Красное дерево

      Расти помотал головой. Да и какое это имело значение? Спохватился и, запахнув плащ, поинтересовался: — А ты куда? — День Плетения же. Люди придут. Отвар нужен для ритуала. На отвар — травы… Можжевельник кто-то точно спросит. У Линны тоже… — Что — у Линны? — буркнул Расти. — Мать всю семедницу в заботах. Кому ленты пришить на платье, кому кружево. Отбоя от молодых девиц нет. Все ждут: вдруг и в их дверь постучится кто, позовет к вечернему костру — судьбу вязать.       Расти плелся, глядя себе под ноги. Ему хотелось оказаться дома. Впервые за все время он пожалел, что ушел с Линдом. Хотелось вернуться, залезть на лавку и спать день напролет, до завтрашнего утра, и не видеть ни костров Плетения, ни счастливых пар, чьи судьбы велением богов сплелись в единый узел. — А ты? — Что — я?       Линд шел, пожевывая колосок. Тропинка поднималась на пригорок над рекой и бежала дальше к лесу.       Деревня осталась позади. Пастух гнал коров домой с ночного выпаса и колокольчики мелодично звенели где-то далеко на лугу. На опушке леса утренний туман ещё кое-где висел клочьями. Было свежо и сыро. Расти зажмурился. — Линна за тобой хвостом ходит. Для нее не припас можжевеловой ветки? Ну? Припас?       Линд дёрнул плечом и промолчал. Может, ему было лень долго говорить в столь ранний час. А может, вопрос показался глупым.       Расти вдруг испугался своей настойчивости. В этом кольце Линду исполнялось семнадцать. Возраст, назначенный богами для ритуала Плетения. Расти был младше на одно кольцо. И хотя его очередь ещё не настала, сердце ныло, словно судьба решалась уже сейчас.       Мало для какого родителя Линд стал бы желанным зятем. Но порода жила в нем. Сквозила в благородных чертах лица. И чем старше он становился, тем больше молодых девушек заглядывалось. — Однажды и ты бросишь свою ветку в костер, — отшутился Линд. И Расти умолк, растерянный в конец. Время уходило.       Линд аккуратно срезал травы, прятал в сумку, переброшенную через плечо. Расти плелся следом, жевал язык. В груди росло странное чувство потери и Расти не мог дать ему имя. Линд обернулся, будто почувствовал. — Ты с лица бледный, знаешь? Не лихорадка? Может, вернемся? — Сон приснился под утро странный. Наверное, не отпустило ещё, — отбрехался Расти первым, что пришло на ум. — Сон в день Плетения? Расскажи.       Вспоминать не хотелось, но Линд ждал. Линд… Расти зажмурился. — Долина такая странная — чашей. Вокруг горы как стена. А еще дерево, только не эти. — Расти кивнул на ближайший дуб, — а красное. И мертвецы кругом. Костей тьма, как после битвы. Старых. Это же не к добру?       Линд задумался, потянулся, словно сбрасывая груз тяжёлых мыслей с плеч. Утренний луч, пробившийся сквозь кроны деревьев превратил его пшеничные волосы в золотые.                   Безликая женская фигура в голове Расти рядом с воображаемым Линдом улыбнулась: лучезарно и безжалостно. Сердце дало перебой, будто воткнули иглу. Расти сглотнул вязкую слюну, схватил Линда за плечо. — Слушай… — Да я слышу, — отозвался Линд, — похоже, не к добру. Тебе бы спросить Виренью. Она хорошо сны толкует. Или хочешь, я спрошу… — Я не про то. — Расти потоптался на месте, набираясь храбрости. — Не хочу. Слушай. Зачем тебе Линна? Ты же думаешь про Линну? — Опять ты… Линд и Линна разве не красиво звучит?       Расти упрямо помотал головой. Линд звонко рассмеялся: — Да не думал я. Линне свадьба тоже как собаке пятая нога. Она в город хочет. В обитель целителей. Сестры не возьмут замужнюю. И в мыслях Линны у меня не было. — А кто тогда был? — не сдержался Расти и тут же пожалел. Линд пожал плечами. Хлопнул Расти по руке. — Да, никто… Давай, по дружбе, если появится тот человек, на кого сердце отзовется, тебе первому скажу.       Расти кивнул. На коже он всё ещё ощущал прикосновение Линда. Хотелось зажать это место как кровоточащую рану и не отпускать, чтобы жизнь не утекла с чужим теплом без остатка. Боль притупилась. Стала неповоротливой, угнездилась в груди. Заворчала, заворочалась и принялась корябать сердце, как оголодалый медведь-шатун зимой сдирает лапищами кору с сухих деревьев. — Не идёт из головы, что было бы… — руки сами сжались в кулаки, Расти не почувствовал боли, когда ногти впились в ладони до крови, — Линд, а что было бы, подари я можжевельник тебе? — Что? — растерянно переспросил Линд. И в голосе его внезапно зазвучало столько страха, что Расти тоже испугался. — Я подумал. В легендах… Бывает же, воины братаются, — прошептал он. Слова получались жалкими и надуманными. — Среди лордов и вовсе, говорят, принято всех своими братьями считать. Чтобы в бою, и в жизни, и в смерти вместе… Чтобы не разлучаться. Мы же до смерти друзья… Да ещё день такой. Вот я и подумал…       Линд отступил, чтобы у Расти не вышло дотянуться. — Я бы не смог, — прошептал Линд, — я никому не скажу. Я не могу, Расти. Разве это по законам Змея Проотца? Ты же… Не девушка. И я. Стой! Ты же это нарочно, да? Смеёшься надо мной? Как обычно: выдумал шуточку, а вышло не очень. — Конечно, шутил, — прошептал Расти. Тысячу раз он прокручивал этот разговор в голове. Хоронил в сердце и возвращался к этим мыслям вновь. Подбирал слова, думал, что когда наступит время, все будет иначе. А вышло коротко, нелепо и как-то обидно, вроде случайной глупой ошибки. — Ты, брат, такой правильный. Сам виноват. На твою рожу посмотришь — пресная, как у свидетелей Змея Проотца. Только без мантии. Тебе бы их мантию и было б не отличить. А ты подскочил, будто взаправду — «не могу»… Смешно…       Лицо Расти горело. Он попытался опустить голову ниже. Под ногами не нашлось ничего интереснее примятой травы. Линд с опаской вглядывался в Расти, и чувствовать на себе этот недоверчивый взгляд было невыносимо. — А я здесь на тропе недавно волка видел. Силки бы поставить. Шкуру на шапку… На ярмарке осенней красивые меха были. Под конец прошлого кольца ездили… — Расти шел не оборачиваясь и говорил громко, чтобы Линд не мог перебить неосторожным вопросом, но Линд молчал. И судя по тишине за спиной так и остался стоять на месте. — Странно, что так близко к деревне волки подошли. Не зима вроде. И до холодов далеко.       Расти отогнул ветку и шагнул, продираясь через кусты, под сень старых деревьев. — Вот тут на тропе и вид…       Слова застряли у Расти в горле. Он знал этот лес. Охотился здесь с Горнвальдом и, ещё ребенком, в толпе таких же деревенских, бегал на рыбалку к озеру и за ягодами. Много раз бывал с Линдом. Но место перед ним видел впервые. Словно заплатка на рубахе грубо вшитая там, где ей не место: вместо знакомой поляны перед Расти возвышалась гранитная скала с черной трещиной, и из трещины той шел голос.