Мелодия рифов

Я просидел у Степана несколько часов. Мы, на удивление, очень просто нашли общий язык, перекидывались шутками и читали рэпчину про всё подряд. Первые полчаса я чувствовал, будто являлся грязью на чьей-то подошве. Совсем не привык находиться в квартирах людей при бабле, особенно когда в комнате много дорогостоящей аппаратуры. У Лорда один только микрофон стоил как всё моё обучение в ВУЗе, потому я старался ничего руками не трогать, и моё тело само собой пыталось занимать как можно меньше места. Для такого буржуя Степа совсем не был элитарным придурком. Его спокойствие и располагающая атмосфера быстро позволили мне расслабиться настолько, что я даже забыл о всей эпопее с нюдсами. Время пролетело быстро. Мне казалось, что мы знакомы сотни лет и каждый вечер проводим вот так: записывая рандомные слова в тетради, а после превращая их в полноценные трэки. Возможность окунуться в атмосферу именно создания музыки позволила мне ещё больше влюбиться в неё. Я ничего толком не понимал, пока Степан умело стучал пальцами по клаве в попытках собрать что-то в FL Studio или наигрывал мотив на одной из гитар. На следующее утро я проснулся с раскалывающейся головой и горящим лицом. Всё-таки дни купания в неподходящую погоду и разгуливание по улице в мокрых трусах сделали своё дело. Я заболел. — Але, мамуль, — я прокашлялся, набрав маму через пять минут после пробуждения. — Я, видимо, заболел. Отлежусь сегодня дома. — Хорошо, Денисочка, — мама вздохнула, на фоне что-то пиликнуло: по всей видимости пришла новая партия товара. На работе у мамы совсем не было времени на разговоры. — Где аптечка — ты знаешь. Увидимся вечером, я соскучилась. — Я тоже, мам. Люблю тебя, до вечера, — я промычал, перекатываясь на другой бок. — И я тебя, совёнок. Сразу после звонка я уведомил куратора о прогуле и на ватных ногах поплёлся разводить лекарство в кипятке. Обычно в случае простуды мама давала мне конкретно эти саше со вкусом лимона (на деле я бы назвал это вкусом мыла), и чаще всего мне быстро становилось легче. Выпив эту бурду и закутавшись в два пледа, я уселся в компьютерное кресло и решил-таки поинтересоваться музыкальной карьерой Лорда. Ник, как подобает хмырю, был очень позёрский, но меньшего я не ожидал. Что меня удивило — так это то, что люди реально слушали его релизы, и вокруг персоны анонимного «Parasomnia» собралась толпа фанатов, пусть пока и маленькая. У парня было будущее, особенно если он собирался посвящать всего себя музыке. Лайс: увы, но уличные пляски в мокрых трусах не обошлись мне бесплатно Лайс: так что я слёг с простудой Лайс: из позитивного — я послушал весь твой репертуар Лайс: у меня даже настроения на шутки нет, видишь, как мне плохо приходится тут Лайс: короче, хорошо делаешь, иди нахуй Скоро моё отсутствие в универе заметили и мои друзья: Жека поинтересовался, куда я пропал, а Энди спросил, надо ли чего в аптеке. Я уверил всех, что просто простыл и скоро буду огурцом. Следующие несколько дней прошли в стандартном режиме: я выздоровел за два дня, вернулся в универ и огрёб от Митрофанова за очередную отключку на его паре. Всё-таки философия вгоняла меня в блаженный сон, и я ничего не мог с ней поделать. От Лорда я разузнал, что его батя всегда такой. Он слишком серьёзно воспринимает свою роль как профессора и даже дома цитирует Сократа. Я решил помолиться за ментальное здоровье Степки — даже поставил за него свечку онлайн. В четверг мы собирались погулять вчетвером, но Турбо оказался занят делами любовными, так что я, Киря и Энди собрались в ближайшем к нашему с Андреем дому парке. Несколько пацанов, включая Андрюху, оборудовали его более-менее пригодным для трюков на скейте или самокате. Энди катал на обоих, сегодня он приехал на убитом самокате и наворачивал круги, практикуя разные прыжки. Наблюдая со стороны, я даже не мог конкретно описать, что же он делал, но его лицо всегда было сосредоточено на какой-то цели, и он сильно расстраивался, когда не добивался того, чего желал. Пару раз даже пинал свой же самокат. В такие моменты я чуть ли не уссывался. Мы с Кирюхой сидели на бордюре в пяти метрах от него, покуривали и говорили обо всём и ни о чём. Внезапно взошла тема отношений: Кирюха вспомнил свою бывшую, и атмосфера нашего разговора стала заметно мрачнее. — ...