Кукольник.

Улицы гудели от шума прохожих и различных таратаек. Был просто осенний день, разносящий сухие листья и речной запах Темзы в центре Лондона. Люди спешили, шелестели одеждой и голосами, когда среди них, опустив руки в карманы, медленной походкой шел человек лет тридцати. Он всё ещё выглядел достаточно прилично для своих лет. Ясно было одно — щёголь. Темные волосы до плеч, высокий рост, самые обычное телосложение и дорогой черный костюм — ничто не отличало его от обычных толп лондонских улиц. Он устало прикрыл глаза и шагнул в магазин. Судорожно зазвенел колокольчик. Каждый день по воле судьбы в магазин забредало, как случайно, так и целенаправленно, огромное количество юных и взрослых созданий. Тот не совсем молодой человек, которого вы уже немного знаете, сидел у стола и принимал чеки за покупки. Он был обычным продавцом, как могло показаться на первый взгляд, и как вам уже, вероятно, показалось. В тот же обычный осенний день двоих мужчин потянуло на улицу. Они только накануне переехали в Лондон из Эдинбурга, их несказанно манили уличные шарманки и яркие витрины. Четыре ноги в дорогих туфлях перемещались вдоль зданий и наконец добрели до того, что их действительно могло заинтересовать. Одно из лиц, то, что было помладше, поднялось и взглянуло на высящуюся над головой табличку. «Sweets and Candies for you» В который раз неприятно зазвонил дверной колокольчик. Оставались считанные минуты до закрытия: продавец с раздражением открыл глаза. Рука его маскировала висок, а взгляд отражал мучения, вероятно, от мигрени. Перед собой мужчина увидел не менее изящного франта, чем каковым являлся сам. Однако пришедший был среднего телосложения и старше лет на десять точно. Об этом нескрываемо свидетельствовали неглубокие морщины на веках и лбу и едва тронувшая виски седина. Обернутая в белую перчатку рука покупателя потянулась к цилиндру и привычным жестом его сняла. Он заговорил: — Ваш магазин такой замечательный, невероятно. В моем родном городе таких не видать. Редкое откровение выдавало в нем иногородца. Продавец смиренно склонил голову и ответил словами благодарности. Мужчина продолжил: — Что ж, какие сорта чая вы сможете посоветовать тем, что никогда прежде не видели Лондона, да так, чтобы сама Королева Виктория не смогла отказаться от чаепития с нами? Брюнет за столом ухмыльнулся. Постороннему взгляду было бы понятно выражение его лица: оно сейчас открыто презирало непутёвого эдинбургца, которого выдавали манеры и акцент. В Лондоне не принято было делиться чем-то сокровенным, а желание быть приятным собеседником и вписываться в общепринятые нормы, соблюдая приличия, продавец считал мерзким, ужасным лицемерием, достойным только того, кто намеревается что-то продать. Он улыбнулся и проследовал к полкам с чаями. — Китайский Пекой, индийский Ассам, шри-ланский Цейлон и, наш излюбленный, лондонский Эрл Грей, — самые востребованные сорта настоящего времени. Что желаете приобрести? — Вкрадчиво спросил продавец и наклонил голову к плечу, тогда как руки его сомкнулись где-то за спиной. Мужчина, кажется, действительно не мог сделать выбор. Его палец повис на нижней губе, а взгляд скользил по разным коробочкам, так и не задержавшись ни на одной из них. Тогда он задумчиво окликнул кого-то, так и не отведя взгляда и не повернув голову: — Эме, какой чай ты бы хотел попробовать в первую очередь? Улыбка быстро слетела с лица темноволосого мужчины. Совсем неосторожно он упустил воспоминание, что в магазин зашло двое. От осознанной ошибки он напрягся, но это чувство не задержалось надолго. На имя откликнулся мальчик лет четырнадцати. Его руки также лежали за спиной, сам он перекатывался с носков на пятки, внимательно рассматривая какую-то привлекательную игрушку на полке у входной двери. Эме выглядит как самый настоящий аристократ, и это не могло укрыться от продавца. Последний вновь оглядел старшего мужчину и осознал, что имел дело с кем-то побольше, чем просто богатеньким наследником из какого-то захолустья. Вернувшись взглядом к подростку, брюнет мгновенно стал запечатлевать в своей памяти черты этого невероятного мальчишки. Голову