Идентификация пустоты

      Проявление своих настоящих чувств вливает в любой непосредственный разговор капли отданной честности. Делясь своими глубинными переживаниями, ненамеренно отдаётся и микрочастица души, хотите того или нет. Тем самым пятнается и первостихия другого, нейроны закрепляют данную информацию, и в зависимости от того, какое отношение у собеседника к вам, дальнейшие действия будут отражаться в его поведении и поступках. Настоящие друзья всегда помнят о ваших интересах, занятиях, они предугадывают ваши эмоции на ситуации и знают, что конкретно сказать, когда оно того требует. У них эти мозговые связи, касающиеся вас, держатся крепче и находятся в ближайшей памяти просто потому, что вы важны для этих людей. У вас могут быть разные вкусы на музыку и точки зрения, но вы постоянно пребываете в любопытстве, подмешанном с уважением, от чего неподдельно внимательно выслушиваете и прислушиваетесь друг к другу. Вы цените их, потому что вас могут связывать незабываемые веретёна моментов, полные уникальных ароматов эмоций или потому, как в настоящем времени ваши порталы сознаний сливаются в единый космический поток, и вы обоюдно ощущаете нужду в объединении тянущихся душ, ведь вместе становитесь чем-то большим. Вы бесконечно желаете обмениваться крутящимися мыслями и ежеминутными чувствами, так как определённо знаете, что, отдавая скрытую часть себя, будете предостаточно поняты, услышаны и по-доброму приняты.       Филео — это нежная любовь, подобная привязанной душевной дружбе.

***

      В какой-то пресыщенный всевозможными отклонениями момент, половая натура густонаселённых скоплений в больших городах, начиная с конца тинейджерского возраста, стала идентифицироваться как нейтральная или как противоположная. Сама по себе андрогинность — это удел промытых модными волнами умов с их ветряными внутренними часами, не показывающими ничего, кроме времени для развлечения. Всем плевать, что у тебя в дорогущих или дешманских трусах, до тех пор, пока влечение не переходит в стадию наступления, но даже тогда это не имеет никакого значения, ведь вы уже во всю трахаетесь, и вожделённые слюни правят свыше контроля.

«Идиотская влюблённость зажжёт слияние

Всё, что у них есть — это любовь к любви

Но сама любовь не любит».

      Порождённая протестная свобода не совсем подразумевает распутство, однако напрямую выводит эту скользкую дорогу в темнейшее царство. Одним из прародителей красного рая, несомненно, является Боуи. Именно он со своим любвеобильным Зигги Стадастом, японскими платьями и верой в лучшее будущее покорил так отчаянно нуждающиеся в эйфорическом всплеске трепещущие молодые сознания. Его роль не сколь не преувеличена и это полностью его заслуга. Её последствия — уже вопрос второстепенный.       Все перемешались. Каждый хочет выделиться, но в пёстрой толпе, где никто не упускает возможности проявить свою индивидуальность, не так-то просто доказать своё настоящее "я", особенно когда оно ещё до конца не сформировано. Везучие дети, не знающие ужасов войны, выросшие в удобстве и комфорте, привыкшие следовать карусельным эмоциям, от них не знаешь, чего ожидать. И в этом, кажется, кроется вся их манящая прелесть.       Короткостриженые плоские девочки, не отличающиеся от мелких спермотоксикозников. Они хороши. Но. Длинноволосые элегантные парни с модельными манерами. Рюши деликатно подчёркивают мужские подтянутые тонкие ляжки. Шёлк непринуждённо скользит и поглаживает нетронутую ранами плоть. Угольные прямые силуэты обмякше растекаются и выводят растворяющиеся в кислотном свету движения, сравнимые лишь с размахами крыльев у экзотических невесомых бабочек. Раскрашенные, вечно недовольные полосы губ. Они ещё лучше и во всех властных смыслах краше. В слегка прикрытых, почти сонных глазах — только открытость перед ожидаемыми ночными приключениями.       — Классно выглядишь, Ад.       В якобы презирающих всё материальное головах, думающих лишь о полёте слова и воле независимого сердца, первое, что говорят при встрече — это оценка внешнего вида. Если ты не выглядишь как поднебесный блестящий ангел похоти или восставший из дизайнерской мусорки феникс — навряд ли вам скажут хотя бы приветственные слова, не говоря о банальном снисхождении. Таковы нынешние правила.       — Тэр, да ты уже упоролся.       Они только делают вид, что стоят своей непоколебимой никакими запретами стойкой. На самом же деле все откровенно облокачиваются друг на друга, создавая видимость притягательной тактильной близости.       — Будешь? У Мосса сегодня отменная дрянь.       — Я позже.       — Хочешь во время музла оторваться? — ватный юноша потерянной хваткой ощупывает костлявое плечо Праудлава, то ли вербально поддерживая его решение, то ли от крушащей слабости в ногах.       — Я кое-кого жду.       — Смотри, потом может не остаться, — качающийся, с обильно обведёнными чёрными глазами, лениво отполз в поисках другой опоры.

