Мемуары убитой патрицианки

      Кейт Мур уже десятый раз за несколько минут поправила съехавшие на кончик носа очки в тонкой золотистой оправе и не один раз пожалела, что надела это ужасное розово-лавандовое платье в горох с юбкой-солнцем. На оливковой коже выступил чистый пот, а светло-розовая помада на губах оказалась полностью съедена, — девушка на мгновение почувствовала себя Мэрилин Монро перед королевой Елизаветой, а не молодой журналисткой перед дверьми дома известной писательницы. Оказалось, проехать около часа по переполненным улицам города — легко, а постучать в дверь из древесины смоковницы — совершенно невозможно. Дрожащие руки налились свинцом. Интервью назначено на два часа дня, на карманных часиках на поясе — два часа и две минуты. Нервы в который раз болезненно сжались от взгляда на циферблат, и по телу прошла неприятная волна. Следующие несколько минут ожидания могут стоить девушке встречи всей жизни. Поправив очки, Кейт робко постучала по темной древесине. Дверь, что удивительно, тут же отворилась. На улицу хлынул душистый аромат розовых благовоний. Журналистка не успела и словом обмолвиться о цели своего визита.       — Кейт Мур? Вас ожидают. — сухо оповестил мужчина, пропустив гостью внутрь. Лепеча извинения, несчастная юркнула в дом. На нетвердых домах последовала за «привратником», напоминавшим ей Харона. Пробежалась восхищенным взглядом по убранству. Казалось, перешагнув порог, вошла в обитель древнеримского патриция. Предметы интерьера, ткани, обивки, мебель, — всё будто пришло из Вечного города. Алебастровые бюсты — как живые. Кейт содрогнулась, когда «Харон», постучавшись, оповестил хозяйку дома о прибытии журналистки. Перепуганная хотела было сбежать прочь, но отступать поздно. С трудом заставила себя войти в кабинет. Оторопела, увидев её. Регина Мартин. Стояла у высокого панорамного окна, освещенная солнцем. Высокая, стройная, как олива, и точеная. Статуя Юноны, высеченная из чистейшего мрамора. В кукольных пальцах с миндальными ноготками — длинный мундштук и сигарета. Чернильное руно локонов — волны на по-королевски прямой спине. Изящное тело в чернильном платье. Точно Лютиэн Тинувиэль, сошедшая со страниц Толкина. Регина Мартин. Писательница, известная книгами на историческую тематику. Светская львица, филантроп и меценат. Женщина, красота которой повергала ниц даже её врагов. Прекрасная, но до сих пор одинокая. Все поражались: как никто из живших и живущих еще не смог покорить это сердце? Женщина плавно обернулась, и Кейт пропала, встретившись взглядом с чарующими глазами. Два сверкающих самоцвета, — черные, как беззвездная ночь. Жемчужная кожа, благородные скулы. Красиво очерченные губы сияли золотом — быть может, особая помада. Регина томно улыбнулась.       — Ave. — прошелестел шелковый голос. Кейт мысленно прокляла себя за прогулы латыни в университете. Пискнула что-то неразборчивое в ответ, едва не поклонившись. Позор! Какой позор!..-       — Я… меня зов-вут Кейт…       — Знаю. — ответила мягко, шагнув к гостье. Регина, будто проплыв по полу, плавно опустилась на кушетку и указала на место перед собой. Проследив её жест, Кейт увидела на столике два керамических каликса, украшенных росписью, и букет белых гвоздик.       — Пожалуйста, присаживайтесь. Девушка плюхнулась напротив, и вновь обругала своё платье, — слишком неуместно оно смотрелось среди такого убранства. Судорожно достала тетрадь и ручку, которая едва не выскользнула из взмокшей ладони. Все слова вылетели из головы. Регина же медленно поднесла мундштук к губам и, сделав затяжку, выдохнула сизый дымок. Протянула руку и, взяв красивые песочные часы, перевернула их.       — Начнем интервью?       — Д-да… Да, конечно, прошу прощения.       — Ничего страшного, не волнуйтесь.       — Ох, легко сказать… — голос предательски дрожал. — До сих пор не верится, что я могу взять интервью у в-вас…       — Что же я могу вам рассказать? — вежливо улыбнулась.       — Сейчас я проверю план… план… — взволнованно начала листать тетрадь в поисках. Кейт мертвенно побледнела. Из тетради на неё смотрели не заметки и дотошно составленный план, а засушенные синие колокольчики и всякий бред. Она забыла всё, всё, что подготовила для интервью. Плечи затряслись.       — П-простите… я забыла…       — Замечательно. — стряхнула пепел в хрусталь. — Люблю непринужденные беседы. Что интересует вас, а не ваш журнал? Вопрос огорошил. Что интересует юную Кейт Мур в Регине Мартин? Ответ «ВСЁ» устроит? Журналистка почти боготворила писательницу. Прочла и перечитала каждую её работу, даже самую незаметную. Готова была сражаться за честь «госпожи разума» подобно гладиатору: так, однажды вступила в очень жаркую полемику с Уильямом Томасом, автором работы «Регина Мартин, или мастер подражания». Журналист выдвигал мисс Мартин обвинения в том, что её тексты слишком похожи на работы нескольких известных женщин, живших много веков назад. XIX, XVIII, XVII, — какой бы век ни появился в череде, в каждом обязательно возникнет писательница, слог которой лукавая Регина перенесет в свое перо. Уильям даже отпустил шутку следующего содержания: быть может, Мартин прожила несколько веков на этой бренной земле и каждый раз придумывала себе новый псевдоним? Какими только словами не назвала Кейт «этого невежду», посмевшего плеснуть ядом на алтарь её святыни.       — Так что?       — Вы… Вы читали работу Уильяма Томаса? — выпалила. — Это осёл пишет, что вы подражаете работам Мэрилин Марин… и Эдит Хизер, и даже Кэтрин Смит! Но это ведь полный бред! Я читала все ваши работы, они ни капли не похожи на их! Регина увлеченно наблюдала за девушкой и всматривалась в её пылающие праведным гневом васильковые глаза. С выкрашенных золотом губ не сходила улыбка. Наконец, тирада подошла к концу. Уши у Томаса, должно быть, сейчас пылали как никогда.       — Подражание — тоже умение. — произнесла Мартин. — Отповедь юного Томаса можно принять за комплимент. Журналистка опешила, но скорее не от утверждения писательницы, а от её снисходительного «юного Томаса», — мужчине ведь давно перевалило за пятый десяток.       — Н-наверное… но я с ним не соглашусь. Например, ваши «Мемуары убитой патрицианки» совершенно не похожи ни на что другое.       — А вы читали их?       — Разумеется! Это ведь бестселлер! Я купила один из первых экземпляров. — гордо приосанилась. Регина откинулась на спинку, точно гречанка на картине Джона Уильяма Говарда, и отвела взгляд в сторону. Улыбка на прекрасном лице потухла на мгновение. Женщина глубоко затянулась травяным дымом и бросила взгляд на букет сушеных цветов, стоявший в пустой вазе на камине.       — Бестселлер… — пробормотала задумчиво. — Не думала, что муки юной девушки, растерзанной рабами, так привлекут публику. Кейт крайне смутилась, понурив плечи, и прикусила язык. В памяти вспыхнули прочитанные ею страницы и их ужасающее содержание.