не хочу обременять людей своей «любовью». — Ууу, депрессивно, — я протянул, отправляя бычок в полёт щелчком пальцев. — Что с тобой вообще происходит, Кирь? — Фаза такая. — И что это должно значить? Он молчал с минуту, то ли пытаясь собрать мысли воедино, то ли думая, стоит ли меня посвящать в этот лор. — Слушай, ты же знаешь, что я могу и серьёзным быть? Я постараюсь помочь, если могу что-то сделать. Просто поделись со мной своим говном, и разделим его на две тарелки. — Не сможешь ты ничего сделать, — он сморщился и убрал прядь волос с лица. — У меня диагностировали БАР пару месяцев назад. — И?.. — я нахмурился. Честно говоря, эта аббревиатура ничего мне не говорила. — И ничего. Я, наконец-то, имею объяснение всей своей хуйне, но и знание, что я навсегда застряну в этом сраном цикле. — Он вздохнул, бессильно вскинул руками и повернулся ко мне лицом. — Ден, я всегда буду ебнутым, ты понимаешь? Раньше я думал, что после подросткового пройдёт. Или к тридцати пройдёт. Или ещё что. Выходит, что нет — эта хуйня со мной до конца. — Почему не сказал? — А что бы ты сделал? Ты и сейчас мало что полезного сказать можешь, сидишь вот, глаза лупишь на меня. — Я... — глубоко вздыхая, я повторил движение его рук. — Не знаю, мужик. Поддержал бы тебя? Мы же лучшие друзья, я хочу... — Что-то мне кажется, что в последнее время ты записал кого-то другого в этот слот. — Он тыкнул пальцем в Энди, который уже десяток раз повторил один и тот же трюк, стараясь довести его до совершенства. — Я не ревную, не подумай. У всех у нас свои жизни. Я не хотел лить на тебя своё говно и всё такое. — Ну вот я тут и сам прошу тебя делиться своей хуйнёй. Чел, мы прошли через столько всего, я не хочу, чтобы ты думал, что не можешь прийти ко мне, когда тебе плохо. Я кусал губу, а Киря щёлкал пальцами. Мы молчали. Я и правда отдалился от него в последнее время. У меня было полно забот, Андрей занимал много моего времени, но всему этому было куда более простое объяснение, чем то, что надумал себе Кирилл. Энди звал меня с собой и сам предлагал провести время за чем-то интересным, а Киря, как и я, был человеком куда более сложным на подъём и сам не горел желанием вытаскивать кого-то на улицу. Так я стал реже тащить его за собой, и он пришёл к выводу, что я променял его на человека, с которым он меня и познакомил. Мне хотелось извиниться перед Кирей, заверить его в том, что мы всё ещё друзья и он может мне довериться, но я не мог. Я сам скрывал от него свои переживания и не был в праве требовать открытости. Воздух между нами был напряжён, я чувствовал, как тяжелело на груди, и мои мысли метались в поисках решения, что смогло бы всё наладить. Как бы я ни хотел быть честным — я просто не мог. Часть моих секретов могла бы разрушить нашу дружбу, как это было с Ником. Я один раз оступился и выучил урок: некоторые тайны должны оставаться таковыми. — Могу я тебя попросить кое о чём? Он вздохнул, украдкой посмотрел на меня и кинул: — Валяй. — В следующий раз, если соберёшься заниматься... — я кивнул в сторону его рук, — этим, то, я хуй знает... напиши мне? Или давай найдём какие-то менее хуёвые способы справиться с дерьмовыми моментами жизни. Это вообще с тобой случалось раньше, или ты внезапно решил попробовать? Он закатил глаза. Я и так знал, что в этой теме совсем не разбираюсь и мог нести просто лютую хуйню. Он помолчал ещё немного, а потом всё же ответил: — Ладно, хорошо. Если тебе так хочется играть роль моей мамки — кто я такой, чтобы тебе мешать. Его улыбка вышла вымученной. Этот длиннющий парень сейчас выглядел как ветка ивы, что медленно умирала от истощения. Когда Кирюха успел превратиться в это? Может, он всегда таким был, но только сейчас я смог посмотреть сквозь фасад и увидеть то, что было с ним всегда. Его слова меня пугали, хотя я пока не успел обдумать их глубину и ужаснуться по-настоящему. До конца своих дней жить в каком-то «цикле»? Звучит... очень меланхолично. И я, даже не зная, что конкретно он имеет в виду, понимал: мой друг проходит через сложные вещи, а я не мог ему помочь. Так мы выкурили ещё по одной, оба витая каждый в своих мыслях. Я незрячим взглядом смотрел за Энди, который с каждой минутой делал трюки всё резче, будто злоба росла и начинала влиять на его технику. На что тот злился — сказать сложно. Но в один из последних проездов что-то пошло не так, и он с криком приземлился в паре метров от нас. — Сука... — процедил Энди, поднимаясь с земли. Я вскочил и помог ему встать. Его и так вечно синие ноги теперь полосанул глубокий порез — по всей видимости, Андрей налетел на один из особо смелых болтов, что торчали из корпуса самоката. Крови было много, нужно было срочно что-то делать. Киря притащил мой рюкзак, но ничего полезного не нашлось. Я стянул с себя бомбер, потом футболку. В этот момент Кирюха старался давить выше пореза, чтобы хоть как-то замедлить кровотечение. Футболку было жалко — она прожила со