Потерянный

      Первые птичьи трели знаменуют начало нового дня. Итан уже проснулся, но город пока спит, стражники у ворот готовятся сменить караул, а солнце еще далеко за горизонтом. По светло-голубому меланхоличному небу неспешно ползут стайки тонких облаков, напоминающие чаек и коршунов. Особенно большие и темные похожи на грозных неподвижных драконов с картин, что украшают стены зала совета. Мама не разрешает Итану заходить туда, но пару раз он тайком пробирался внутрь, чтобы полюбоваться "Последней битвой" — так он окрестил безымянное полотно, висящее у изголовья стула главнокомандующего города. Каллеб мирно сопит в своей постели, его лодыжка свисает с края кровати, а левая рука закинута вверх над головой, словно ему опять снится тот сон про пустыню и охоту на полосатых антилоп. В руках копье, а из одежды на нем лишь какая-то рвань, прикрывающая таз. Однажды Каллеб проснулся, крича "Поймал! Поймал!", сминая руками одеяло в непонятную кучу, и это был, право, тот еще номер — они долго смеялись над его пуховой антилопой. Итан тихонько хихикает, наблюдая, как из приоткрытого рта брата тонкая ниточка слюны тянется на подушку, где уже образовалось небольшое мокрое пятно.       Сегодня особенный день.       Вчера у Итана был день рождения, сегодня — день рождения его брата. Так уж завелось, что они празднуют вместе — можно позвать больше друзей, на три-четыре задуть свечи и насладиться особым пирогом, на котором кусочками яблок выложены их имена. Итан отпросился со всех своих занятий, чтобы провести весь день, как и когда-то в далеком детстве, вместе с братом. В том далеком детстве их было четверо, он, Каллеб, мама и светловолосая женщина, что всегда громко смеялась, когда катала Итана на свои плечах. "Смотри, Итан, ты прямо дракон!" — говорила она, поднимая его над головой. Итан расправлял руки, представляя, что это крылья, и неумело махал ими в воздухе. Летал он не высоко, но он верил, что когда вырастет, то обязательно научится делать это без чьей-либо помощи. Так ему говорили. Каллеб тогда был совсем юн, ему едва ли был год, — ни о чем таком он не мог знать. Воспоминания смутные, ржавые, почти вытесненные из его детской памяти, но тогда все казалось светлее и веселее. Даже Джоанна улыбалась, глядя, как Итан парит под потолком, поднятый на руках светловолосой женщина. Мама всегда улыбалась широко и искренне, когда эта женщина была рядом.       Однажды все изменилось, он не помнит, когда точно, — но та женщина просто исчезла. Никто не потрудился объяснить ему почему и надолго ли, люди вокруг лишь виновато улыбались, пожимали плечами и отводили глаза — Итан все равно был слишком мал, чтобы понять. Джоанна стала реже выходить из комнаты и чаще оставлять его с братом на Милли — их няню, что старалась из всех сил, но все же не могла заменить детям мать. У Милли была своя семья. Милли любила своих детей больше, чем его с Каллебом, и Итан не мог отделаться от чувства, словно он с братом не более чем кукушата в гнезде жаворонков. Дни стали темными и будто бы посерели от тоски. Постепенно стало лучше, но было ясно — как раньше не будет уже никогда.       Но ничто не мешало мальчику пытаться вернуть это.       Джоанна лишь хмурилась, скрещивая руки на груди, когда Итан отчаянно просил покатать его на плечах, как когда-то это делала светловолосая женщина. Их мать не могла терпеть, когда за ужином в попытке поднять матери настроение мальчик напевал ту самую песню, что когда-то на ночь ему пела Она. Просто Она. Имя светловолосой женщины очень скоро стало ругательным словом в их доме, ни один слуга или стражник, ни один гость не осмеливался произнести его, все говорили просто — "Она". Ее не было нигде, ничто не намекало на то, что она когда-то вообще существовала, но ее отсутствие явственно ощущалось во всем, что их окружало.       