его украшала челка и идеально ровная стрижка, наполовину скрывающая уши. Волосы были ровными, неимоверно блестящими золотом и солнечным светом, которого так отчаянно не хватало в Лондоне, а особенно в это время года. Уши, как и шею, пальцы, украшали дорогие ювелирные украшения с большими пурпурными и мелкими белыми камнями. Шейный платок блестел глянцем, костюм, того же цвета, что и украшения, обшитый черными кружевами, легко висел на хрупких плечах. Брюки были чуть ниже коленей, приоткрывая вид на черные капроновые гольфы. Завершающим звеном в этой коллекции стали туфли: черные, на изящном витиеватом каблуке, с бантами на носках. Эме проследовал к прилавку. Каблук громко барабанил плитку. — Возьмём все, папа, — мелодично пропел он, переводя взгляд от отца к продавцу. Теперь они столкнулись взглядами — и никогда больше их не потеряют среди своих воспоминаний. Карие и небесно-голубые. Хитрые и невинные. Взрослые и детские. — Хорошо, — слышно было, что мужчине стало душно в помещении. Он достал из кармана сюртука платок и протер им пот, образовавшийся на лбу. Пока продавец ставил коробки с чаем перед покупателем, тот рылся в карманах своих брюк, пытаясь отыскать чековую книжку. Даже когда товар уже стоял перед ним, мужчина всё ещё не мог справиться. Взгляд продавца неосознанно пал на низенького мальчишку. Тот, видимо, почувствовал его на себе, тут же поднял и свои глаза, открыто усмехаясь мрачному брюнету. Того прошибло потом. Он держался ещё секунд пять, но потом перевел свои зрачки куда-то в сторону. — Ах, ну вот же она, конечно, — в руках покупателя заблестела обложка книжки. — Держите. Выписанный чек опустился в ладонь продавца. — Всего доброго, — отсалютовал мужчина и скорым шагом побрел на выход. Мальчик ненадолго задержался, всё ещё с усмешкой и каким-то неясным весельем откровенно глядя на брюнета. Но вскоре и он, сделав намеренно медленный поворот, покинул помещение. Теперь этот мужчина остался сидеть на своем стуле один во всем магазине, скрестив руки на груди и хмуря брови до тех пор, пока часы не отбили вечернее время закрытия. Следущий день стал точно таким же осенним днём. В самом буквальном смысле. Общеизвестную лавку сладостей и игрушек опять посетили те же четыре ноги. Сначала это обеспокоило продавца, но чем больше времени проходило, тем больше он привыкал к присутствию лондонских туристов в своем магазине. Отчётливо запомнился режущий звук колокольчика: и брюнету уже не нужно было поднимать глаз, чтобы понять, кто пришел. Однако кое-что всё-таки менялось. Менялись наряды мальчика и поведение его отца. Поначалу последний пытался вести культурные беседы с молчаливым продавцом, но всё оказалось тщетно. Поэтому месяц спустя отец стабильно стал задерживался около выхода и больше не проходил вглубь помещения. Мальчик же привыкал к обстановке, словно был у себя дома. Он знал расположение каждой игрушки, вкус каждой конфеты и каждого чая. Улыбка почти не сходила с его лица. Эме всегда что-то покупал, но это были сплошные мелочи, и брюнет окончательно перестал понимать, зачем юнец является сюда каждый день, когда, казалось бы, за один щелчок мог бы выкупить весь его бизнес. Ну а теперь, когда вы узнали всю сложившуюся на тот день ситуацию, пришла пора познакомиться с исчадием ада, которое вам доселе необходимо было лицезреть. Блейз Дэвис — существо, не признающее никаких моральных ценностей и работающее в магазине сладостей и игрушек исключительно из-за своей безграничной любви к детям. Казалось бы, что плохого в любви к детям? А плохо только то, что за тонкой кошачьей улыбкой Блейза далеко не всегда скрывались доброжелательность и умиление. Он возбуждался от детей. От их повадок, черт, реплик. Буквально от всего их существования. А сейчас перед ним месяц уже как мелькал юноша невероятной красоты и грации, который, как казалось, просто поедал Дэвиса тонкими взглядами. Блейз каждый день тихо стонал на складе в нерабочее время, удовлетворяя себя. Но в последний указанный период его возбуждение росло с невероятной силой. Это огорчало мужчину и мучило одновременно. Ему хотелось взять парнишку прямо на