***

      Эван не любит опаздывать, поэтому, как только молодой человек покинул его опустошённый офис, заданный самому себе рациональный вопрос «что надеть» встал неудобным ребром. Одежда — всего лишь тряпки, созданные социумом для прикрытия естественной натуры, а ещё, разумеется, для выпендрёжа. В его шкафу, помимо пары обыкновенных костюмов, один из которых исключительно официальный, на выход особо не имелось вещей. Белая футболка с занудными штанами прямого кроя или чёрная футболка и серые брюки со стрелками? В самом деле, не идти же в молодёжное место в рубашке, галстуке и пиджаке.       С другой стороны, если вдруг это клубное помещение, с выступающим на сцене обожаемым музыкантом, на него никто не обратит и малейшего внимания. Он же явно не выглядит, как один из проверяющих полицейских, спонтанно решивших проверить законность и порядочность проводимого мероприятия, попутно ловя мелких наркошек. И в целом, поводов экспрессивно наряжаться нет — он всего лишь нарушает один из главных уставов, данный им по окончанию обучения специальности «психоанализ», а именно: «Соблюдение границ, по отношению к клиенту, а также возможность иметь исключительно профессиональные отношения». Зачем он вообще пошёл на этом липком поводу?       — Любимый, ты сегодня будешь ужинать? — Вирджиния пропевает этот, казалось бы, любезный вопрос, каждый вечер, в надежде хоть раз услышать положительный ответ. В свою очередь, безнадёжный муж и утренние приёмы пищи со всей семьёй не всегда посещает. Неудивительно, что надеваемая им всё-таки чёрная футболка, заправляемая в откопанные потёртые джинсы на завышенной посадке, висят как на два, если не три размера больше. Солитер жалко худ не только в чертогах почерневшей ментальности. Быть может, по этой не удовлетворяющей причине его отражение во всезнающем изнанку зеркале показывает халтурную версию реального человека с неясными очертаниями, от чего лишний раз глядеть в трюмо не особо желательно.       Жена не голосит после затяжного отсутствия признаков мужского голоса, ведь когда он молчит, это означает, что он устал на работе и сейчас, вероятно, безжизненно отдыхает, а днём досыта сходил в какое-нибудь место. Возможно. «Всё в порядке» утешительно твердит она себе постоянно, «Он с первого дня знакомства был таким стройным». Вытянутый к низу заострённый подбородок с аккуратно выдающимися тенью на щеках скулами всегда будут смотреться как изморённые черты любого лица.       Так как назначенное время уже прилично подходило к отметке «пора бы», стоило спуститься в гостиную и, как ни в чём не бывало, выйти с ни разу не подозрительным видом. Это должно быть гораздо проще, чем ежедневно выдавливать загнивающие заботливые словечки без смысла, подобные машинально кричащей кукушке на антикварных напольных часах, напоминающей всякий раз, когда большая стрелка доползает до самой верхней цифры, будто это так важно знать, что опять прошёл целый бесполезный час абсурдного человеческого понятия, под названием «время».       — Куда ты?       Эван почти без сомнения прожал до конца дверную ручку. Вдохнул как можно больше душного пыльного воздуха перед тем, как сочинить непродуманный заранее момент. Одно дело — умалчивать о своих реальных чувствах, но совершенно другое — открыто врать. Последним видом искусства его природа не наградила, посчитав, что постоянно невозмутимого выражения будет достаточно.       — По делам.       Джинни с тёплой отстранённостью заглянула в него, часто моргая от покоящей всю её натуру невинности. Руки автоматически натирали полотенцем досуха вымытую тарелку, но голова устремлена к выходу.       — Надолго? — ей бы очень хотелось узнать поподробнее, куда собрался её непривычно одетый муж в такой поздний час, но продолжительные совместные года прошли не зря, ведь тщетность подобных расспросов никогда не заканчивалась в её выгоду.       — Нет, — он развернулся и бодро вынырнул на крыльцо, не намеренно хлопнув дверью, после вздрогнув от получившегося шума. Это оказалось проще, чем представлялось, главное — вовремя уйти, прежде чем он заметит в ней подсвеченное ангельское подозрение.

