Мелодия рифов

Все негативные мысли лучше всего сливать в спорт. Так я договорился с Деном выйти на корт (на деле это был самодельный скейт-парк, который мы просто звали «кортом») сегодня к вечеру. Он, как обычно, сидел бы на бордюре и смолил одну за другой, пока я прыгал бы олли и хуярил гринды разной сложности. Обязательно пару раз приземлился бы на жопу, на что мой дорогой друг поржал бы и получил за это скейтом по коленям. Сколько досок я переломал — и не припомню. У меня не было какой-то маниакальной обсессии к своим скейтам, которая была присуща большинству моих знакомых, что шарили в теме. Разъёбу — ладно, заработаю на новую. Но каждый раз, как я хуярил доской по Лайсу или чуть ли не намеренно пытался поломать её пополам в приступе нерационального гнева, — душа одного или нескольких из присутствующих скейтеров будто билась на осколки. В этом было какое-то своё, садистское удовольствие. Так я прождал его полчаса, перед тем как начать катать в одиночестве. Наконец, тыкнул в уши наушники и включил новый альбом Эрроров, с каждой минутой раздражаясь всё больше. Каюсь, написал пару сообщений в попытке понять, куда ж пропал мой ненаглядный. Сообщения тот игнорировал. Так, через час, я поплёлся обратно к нашим домам, собираясь просто вернуться к себе и подолбиться головой о стену, чтобы хоть как-то вытрясти из себя кортизол. Но уже у подъезда решил-таки навестить Дена. Дверь мне открыла крысиная морда. Степан, хуесос этакий, вновь был понижен в ранге моих кентов. Схуяли Денис решил потусить с ним, а предупредить не удосужился? Так я молча проследовал за ним в комнату Денчика и развалился на кровати хозяина. На удивление, Митрофанов выглядел встревоженным. Что-то жрало его изнутри, и я потихоньку сам перенимал его панические настроения. Гнев отступал. Я знал, что часто слетал с катушек очень иррационально и порядком злился на себя же за эту черту характера. Хотелось спросить, что же произошло, но звук воды пропал, а значит, Лайс скоро сам обо всём расскажет. И рассказал. В целом, всё было понятно без слов. Его разрисованное лицо подняло только-только утихнувшую бурю на новый уровень. Я с трудом держался, чтобы тут же не отправиться искать Макса с ножом. Ногти впивались в ладони, оставляя глубокие отпечатки. Я прикусил язык, чтобы хоть как-то успокоиться. Отвлекает меня обеспокоенное лицо Дена, который смотрит в сторону Степы. Лорд бледный, как мертвец. Только очередной хуйни нам не хватало. И тут падает новая бомба. Отец Степана, Митрофанов Сергей (как-то там по батюшке), — мёртв. Скрывать не стану: первой мыслью было «О, значит, пар по философии не будет»; второй — «Блять, у Дена же тоже батя откинулся, сейчас его тоже загонит, а оплатить психушку обоим мы никак не сможем». Чего я не ожидал — так это попытки Дена утешить друга. Все-таки тот явно вспоминал себя в момент, когда узнал о смерти отца. Я всё ещё был без понятия, что могу сделать, чтобы помочь в такой ситуации. Степан ретировался на ватных ногах. Я подумывал помочь, но всё ещё не думал, что он ждал от меня каких-то действий. Мы никогда не были близки. Я знаю, дай бог, вершину айсберга его говна. Да и тот только что отмахнулся от Дена, который выглядел таким жалким, что мне хотелось завернуть его в кулёк и сложить себе в карман, чтобы тот больше никогда не был никем обижен. Нездоровая хуйня. Не такая реакция у меня должна быть. Я в тишине смотрел на погасшего Лайса и пытался понять, чего он сейчас хотел. С Максом я разберусь позже. У Степана есть друзья, которые явно помогут ему куда лучше, чем мог бы я. — А ты... что я могу для тебя сделать? — Останешься? — Он хрипло дышал. Возможно, что-то было не так с носом, или это очередной предвестник панической атаки. — Конечно. — Я кивнул с серьёзным лицом, пока моё сердце крутило в тисках так, что хотелось кричать. Что же он со мной делает. Ден долго не мог уснуть. Я притворился спящим, как периодически делаю, чисто из интереса понаблюдать за находящимися рядом телами и тем, что они могут обсуждать или делать. Он крутился с одного бока на другой, тягал свой под чуть ли не каждые тридцать секунд. Его бессонница, кажется, передалась мне, от чего я и впрямь не мог уснуть, хотя обычно через какое-то время притворства всё же проваливался в сон. Я сделал вид, что его мельтешение меня разбудило, недовольно поворчал и повернулся к нему лицом. — Хочешь поговорить об этом? — Не особо. — Он вздохнул, проворачиваясь ко мне лицом. В его глазах виднелась такая тоска, будто он смотрел на меня в последний раз. Если он собирался что-то с собой сделать — я должен помешать этому, чего бы то ни стоило. Я протянул ему руку в уже столь знакомом жесте. Он помедлил, но всё же взял её в свою. — Скучаешь по нему? — А как не скучать. — Ден смотрел на подсвеченные луной очертания наших рук, глубоко в раздумьях. Снова вдох — видимо, на что-то решался. Я решил не торопить его, тоже смотрел движения его руки, молясь всем существующим богам, чтобы он снова не впал в то состояние транса. Теперь к моим кошмарам о матери и воде добавились сны, в которых он снова и снова уходил в себя, его огонёк гас у меня на глазах, а я не мог вытащить его, что бы ни делал. — Бля, это так странно... — Он