прилавке, при всех и даже при его отце, просто, чтобы негоднику было неповадно. Сделать этого он, разумеется, не мог. Но однажды брюнет случайно узнал тайну, от которой и последуют все остальные события его (и не только его) невероятной жизни. Прошло чуть более месяца, как вдруг отец мальчика перестал заходить в магазин. Он оставался около двери снаружи. Поначалу всё было ровно так же, как и прежде. Но не успела пройти и неделя, как в один день перед самым уходом юнец подошёл к прилавку и затеял разговор. Улыбка украшала чертей, пляшущих в его глазах. — У Вас так замечательно блестят глаза, Вы восхищаетесь мной? — Очень нагло и достаточно прямо, вполне в манере своего отца, спросил он. — Что Вы, господин Эме, — следом последовала длинная пауза. Блейз всё ещё не мог решить, что сказать. Взгляд юноши потерял блеск, улыбка сошла с лица, а зрачки быстро рассматривали всё вокруг. — Когда-то на меня так смотрел один соседский мальчик, и отец тогда строго-настрого запретил мне общаться с ним. Как думаете, он запретит мне приходить сюда, если увидит то же и у Вас? — Тонкими пальцами Эме отодвинул край шейного платка. Блейз остолбенел. Вдруг он понял, что мальчик ведёт какую-то очень нечестную игру, хотя его речь и кажется безмятежно детской. Дэвис опять нахмурил брови и сложил руки на груди. На удивление между ними долго царила тишина, и поэтому брюнет мог подумать. Как только юнец открыл свои острые по краям, но не лишенные мягкости, губы, Блейз мигом его опередил и оборвал все попытки: — Я не могу беседовать с Вами, пока рядом не будет взрослого. Вы можете позвать Вашего отца в помещение, и тогда мы продолжим, — на его лице скользнула лёгкая улыбка победы. Это определено был удачный ход конем среди странной и опасной партии. Но то, что произошло дальше, предугадать было невозможно. Эме вздернул брови, опустил глаза, следом закрыл их и глубоко вздохнул. Его рука опустилась в карман пиджака. Оттуда он медленно извлек сложенную в четыре бумагу. Ту самую бумагу, которую ни один лондонец не стал бы так открыто носить с собой — свидетельство о рождении. Бумага с шелестом развернулась и легла на стол перед очами Блейза. Тот внимательно читал всю информацию, но на определенном моменте его брови медленно поползли наверх. Он увидел год рождения и мигом вычислил разницу с нынешним годом. Упомянутому юнцу в этом году исполнились все двадцать пять. Первая мысль, посетившая Блейза, была примерно такой: "Невозможно!". Но не прошло и минуты, как он стал рассматривать вариант беспечной опечатки. Мог ли заполняющий эту бумагу ошибиться ровно с двумя единицами? Юноше просто невозможно было дать больше четырнадцати, а мягкую кожу лица можно было отнести и к двенадцатилетнему возрасту. Но как родители не сумели заметить такую важную ошибку? Дэвис замешкался, он не знал, что думать, а уж тем более, какую реакцию следует показать. Эта, вроде бы простая на первый взгляд, задача заставила его мозг сделать несколько резких оборотов в поисках ответа. Найти его так и не удалось, но грязная натура, давно поселившаяся внутри, решила всё за него. Дэвис очень быстро сообразил, что раз это не мальчик, а совершеннолетний человек, им можно более открыто воспользоваться. А лучшим вариантом станет... похитить. Бумага сложилась в хрупких руках и вернулась в карман. Не дав возможности что-либо объяснить, Блейз отошёл от стола к двери, ведущей в подсобное помещение, и произнес достаточно бодро и подозрительно безмятежно: — Раз так, то присаживайтесь. Я скоро вернусь, лишь заварю нам чай. С этими словами он скрылся в темной комнате, а Эме подвинул соседний стул, устраиваясь прямо напротив привычного места продавца. Ноги мальчика свисали, почти что касаясь пола. Блейз не заставил себя долго ждать. Через пять минут он вернулся с серебряным подносом, на котором помещались всего две фарфоровые белые кружки. В тишине они начали свое чаепитие, но после первого глотка Дэвис осмелился спросить прямо: — Зачем же тогда Вас всюду сопровождает Ваш достопочтенный отец? — Руки Блейза легли на стол, он немного наклонился вперёд, а темные глаза с огромной силой игры впились в