***

      Здесь чрезвычайно важно иметь связи. Если ты знаешь кого-то с сильным влиянием и широким кругом знакомств — двери в тусовочный мир автоматически пропустят, учитывая, конечно же, стиль. Стоит упомянуть имя своего приятеля, даже когда общались вы всего единожды, и вашу вылетевшую словесную пыльцу облепит стая интересующихся ей насекомых. Поэтому неудивительно, что почти каждый знает через десятое знакомство друг друга. И лишь немногие по-настоящему, с пониманием проникают в истинный характер другого. Праудлав из таких. Он умеет предчувствовать и видеть пользу там, где она есть, таким образом, что среди обыкновенных прохожих для него всегда найдётся нужный и дельный человек.       Связи для него — лишь рациональные крючки для собственных выгод. Эта присущая ему корыстная черта выделяет его среди прочих дураков, не задумывающихся о дальнейших раскладах событий, от чего буквально каждый считает иметь честь быть окинутым его узнаваемым взглядом, а уж тем более услышать слащавое: «Привет. Как сам?» Он собрал себе если не всеобщее, облепляющее в молодых кругах, то точно почётное место и вполне заслуженно стал любимой тёмной местной “звездой”, располагающейся дальше всех остальных в нерассеянной глуши, но броско сияющей даже на приличном расстоянии. Здесь чрезвычайно важно иметь связи, но не друзей.       — Ciao, caro Адам, — низенькая, даже на тонких шпильках девчушка с вычурно выразительными итальянскими чертами, легонько похлопала парня по плечу, пристраиваясь к нему рядом возле свободной от толпы стене. — Когда я недавно спррашивала, пойдёшь ли ты на Болана, ты меня уверрял, что слишком занят и что билеты давно рраспроданы, — она подстебательно округлила пухлые сочные губы, замазанные фиолетовой помадой.       — Поменялись планы, Фио. Пришлось перекупать их и немало переплатить за свой запоздалый выбор, — он закрывающе скрестил руки, внимательно пытаясь разглядеть вход сквозь бесчисленные перебегающие макушки.       — Значит, ты сейчас свободен? — она облокотилась на плечо, поднимая как можно выше вьющуюся по-южному голову.       — В каком смысле, tesoro? Свобода — штука нематериальная и безграничная. Когда я занят, это значит, что до этого я наверняка был свободен. Если ты про работу, то во время процесса я так или иначе освобождаю свой творческий потенциал. Получается, что рано или поздно я всё равно буду свободен, capire? — парень томливо, без всякого интереса осмотрел её, едва склоняясь ниже на уровень, дабы чётче прослушивать импульсивный не местный акцент.       — Я имела в виду, когда ты уже обрработаешь мои снимки? Мне не террпится их увидеть и показать своим дррузьям. Они не веррят, что я была твоей моделью.       Фотографии, где голая, роскошно фигуристая девушка яростно зажимает крупными зубами толстый стебель от сочно-зелёного растения, а руками играет с налитой грудью; где цветок антуриума отдыхает меж бёдер, прикрывая густое лоно, а лежащие лопатки на студийном полу удерживают грациозный прогиб в пояснице; где насыщенный закатный оттенок специально установленного освещения подсвечивает сбоку тень, мастурбирующую на согнутых под себя коленях; где шикарные сочные ноги раскинуты в стороны, пока девушка сидит прекрасным задом в огромной, но подходящей под её знойные размеры пляжной шляпе.       На снятых эротичных изображениях будет непонятно, что прямо до начала съёмок, и даже немного вовремя, у неё состоялся отменный секс с нестандартно подходящем к делу симпатичным фотографом.       — Mio caro, как только они будут готовы в лучшем виде, ты первая узнаешь об этом, — Адаму крайне неприятен итальянский язык. Так как он работает по стопроцентной предоплате, то вполне мог бы не любезничать с этой капризной девочкой и отойти в данный момент куда подальше, но жизнь научила его никогда не переходить опасную дорогу выходцам из аппенинского полуострова.       — Дай поджечь, — Фиорелла умело поднесла родной её крови огонь к концу тонкой Virginia Slims. В руках у неё осталось рукодельное произведение искусства в виде зажигалки с фактурным металлическим корпусом из рисунка нагого ангела, обнимающего узорчатый череп. Но в какой-то неудачный для неё момент, пока разглядывала узоры, чикалка с грохотом выпала, полетев на пол под нетормозящие ни секунды танцпольные ноги. — Ой, пррости. Она такая кррасивая, где ты её взял? — итальянка шустро подняла огниво, рискнув отдавить себе пальцы, и протянула её уже взбешённому владельцу.       — Spazzatura, ты её поцарапала! — Адам почти яростно замахнулся ударом на маленькое тело, но вовремя остыл, передав вспыхнувшую отчаянную злость сжатому хлипкому кулаку. — Можешь оставить себе, — он раздражённо направился сквозь развеселевших обитателей клуба напролом, поближе к главному проходу, приняв такую же выжидательную позицию у противоположной стенки. Сегодня ему нужно быть сосредоточенным, поэтому излишки посторонних эмоций, выбивающихся из привычного темпа статного хладнокровия, сейчас ни к чему. Марк выступает через полчаса после безымянной разогревающей группы, и в течение этого промежутка Праудлаву предстоит чрезвычайно внимательно следить за приходящими сюда гостями, он без дрожащей капли сомнения знает, кого ждёт.       Стробоскопы пока работают в привычном мигающем режиме, разбрасывая фиолетовые и зелёные вспышки в разморённые физиономии, не давая ни на крошечную секунду приостановить возвышенную активность сброда. Всем чертовски хорошо, ведь они считают, что их объединяет такая уникальная миротворная музыка, но никак не страсть к гигантским градусам, метамфетамину и бесполезному шёрканью друг об друга до мокрых пятен на нижнем белье. Невинность и высокомерие переплелись в самых грязных разумах.       Краем глаза юноша замечает отличающийся статичностью, чужеродный для преисподного змеинника силуэт. Пока пришедший потерянно бегает глазами, Адам украдкой подкрадывается к нему со стороны, как навязчивый консультант со своими необъятными предложениями в люксовом парфюмерном отделе.       — Приветик. Заблудился? — приобнимая властливой рукой, по-приятельски заползает на дальнее вздрогнувшее плечо, подталкивая куда-то вперёд к тучному столпотворению.       Эван сразу напрягся от неожиданного как появления, так и физического контакта. Хаотичные вспышки ядовитых световых приборов лишь раздражают не привыкшие глаза, но никак не освещают дальнейший мутный путь.       — Да, немного. Тут так темно, — пока его безвольно проталкивали, он случайным образом прошёлся по нескольким чужим туфлям, цепляя после себя неодобрительные повороты, соединяющиеся в следящие вслед прожигающие цепи внимания.       — А ты хотел бы быть подсвеченным софитами? — Ад невзначай приволок податливого гостя прямиком к высоко поднятым хокерам. — Усаживайся поудобней. Сейчас будешь пить.       — Так сразу? — недоуменная, но еле заметная тень смешка проскользнула на недавно испуганном Солитере. — Я буду один?       — Не волнуйся ты так, я буду рядом. Крис, налей ему чего-нибудь этакого, — юноша, подмигнув, довольно присел на соседний барный стул, разворачиваясь боком. Одетый в полностью чёрную униформу, бармен понимающе кивнул в ответ, отойдя к богато заставленным различными сосудами полкам.       — А тебе ничего? — иронично, но психоаналитик снова растерянно блуждает нервными конечностями, не находя себе успокаивающего положения. Что-то неведомое давит на него.       — Я не пью.       Эван с удивлением опёрся о стойку правым локтём, копируя позу собеседника и вроде бы, наконец, создавая устойчивый вид.       — Но куришь.       — Не горжусь этим, но чрезвычайно это дело люблю.       Пришедший мысленно сделал пометку в голове, как в блокнотных записях, выделяя очередной интересный факт, наравне с тем, что даже в помещении на нём темнючие солнечные очки. Он не на работе, но отработанная годами привычка, казалось, будет преследовать его до конца последних дней и, наверное, в гробу.       — И кто же такой именитый сегодня играет?       — Его стоит услышать. Имя ничего не даст.       У местного бармена нет ни свободной минуты, именно поэтому напитки выдаются с разительной скоростью, профессиональная посуда не звякает, а его движения чёткие и выверенные. Смесь нежной ванильной водки с тропическим соком маракуйи и игристым сладким шампанским налита в бокал-блюдце спустя пару незначительных минут после заказа.       — Что это?       — Тебе понравится, — парень настойчиво пододвинул наполненное коктейлем стекло. В чёрных линзах на глазах отражались гипнотически танцующие огоньки натыканных везде подсветок.       Эв настороженно отпил розоватую жидкость. Возможно, в этом клубе и совсем не так, как он себе воображал, вспоминая ностальгические добрые концерты прошлого десятилетия. В настоящем всё в округе такое яркое, пятнистое, по-злому непристойное. Эти дети совсем другие. Они более яростные и менее сдержанные. Расползающееся тепло окатило внутреннюю тревогу, утапливая её куда поглубже. Во рту встало непривычное сочетание вкусов, напоминающее, что он тут, кажется, не должен находиться.       — Неплохо.       — О, Ад, и ты тут, — произносит очередной высокий юноша, с сияющими разноцветными дешёвыми блёстками на глазах, подходя к барной стойке.       — И тебе привет, Эш, — по затихшей интонации второго было очевидно, что случайной встречи он не рад.       — Вы вчера с Лу так быстро ушли. Вы пропустили, как Кэнди с Бет дрались в собственной рвоте, — парень показал в сторону Криса два пальца, означающие повторить предыдущий напиток в количестве двух штук.       — Кто победил? — бегливое мерцание пропало из солнечных стёкол, как только голова развернулась к стоящему. Почти нависая, он перекрыл источники света своей худоватой фигурой.       — Никто. У Кэнди кровь пошла из носа, а после этого Бет просто потеряла сознание. К’роче, скучно потом было. Кстати, из-за чего вы поссорились?       — Кто?       — Ты и Лу. Все слышали, как вы громко срались в туалете, — парень наивно улыбнулся, транслируя тупую обречённость его персонажа.       Адам моментально снял свои квадратные очки, просверливая бессловный, очевидно наезжающий взгляд. Прячущимся боковым зрением Солитер просмотрел пугающую серьёзность открытых вороньих глаз, полностью показавшихся для него первый раз за день.       — Что? — Эш непонимающе уставился в ответ. Точно казалось, его сейчас запросто испепелят на месте. Непонятно, чего они оба хотели добиться пустыми съедающими гляделками, если бы не прозвучащее следом подмечание...       — Это твой брат? Вы чем-то похожи.       Тут Эван не удержался и решил обратить внимание на говорящего, обернув верхнюю часть тела в сторону неразборчивого трёпа. Теперь моргалочный треугольник сомкнулся, и они втроём пространственно глазели, затяжно ожидая, что кто-то что-нибудь да скажет.       — Но у тебя нет братьев, ты же вроде этот, как его, сирота...       — Э-э-эш, — по напряжённости произнесённого имени справедливо заключить, что Праудлав чем-то крайне недоволен и становится еле заметно, но агрессивным. — Мне кажется, я слышал, как тебя звали.       — Где? — намазанный блёстками повёлся на дешёвую уловку.       — Ты же пришёл с Норвиллами и Мальком?       — Ну, да.       — Так вон, они машут тебе. Иди скорей к ним.       — Ваш заказ, — Крис подал две маргариты прямо в руки отвлечённого, после чего он со свежеприготовленными коктейлями неуверенно поплёлся куда подальше. Кислая свежесть лайма и горечь апельсинового «Куантро» проветрили образовавшееся давление. Тёмные очки вновь вернулись на прямую переносицу прикрывать непривычное смятение. Оказывается, у этого нерушимого парня всё-таки есть тонкие нити, удерживающие стойкое равновесие. Остаётся их только незаметно нащупать.       — Так ты сирота?       — Ты действительно считаешь уместным обсуждать это сейчас?       Эван виновато промолчал и отпил внушительный глоток своего яркого напитка.       — Порнозвезда.       — Извини?       — Коктейль так называется. Ты сказал «неплохо».       — Ах это... Да, — что-то неосязаемое бесшумно надломилось между ними, поменяв стоящее ранее любезное настроение. Молчание ощущалось пятикратно неловким.       — Мы тут все своего рода сироты, если на то пошло. Нас всех оставили самостоятельно расти на самотёк, сами они ушли строить карьеру и лучший современный капитализм, ставя страну на ноги, обделив нас должным вниманием. Мы развлекаемся как умеем, и никакая стареющая рухлядь не запретит нам этого. Сами ухаживаем друг за другом, как в детдоме. Мы — сироты, сплотившиеся от взрослой жестокости, — он умеет красиво уйти от колеблющих спокойствие вопросов.       — Но у других же есть родители, подарившие жильё, одежду и образование.       — Так или иначе, в настоящий момент они все тут, где семья — не играет никакущей роли. Здесь мы все равны.       — Вы не цените материальные блага, что они вам дали.       — Не притворяйся взрослым, тебе не идёт.       Эван опешил на проползающем последнем замечании, которое прозвучало, как исключительно для его вникающих ушей. Пришлось отпить алкоголя, для поддержания, итак, падающего самообладания. Он и в самом деле любит пить, и этого никаким образом не скрыть.       — Но у тебя нет родителей?       — Кроули — мой отец, Боуи — моя мать.       — Охотно поверю, — Эв не наигранно улыбнулся отшельному выбору его "воспитателей", воображая несовместимый человеческий облик: у него были бы зелёные глаза, но с разными зрачками, как у матери. Заострённые "инопланетные" очертания привлекательного лика с крупными ушами, но, вероятно, залысины на голове, как у папы, после того как повзрослеет.       Он был бы одет в длинное около-офицерское розовое платье, но с серым старым пиджаком поверх. Однако в одном он точно был бы схож с обоими родителями: чистейший лондонский акцент о всевышних силах, правда, иногда с викторианскими словечками. Когда абсурдная фантазия стала представляться, какой бы у них родился реальный ребёнок, невольный смешок заметно проскочил в остановившемся диалоге. Собеседники, вроде уловившие этот несуществующий причудливый внешний вид, сначала пытались откровенно не заржать, но все немногочисленные усилия были напрасны — взорвавшийся хохот всплеснул поверх усилителей для гитары, последних басовых линий разогревающей группы и громких хлопков в ладоши. Это останется забытой загадкой, как Ад увидел вымышленное дитя в чужих мыслях.       — Крис, сделай ему ещё одну, — Праудлав, всё ещё счастливо лыбясь, махнул в сторону бармена, после чего предупредил Солитера. — Сейчас выйдет он.       — Безымянный музыкант, ради которого я здесь? — странно, но изначальная замкнутость Эвана улетела вместе с опустевшим высоким бокалом. Вероятно, это связано с недавним крушением супер-уверенной-маски его пациента. Всё-таки он оказался уязвимым и образ застигнутого врасплох обычной фразой возвёл новую грань его личности, позволяющую понять чуточку больше.       — Он уж точно не безымянный, в остальном — да.       Прожектора снизили мощность давящего освещения в клубе, толпа затихла в болезненном ожидании выхода рок-звезды. Стоял полушёпотный гул, как на шабаше у жаждущих ведьм, ритуально зачитывающих свои заклинания на призыв.       — Мы будем сидеть тут?       — А ты хочешь вариться и тереться о бухих неваляшек? Отсюда всё хорошо слышно.       Они сидят на хокерах, опёршись спинами о столешницу, как на задних рядах какого-нибудь театра, где только и есть дальние сидячие места. «Марки» безобразно набит от стен до проходов. Непроглядной душноты помещению добавляют и гуляющие градусы в горячих венах, пробирающееся из жарких ртов при каждом запрещённом слове. Никакой дешёвый парфюм со сладостью, нанесённый дома, не перекрывает литры прокуренного пота. Технические сотрудники на корточках вошкаются около лежащих проводов на полу сцены, соединяя и отцепляя контакты. Последующая музыкальная магия сразу пропадает, когда остальные видят аппаратурных работников, но ведь всем хочется слышать качественный звук.       — Зачем ты в очках?       — Чтобы не ослепнуть.       Техники в простых чёрных футболках разбежались, как таракашки, ровно за несколько секунд до того, как выстрел софитов осветил пока ещё пустующую, но уже готовую сцену. Молодёжь подбадривающе захлопала вместе с протяжными выкриками. Помещение небольшое, поэтому такой поддержки вполне хватило, чтобы он просто вышел. Без подобающего пафоса, без возвышения над другими, без самолюбования перед публикой — ровным шагом, почти как на школьном концерте.       За ним последовали басист и барабанщик-перкуссионист, вот они уже махали ладонями в сторону зала. И когда он подошёл к стойке с микрофоном, поправил фиксаторы до удобного ему уровня, только тогда поднял глаза. Держатель был слишком высоко поднят. Его рост — сто шестьдесят пять сантиметров, это необычайно низко, но удивительно подходяще его фигуре, с шикарной тёмной кудрявой шевелюрой до плеч настоящего еврейского происхождения. Какой-нибудь цивил скажет: "гнездо", но в этих завитках кроется гениальное мастерство и безмерная харизма.       — Он начинал со сказочных стихов, вдохновлённых мифологией Толкиена, — Адам, не сводя глаз с музыкантов, наклоняется ближе к Эвану, сочно смакуя биографию вышедшей звезды.       На ещё более длинноволосом, сидящем за специфичной барабанной установкой, элегантная тонкая кофточка с мелкими голубыми цветами и такой же расцветки слабо завязанный на шее шарф. На обладателе классического Gibson Thunderbird — замечательные узкие красные брюки и свободная распахнутая рубаха неестественного жёлтого оттенка. Но на стоящем по центру Болане — сногсшибательный пиджак с зигзагообразным радужным паттерном из сверкающих пайеток и широкие чёрные брюки с вставками блестящих синих, пурпурных и зелёных ромбов по бокам. Он схож с путешествующим отшельником из космоса, обращающимся по ночам мчащейся кометой. Ослепительный. Он весь из себя глэм.       — Его старые друзья-модели утверждают, что как-то он рассказывал о проведённом времени с магом из Парижа, который умел летать, и рассказал ему некоторые секретные знания. Закономерно, после этого он стал обретать неугомонную славу.       Всего лишь лёгкая улыбка подняла шум толпы. Он ровно провёл по металлическим струнам для проверки звука. Люди ещё больше заверещали. «Привет. Как настроение?» — скромно донеслось из массивных колонок. Если бы в «Марки» были окна, они бы треснули от звенящего крика, но в клубах всегда темно. Он — их друг по затерянной душе. Его обожают.       — Каждый боится умереть каким-то определённым путём, но по закону Мёрфи всё происходит именно таким чередом. Так вот, он боится умереть в машине или в автокатастрофе. Просто интересный факт. А ещё: присмотрись к его глазам.       — Чёрные. Что именно ты хочешь, чтобы я увидел? — из-за оглушительного вопля они практически говорят друг другу в уши, отчего со стороны выглядят как подружки, осуждающие чей-нибудь внешний вид, хотя все тут выглядят якобы как модели.       — Не просто чёрные — у него огромные расширенные зрачки.       — Он под чем-то?       — Он законодатель кокаина.       С первых долгожданных аккордов, стоящая ранее ровно орава запрыгала кто куда, не добиваясь единого ритма.