Таким же днем, как сегодня, Итан проснулся очень рано, ведомый своим гениальным планом. Он нацепил на руки крылья, что были склеены и сшиты наспех из каких-то обрывков ткани, палок и веревок. Крылья вышли тощие, потрепанные и немного кривоватые, но он очень гордился тем, что смог сделать их сам, без чьей-либо помощи. Все же, это его первые крылья! Вторые, после Ее рук. Итан никому не говорил о своей затее, он хотел устроить сюрприз. Мальчик представлял, как разбежится и прыгнет с обрыва. Ветер свистит в ушах, ощущение свободного падения захватывает дух, и вот он, в считанных метрах от земли, расправляет свои руки-крылья и, подхваченный потоком воздуха, пикирует над полями под восторженные возгласы брата и матери. Как настоящий дракон! Джоанна бы так обрадовалась, его мать вспомнила бы Ее слова, вспомнила бы те дни, о которых так старалась забыть по неясной мальчику причине. И все бы стало как раньше. Они бы снова проводили время вместе, снова ходили бы на совместные прогулки (Итану уже надоело бегать каждую субботу по рынку с Милли). Все были бы счастливы, Джоанна бы улыбалась, искренне и светло, как раньше. Она бы поцеловала его в лоб, может, даже бы сказала ему "Спасибо, Итан", поднимая мальчика на руки. Но Итан старался не заходить так далеко в своих фантазиях, все же, он не помнит, когда его мать последний раз дарила ему объятия или хотя бы краткую похвалу. Но спасибо было бы уже достаточно, чтобы он радовался каждый божий день, вспоминая об этом.       С главного балкона как раз открывался отличный вид на тот небольшой обрыв, с которого мальчик планировал взлететь. Итан знал, что Джоанна выходит туда ранним утром и подолгу стоит, любуясь природой, вероятно, раскуривая трубку, погрузившись в свои "сложные взрослые мысли не для юных умов".       Минута в минуту, как по часам, двери балкона открываются, и Джоанна в ночном халате показывается в проеме. Итан только и успевает крикнуть "Мам, смотри!", ловит на себе ее почему-то испуганный взгляд, разбегаясь, как оказывается на земле, укутанный травой и весь в грязи. Крылья переломались по полам, веревки развязались, лучевая кость из палки уперлась ему в лопатку, острый булыжник до крови стер спину, а небольшой камень рассек ему щеку, когда он, по-видимому катился кубарем вниз. Врачи из лазарета подолгу шепотом обсуждали что-то за его спиной. Мальчик ничего не слышал, но по тону их голосов понимал, что те были чем-то серьезно обеспокоенны. Итана и не стремился подслушать, его не волновало, о чем они толкуют. Все, что его беспокоило — это его крылья. Он так долго корпел над ними, тщательно подбирал материалы, подвязывал, перевязывал, подшивал, перешивал тут и там лоскуты, что с треском отрывались, стоило лишь немного натянуть ткань. Он делал это не для того, чтобы крылья просто так сломались.       Было очень больно. Не только физически. Пусть и его голова постоянно ныла, пусть он и вертелся как веретено в постели, стараясь найти позу для сна, в которой у него бы ничего не болело, он не мог лежать даже на спине — повязки быстро окрашивались кровью и становились неприятно липкими, — это было не так уж плохо. Самым ужасным было то, что все его труды, все, над чем он так долго работал, — все развалилось в один миг, который он даже не может вспомнить.       Занятия Итана остановились на неопределенный срок. В лазарете было очень скучно. Пусть Каллеб и приходил к покоям брата каждый день, рассказывая события и новости, Итану это не слишком помогало. Его мать так ни разу и не навестила его, а после двух недель постельного режима Итану назначили домашний арест в качестве наказания. Мальчик еще долго не мог выходить на улицу без чьего-либо присмотра. Это очень раздражало — они будто бы знали, что он тайно планирует повторить полет. Мальчик пытался поговорить об этом с матерью, хотя бы объяснить ей, зачем он это сделал. Итан думал, что она сжалится, узнав, что он хотел лишь порадовать ее, но женщина только громко хлопнула дверью перед его носом. Дурак — вот и все, что она сказала. Итан больше не пытался ее убедить. О чем можно поговорить с десятилеткой? Вскоре все забыли об этой небольшой выходке, но маленький шрам на щеке остался горьким напоминанием о его провале.       Последняя битва закончилась проигрышем, Итан так и не стал драконом, не научился дышать огнем и летать. Картина исчезла из зала совета, провалилась, как сквозь землю. Остался лишь квадратный пыльный след на стене, но и он вскоре закрылся непонятным красочным орнаментом, который мальчику совсем не нравился.       Позже Итан узнал, что этот орнамент — новый символ их города. Солнце готовилось взойти из-за горизонта, небо приобрело приятные оранжево-розовые тона. Каллеб заворочался в постели, когда Итан вышел из комнаты. Половицы заскрипели под его ногами, когда он направился на кухню. Вчера парню исполнилось 16, сегодня тринадцатый день рождения Каллеба, и Итан хотел, чтобы праздник брата начался с кружки его любимого кислого варева — так они называли смесь лимона с водой и сахаром.