жевал свою щеку, потом будто сказал «хуйсним» и выдал на одном дыхании: — Обнимешь меня? Я охуел секунды на три, потом без слов подтянул его к себе за руку. Он впечатался лицом в мою грудь, хотя до этого лежал выше. Может, прятать лицо куда проще, если хочешь поговорить о чём-то сложном. — Я не знаю, что мне сказать Степе. Блять, я сам потерял отца. Для меня это было... пиздец как тяжело. Ты этого не видел, но с ним будто умерла моя муза. Он подарил мне любовь к воде, он привил мне интерес к американской культуре. Мать до сих пор говорит, что я его сраная копия. — Он тараторил так быстро, что я, всё же не самый бодрый, едва поспевал. Его руки вцепились в ткань футболки на моей спине и сжимали все сильнее. — И всё это, — он неуверенно пожестикулировал рукой (жеста я не видел, но примерно понял, что он имеет в виду), — сейчас происходит с ним, а у меня нет ни слова, которое я мог бы ему сказать. Тяжело. Мне тем более было нечего сказать им обоим. — Что станет лучше со временем? Нихуя. Нихуя лучше не становится. Ни с отцом, ни с Кирей. Лучше нихуя не становится, и ты сам это знаешь. И он знает, я уверен. — Мне не понять. — Да я говорю о любой такой... хуёвой хуйне, Энди. И вот он обнимал меня так, будто я был последним его якорем, что держал на поверхности, не давая утечь в пропасть. Говорил моё имя так, будто молил меня не отпускать его никогда. Но всё это было лишь в моей голове, а я медленно сходил с ума и выдавал желаемое за действительное. Ден выговорился, зевнул, всё ещё держа меня близко, но теперь не тыкаясь лицом мне в грудь. Он, всё же, вспомнил о том, что его лицо было разбито. Тот пару раз ойкнул, потом сказал «ай, похуй» и решил спать так, как лежали. Я сопротивляться не стал. Никто не смог бы оторвать его от меня сейчас. С утра я заметил почерневшее пятно крови на моей футболке. Воспоминания о вчерашней ярости накатили вновь. Макс должен заплатить. Я знал, где располагался его гаражный кооператив. Повезёт — найду его там. Не повезёт — буду ждать, пока не придет. Плана не было, было только желание изувечить урода, что напал на Дена. Мог ли Лайс быть тем, кто был не прав? Мог бы. Но мне было так насрать даже на возможность, что это могло быть так. Ни один здоровый человек не станет разукрашивать своего «друга», парня своей ебливой сестры. У Дениса сейчас был залитый кровью глаз и, возможно, сломанный нос, хотя я очень надеялся, что это было не так и он хрипел по любой другой причине. Капля крови на моей футболке придавала мне силы и разжигала огонь ненависти до таких масштабов, которых я раньше не видывал. Из-за поворота я разглядел тушу Макса, что ковырялся в своей тачке. На инстинктах поднял увесистый камень и со спины прописал им по голове хуесоса. В крысу? Да. Но не в крысу ли пиздить человека, что явно не мог дать отпор? Макс с криком развернулся, придерживаясь рукой за голову. Кожу я не порвал, но эффект неожиданности хорошо сыграл мне на руку, а лёгкая контузия поможет в переговорах. Я силой вдарил по коленям Романенко, от чего тот рухнул на землю, а я, не теряя времени, опустился к нему, хватая того за ворот худи. — Какого хуя? Ты что, блять... — Тот проморгался и скорчился от боли. — Какого хуя ты руки распускаешь, увалень? Силы есть — мозгов не надо? — Ты, блять, лучше, думаешь? Ты хотя бы знаешь, кого защищаешь, а? А я тебе скажу! ГО-МИ-КА! Брови свелись к переносице. Я в непонятках смотрел в рожу Макса и пытался собрать пазл. — Что ты, блять, несешь? — Пидор он! Голубой, пидорок, голубок, гомогей, я хуй знает! По мужикам он! А мою Алинку вокруг пальца крутит, уёбок! Что я должен был делать? — Ты поехавший. Я мотал головой, вставая с него и отходя на метр, чтобы дать тому подняться. — Я не буду отвечать на твои жалкие удары только потому, что тоже вступился бы за кента. Но он — нихуя не кент тебе. — С чего ты взял, что мне не похуй на то, с кем он спит? — Блять, и ты туда же. — Он раздражённо вскинул руками и снова потер голову. — Что ты, что Степа... как вы можете терпеть эту... мерзость рядом с собой? Он даже не отрицал, сам мне сказал, что это правда. — Мы не в Средние века живём. Каждый дрочит как он хочет. — Я пожал плечами и ещё раз окинул взглядом Макса. — Ладно, похуй. Живи со своими допотопными верованиями сколько хочешь, но чтобы я тебя рядом с моими пацанами не видел. По пути домой меня разрывало от всех видов чувств. Я был так зол на Макса, что чуть ли не убил пацана за то, что тот, возможно, по пацанам. С другой... спасибо Максу за информацию. Если так подумать... Бывали ли моменты, которые раньше казались мне додумками — проявлениями внимания? Я не был идиотом: если ты и гей — совсем не значит, что тебе нравятся все мужики подряд. Он мог быть не против поцеловаться с парнем, но это не значит, что он хотел бы целовать меня. Уснуть и этой ночью было сложно. Ден, возможно, был и правда влюблён в Алину. Словам Макса верить не стоило. Я, конечно, далеко не самый высокоморальный человек, но пытаться развести их лишь из-за малюсенькой возможности на то, что Лайс ответит взаимностью, — поступок самой настоящей суки. Теперь существование Алинки в его жизни раздражало меня ещё больше, но я ничего не смог с этим поделать.