«Ты такая сладкая

Ты так прекрасна

Я хочу, чтобы ты была вся моей

'Му что ты моя детка

'Му что ты моя любовь

О, девочка, я просто Джипстер для твоей любви».

      Эван немножко поморщился, услышав первые строчки тенорного голоса. В этом не было ничего удивительного, так как внешность полностью располагала именно к подобному звучанию. Он не фальшивит, нет, просто, распевая гласные, гортань намеренно подрагивает, образуя удивительное "блеяние".       — Своеобразный голос.       — Я бы отметил, как уникальный.       Ненавязчивые мажорные риффы настраивают на расслабленные покачивания. Музыка всегда делает настроение и справляется с этим прекрасно. Перкуссии рассеивают английские тучи и раскрывают солнечный ритм островного характера.

«Ты так классно скользишь

С такими светлыми костями

В твоих волосах покоится вселенная

Ведь ты моя малышка

Да, ты моя любимая

О, девочка, я всего лишь Джипстер для твоей любви».

      Под гипнотические слова розового аффекта в самом деле хочется влюбиться. Это самая настоящая магия, заключённая в незамысловатые ноты и фразы, но такая рабочая. Некий парень из столпотворения, вовлечённо сосущийся с его, а может и не его, девушкой, поднял её, придерживая за спину, а она, в свою очередь, обхватила его поясницу ногами, с которых спали туфли, купленные на одном из нищих арабских рынков. Марк в перерывах между припевами издаёт рваные охи, благодаря игривости смысла его текста. Имитация предоргазменных стонов — фишка всех глэм-рокеров.

«Я сказал, девочка, я просто вампир для твоей любви

И я собираюсь высосать тебя», — Адам релаксивно подпел последним строкам.