мной последние четыре года и была куплена во время поездки в соседний город. Но в момент, когда я зубами подвал её на две отдельные тряпки, мои мысли были сфокусированы на первой помощи Энди. Я пытался игнорировать глухой треск ткани на зубах и вкус собственного пота, которые, смешиваясь с запахом крови, вновь и вновь навевали тошноту. Он не проявлял особых эмоций на тему своей раны, только шипел через зубы. Его челюсть была напряжена, а нога подрагивала. Я старательно перевязывал рану, вспоминая технику Степы и стараясь ей подражать, пусть мои руки дрожали. Я понял, что не дышал всё это время, только тогда, когда уже закончил. Как-никак, я не часто нуждался в оказании кому-то первой помощи, но Энди, вроде как, устраивала моя работа. Андрюха далеко не в первый раз оказывался в похожей ситуации: как-то раз он чуть не упал с пятого этажа заброшки, ступив на проржавевшую лестницу, что решила обрушиться под его ногами, но по воле случая он зацепился за край арматуры и смог выкарабкаться. Всё его тело было усеяно старыми шрамами разных форм. Какие-то — от падений со скейта или самоката, какие-то были ожогами, полученными случайно или намеренно. Например, ситуация, когда его старшая сестра облила ему руку кипятком, или когда он на спор затушил о запястье сигарету. Иногда мне казалось, что он был адреналиновым наркоманом, который при всём при этом вечно осуждал людей за то же, что делает он сам. Такое чувство, будто он знал, что занимается чем-то опасным и может пострадать, но не хотел, чтобы пострадал кто-то другой. Единственным сносным хобби Энди было рисование, и даже тут он предпочитал добавлять риска — изредка выбирался порисовать граффити. Когда с перевязкой было покончено, мы убедились в том, что кровь остановилась (или, по крайней мере, не била ключом). Я сказал ему опереться на меня, а Кирич просто предложил донести его до квартиры. Сошлись на том, что Кирилл ехал на его самокате, а мы с Энди ковыляли вдвоём. Дотащив потное тело Андрея до третьего этажа, мы ступили в его квартирку. С кухни слышалось радио — его отец был дома. — Надеюсь, вы помните, что делать? — Энди прикрыл повязку рюкзаком и уверенно встал на обе ноги. Я заметил, что он прикусил губу, пытаясь игнорировать боль. — Да, капитан, — прошептал я. Высокая фигура показалась в дверях кухни. Отец Андрея жевал бутерброд, а заметив нас — расплылся в улыбке. — Денис! Женя! Давно не заходили, привет! — Здравствуйте, Алексей Палыч! — я помахал ему рукой и ответил на его улыбку своей. — Да не зовёт ваш сынуля нас в гости совсем, представляете! Андрей тыкнул меня локтем и медленно побрёл к двери своей комнаты. — Так проходите, я чаю сделаю, вот бутербродами поделюсь. Есть с рыбой и колбасой — каких хотите? — он задвигался, тут же ставя чайник на плиту. — Ой, да мы ненадолго, просто провели Андрея, — я отмахнулся. Энди просил быстро от него отбиться и не дать повода заподозрить, что его сыночка-корзиночка в очередной раз попал в просак. — Я настаиваю! Смотри, у меня есть сельдь вкуснейшая, недавно на рынке взял. — Тучная и доброжелательная фигура металась туда-сюда, доставая продукты из холодильника. — Можете у Андрюши сесть, я же не заставляю вам меня, старика, терпеть. Я посмотрел на Кирю, перевёл взгляд на Энди и осторожно кивнул Алексею Палычу. — А вот я, пожалуй, пойду. Мне завтра курсовик сдавать, извиняйте, — Кирилл развернулся и помахал другу и его отцу. — Зайду попозже, если будете не против. — Нет, конечно, Кирилл, заходи, как будешь свободнее. — Теперь отец смотрел на сына. — Я надеюсь, ты решил вопрос со своей курсовой, вы же одногруппники. — Конечно, пап, не переживай. — Отлично. Тогда я устрою вам чай. Ты, кстати, какой пьёшь, Денис? — Зелёный с двумя ложками, если можно. Мы ввалились в комнатушку Энди. Тот упал на кровать и наконец выстонал всю боль, что копилась за этот диалог. Я присел на край кровати и осмотрел повязку: её уже стоило бы сменить. Благо дома найдётся что-то более подходящее для заживления ран. Я разрезал футболку: кровь уже свернулась коркой, но стоило дёрнуть ткань — рана зловеще напомнила о себе. Андрей снова стиснул зубы, как обычно стараясь делать вид, что ему насрать. Я ещё раз осмотрел рану: шрам останется совсем уж уродливый. Я знал, что не заставлю его пойти в больницу и зашить её, так что подавил желание начать спор. — Потерпи, — буркнул я, стараясь наматывать бинт как можно ровнее. Он ложился криво: то сползал, то морщился, но зато держал. Я взглянул на свою работу, поморщился, на что Энди фыркнул и сказал: — Главное, чтоб держалось. И казалось, вся эта фраза описывала его целиком.