут к надежде.       — Думаешь, мы сумасшедшие? — сказал Маркус, словно читая её мысли, — Возможно. Но иногда безумие — разумный ответ безумному миру.       — Что случилось с вашей семьёй? — спросила Элисса внезапно. Что-то в его глазах подсказывало ей, что у этого человека есть личные счеты с системой. Маркус на мгновение застыл. Лицо его стало каменным, голос опустился до шёпота:       — Дом Вейлар убил мою жену и дочь, — проговорил он, — Они работали на одной из их фабрик. Произошел несчастный случай. Взрыв в химическом цехе. Официально это была авария. На деле — экономия на безопасности. Экономия, которая стоила жизни. Элисса почувствовала, как что-то сжимается в груди — тихое, но невыносимое сожаление.       — Мне жаль, — прошептала она.       — Не надо жалеть, — ответил Маркус с твёрдостью, но без упрёка, — Лучше помоги нам сделать так, чтобы этого больше не повторилось.       — Как? — спросила Элисса, её голос дрогнул.       — Ты знаешь особняк Вейларов изнутри. Их распорядок, их слабости... Эта информация может спасти жизни. Внутри всё металось. Желание отомстить, страх, сомнения. Что если это ловушка? Что если Кай уже знает, что она здесь?       — Я понимаю твои сомнения, — сказал Маркус мягко, словно читая её мысли, — Доверие нужно заслужить. Арон рассказал мне о твоих подругах. О том, что с ними случилось. При этих словах в груди у Элиссы заныло заново.       — Они мертвы из-за меня, — прошептала она с горечью.       — Нет, — твердо сказал Маркус, — Они мертвы из-за системы, что считает людей расходным материалом. Ты не виновата в их смерти, но можешь сделать так, чтобы их жертва не была напрасной. Она посмотрела на карту, потом на лица тех, кто собрался здесь. В их глазах горела та же ярость, та же боль и несломленная воля к справедливости.       — Что вы хотите знать? — спросила она наконец. Маркус улыбнулся — первая искренняя улыбка, что она увидела с момента побега.       — Всё.       Следующие два часа Элисса говорила, и с каждым словом прошлое словно оживало перед её глазами, превращая воспоминания в острые осколки стекла, режущие изнутри. Она рассказывала об особняке Вейларов — том месте, что стало для неё одновременно тюрьмой и школой выживания. О мраморных коридорах, где каждый шаг эхом отдавался в пустоте, предупреждая о приближении хозяев. О системах безопасности, невидимых нитях паутины, опутавших здание от подвалов до самых высоких башен. Голос её дрожал, когда она описывала крыло, где держали рабынь — клетки, замаскированные под роскошные комнаты, с замками, которые запирались только снаружи. Люди Маркуса слушали с хищной внимательностью. Их лица, карта шрамов и потерь, оставались непроницаемыми, но Элисса видела, как сжимаются кулаки, как белеют костяшки пальцев, когда она говорила о наказаниях. Молодая женщина с ожогом на шее делала пометки быстрыми, резкими движениями, словно каждое слово было ударом кинжала по бумаге. Воздух в зале становился всё гуще, пропитываясь невысказанной яростью. Элисса чувствовала её вкус на языке, металлический, горький, как кровь.       — Есть ещё кое-что, — её голос надломился, когда основной рассказ подошёл к концу. Она сжала край стола так крепко, что дерево заскрипело под пальцами, — Доктор Грейсон. Само это имя было ядом на её губах. Комната словно похолодела, тени в углах стали глубже, темнее.       — Он проводит эксперименты над рабами в подвалах особняка. То, что он делает... — Элисса закрыла глаза, глубоко вздохнув, — Это хуже смерти. Смерть — это милосердие по сравнению с тем, что ждёт его... пациентов. Лицо Маркуса потемнело, как небо перед грозой. В его глазах мелькнуло что-то древнее и беспощадное. Не просто гнев, а обещание возмездия.       — Мы знаем о Грейсоне, — его голос стал тише, но от этого только страшнее, — Он в списке наших приоритетных целей. Каждая его жертва — это долг, который мы намерены взыскать.       — Моих подруг отдали ему, — слова вырвались из груди Элиссы шёпотом, но в тишине зала прозвучали как крик, — Морвен и Кассию. Если они ещё живы... Она не смогла закончить. В горле встал ком, не дающий дышать. Перед глазами всплыли их лица. Морвен с её дерзкой улыбкой. Кассия, тихая и добрая, умевшая находить красоту даже в их проклятом существовании.       — Мы попытаемся их найти, — пообещал Маркус, и в его голосе была сталь. Но затем он положил руку на стол, тяжело, словно несёт на плечах груз всех невыполненных обещаний, — Но ты должна понимать, шансы невелики. Грейсон редко оставляет своих... подопытных в состоянии, пригодном для спасения. Элисса кивнула, чувствуя, как что-то внутри неё ломается с тихим хрустом. Надежда — хрупкая птица, и она только что услышала, как хрустнули её крылья. Но даже сломанная надежда была лучше, чем пустота. Тишина повисла в воздухе, густая и тягучая, как патока. Где-то снаружи прокричала ворона. Резкий, режущий звук, похожий на предупреждение, заставил девушку слегка вздрогнуть.       — А теперь, — сказал Маркус, и его голос изменился, стал деловитым, но не холодным, в нём слышалось понимание её боли и решимость превратить эту боль в оружие, — Давай поговорим о том, что ты можешь сделать для нас. И что мы можем сделать для тебя. Последние слова повисли между ними. Элисса подняла глаза, встретилась взглядом с Маркусом и поняла, что это не просто предложение о сотрудничестве. Это шанс превратить свою боль во что-то большее. Что-то, что может изменить мир. Или уничтожить её окончательно.       Той ночью Элиссе снился сад. Не мрачные, искусственные клумбы особняка Вейларов, а настоящий сад — живой, дышащий, пульсирующий жизнью, как огромное зелёное сердце. Высокие ивы склоняли свои ветви к земле, создавая шатры из изумрудной листвы, сквозь которую пробивались золотые лучи солнца, рисуя кружевные узоры на траве. Воздух был густым от аромата жасмина и свежескошенной травы, а между деревьями журчали ручейки. Их голоса сплетались в мелодию, древнюю как сам мир. Она была маленькой в этом сне, не больше четырёх, может, пяти лет. Её босые ноги едва доставали до воды, когда она сидела на тёплом камне у края пруда, где плавали золотые карпы, лениво шевеля плавниками. Вода была прохладной, щекотала пальцы, и от неё поднимался едва уловимый запах водорослей и влажной земли. Рядом с ней сидела женщина. Тёмные волосы каскадом спадали на плечи, глаза серые, как утренний туман, но в них плескалось тепло летнего дождя. Её руки были мягкими, когда она поправляла выбившуюся прядь за ухом маленькой девочки.       — Мама, — позвала маленькая Элисса, и это слово было таким естественным на её губах, словно она произносила его тысячу раз. Женщина улыбнулась — уголки глаз собрались в лучики морщинок.       — Да, малышка?       — Почему рыбки не боятся воды? Женщина засмеялась, звук рассыпался по саду серебряными колокольчиками, отражаясь от водной глади. Она наклонилась ближе, и Элисса почувствовала запах лаванды от её платья.       — Потому что вода их дом. Они родились в ней, выросли в ней. Для них нет ничего естественнее. Как для птиц небо, а для нас с тобой этот сад.       — А где мой дом? — спросила девочка, наклонив голову так, что солнце заиграло медными искрами в её волосах. Женщина погладила её по голове, пальцы скользнули по шелковистым прядям, оставляя за собой ощущение абсолютной защищённости.       — Твой дом там, где тебя любят. А тебя любят здесь, в этом саду, в этом доме, в этой семье. Запомни это, моя звёздочка. Что бы ни случилось. Запомни. Маленькая Элисса кивнула, прижавшись к материнскому плечу. Она не до конца понимала слова, но чувствовала их вес. Они оседали где-то глубоко внутри, как семена, готовые прорасти в нужный момент. Но потом мир начал истекать кровью. Небо потемнело, словно кто-то пролил на него чернила. Листья на деревьях почернели и осыпались пеплом. Вода в пруду загустела, превратилась в тёмную смолу, в которой барахтались умирающие рыбы. Запах жасмина сменился вонью гнили и дыма. Женщина начала растворяться, её контуры размывались, как акварель под дождём.       — Помни, кто ты есть, — её голос становился всё тише, превращаясь в эхо, — Помни... Последнее слово ударило как пощёчина. Элисса проснулась, задыхаясь. Сердце колотилось так сильно, что рёбра, казалось, вот-вот треснут. Щёки были мокрыми не только от слёз, но и от холодного пота, что покрывал всё тело липкой плёнкой. Реальность обрушилась на неё со всей жестокостью. Холодный бетонный пол заброшенного склада, запах машинного масла и плесени, скрип ржавых балок под порывами ветра. Матрас под ней был тонким, и она чувствовала каждую неровность пола через изношенную ткань. Вокруг неё спали другие беглецы и члены Сопротивления, свернувшиеся под тонкими одеялами калачиками, пытаясь сохранить хоть немного тепла. Их дыхание превращалось в облачка пара, танцующие в лунном свете, что пробивался сквозь разбитые окна. Где-то в углу капала монотонно вода, методично, словно отсчитывая секунды до рассвета. Снаружи доносился далёкий вой сирен и грохот товарных поездов. Ночная симфония умирающего промышленного района. Элисса села, подтянув колени к груди, обхватив их руками так крепко, что побелели костяшки. Сон цеплялся за края сознания, не желая отпускать. Она всё ещё чувствовала тепло солнца на коже, всё ещё слышала журчание воды, всё ещё ощущала материнские руки в волосах. Но кто была та женщина? Элисса прижала ладони к вискам, пытаясь пробиться сквозь туман в голове. Но там, где должны были быть воспоминания детства, зияла чёрная дыра. Её жизнь начиналась с невольничьего рынка, с грязных рук работорговца Сэма Грима, с ошейника. До этого — ничего. Словно она родилась не младенцем, а ребёнком, уже сломленной и потерянной.       — Не можешь уснуть? Голос вырвал её из омута мыслей. Элисса резко обернулась, сердце снова забилось быстрее. Арон сидел в нескольких метрах от неё, прислонившись спиной к холодной бетонной стене. В призрачном свете луны его лицо казалось изрезанным тенями, глубокие морщины у глаз, усталые складки у рта. Он выглядел старше своих лет, словно каждый день в этом мире старил его на год.       — Сны, — ответила она, и её голос прозвучал хрипло, словно она кричала во сне.       — Плохие? — в его тоне слышалось сочувствие, словно он и сам хорошо знаком с ночными кошмарами. Элисса покачала головой, и волосы упали на лицо завесой.       — Наоборот. Слишком хорошие, — она сглотнула ком в горле, — Это хуже. Кошмары хотя бы отпускают, когда просыпаешься. А хорошие сны... они оставляют дыру в груди. Напоминают о том, чего у тебя никогда не было. Или было, но ты не помнишь. Арон кивнул, и что-то дрогнуло в его лице, мышца на скуле, едва заметная судорога боли.       — Я знаю это чувство. Иногда мне снится моя семья, — он откинул голову назад, уставившись в потолок, где паутина колыхалась на сквозняке, — Мы сидим за обеденным столом. Жена смеётся над какой-то моей шуткой. Сын строит башню из хлебных корок. Обычный вечер. Счастливый. А потом я просыпаюсь и вспоминаю, что их больше нет. Что я променял их на долги, которые никогда не смогу выплатить.       — Что с ними случилось? — спросила Элисса, хотя часть её не хотела знать. Чужая боль резонировала с её собственной, удваивая тяжесть. Арон молчал так долго, что она подумала, что не стоило ей расспрашивать о такой больной теме. Когда он заговорил, голос его был глухим, словно слова продирались сквозь осколки стекла в горле:       — Их взяли в рабство за мои долги. Я был инженером, проектировал системы вентиляции для шахт Дома Вейлар. Хорошая работа, стабильная зарплата. Мы даже копили на собственный дом, — горькая усмешка исказила его губы, — А потом экономика рухнула. Меня уволили первым, слишком дорогой специалист для кризисных времён. Но долги остались. Обучение детей, медицинские счета жены... По закону, семья отвечает за долги главы семейства. Элисса почувствовала, как что-то сжимается в груди.       — Где они сейчас?       — На заводах Дома Таррен, — имя прозвучало как проклятие, — Сыну было всего восемь, когда их забрали. Сейчас ему должно быть двенадцать. Если он ещё жив. Тишина повисла между ними. Элисса протянула руку, преодолевая расстояние, и коснулась его плеча. Под грубой тканью рубашки она почувствовала, как напряжены его мышцы.       — Мне жаль, — прошептала она, понимая, как бессильны эти слова.       — Не надо, — он накрыл её руку своей, ладонь была шершавой, с мозолями от тяжёлой работы, — Мы все здесь потеряли что-то важное. Или кого-то. Но вместе... вместе мы можем вернуть то, что у нас отняли. Или хотя бы отомстить тем, кто отнял. Они сидели в тишине, каждый погружённый в водоворот собственных мыслей. Где-то над ними проскрипели половицы, крысы или ветер, невозможно было определить. Холод пробирался сквозь одежду, но они не двигались, словно боялись разрушить хрупкий момент человеческого тепла в этом ледяном мире.       — Арон, — сказала Элисса наконец, и её голос дрогнул, — В том сне... женщина говорила мне помнить, кто я есть. Но я не помню. Я не знаю, кем была до рабства. Арон посмотрел на неё внимательно, и в его глазах мелькнуло что-то странное — знание? Жалость? Страх? Эмоция промелькнула слишком быстро, чтобы её уловить.       — Возможно, это и к лучшему, — его голос звучал мягко, но в нём слышалось предупреждение, — Иногда прошлое причиняет больше боли, чем забвение. Иногда лучше не знать, кем ты была, чтобы стать тем, кем должна стать.       — Но как я могу знать, кто я, если не знаю, откуда пришла? — в её голосе прорвалось отчаяние, — Как строить будущее без фундамента прошлого? Арон помолчал, подбирая слова.       — Ты — это то, кем ты выбираешь быть сейчас. Не то, кем ты была, а то, кем становишься, — он повернулся к ней, и лунный свет высветил шрам на его виске, — Ты выбрала бороться, а не сдаваться. Ты выбрала помочь другим, а не думать только о себе. Ты выбрала жить, когда было проще умереть. Разве этого недостаточно? Элисса задумалась, перекатывая его слова в голове, как гладкие камешки. Возможно, он был прав. Возможно, она могла создать себя заново, как феникс из пепла своего забытого прошлого. Но всё же что-то внутри неё тянулось к тем снам, к той женщине, к тому саду. Словно обрывок мелодии, застрявший в голове. Не можешь вспомнить слова, но знаешь, что когда-то пела её целиком. Душа помнила то, что разум забыл, и эта память жгла изнутри, как тлеющий уголёк.       — Спасибо, — сказала она Арону, и искренность в её голосе удивила их обоих, — За то, что спас меня. За то, что привёл к Маркусу. За то, что... просто есть. Арон улыбнулся, но улыбка не коснулась его глаз. В них плескалось что-то тёмное, смесь тепла и печали, вины и решимости.       — Мы должны заботиться друг о друге, — сказал он, отводя взгляд, — В этом мире больше некому. Мы — всё, что у нас есть. Элисса кивнула и медленно вернулась на свой матрас. Холодная ткань неприятно прилипла к коже, но она заставила себя лечь, закрыть глаза. Но сон не шёл. Она лежала в темноте, слушая симфонию ночи, храп спящих, скрип металла, далёкий вой сирен. Думала о снах, которые были слишком реальными, чтобы быть просто снами. О прошлом, которое пряталось в тенях её разума. О будущем, которое могло наступить, а могло и нет. И о том, что завтра Маркус обещал показать ей что-то важное. Что-то, связанное с ключом, который она нашла в шахте. Что-то, что могло дать ответы на вопросы, которые она боялась задавать. Или поставить новые вопросы, на которые не было ответов. Где-то далеко часы пробили три. До рассвета оставалось ещё несколько часов — несколько часов, чтобы собраться с силами, с мыслями, с решимостью. Потому что Элисса чувствовала, что завтра всё изменится. Она не знала, как именно. Но воздух уже был наэлектризован переменами, как перед грозой. И она была готова встретить бурю. Потому что жизнь в неведении была хуже любой правды, какой бы болезненной и разрушительной она ни оказалась.       Маркус решил, что пришло время для следующего шага. Элисса проснулась от прикосновения, осторожного, но настойчивого. Чужие пальцы на плече вырвали её из беспокойного забытья, где не было снов, только тёмная, вязкая пустота.       — Вставай, — прошептал Арон, и его дыхание оставило тёплое облачко в холодном воздухе, — Маркус хочет кое-что тебе показать. Элисса села резко, словно пружина. Она протёрла глаза, стирая остатки сна.       — Что происходит? — спросила она, натягивая ботинки. Кожа была жёсткой, потрескавшейся, но это были её ботинки — первая вещь, которая принадлежала ей по-настоящему.       — Пора избавиться от последнего символа твоего рабства, — ответил Арон. Его взгляд скользнул к её шее, где холодный металл ошейника всё ещё обвивал горло, как змея. Элисса инстинктивно подняла руку, коснулась гладкой поверхности. Странно, за годы она почти перестала его замечать, он стал частью её тела, как шрам или родимое пятно. Но сейчас, при мысли о свободе от него, металл словно стал тяжелее, холоднее, теснее. Они вышли со склада, и утренний предрассветный воздух ударил в лицо ледяными иглами. С ними шли ещё двое. Молодой парень по имени Джек, чьё лицо было усеяно веснушками, делавшими его похожим на мальчишку, хотя в глазах уже поселилась взрослая тьма. И женщина средних лет, которую все называли просто Рейвен, её настоящее имя затерялось где-то в прошлой жизни, до того, как она стала тенью с ножом за поясом. Город встретил их холодным ветром, несущим запах приближающегося дождя, мокрого асфальта и гниющих листьев в водостоках. Где-то далеко выла сирена. Маркус ждал их у чёрного внедорожника, припаркованного в переулке, где единственным светом был мерцающий фонарь, превращавший всё вокруг в театр теней. Машина была старой, помятой, с облупившейся краской, идеальный камуфляж в мире, где новизна привлекала внимание.       — Готова к небольшому путешествию? — спросил он Элиссу, и в голосе слышалась странная смесь заботы и опасения.       — Куда мы едем?       — Чёрный рынок, — Маркус открыл дверцу, и петли заскрипели, — Там есть человек, который поможет нам с твоей... проблемой. Дорога превратилась в гипнотический танец света и тьмы. Час езды через промышленные районы, заброшенные кварталы, где в разбитых окнах жили только призраки и крысы. Они спускались всё глубже, словно погружаясь в ад, где каждый уровень был темнее предыдущего. Внедорожник нырял в туннели, выныривал на эстакады, петлял по лабиринту улиц. Элисса прижалась лбом к холодному стеклу, наблюдая, как город раздевается, сбрасывая маски респектабельности, обнажая гнилую плоть трущоб. Наконец машина остановилась. Перед ними высились массивные ворота, встроенные прямо в скальную породу, покрытые ржавчиной и граффити на дюжине языков. Металл был исцарапан временем.       — Добро пожаловать в Подгород, — сказал Маркус, выходя из машины. Его голос эхом отразился от каменных стен. Элисса вышла следом, и у неё перехватило дыхание. Перед ними разверзалась пасть подземного мира. Огромный комплекс, вырубленный в живой скале руками поколений отверженных. Своды терялись в темноте, словно небо этого перевёрнутого города. Тусклые неоновые огни — красные, синие, ядовито-зелёные — мерцали, как глаза хищников, освещая входы в бесчисленные туннели и пещеры, уходящие вглубь земли. Воздух был густым, почти осязаемым, коктейль из дыма дешёвых сигарет, пара от подпольных кухонь, машинного масла, пота и страха тысяч людей, живущих в этом подземном улье. Запахи наслаивались друг на друга, создавая удушающую симфонию отчаяния.       — Это один из крупнейших чёрных рынков континента, — объяснил Маркус, его голос стал тише, осторожнее, — Здесь можно купить или продать всё, что угодно, — он помолчал, глядя на тёмный зев входа, — Включая свободу. Если готов заплатить цену. Они двинулись к входу. Охранники стояли как неподвижные статуи, но Элисса видела, как их глаза следят за каждым движением, оценивают. Первый контрольный пост. Сканеры, похожие на глаза циклопов, считывали биометрию, отпечатки пальцев, сетчатку, даже походку. Технологии Дома Орсини, украденные и перепрограммированные для нужд подполья.       — Маркус Грей, — произнёс охранник, даже не глядя в их сторону. Данные уже высветились на его визоре, — Проходите. Но когда взгляд охранника упал на Элиссу, он замер. Его глаза, холодные, как лезвие скальпеля, медленно скользнули от её лица к шее, где ошейник отражал неоновый свет.       — Новенькая?       — Клиентка, — коротко ответил Маркус, доставая из кармана жетон — кусок потемневшего металла с выгравированным знаком, который Элисса не смогла разглядеть. Охранник взял жетон, провёл по нему сканером. Что-то пискнуло, загорелось зелёным.       — Третий уровень, сектор семь, — пробормотал он, возвращая жетон, — Следите за ней. Тут любят... потерявшихся. Последнее слово прозвучало, как угроза. Они прошли через массивные двери, и Элисса ахнула. Чёрный рынок был словно целый мир, вывернутый наизнанку и спрятанный под землёй. Главная площадь представляла собой колоссальную пещеру, уходящую ввысь на десятки метров. Стены были изрезаны балконами, переходами, лестницами. Всё вырублено прямо в камне, превращая скалу в живой муравейник. Шум обрушился на неё волной, тысячи голосов сливались в гул, похожий на рёв океана. Крики торговцев на десятках языков, звон металла из кузниц, шипение паяльников, плач детей, смех пьяниц — всё смешивалось в какофонию подземной жизни. Бесконечные ряды палаток и лавок тянулись во всех направлениях, исчезая в туннелях, которые вели в другие сектора рынка. Некоторые палатки были не больше одеяла, расстеленного на земле, другие — целые павильоны с охраной и неоновыми вывесками. В секторе контрабанды воздух искрился от электричества. Здесь продавали запрещённые технологии, устройства связи, способные обходить всевидящее око систем слежения Дома Орсини, оружие без серийных номеров, поддельные документы, настолько совершенные, что могли обмануть даже правительственные сканеры. Продавец с кибернетическим глазом демонстрировал имплант, позволяющий видеть сквозь стены. Женщина в кожаном плаще предлагала яды, не оставляющие следов. Торговцы информацией сидели в затемнённых кабинках, окружённые экранами, на которых мелькали данные. Они продавали секреты, как другие продают овощи, взвешивая их ценность, торгуясь за каждый байт. Планы особняков знати, графики патрулей, финансовые отчёты, интимные фотографии, компромат, способный уничтожить карьеры и жизни. Медицинский сектор вонял антисептиком. Здесь работали врачи-отступники, те, кто потерял лицензии за эксперименты или отказ следовать правилам. В импровизированных операционных, отгороженных грязными занавесками, проводились всевозможные процедуры. Пластические операции для изменения внешности до неузнаваемости, вживление нелегальных имплантов, удаление следящих чипов. На прилавках в стеклянных колбах плавали органы неизвестного происхождения. Старик в запятнанном халате предлагал препараты для улучшения рефлексов, усиления памяти, подавления боли, и никто не спрашивал о побочных эффектах. Но самым страшным был сектор живого товара. Элисса пыталась не смотреть, но её взгляд словно примагнитило. Клетки тянулись рядами, как в зоопарке, только внутри были люди. Рабы всех возрастов, от детей, которые ещё не понимали своей участи, до стариков, в чьих глазах уже не было ничего, кроме пустоты. Каждый с биркой на шее — имя (если повезло), возраст, навыки, цена. Молодая девушка с золотистой кожей прижималась к прутьям, умоляя на языке, которого Элисса не понимала. Мужчина средних лет сидел в углу клетки, методично раскачиваясь взад-вперёд. Мальчик лет десяти смотрел прямо на Элиссу глазами, наполненными вселенской печалью не по годам.       — Не смотри туда, — тихо сказал Арон, мягко взяв её за локоть. Его прикосновение вернуло её в реальность, — Мы ничего не можем для них сделать, — он помолчал, и в его голосе появилась сталь, — Пока. Они шли дальше, через лабиринт человеческой деградации. Мимо кузниц, где в адском жаре ковали оружие, способное убивать тихо и эффективно. Металл звенел о металл, искры летели фонтанами, а кузнецы — люди с обожжёнными руками и пустыми глазами — работали в ритме, известном только им. Мимо лабораторий, где в колбах булькали жидкости всех цветов радуги. Химики в противогазах синтезировали наркотики, от простых стимуляторов до веществ, способных переписать личность. Воздух здесь был едким, разъедал горло, заставлял глаза слезиться. Мимо мастерских, где создавали подделки. Картины, документы древности, ювелирные изделия. Мастер с лупой на голове кропотливо старил бумагу, превращая вчерашнюю подделку в артефакт тысячелетней давности. Воздух становился всё гуще. Дым от жаровен смешивался с паром из вентиляции, создавая туман, в котором фигуры людей казались призраками. Запахи наслаивались друг на друга — специи и гниль, металл и кровь, дешёвый алкоголь и дорогие духи. Звуки сливались