      Спустя пару хитовых песен, разморивших и без того обескураженных молодых людей, и спустя пару выпитых разнообразных коктейлей, стало неприлично жарко. Казалось, фонтан эмоций расплескал капли конденсата, что стены аж оказались покрыты влажными, стекающими в своём неспешном ритме каплями. Ад встал с барного стула и прокрутил затёкшую от долгого, не меняющегося положения шею в странной амплитудной манере.       — Пробовал кокаин?       — Немного неудобный вопрос для твоего действующего психоаналитика, не думаешь?       — Забудь об этих рамках, мы же за пределами твоего ужасного кабинета.       — Ты и вправду находишь его таким? — Эван знал в лицо проблему, касающуюся этой серой коробки, но слышать живьём прямое оскорбление — показалось неприятным.       — Ты и сам знаешь это. Пойдём.       — Куда? — его смело подняли за свободный от одежды острый локоть, вновь ведя в неизведанное направление. Возле двери с обыкновенной табличкой «WC» женская особа, остриженная под один миллиметр, в фантастическом латексном костюме-платье с широкими вырезами до небольшого соединения ткани чуть выше пупка и распахивающимся в подобие подола ниже от этого участка, вожделённо прижимает другую, напяленную в милейшее кукольное платье, девочку, параллельно ковыряясь одной рукой под её юбкой. Если они стоят тут, то чем тогда занята уборная?       — Что по итогу про крэк?       — Ну нет.       — Отлично, — предвкушающая интонация настораживала, а распахнувшаяся каморка общего туалета, озарившая ядерным красным, не предвещали ничего законного.       Забавный выбор палитры для места, где наркоманам на контрасте удобно увидеть изнывающие от жажды синтетической сладости вены. Праудлав с ходу приклонился к безобразно грязному полу со шмотками будто отгрызанного мыла, с лужами воды, пролившимися от небрежного пользования раковинами, с бесчисленным количеством маленьких прозрачных пакетиков, с опустевшим содержимым, с клочками волос всевозможных структур и оттенков, и невидимыми, но существенно ощутимыми дроблёнными дорожками сломленных тут судеб. Наклоняясь вперёд, он отработанной схемой прошёлся по всем четырём выемкам внизу кабинок, проглядывая, видимо, нужную. Дойдя до конечной стены, распрямившись остановился, и постучал в крайнюю дверцу. Эв так и остался у самого входа. Освещение тут раздражающее и не внушает никакой приватной обстановки для гигиеничных делишек.       — Мосс.       — Сколько? — из-за хлипкой, не открывшейся перегородки донёсся хриплый полушёпот, полу скрип.       — Сорок пять, — Адам просунул через отверстие две купюры по пятнадцать фунтов, откуда впоследствии такой же пакетик, как грустно разбросанные по плитке, вложился в его руку.       — Почему так мало?       — Хочу уснуть сегодня пораньше, — юноша прошёлся до второй от начала кабинке, приоткрыл её и обратился к сопровождающему, — идём.       — В одну? — кафельное покрытие отражало высвобождающиеся звуки и одновременно изолировало стоящий гул в находящемся за дверью зале. Не дождавшись ответа, мужчина с опаской зашёл в распахнутый отсек.       — У тебя нет опыта. Я не могу допустить, чтобы ты и испортил товар, и не использовал его должным образом. Мы же тут тебе новые ощущения ищем, помнишь?       Что-то подобное озвучивалось часа три назад, но Мистер Я-Не-Хотел-Куда-Либо-Идти под влиянием недоностальгии и неопределённого количества убивающих выживающую трезвость напитков, сомневался в надобности такого радикального «проветривания», его повязшей в опустевшем небытие воли.       В его молодости запрещёнка точно также кочевала из одних предпринимательских рук в другие, и заманивала всех усердно учащихся отведать могущественной силы психостимуляторов. Соблазн был велик, что в далёком тогда, что в реальном сейчас, но в данный момент ему никак не увертеться и не отговориться, ведь согласие даётся лишь раз, а потом уже следуют последствия необдуманного разрешения. Он робко стоит, прижавшись к кабинной стенке такого же алого цвета, как и всё в визуальной доступности, напротив плотно прижавшейся к нему бордовой фигуре, достающей карманное зеркальце из узких брюк. Зато в тесности положения, сквозь затягивающую тьму солнечных линз, проглядывает намёк на обитающими под ними глаза.       — Держи, — ему вручили отражающую прямоугольную поверхность, зафиксировав руку в несущественном пространстве между их лицами. На неё высыпали половину белого порошка и тяжёлым серебряным перстнем квадратной выступающей формы с выгравированным цветком, разровняли до двух более-менее ровных дорожек, одна из которых вышла в половину тоньше. На самом деле, в клаустрофобном помещении дичайше воняло котлом отборного дерьма без прикрас, но от молодого человека всё так же веяло садовой ягодой. Адам искусно занюхнул ту, что поменьше, с помощью вытянутой полой трубочки, по-видимому, специальной. Он заранее знал, что брать с собой. — Твоя очередь. Главное — вдыхай посильнее. Давай.       Эван загляделся на россыпь мельчайших белых частиц, выглядевших как пики заснеженных гор где-нибудь в Альпах, произрастающих среди чистых облаков. Как могут светлые гранулы какого-то песочка вызвать мощнейшую встряску сильнейшему и сложнейшему человеческому органу? Ах да, он же изучал на втором или третьем курсе первой профессии в сфере психологии все симптомы зависимости, вместе с действующими эффектами препаратов. Он как никто другой, должен отпираться от псевдо лекарств, и более того, лечить таких жалких больных, однако в протекающем моменте он стоит тут и в далёком сознании, а именно на глубинах потаённого ид, некогда заклеенного вековыми правильными устоями, проявились трещины, выпускающие незначительные бьющие ключи с застоявшимися кристаллами льда, и ему теперь жутко хочется вкусить столь запрещённый продукт, про который немало наслышан.       Назло всем умным специалистам, с которыми когда-то учился вместе. Наперекор дурацким прописанным законам. Поперёк своему в корне загнивающему образу жизни. Это до смешного такая абсурдная ситуация. Он тихонько засмеялся. Где-то на сцене слышится приглушённое:

«Собираюсь прокатить свою малышку до чокнутой Венеры

О, моя сумасшедшая Венера, она вскружит твою бошку

И принесёт тебе кайфовые ощущения».

      — Тише, не сдувай его.       — Вспомнил голос этого вашего солиста, — он отшутился самым примитивным способом, взял игрушечную трубочку и сделал то, что от него требовалось. И ничего. Никаких тебе ослепляющих неоновых вспышек, ни вскруживающего удара по памяти. Лишь немного щекотно в носу.       — Минут через десять ты почувствуешь, — отвечает парень на неоднозначную реакцию психоаналитика, выжидающе смотрящего с подозрением по сторонам.       — Я надеюсь, это качественный товар, а не хлебобулочная смесь для кексов.       — Мосс прекрасно знает, за что грабит бабки.       — Эт' точно, — откуда-то через три пластиковых перегородки от них послышалось довольное поддакивание.       — Ты обычно берёшь больше? — Эв с наигранной ухмылкой почесал переносицу.       Адам безучастно сложил эйфорический наборчик обратно в карман и, как может показаться, тщательно подбирал крутящиеся от неопределённости слова. Он облокотился о заднюю стенку, перенося вес тела на спину, а стопы протянул вперёд, крепко упираясь о пол. В итоге вышло так, что его ноги заняли стойкое место по центру от разъехавшихся конечностей второго, так как тут неприлично тесно. Затем он снял свои скрывающие очки и противоречиво скрестил руки.       Солитер, наконец, лицезрел полностью открытое лицо. От захватывающей ядрёной красноты, лежавшей на любом ближайшем предмете, насыщенность непроницаемой тёмной гущи, называемой радужкой, смотрелась ещё чернее и бездоннее. И в ней действительно не было видно зрачков — ни расширенных, ни суженных. Непроглядная затягивающая мгла. Выделяющихся на очевидной тут полярности красок, синих или хотя бы темновато-фиолетовых полукругов под глазами не прослеживаются, но ведь у каждого человека с живой плотью обязаны иметься, пусть и такие незначимые, но подобающие реалистичные погрешности. Для пост-тинейджерского возраста кожа была на удивление чистой, почти гладкой. Как таковой мимики на юноше не наблюдалось, хоть задумавшаяся тишина и требовала отражать мыслительный процесс. Эвану становилось жарковато.       — Я не могу тебе этого рассказать здесь. Нас подслушивают.       — Обычно он просит грамм сто, если не больше. За эт' мы зовём его «Коконь», — кроме них двоих и не так далеко сидящего Мосса в туалете, как можно было догадаться, никого не было.       Праудлав недовольно скривился, поджав сравнимо от яркого оттенка подсветки бледные губы. Толкнул хилую дверцу и вышел к обильно забрызганному зеркалу, цельно висящему вдоль трёх соединенных раковин, кои устанавливаются в отличительно статусных заведениях. Его отражение не общалось с ним, но в нём он пытался найти точку концентрации. Прерывистое дыхание транслировало попытку не взорваться здесь и сейчас. Он стал поправлять металлическую на вид причёску, поворачиваясь под определёнными ракурсами. Эв нерешительно подошёл к умывальнику, стараясь не делать лишних телодвижений.       — Ч'вак, чо за тряпки на те'? — дилер приотворил небольшую щёлку, пренебрежительно изучая мужчину в обыденной футболке и непримечательных джинсах, чем и несколько смутил его.       — Мосс, отстань от моего друга. Он же тут в первый раз, — парень не отрывал наблюдения от себя.       — Не давай ему свои шмотки, иначе мы не сможем вас потом различать.       Психоаналитик поднял взгляд в зеркальную поверхность напротив. Острые линии, как небрежно очерченные карманным ножом. Глубокие впадины вместо щёк из-за хрупкой конструкции телосложения. Прямые нити губ, передававшие отсутствие пустословия и расчётливость сказанных фраз. Не идеальные, выпирающие по-деловому нос и подбородок, как продолжение одного направления, выдающие намёк на волю. Вместо глазниц — сплошное затмение. Но вот только волосы разные. И возрастные особенности старшего.       Видневшаяся картина навеивала поразительное, даже жутковатое сходство. При столь конкретных мазках, личности разительно расходились. Ад также изучал их лица, и его конечная, выплывшая уникальная ухмылка перевернула общее отражение в диаметральные осколочные куски, не имеющие ничего приближённого. Вселенная одарила их практически родственными оболочками, наполнив отличающимися горстями казуальных примесей. Вроде бы.       — Ни за что, — он обхватил Солитера за плечо, красуясь представшему нереальному изображению. — Иначе они ему слишком хорошо сядут, и я их больше никогда не увижу. Пойдём.       Они вышли из соответствующего по цвету "чистилища". Группа T.Rex всё так и отыгрывала их лучшее представление, не сбавляя оборотов наслаждения. Болан игрался со струнами, как гениальный мастер, всячески тестирующий свой новый знаменательный прибор, и делал он это с восхищающим эффектом.