Мемуары убитой патрицианки

71 год до нашей эры, 13, Март

Сёстрам опять повезло — умерли быстро. Клавдия Прима — от удара по голове, Клавдию Секунду — выбросили из окна. Я невезучая, как всегда: хотела отравиться, но уронила флакон с ядом в фонтан. В покои ворвались. Первым вбежал наш виночерпий, — дивный юноша, с которым я делилась инжиром и яблоками. Впервые его зеленые глаза налились кипящей кровью. Верю, он меня спасет, — я ведь всегда закрывала его от плетей. Никогда бы не подумала, что нож, которым разделывали мясо для нашего стола, будет отделять от костей мою плоть.       — Уильям Томас писал об этом бестселлере? — поинтересовалась.       — Угу… он говорил, что всё написанное — жалостливая компиляция из воспоминаний о Гипатии и принцессе де Ламбаль.       — Ах, Тереза… — уголки губ дрогнули. — Чудесная была женщина, гостеприимная. И что же, Томас решил, что я всего лишь переписала историю её убийства?       — Именно. Он сказал, что ожидал увидеть что-то новенькое…       — Какой привереда, однако. — усмехнулась. — Новенькое… люди, особенно ослепленные гневом, оказываются весьма посредственны в своих зверствах. Что же именно ему показалось скучным? Эпизод с отрезанием груди или трёхдневным изнасилованием? Неужели четвертование? Руки ведь оторвали без участия лошадей… Наверное, ему не угодило вырывание зубов, — я видела недавно похожую сцену в новом романе Эндрюсона. Главным блюдом нашего повара был говяжий мозг с инжиром. Последний инжир я отдала виночерпию, поэтому в рот Клавдии Секунды вложили яблоко, — её же голова заменяла тарелку. Стоит отметить, повар и правда оказался весьма искусен, — смог потушить мозг прямо в черепе моей сестры. Вкус напоминал говядину. Попался длинный волос. Поднос усыпали розами из матушкиного сада, а вместо салфеток использовали тогу отца. Кейт подавилась воздухом. Схватила обеими руками каликс и разом осушила пряный напиток. Заставила себя собраться с мыслями.       — Прошу прощения, мисс Мартин. Я не хотела вас обидеть.       — О, что вы, не стоит. Это не ваша вина. Умудренных опытом литераторов трудно чем-то удивить. Остается надеяться, Томас найдет свой эталон. А люди… люди есть люди. Страдания забавляют их безмерно, особенно чужие. Регина поправила браслет на плече, — золото на мгновение обнажило кожу, и Кейт увидела тонкий белый шрам, окольцевавший предплечье. Второй такой же нашелся на другой руке. Локти выглядели так, будто их приделали к плечам. Сигарета дотлела. Ипомея, заправленная за ухо, чуть дрогнула. Женщина вновь улыбнулась девушке.       — Думаю, этого для вашего интервью будет мало. У вас есть еще вопросы?       — На самом деле, да. Я читала все ваши книги и хотела бы узнать… как вам удается писать так достоверно? В университете мы проходили множество книг на исторические темы, но ни одна из них не воспроизводила эпоху так точно. В чем ваш секрет? Регина широко улыбнулась, и в свете блеснули её белые заостренные клычки. Указала длинными пальцами на стоявшие у стен высокие шкафы, переполненные книгами. Кейт оставалось только молча поражаться.       — Опыт, дорогая.       — Значит, вы изучаете исторические тексты перед написанием художественного? Титаническая работа, полагаю.       — Можно и так сказать. — загадочно улыбнулась.       — Иногда мне кажется, будто вы жили в том веке. — хихикнула. Черные глаза сверкнули. Регина взглянула на песочные часы. Песок неумолимо быстро сыпался на донышко. Прозвучал тихий тяжелый вздох.       — Вы хотели бы жить вечно, мисс Мур? Узнать несколько эпох?       — Конечно! — воскликнула, не задумываясь. — В мире еще столько непрочитанных книг! Я бы провела всю жизнь в библиотеках. Что-что, а вот книги никогда не закончатся, правда? — попыталась неловко подмигнуть.       — А люди? Люди, в отличие от количества книг, заканчиваются. Кейт растерялась. Очки упали на переносицу. Регина же поднялась с шелестом ткани и, прошла к кушетке, на которой сидела её визави. Остановилась рядом. Изящные пальцы коснулись пшеничной макушки. Девушка невольно сглотнула.       — Ну… наверное, придется пожертвовать обществом. — пролепетала. — Коллегия нашего журнала иногда так раздражает меня, что хочется сбежать в горы и жить одной… Чужая ладонь легла на круглое плечо, и Кейт вздрогнула, — до того оказалась ледяной белая кожа Мартин.       — А любовь? Вы смогли бы прожить несколько веков, зная, что ваша любовь умрёт? Регина присела на кушетку совсем рядом, практически вплотную прижавшись к журналистке. Волнение, как бушующий вал, обрушилось на голову юной гостьи. Её святыня, предтеча, идол и предмет обожания, — так близко. Кожа Регины сочилась душистым ароматом роз и инжира, дурманящим и сладким. Глаза — бездонное черное море.       — Я… я не знаю…              — Человеческая жизнь ценна своей скоротечностью. — Мартин мягко заправила выбившийся золотистый локон за покрасневшее ушко. — Вы никогда не задумывались, почему древние боги так завидовали людям? Причина проста — люди смертны, и каждое мгновение их жизни — бесценно. Жизнь, могущая оборваться вмиг, обладает ценностью большей, чем вечное существование. Венера прекрасна и неизменна всегда, а Психея смертна — поэтому её красоту почитали больше. В страхе однажды потерять свой светоч, люди смотрели на неё неотрывно, чтобы насытиться обликом. Вы прекрасны, Катарина, и прожить вечность, не поделившись своей красотой ни с кем, — даже эгоистично с вашей стороны. Кейт пропала. Бархатный шепот просачивался под кожу и будто разливался по венам. Щеки обдало багрянцем. Черные глаза зачаровывали, подчиняли, лишали сил не только сопротивляться, но и мыслить.       — Мне… нужно подумать над этим. Регина мягко улыбнулась. Скользнув кончиками пальцев по горящей щеке, обхватила аккуратный подбородок пальцами и медленно приблизила чужое лицо к своему. Золото мазнуло по искусанным от волнения губам. Девушка оцепенела. Быть может, накануне вечером она так переволновалась, что упала в обморок и сейчас наблюдала лишь бред воспаленного воображения? Кейт рванулась всем телом назад и повалилась на пол, задев столик ногой. Еще полный каликс Регины перевернулся набок и плеснул на стол вином. Лепеча охрипшим голосом извинения, несчастная вскочила на ноги и ураганом вылетела из кабинета. Выскочив из дома, бросилась куда глаза гладят. Сердце гулко колотилось в груди, а легкие горели. На губах еще блестело золото. Регина проводила её лишь тоскливой улыбкой. Что же, видмо, интервью подошло к концу, — теперь можно отправляться на благотворительный ужин. Женщина поднялась и велела горничным подготовить её наряд. В порыве ностальгии подошла к столу и извлекла из ящика небольшую шкатулку. Под крышкой таился пропитанный кровью клочок белой ткани, оторванный от пеплоса. Когда минует время, и настанет март, Кейт Мур выронит из рук чашку чая, которая, разбившись, разлетится на осколки. В руке девушки будет дрожать газета с кричащей новостью:

Регина Мартин умерла после благотворительной поездки в госпиталь Святого ***, заразившись брюшным тифом. Врачи ломают голову: наутро после вскрытия следы болезни невероятным образом исчезли, мисс Мартин улыбалась.

Кейт будет безутешна. Уильям Томас же проводит писательницу на вечный сон забавной фразой: «И всё же, не могла она подражать писательницам прошлого. Она ими была». Что-то этот старый лис знал о прекрасной Регине Мартин, а что именно — тайна за семью печатями.