Мелодия рифов

Дверь поддалась далеко не сразу; я, кажется, вечность лупил по ней то плечом, то ногой, выкрикивая просьбы просто пустить меня внутрь. Ден закрылся, хрип его был слышен в моменты, когда я готовился к удару и Турбо только замахивался по очередному предмету мебели. Сцена была страшная: все вокруг с каждой секундой больше и больше превращалось в хаос; по всей видимости, никто из пацанов не знал, что делать и как реагировать. Что Лорд с его крысиной мордой, которая ни черта не выражала, что Макс с Мишаней, которые пытались утихомирить Турбо, но были без понятия как. Я, как обычно, взял на себя роль опекуна Дена — ему сейчас должно быть дерьмовее всего. Когда дверь распахнулась, я нашел его скрюченным на полу в позе эмбриона. Он глянул на меня, глотая воздух, и его глаза закрылись — отключился. Возможно, лучше так, чем он будет вредить себе или окружающей среде, как это делал Жека. Оставаться с холодной головой в тяжелых ситуациях всегда было одним из немногих моих положительных качеств. Я умыл Лайса, придерживая его голову у себя на бедрах, и пытался понять, что же всем нам делать дальше. Ден и так последнее время все больше прекращал напоминать себя прошлого. Дурашливость и легкость, присущая ему ранее, будто из мелких дырочек вытекала и оставляла пустую оболочку. Сейчас же чувствовалось, что новая дыра будет больше всех остальных, а чем заполнить ее и не дать Лайсу окончательно истечь — идей не было. Шум в основном прекратился, остались только попытки Турбо вырваться из хватки. Под шумок я оперативно доставил тело на диван и уселся рядом обдумывать произошедшее. Были ли мы с Кирей близки? Не особо. Неплохо понимали друг друга; он разок поделился со мной тем, что стало причиной его внезапного желания поиграться с запрещенкой, и то сделал это под давлением своего лучшего друга. Ну как, Денис попросил, а надавить пришлось мне. Я в целом начал ловить себя на том, что одно его слово — и я без задних мыслей несусь туда, куда Ден укажет пальцем. Противно до смерти, особенно от того, что я все еще на что-то надеюсь и рассчитываю. Он мутит-крутит с Алиной и имеет на это права, но лучше мне даже от факта его “занятости” как-то не стало. То этот кудрявый хуй крутится вокруг, то девицы на тусовке, а Энди что? Энди закусывает губу и старается никому не зарядить меж бровей. Как поддержать Лайса, когда единственной смерти близкого человека я был даже рад? Мать таки спилась и захлебнулась в собственной блевоте по белке. Достойная смерть достойной женщины. Единственный минус ситуации — я не видел всего своими глазами. Может, так мне перестали бы сниться сны, в которых она раз за разом топит меня. Тут и разговор с Турбо, который всегда думает, что знает лучше. Но кем он пришелся Кириллу? Потрудился ли Жека хоть раз в своей праведной жизни поговорить с другом? Все знали, что он взбесится и мало ли что устроит; я уверен, он и сам был в курсе, почему мы не посвятили его в новости, но ярость настолько застелила глаза, что срывался он на тех, кто попался под руку. Каким хером там оказался кудрявый — тайна века. В каждой пизде затычка. Обратно летели тихо, и не просто тихо, — между всеми нами повисла та тишина, которую проложил Ден. Он пришел в себя минут через десять после отключки, но “его” там не было. Он молчал и смотрел мимо меня даже тогда, когда я держал его лицо и старался посмотреть в его глаза. Если тишина в группе и нарушалась — то ненадолго. Ден же так и не вернулся; с каждым новым взглядом на него меня охватывал страх, что я больше никогда его не увижу. Тот явно не смог бы сделать ничего со своим физическим телом, но ментально Лайс был нихуя не Лайс. Я снова и снова крутил кольцо на указательном и посматривал в сторону друга, пытаясь решить, какие действия от меня ожидались бы. Психотерапевт из меня дай бог на двоечку, получивший образование путем чтения статей на интересующие темы и рефлексии на тему своего же говна. Со мной ничего подобного не происходило, я никак не мог прийти к чему-то, что вытащило бы моего друга из того места, в котором он был. Сдать его в лечебницу? Идея говна, пусть и звучит логично. У матери Денчика нет денег на хороший приватный рехаб, а государственный спокойно может выписать ему белый билетик с ограничениями до конца жизни. Если Лайс и вернулся бы после такого лечения — он не простил бы мне такого предательства. Так до вылета я лежал рядом, стараясь не смотреть на него, и просто рассказывал другу все подряд. Задавал вопросы по теме, выжидал пару секунд, вздыхал почти разочарованно и продолжал свой рассказ. Я пытался прибегнуть к хуйне, которую прозвал “Покажи Лайсу, что ты живой”, и держал его за руки, повторяя те движения, что обычно он проворачивал с моими, или же вел его пальцы по своим, так же чтобы максимально сымитировать эту практику в ее первоначальном понимании. Скоро я начал надеяться, что он вернется и просто не вспомнит всего того, что было вокруг него до возвращения. Ден не должен запомнить мои жалкие всхлипы и просьбы вернуться ко мне. Мне нужен был еще один шанс, и, может, теперь я наконец переступлю через страх и признаюсь ему. По возвращению пришлось столкнуться с лицом матери, что была разбита горем. Валентина Александровна была кремнем, но через трещинки я мог разглядеть то, насколько состояние Дениса выбивало ее из колеи. Она все еще работала и не могла находиться рядом с ним так, чтобы пихать тому еду в горло и заставлять мыться хотя бы раз в пару дней. Так мы со Степаном, к которому я таки остыл (ревность все же была нерациональной, и мне понадобилось много времени, чтобы это понять), принялись заходить к Лайсу и поддерживать его в хотя бы приблизительно надлежащем виде. Мыть чувака, в которого был… блять… влюблен безответно, было очень… неловко. Я чувствовал себя крипово, будто как-то пользовался положением, хотя держал и руки и глаза подальше от всего, что мне видеть не разрешали. Пришлось отложить и собственные панические настроения, когда я погружал тело Дениса в воду. Со всем происходящим мое тело постоянно чесалось; я что только не делал, чтобы вычесать это чувство, но в конечном итоге зарабатывал все больше и больше мелких ранок по голове и рукам. — Андрюш, погуляй с Джазом, — папа, как обычно, спешил грузить фуры, скидывал заботу о старом псе на меня. — Хорошо. Я бы мог притвориться, что заботиться о собаке мне не нравилось, но на деле сейчас только на этой животине держалась моя кукуха. Глупый, старый пес, которого я по вечерам долго-долго вычесывал. Дай ему волю — он и спал бы в моей кровати, но так мне пришлось бы чаще мыться, а такую жертву приносить я не был готов. Мы с Джазом топали по парку Кировского; пес тяфкал и кряхтел, носился от одного дерева к другому. А я, казалось, уже обдумал все мысли сотни раз, каждую повертел и понюхал — решения проблемы так и не нашлось. Собравшись с Лордом в очередной раз, нам все же пришлось принять решение.