i wanted you

готов поклясться, если бы любовь к нему была растением – то наверняка была бы похожа на осенние листья, покрытые дождевыми каплями, грязью и пожухлостями. охристая, пропитанная гнилью, обломами, безводными прожилками, застывшими в изломанных формах. листья, которые срывает ветер и бросает в грязь, где они цепляются за чужие подошвы и исчезают в агонии. это так на него похоже. а может все-таки темными лилиями? гиацинтом? ликорисом? я вспоминаю названия цветов, пытаюсь нащупать его границы. все ассоциируются с ним, даже если притянуто за уши. так странно. человек один, а слов так много, что они заполняют вены, вместо крови, заполняют внутренние органы и замещают воздух в легких. эти такое… необычное чувство. сначала я был крайне удивлен. как оно могло возникнуть так быстро и будто бы ниоткуда? мы практически не разговаривали – только на обеденном перерыве, на курилке и ночью на крыше, провожая закат и встречая рассвет. а так, почти не говорили. в разговорах никогда не было вскользь упомянутого «мы». ни в шутку, ни без. он смотрел на созвездия, выискивая черную дыру, а я был прямо рядом с ним. смотрел на него. дышал. я был настолько слеп, что ошибся в собственных суждениях. и вот он я. лежу на кровати, устланной красными лепестками, с глазами полными слез, размазанных по щекам. лепестки – влажные и бархатистые – щекочут кожу даже через одежду. меня тошнит от из запаха. я не могу упиться им. я не могу выветрить его, потому что от меня разит этим самым свежим ароматом. его не скроешь. старый парфюм смешивается с ним и он спрашивает чем от меня несет. тобой. тобой, блять, тобой. таким моим, таким чужим, таким мне не принадлежащим. это не мой запах. он вообще ничей. я не хочу его чувствовать. я хочу, чтобы он впился в моё обоняние так, что я больше никогда не распознал бы его среди других запахов, потому что он уже во мне. вот так, да. так должно быть. но так не происходит. я не могу есть, аппетит улетучивается, как только я слышу это запах. когда не слышу – еще хуже. я скучаю, ищу его, взращиваю в себе фантазиями и зову на помощь. без слов. одними только бесцветными глазами. никто не слышит. бутоны стали давить на горло. или это просто ком не выпущенных наружу слез? черт его знает, почти одно и то же. говорить теперь больно, я стараюсь делать это как можно меньше и никто даже не замечает. я ненавижу пережидать ночь, чтобы увидеть тебя снова. мне мало пустого чата, в который ты ничего не пишешь, потому что тебе нет дела. я ненавижу быть один, я не хочу один, я не могу один. я всю жизнь быть один и это так утомительно, что черкая новые клеточки чернилами я рисую себе друзей. меня не излечить. я нулевой пациент и никто не знал бы что делать, даже если бы я сказал. поэтому я молчу. я не хочу, чтобы мне становилось легче. я хочу почувствовать все. я хочу, чтобы он обратил на меня внимание, обернул в свои руки и обнял. вместо этого парень с глазами – горящими метеоритами, подарил мне удар в лицо. хук справа. на вкус… грязно. гниль с лепестков с привкусом крови на языке была бы последним чувством на земле, которое вам хотелось бы испытать, если бы вы были способны подчинить себе собственную волю. для меня – очередной четверг. даже хороший. — было бы круто, носи мы парные сережки. никто не знал бы, кому они принадлежат, но мы бы знали. — ты че? мы ж не парочка какая-то слащавая, чтобы таким заниматься, – фыркнул он, стряхивая пепел куда-то вниз, на несчастные листья растений, растущих под окнами нашего общежития. — дурак. отсмехнулся. и мне тоже было смешно. и правда, чего это я? мы знаем друг друга с детства, я видел его еще с дрожащими коленками и скрипкой, его испуганные глаза от неправильно сыгранных нот и кадык, не находивший себе места. дурак. нельзя же себе такое надумывать. он потрепал меня по волосам и оттолкнул, а на душе что-то приятно защекотало. почти стало легче. ранее принадлежащая мне идея бросить курить мутировала в то, что в день у меня уходит как минимум половина пачки. может так эти чертовы цветы завянут? не могут они ведь расти в таком беспорядочном и грубом пространстве, как насквозь прокуренные и наполненные дымом легкие? там было не место цветам. чему-то прекрасному. чему-то носящему такой глубокий смысл. кашель душит. будто кто-то извне держит злосчастные цветы прямо в его глотке и отказывается отпускать, пока тот не признается. но как он может признаться с чужой рукой в глотке? правильно – никак. я ведь не о многом мечтал. один поцелуй. я хотел только один поцелуй, как в самых дурацких фильмах – такой от которого замирает не только сердце, но и мир вокруг. такой, от которого кругом голова и легкие сдавливает не стеблями и прорезающимися листьями, а от чувств. искренних, меняющих химию в голове чувств. неужели я так и не смогу ничего почувствовать? задохнусь раньше, чем попробую? от его взгляда у меня на зубах хрустит лед. раскалывается и падает в океан с феерическим грохотом, всколыхнув всю гладь. на мгновение я чувствую себя даже дерзким. готовым послать его к черту, отречься от боли, от того небесного яда, который по крупицам наполняет мой сосуд лепестками, чтобы я даже не смел отвернуться. я готов даже высказать все ему в лицо. я готовь иссечь на его лице и руках его же молчание, будто лезвия пронзающее мои внутренности, чтобы это почувствовал не только я. а затем я снова вижу его. он смеется с друзьями, так искренне, так красиво, с мелодичностью электрогитары, если быть честным и отступить от ритмики. и я не могу. я больше не хочу. и не говорю, будто у меня отняли голос за греховное чувство, распустившее внутри меня бутоны. может я решусь? сейчас, вот прямо сейчас, пока он курит сигарету и выдыхает прямо в мою сторону, не понимая почему я молчу и смотрю на него, пытаясь прожечь дырку. я не пытаюсь. я честно не пытаюсь. ты просто не понимаешь, что я хочу сказать тебе уже несколько месяцев подряд, когда каждое утро вижу тебя на тренировке. только теперь с трибун. я больше не могу играть, мои легкие тут же извергают лепестки, перекрывая доступ к кислороду. я не играю, но могу смотреть на тебя. ты спрашиваешь почему я больше не играю, а я говорю, что мне больше не интересно. но ведь я каждое утро прихожу посмотреть на тебя. ты не понимаешь. ты начинаешь злиться от того, что не понимаешь почему кто-то вроде меня вот так мог потерять интерес к делу всей своей жизни. я тоже не понимаю. он уходит, и кажется, я больше не чувствую ни одного намека на что-то живое внутри. ни один лепесток не щекочет дыхание, ни один бутон не распирает легкие. ничего. но и легче не стало. следующим утром я не проснулся. но это ничего. я ведь был просто дураком, отказавшимся от мечты. не грусти. не любовь. не друг. никто. я.