Нарисуй мне любовь

Лео сидел в саду университета, уткнувшись в конспекты. Строки упрямо расплывались, буквы путались, а взгляд снова и снова соскальзывал в пустоту. Ветер перебирал страницы конспекта, листья шуршали над головой, а где-то неподалеку звучал смех студентов. Но все это будто текло мимо него, фоном, словно он сидел не в саду, а где-то за стеклом. Лео пытался сосредоточиться на формулах, сухих определениях, но каждая мысль возвращалась туда, где он оставил часть себя — в мастерскую Винсента. В памяти всплывали его руки, запах краски, мягкий свет лампы, и сердце болезненно сжималось в груди. Он не был у Винсента уже четыре дня. Сначала казалось, что эта пауза даст ему возможность все обдумать, расставить по местам. Но время только растянулось вязкой тягучестью и каждый новый день превращался в испытание. Телефон он держал рядом, будто тот вот-вот должен загореться сообщением, звонком или любым знаком. Но экран упорно оставался темным. Лео злился на себя за эту зависимость и ловил на том, что прокручивает в голове их последнюю встречу снова и снова — взгляды, слова, движение рук, поворот головы. Проигрывал все возможные сценарии в случае, если бы он остался в тот день еще ненадолго — к чему бы это привело? Но в каждом из этих сценариев он сбегал, как трус. Учеба, друзья, даже привычные разговоры: все потеряло вкус и интерес. Мир будто отодвинулся на задний план, стал чужим, и Лео не знал, что мучительнее — страх вернуться и столкнуться с холодом или сидеть и ждать что кто-то даст ответы на вопросы, потому что он сам боялся быть честным с собой. Почему он перестал ходить? Потому что боялся. Было слишком страшно признаться себе, что он больше не сможет смотреть на Винсента, как на просто художника. Он хотел больше. Но чего именно? Любви? Внимания? И того, и другого и можно побольше. Лео провел ладонью по лицу, словно хотел стереть наваждение, но оно только крепче вцеплялось в него. Он чувствовал себя ребенком, которому в руки дали хрупкую вещь и он боится ее уронить, потому что еще не научился с ней обращаться. Где-то неподалеку студенты смеялись так легко, будто им нечего было терять. А у Лео от одного воспоминания о взгляде Винсента, которым он провожал его в последний раз, внутри все переворачивалось. Лео посмотрел на время, до начала пары оставалось десять минут. Можно было не торопясь дойти до аудитории, занять место повыше и следующие полтора часа сидеть в тени, копаясь в себе. Он закрыл конспект и собрался уходить, когда услышал: — Привет, Лео! Две студентки из параллельного потока стояли напротив. — Привет, — отозвался он. — Ты ведь работаешь у Винсента Моретти? — спросила одна из них. — Да. А что? — внутри все сжалось, словно от удара. Девушки переглянулись и заулыбались. — Ты бы не мог у него спросить, нужны ли ему модели? — Нет! — слова прозвучали слишком резко. Голос сорвался. Лео почувствовал жар на лице, в груди все вспыхнуло, а сердце неприятно забилось где-то в горле. Да как у них наглости хватило подойти к нему и спросить такое? Его мастерская, его Винсент. Они даже понятия не имеют, как он смотрит, когда сосредоточен, как в комнате пахнет краской и деревом. У них нет права даже заглядывать туда. Внутри все пылало от ревности и раздражения. — Говорят, он пишет невероятные портреты, — не унимались девушки. — Это же потрясающе! Он почти легенда! Вот если бы я работала с таким мужчиной… — она мечтательно вздохнула. Лео сжал в руках конспект. Перед глазами вдруг мелькнул образ: эти две глупые курицы рядом с его Винсентом смеются, и он склоняется над чужим лицом, дает указания, как лечь, как положить руку, и все это не ему. Горло перехватило, в груди полыхнуло жгучее, злое чувство. — Кыш, кыш, — вдруг послышалось со стороны. — Хотите увидеть его картины — идите в галерею. Винсент Моретти не цирковая обезьянка, чтобы приходить к нему, когда вам того захочется и глазеть на него, а его мастерская не место для праздного любопытства. Девушки обернулись. Рядом стоял Альберто - руки в карманах, взгляд холодный, пронзительный. Вся его фигура излучала непоколебимую уверенность и силу. Секунда — и девушки, обменявшись смущенными взглядами, поспешили прочь. Лео вздохнул, но облегчение не пришло. — Спасибо, но я бы и сам справился, — пробормотал он, стараясь не встречаться с Альберто глазами. Тот усмехнулся. — Может быть. Но ревность — штука шумная, еще бы немного и ты бы себя выдал с потрохами, — сказал Альберто, садясь рядом. Лео резко повернул голову, открыл было рот, но тут же закрыл, слова застряли. Сердце билось слишком сильно. Неужели он и правда настолько очевиден? — Не бойся, я никому не скажу. Тем более Винсенту, — заговорщицки прошептал Альберто. — Я, собственно, зачем пришел. Хотел спросить, все ли у тебя хорошо? — спросил он мягко. Лео опустил глаза, руки, лежащие на коленях, сжали грубую ткань джинсов. — У меня учеба, — пробормотал он, словно оправдывался. — Учеба — это хорошо. Только вот раньше она не мешала тебе приходить к нему. Что случилось? Он обидел тебя? — Лео замотал головой. Альберто наклонился ближе, его взгляд стал тверже. — Он волнуется, и я тоже. Что бы там между вами не произошло — не забывай, что у вас контракт. Ты взял на себя обязательство, Винсент рассчитывает на тебя. Лео дернулся, словно его ударили. Контракт. Слово прозвучало слишком громко, напоминая ему, что все это не сон и не игра, а реальность, от которой не сбежишь, спрятавшись за учебниками. Альберто посмотрел на него пристально, но без злости, скорее, как взрослый на подростка, который слишком долго строит из себя непонимающего. — Иногда мы прячемся за делами, придумываем причину только потому, что боимся признаться себе, чего хотим на самом деле. Но когда приходит осознание и понимание, становится слишком поздно. Не упусти свой шанс, Лео и, передай Винсенту привет, если все-таки решишь выполнить то, что обещал, — сказал он обыденно, словно их разговор ничего не стоил, и ушел. Лео смотрел ему вслед, чувствуя, как сердце бьется слишком быстро. Контракт давил на него не меньше, чем собственные чувства.