«Это так легко увидеть, что ты предназначена мне

Ведь я твой мальчишка, твоя игрушка двадцатого века».

      Но психоаналитику становилось всё жарче и невыносимо душнее. Светодиоды мигали, соревнуясь со скоростью света. Оглушающие крики слились с голосом основателя глэм-рока. Ноги отказывали совершать устойчивые шаги, а голова оказалась забита под зарез тонной слизкой ваты.       Расштурмовавшееся варево в и без того слабом желудке стало подавать сигналы о том, что поселившаяся раньше всех «Порнозвезда» не собирается уступать место какому-то уважаемому Джин-тонику, а уж тем более «Никербокеру», который грубо обращается с сдружившимися «Манхэттеном» и «Бакарди». Они устроили масштабный переполох, непереносимый, с нормальной реакцией организма. Все гости желудочно-кишечного тракта полезли наверх в поисках управляющего. Эван побежал обратно в адовую коморку. Его рвало. От зловонного аромата, обитавшего в уборной не первый год, становилось ещё хуже, но забрызганный творческой палитрой отходов человеческой жизнедеятельности унитаз добавлял мощности для извержения принятых коктейлей. Брызги долетали обратно, пачкая былую белую ткань верха, помимо стенок кабинки. К стоящему там ассорти мочи добавлялся крепкий градус, что сделало наполнение сточных вод настоящим убойным месивом для откорма атлантических мутирующих рыб.       — Ты ничего не ел, что ли? — Праудлав спокойно стоял сзади.       На мужчину накатил новый позыв, а вместе с ним тянущее к низу чувство стыда и больное скручивание живота. Новшество ощущений от препарата испорчены.       — У тебя есть зажигалка?       — В пальто, — тошнота отступила по ложному следу, так как блевать было уже нечем. Он умылся ледяной водой, но испорченную хлопковую ткань сейчас никак не отстирать.       — Давай выйдем на улицу.       При выходе юноша оплатил немалым количеством купюр бару. На уходящих никто не обращал внимания, так как пик удовольствия от живого выступления наступает именно тогда, когда ноги в мясистых мозолях отказываются принимать удерживающие равновесие команды, а получаемые не столько усладу, сколько тёплое утешение уши руководят танцевальными качками и не собираются сдаваться.       На улице стоял такой приятный в данный момент освежающий воздух, что присутствие в нём столетних выхлопных газов ничуть не мешало проветривать ослабленного Эва. Влажные микрочастицы моросящей погоды, осаждаемые на лицо, помогали отмыться от вышедшей рвоты, хоть и не шибко усердно. Судорожное дрожание мышц сбавляло свои импульсивные темпы. Он достал обыкновенную зажигалку из кармана.       — Так ты тоже грешишь никотиновой зависимостью? — съязвив, Ад поджёг Gitanes Blondes bleu, славящиеся своей особой крепостью со специфичной горькой нотой. У мужчины не нашлось остаточных сил, чтобы придумать очередное глупое оправдание, когда эта правда и так очевидна. Иначе зачем бы ему было таскать с собой огонь, разве что кроме как из-за беспокойства за торчащие нити на одежде, но он был не из тех, кто тщательно следит за внешним видом. Ему оставалось только бросить жалостливый взгляд. — Пойдём прогуляемся.       По ночам один из самых шумных городов на планете удивительно тих. Здания, никогда полноценно не прогревающиеся до конца, намеренно сохранившие старую архитектуру, в какой-то мере внушают упокоение. Они понимающе молчали несколько минут, пока не вышли на открытую дорогу без гоняющих автомобилей. У молодого человека прекрасная отточенная походка, без лишних покачиваний и волнений, в отличие от шатающегося, еле-еле перебирающего ногами. На открытом воздухе прилично прохладно, но он как заходил на приём в одной лишь полосатой рубашке поверх футболки, так и не менял свой образ, находясь даже на улице. Как будто низкая температура не приводит ни к каким простудам и последующим заболеваниям. За это время он скурил злосчастную сигарету.       — Коконь? — к психоаналитику стало возвращаться не так давно поплывшее в известном направлении сознание.       — Я не зависимый, — фраза, которая встречается у наркоманов также часто, как томные слова «Я тебя люблю» в слащавых повсеместных французских фильмах. — Это такой способ ночного развлечения. Меня не ломает, как остальных, и я знаю свою меру.       — Сто грамм за ночь — твоя обычная доза?       — Он слегка приукрасил. Тем более, мне приходится делиться, — его недавний энтузиазм куда-то пропал.       — Приходится? — обращаясь к нему во время всего диалога, Эван безустанно смотрит на собеседника, когда тот только и глядит куда-то вдаль, сильно вовлечённый в подбор слов.       — Меня за то и уважают, что я щедрый, хотя такая роль, честно, не доставляет никакого удовольствия.       — Тебе не стоило за меня платить. Я бы мог и сам.       — Но это же было моё приглашение, и как у настоящего хозяина, все услуги остаются за мной.       Солитера несколько насмешила такая параллель. Но всё-таки понятие тчивости противоречило его репликам о важности правильного распоряжения денежными средствами. Да и в целом, он не был похож на услужливого друга-кошелька, скорее наоборот — жмотистый скряга, считающий каждую задолженную копейку, по крайней мере, из сказанных им же фраз.       — Так ты хозяин того клуба?       — Эта была метафора. Сегодня, например, обладатель — Марк, потому что именно ради него все отдали под сорок фунтов за билет. Потому что он сегодня та самая звезда и всё внимание его. Ты был не просто на концерте, а на одном из немногих, когда он выступает в таких малюсеньких помещениях. Обычно он собирает, без преувеличения, стадионы.       — Что-то я ничего не услышал о сказочных эльфах и огнедышащих драконах, как ты красиво ознакомлял меня с ним, — непривычный для Эва упрёк звучал начисто неубедительно.       — Двусторонняя монета. Он начинал за душевную простоту на акустике, но судьба уготовила блестящую тропу первопроходца глэм-рокера. Зато так он стал в разы популярнее, с примитивными текстами о влюблённости. Кстати говоря, как удачно мы проходим Ковент Гарден, прошу миловать и восхищаться. Тут он учился в театральной школе, а именно сейчас, пожалуйста, поверните голову направо, вот он — Друри-Лэйн, место, в котором будущий прославленный еврей с обаянием учился сценическому мастерству и пытал первые попытки создания уникальной музыки. Далее вы можете лицезреть скучный однообразный собор Святого Павла, ничем не примечательный и никак не связанный с героем нынешнего дня, — псевдо-экскурсовод умело поднимает настроение из поганого состояния.       — Складывается ощущение, что тебе он нравится исключительно как знаменитый облик, но никак не из-за его личности.       — А тебе он понравился?       — Специфический.       — Именно. Но ребята привыкли устраивать культ по поводу и без, так что притворюсь, что мне нисколько не жалко отданных бабок, — Эвана сильно, до глубин невдупляющего разума, поразила промелькнувшая откровенность. В каких ещё ситуациях он маскируется, отдавая личное предпочтение общественному мнению?       — Ты правда хочешь быть таким же?       — Музыкантом? Нет. Я хочу быть любимым многими, чтобы от их обожания у меня лопнуло переполненное сердечко.       — Я так понимаю, чувств одной всецело заботящейся о тебе девушке — мало?       — Да, — завтра по случаю ежемесячного цикла будет полнолуние, поэтому её крошечное отражение в идеально поглощённых тьмой зрачках Ада придаёт ему особо нечеловеческий пристальный взгляд, обращённый, наконец, на собеседника после непродолжительного молчания. — Я уже объяснял это. Ты всё прекрасно понимаешь, ведь так?       Солитер не нашёл нужного ответа на странный вопрос, хотя это было правдой, и он действительно осознавал все его своеобразные принципы, и более того, они щекочуще отдавали чем-то неведомым, забыто увядшим внутри него самого. Проходя мимо затемнённых переулков, на открытой площади прибрежного парка Виктории, никогда не ожидается спонтанная встреча ночных безумцев или обыкновенных бездомных, только если по чистой случайности они не сочтут своим молодым долгом выйти в такое романтичное время суток в общественный сад для занятия любовью. Заведённая пара страстно долбилась в дёсна, опираясь об одно из немногочисленно стоящих тут деревьев. Они, очевидно, превосходно проводят время.       — Дома, что ли, не хватает места... — психоаналитик не мог не высказать подобную ворчливую точку зрения из-за своей правильности.       — Ты что, не видишь, это же тот самый трагичный вид влюблённости, когда родители против их союза и им, как истинным отшельникам, приходится выражать свои чувства где попало, — Праудлав сбавил неспешный шаг и перекрыл дальнейшим путь мужчине, заслоняя собой лунный свет. Его хитрая улыбка снова в деле. Он ведёт какую-то непонятную игру, с правилами известными только ему одному, и стоит невозможно близко. — Ты же должен помнить, что у людей, склонных осуждать других за типа неприличное проявление любви на публике, у самих не всё так ровно-гладко дома, в постели.       Эван нелепо посмеялся. Он попытался сделать шаг назад, но это отчаянное движение за ним также повторил парень. Голова снова начала неистово пульсировать в висках и где-то с затылка, в ноги вернулась неустойчивая слабость. Ему проникающе глазели прямо в зеркало души, положив сильной хваткой руку на плечо.       — У тебя же не всё в порядке, да? Особенно со сном. Знаешь, мне кажется, мы подружимся. Ты такой забавный.       Резко потемнело всё вокруг, горизонты сада вдруг стали расплываться. Вроде не тошнило, но припадок мутящего состояния искал выход из всего организма. Он попытался отойти к ближайшей вертикальной поверхности, чем оказался широкий дуб, стоящий тут несколько десятков лет, наверное, даже ещё при самой королеве Виктории.       — Спасибо за то, что согласился прийти. Тебе это нужно было. Уверяю, ты будешь сегодня крепко спать. Я сейчас найду тебе такси.       Психоаналитик хотел что-либо сказать в ответ, но нижние конечности подводили его, и он слегка присел на мокрую от мороси дождя траву. На штанах останутся грязные пятна, но ничего лучше в данный момент он не может сделать, для облегчения накатившего упадка. Неужели это и есть тот самый пресловутый эффект от кокаина? Но действует он как-то совсем иначе, чем представлялось.       Гипнотический голос стал рассеиваться в ночной глуши открытого пространства, также как и уходящий в поисках кэба уверенный силуэт. Потом начали пропадать материальные объекты по сторонам: пустующие лавочки, согнувшиеся из-за тяжёлой истории фонари, тучное небо с просветами далёких там звёзд. Земля уходит из-под ног, засасывая во внезапную откидную дремоту. Вспоминая прошедший вечер в виде ярких фиолетовых и зелёных вспышек, несмотря на пагубность его конца и не высказанное вслух довольство, он впервые за долгое время ощутил что-то хорошее, что-то уникальное, и речь не про наркотики, а как минимум, что-то эдакое, рождающее потаённый интерес к жизни.       Возможно, на улице чересчур освежающий воздух.