в белый шум, из которого периодически вырывались крики, смех, звон монет. Наконец они остановились в техническом секторе, перед небольшой мастерской, зажатой между лавкой по продаже краденых имплантов и подпольным кибер-кафе. Над входом висела табличка, настолько простая, что казалась вызывающей: «Тобиас — ремонт и модификация». Маркус постучал в обитую железом дверь. Три коротких удара, пауза, два длинных, пауза, один короткий. Код. Замок щёлкнул, дверь приоткрылась. В проёме показался пожилой мужчина, седая борода аккуратно подстрижена, добрые глаза за толстыми очками, которые увеличивали их до комичных размеров. Но Элисса сразу заметила его руки, покрытые шрамами от работы с металлом и электроникой, каждый ожог и порез — история неудачи или успеха. Пальцы были удивительно ловкими для их искалеченного вида.       — Маркус, — голос Тобиаса был тёплым, как старое вино. Он оглядел группу, его взгляд задержался на Элиссе, — Давно не виделись. Я уж думал, ты забыл дорогу к старику.       — Тобиас, у меня есть работа для тебя, — сказал Маркус, кивком указывая на Элиссу, — Нужно снять ошейник. Модель Вейлар-7, если я не ошибаюсь. Тобиас подошёл ближе, и Элисса почувствовала запах машинного масла и мяты, странная комбинация. Он внимательно изучал ошейник, не касаясь, только глазами, и его лицо становилось всё серьёзнее с каждой секундой.       — Вейлар-7, — пробормотал он, — Неприятная штучка. Встроенные микро-заряды взрывчатки по периметру, ампулы с нейротоксином быстрого действия, многоуровневая система слежения с дублированием сигнала, — он выпрямился, посмотрел Элиссе в глаза, — Но выполнимо. Я снимал и не такое. Проходите. Мастерская была организованным хаосом. Каждая поверхность была завалена инструментами, механизмами, полуразобранными устройствами. Верстаки прогибались под тяжестью разобранных ошейников всех моделей, каталог человеческой жестокости. На стенах висели схемы и чертежи, покрытые пометками на полудюжине языков. В углу тихо гудел генератор, питающий десятки приборов. Воздух был густым от запаха припоя. Где-то ритмично капала вода, как метроном. Тобиас жестом указал на кресло в центре комнаты, древнее стоматологическое, переделанное под его нужды. Кожа была потрескавшейся, но чистой, металл поблёскивал в свете ламп.       — Садись, дитя, — сказал он мягко, — И постарайся не двигаться. Малейшая ошибка, и... ну, скажем так, нам придётся искать новую клиентку. Элисса села, почувствовав, как холодная кожа прилипает к спине через тонкую ткань рубашки. Тобиас надел на голову устройство с множеством линз, превращающее его в странное насекомое. Он начал осматривать ошейник, переключая линзы, бормоча себе под нос на техническом жаргоне.       — Интересно, — пробормотал он через несколько минут, которые показались Элиссе вечностью, — Очень интересно. Даже... неожиданно.       — Что-то не так? — напрягся Маркус.       — Этот ошейник модифицирован, — Тобиас не отрывал глаз от работы, его пальцы порхали над металлом, не касаясь, считывая информацию одним взглядом, — Стандартная модель Вейлар-7, да, но с дополнительными компонентами. Более сложная система нейроинтерфейса. Она может считывать не только базовые показатели, но и эмоциональные паттерны. Усиленное шифрование военного уровня. Дополнительные датчики, которых я раньше не видел.       — Что это значит? — спросила Элисса, стараясь не шевелиться. Голос дрогнул. Тобиас на мгновение поднял глаза, встретился с ней взглядом через увеличительные линзы, делавшие его глаза огромными.       — Это значит, дитя, что ты была не обычной рабыней. Такие ошейники используют только для особо ценных экземпляров, — он помолчал, подбирая слова, — Или для тех, кого хотят изучать. Кто-то очень заинтересован в тебе. Вопрос — почему? Холод пробежал по спине Элиссы, как ледяная змея. Кай действительно видел в ней что-то особенное, что-то, выходящее за рамки простого желания обладать. Но что именно? Какую тайну он искал в глубинах её существа? Тобиас вернулся к работе. Теперь в его руках появились инструменты. Тончайшие отвёртки, щупы, приборы, назначения которых Элисса не знала. Он работал с хирургической точностью, каждое движение выверено до миллиметра.       — Сейчас я начну деактивацию систему, — объяснил он, не отрывая взгляда от работы, — Сначала отключу токсины... очень медленно, чтобы не активировать протокол самоуничтожения. Потом взрывчатку. Тут нужна особая последовательность, иначе... бум. И только потом — системы слежения и основной замок. Время растянулось. Элисса чувствовала каждое прикосновение инструментов к металлу, вибрации передавались через ошейник к костям. Она слышала собственное сердцебиение, громкое, как барабан. Видела, как капелька пота скатывается по виску старика, зависает на мгновение на кончике носа, падает. Арон стоял рядом, и она чувствовала напряжение, исходящее от него волнами. Маркус неподвижно застыл у двери, готовый к любой неожиданности. Джек нервно теребил рукоять ножа. Рейвен казалась расслабленной, но Элисса видела, как побелели её костяшки от напряжения.       — Токсины деактивированы, — пробормотал Тобиас, — Теперь самое сложное. Следующие двадцать минут были агонией ожидания. Каждый щелчок инструмента заставлял Элиссу вздрагивать внутренне, не смея пошевелиться внешне. Она чувствовала, как ошейник постепенно теряет свою власть над ней, системы отключались одна за другой, словно гаснущие звёзды.       — Почти, — прошептал Тобиас, закусывая от напряжения губу, — Ещё немного... вот так... осторожно... Раздался тихий щелчок. И ошейник разомкнулся. Металл, который годами обвивал её шею, как удав, упал на колени с глухим звуком. Элисса не двигалась, не веря. Потом медленно, словно во сне, подняла руку к шее. Кожа была влажной от пота, покрасневшей, с глубокими вмятинами там, где металл годами давил на плоть. Но она была свободной. Впервые за... она даже не помнила, сколько лет. Воздух по-другому касался кожи. Прохладный, живой, не профильтрованный через датчики ошейника. Она могла повернуть голову без ощущения тяжести металла. Могла дышать, не чувствуя, как каждый вдох регистрируется, анализируется, записывается.       — Готово, — сказал Тобиас, снимая оптическое устройство. Он выглядел уставшим, но довольным.       — Спасибо, — прошептала Элисса. Слово казалось таким маленьким для того, что она чувствовала, — Спасибо. Она встала с кресла, пошатнулась. Ноги ослабли от напряжения. Арон подхватил её под локоть, помог устоять. Когда они собирались уходить, Элисса зацепилась карманом куртки за острый край верстака. Ткань порвалась, и из кармана выпал маленький металлический предмет, звякнув о каменный пол. Ключ со скорпионом — её находка из шахты. Тобиас увидел его и замер, словно увидел призрака. Медленно, почти благоговейно, он поднял ключ, повертел в пальцах, изучая под разными углами.       — Где ты это взяла? — его голос изменился, стал острым, как лезвие.       — В шахте, — ответила Элисса, чувствуя, как атмосфера в комнате сгущается, — Рядом с телом мёртвой рабыни. А что это такое? Тобиас долго молчал, потом посмотрел на Маркуса. В их взглядах произошёл безмолвный разговор.       — Это не просто ключ, — наконец сказал Тобиас, — Это коммуникационный модуль нашей сети. Зашифрованный передатчик с уникальным идентификатором.       — Что? — Маркус подошёл ближе, взял ключ, изучая гравировку.       — Мёртвая рабыня была одной из нас, — объяснил Тобиас, и в его голосе звучала печаль, — Её звали Лена Кросс. Она работала в шахтах под прикрытием, пыталась организовать массовый побег заключённых. Собирала информацию, вербовала людей, готовила план. Но кто-то её выдал. Элисса почувствовала, как что-то холодное сжимается в груди. Ещё одна жертва, ещё одна жизнь, принесённая на алтарь свободы.       — Выдал? Кто? — спросила она, хотя не была уверена, что хочет знать ответ.       — Мы не знаем, — Маркус сжал ключ так крепко, что костяшки побелели, — Но в наших рядах есть предатель. Крыса, которая продаёт информацию Домам. Из-за него погибли уже десятки наших людей. Арон, который до этого момента молчал, стоя в тени, вдруг издал странный звук, что-то между вздохом и стоном. Его лицо стало мертвенно-бледным, словно вся кровь разом отлила от головы.       — Лена Кросс? — его голос был едва слышен, — Вы сказали... Лена Кросс?       — Да, а что? — Тобиас повернулся к нему, нахмурившись. Арон прислонился к стене, словно ноги отказывались его держать. Его глаза были широко раскрыты, в них плескался ужас пополам с болью.       — Это... это была моя хорошая подруга, — слова вырвались из него, как кровь из раны, — Это была моя сестра. Тишина обрушилась на комнату, как лавина. Тяжёлая, удушающая, полная невысказанных вопросов и страшных догадок. Элисса смотрела на Арона, видя, как его лицо искажается от боли.       — Мне жаль, — сказала она тихо, подходя к нему, протянула ему ключ, вложила в его дрожащие пальцы, — Это должно принадлежать тебе. Арон взял ключ, сжал в кулаке. Его пальцы дрожали, как у человека в лихорадке.       — Она пыталась сбежать, — прошептал он, и в его голосе звучала такая боль, что воздух в комнате, казалось, стал гуще, — Пыталась спасти свою дочь. И кто-то... кто-то её убил.       — Мы найдём предателя, — пообещал Маркус, положив руку на плечо Арона, — И он заплатит за всё. За каждую жизнь, которую погубил. Но Элисса видела в глазах Арона что-то ещё, кроме горя. Что-то тёмное, извивающееся в глубине зрачков, как змея.       — Лена была хорошей девочкой, — сказал Тобиас, нарушая тишину, — Умной, храброй, преданной делу. Она верила, что мир можно изменить. Что её дочь будет жить в свободном мире, — он покачал головой, — Она заслуживала лучшей судьбы. Они все заслуживали. Элисса сжала ладонь так крепко, что ногти врезались в кожу. Ещё одна жертва системы, ещё одна жизнь, оборванная слишком рано. Сколько ещё таких Лен умрёт, прежде чем что-то изменится? Сколько детей останется сиротами, сколько мужей — вдовцами?       — Мы найдём предателя, — повторил Маркус, — И он заплатит за каждую смерть. Это я обещаю. Тобиас вернулся к Элиссе с набором мазей и бинтов.       — Давай обработаем шею, — сказал он мягко, — Кожа повреждена, нужно предотвратить инфекцию. Следующие несколько минут он обрабатывал раны, оставленные ошейником. Мазь жгла, как огонь, но Элисса терпела молча. Боль была ничто по сравнению с унижением ношения этого символа рабства все эти годы. Каждое жжение было напоминанием — она свободна.       — Готово, — сказал Тобиас, заканчивая накладывать повязку, — Через неделю снимешь, и следов почти не останется. По крайней мере, внешних. Элисса коснулась повязки. Под тонкой тканью кожа пульсировала в такт сердцебиению, но ощущение было... правильным. Живым. Настоящим.       — Теперь ты по-настоящему свободна, — сказал Тобиас, и в его глазах мелькнула грусть, — Хотя в этом мире свобода — понятие относительное. Не благодари меня, — перебил её старик, поднимая руку, — Благодари тех, кто рискует жизнью, чтобы дать тебе этот шанс. И помни о тех, кто пал на этом пути. Они собрались уходить. Элисса в последний раз оглянулась на ошейник, лежащий на верстаке, как сброшенная змеиная кожа. Часть её хотела взять его, как напоминание. Другая часть хотела увидеть, как он плавится в огне. Они вышли из мастерской обратно в хаос Чёрного рынка. Но что-то изменилось. Элисса почувствовала это кожей. Напряжение в воздухе, как перед грозой. Торговцы стали нервными, покупатели заторопились к выходам. И тут она увидела его. Мужчина в тёмном плаще следовал за ними, стараясь держаться в тени, сливаться с толпой. Но Элисса научилась замечать слежку, годы паранойи обострили её чувства.       — Маркус, — тихо сказала она, не оборачиваясь, — За нами следят. Маркус даже не дрогнул, продолжая идти тем же размеренным шагом.       — Я знаю. Уже несколько минут. Джек, Рейвен, приготовьтесь. И тут ад вырвался на свободу. Из-за палаток выскочили вооружённые люди. Много, слишком много. Элисса узнала чёрную форму с серебряными вставками. Это охрана Дома Вейлар. Её сердце пропустило удар. Кай нашёл их. Как? Когда? Неважно. Он здесь.       — Бежим! — рявкнул Маркус. Началось безумие. Первые выстрелы разорвали воздух, и Чёрный рынок взорвался паникой. Торговцы опрокидывали прилавки, создавая баррикады. Покупатели с криками бросились врассыпную. Где-то упала стойка с химикатами, и ядовитый дым начал расползаться по полу. Элисса бежала, не думая, следуя за Ароном через хаос. Пули свистели над головой, выбивая искры из каменных стен. Осколки камня резали щёки, как тысячи маленьких лезвий. Они петляли между палатками, перепрыгивали через опрокинутые столы, проскальзывали сквозь дерущуюся толпу. Джек отстреливался, прикрывая отход. Рейвен метнула дымовую шашку, создавая завесу. Лабиринт рынка стал их спасением и проклятием одновременно. Легко потеряться, но и легко попасть в тупик. Элисса видела, как охранники методично прочёсывают сектора, отрезая пути к отступлению. Взрыв. Где-то рядом сдетонировала граната, и ударная волна сбила Элиссу с ног. Уши заложило, мир превратился в немое кино. Она видела, как Арон кричит что-то, но не слышала слов. Он подхватил её под руку, потащил дальше. Бежать, бежать, не останавливаться. Остановка — смерть. Они вырвались из главной пещеры в туннель, ведущий к выходу. Впереди маячила спасительная дверь машины. Маркус уже был там, заводил двигатель. Последние метры. Элисса чувствовала дыхание погони на затылке. Прыжок в машину, хлопок дверцы, визг шин. Внедорожник рванул с места, оставляя за собой облако пыли и дыма. Пули забарабанили по корпусу, заднее стекло взорвалось тысячей осколков.       — Пригнитесь! — крикнул Маркус, выжимая из машины всё возможное. Они неслись по туннелям подземного города, игнорируя знаки и разметку. Позади ревели моторы преследователей.       — Как они нас нашли? — крикнула Элисса, стряхивая осколки стекла с волос. Маркус посмотрел на неё через зеркало заднего вида, и в его глазах она увидела подозрение, холодное и острое, как бритва.       — Хороший вопрос, — сказал он ровным тоном, — Очень хороший вопрос. Кто-то знал, где мы будем. Кто-то передал информацию. В салоне повисла тишина, нарушаемая только рёвом мотора и далёкими сиренами. Элисса почувствовала, как все взгляды обращаются к ней — новенькой, чужой, той, кого только что освободили от ошейника Вейлара. Её сердце сжалось. Неужели он думает, что это она их выдала? Но ещё хуже было то, что глубоко внутри, в самом тёмном углу сознания, зашевелился червь сомнения. А что, если Кай каким-то образом использовал её? Что, если в ошейнике был передатчик, который Тобиас не заметил? Что, если она, сама того не зная, привела охотников к добыче? Что, если её свобода была иллюзией, а она — всего лишь приманкой в чужой игре? Машина нырнула в очередной туннель, и темнота поглотила их, оставив только рёв мотора и тяжёлое дыхание выживших.