глаза напротив. Эме закрыл глаза, легонько кивая и улыбаясь, будто с благоговением оценивая вопрос как "правильный". Чашка со стуком опустилась на блюдце. Он открыл глаза, смотря вниз на свое отражение в чае, и лишь под конец поднял свой взгляд на Блейза: — Он постоянно думает, что меня могут похитить. Но раз Вы уже знаете мой небольшой секретик, в сопровождении больше нет необходимости. Вы же не собираетесь меня похитить, не так ли? — В этой фразе было слишком много разной информации для сознания Блейза. Воздух между собеседниками накалился и погустел, стал словно тучей перед грозой. На эту витиеватую фразу Дэвис ничего не ответил, продолжая пилить мальчика тем же взглядом, но уже более прежнего прорезающим нутро. Этот взгляд неосознанно обещал мальчику всё, чего он добивался. Его ноги стали покачиваться из стороны в сторону. Допив свой чай, юноша с широкой улыбкой поблагодарил за самый превосходный в мире чай и удалился с привычной для себя скоростью. Блейз был задумчив, как никогда. Его интриговала эта авантюра. Он буквально за пять минут до слов мальчика решил сделать тоже самое, что тот неожиданно предложил сам. Не показалось ли только? Может, Блейз ошибался, и в словах мальца не было никаких намеков? Что бы это не было, Блейз заволновался. В конце концов, это могла быть ловушка. Теперь он грыз большой палец своей руки и быстро, просто лихорадочно, принимал решение. Его выбор пал на авантюру. На следующий день Эме явился без сопровождения, и это, пожалуй, было ожидаемо. С самого полудня он перемещался по магазину, пока публика совсем не рассеялась. Когда они остались вдвоем, Блейз вновь заварил чай. За тем же самым столом они принялись его испивать. Для Дэвиса тогда произошло новое открытие: где-то с два часа мальчик беспрерывно разговаривал. Магазин по времени уже закрылся, а Эме всё ещё говорил обо всем: одежде, игрушках, конфетах. Обо всем, что интересно ребенку. Давал советы, каких конфет в лавке не хватает. Рассказывал о реставрации старых моделей кукол. Всю эту невероятно интересную и неожиданную информацию Блейз внимательно слушал и впитывал в себя. Молча и беспрекословно, лишь иногда кивая в ответ. Когда же Эме закончил, он купил всего навсего один полупрозрачный леденец на палочке, тут же открыл его и поместил на язык, возвращая свой двусмысленный взгляд на продавца и медленно покидая магазин. Блейз не сдвинулся с места. Ему это было и не нужно: обо всем он позаботился уже заранее. На улице было темно и почти безлюдно. Даже газовые фонари подводили. Немного вприпрыжку мальчик пошел направо, поедая свой сладкий леденец. Он не оборачивался и напевал какую-то лёгкую мелодию. Недалеко от лавки с самого утра стоял черный конный экипаж с каким-то семейным гербом на дверях с обеих сторон. Теперь же он тронулся, почти бесшумно последовав по следам мальчика. В окне можно было различить тонкий силуэт мужчины. У него было худощавое серьезное лицо, белые ровные волосы по плечи и темные глаза. Однако никто его не увидел, даже когда он медленно спустился на землю и на самом темном участке улицы начал приближаться к мальчику. Руки неизвестного были в карманах черных брюк, из-под такой же черной лаконичной накидки была видна идеально белая рубашка. Расстояние между идущими стремительно сокращалось за счёт широкого шага преследовавшего. Наступала критическая точка. Мальчик намеревался повернуться, видимо, уловив какой-то неясный лишний звук, но было поздно. В его тонкую белую шею вонзилась длинная блестящая игла, костлявая рука плотно зажала рот, издавший стон боли. Беловолосый мужчина надавил на шприц, и неизвестная жидкость растеклась по венам и артериям. Это был достаточно сильный наркотик, поэтому не прошло и минуты, как Эме потерял сознание. Тело его размякло и было подхвачено бледными руками. Каблуки туфлей неприятно заскрежетали по каменной дороге до самой кареты, которая тут же отправилась дальше, уже перевозя не одного, а двоих. Блейз всё-таки смог сделать то, чего желал. Следующая их встреча пройдет далеко не в магазине сладостей, а в огромном поместье, известном среди аристократии лондона как поместье "BER's".