Ключ к бессмертию

Дэниел смотрел, как Маркус исчезает за изгибом дорожки, шагая вслед за магистром. Шаги стихли, и в беседке повисла тягучая тишина, нарушаемая лишь журчанием фонтана. Прохладный воздух сада Хэвена касался кожи, но неловкость, сковавшая его, была почти осязаемой. Он остался с Элисон наедине и это было невыносимо. Она сидела на краю скамьи, слегка наклонившись вперёд, будто готовая сорваться. Её пальцы нервно теребили край шали, а взгляд, устремлённый в сторону аллеи, выдавал раздражение — не бурное, а вязкое, грызущее изнутри. Дэниел чувствовал её тревогу, но ещё сильнее — её близость. Она была здесь, в нескольких шагах: свет заката играл на её волосах, скулы мягко подсвечивались. Красивая. Желанная. Недоступная. Эта мысль жгла, как прикосновение к раскалённому углю. Элисон резко встала, стряхнув шаль с плеча. — Столица оказалась совсем не такой, как я себе представляла, — бросила она, её голос дрожал от раздражения. Дэниел выдохнул, не поднимая глаз от почти пустого бокала, где вино отражало угасающий свет. — Не стоило вам уезжать, — сказал он спокойно, стараясь не вложить упрёка. — Ни тебе, ни… тем более Крису. Я никогда не думал, что увижу его в таком состоянии. Элисон обернулась, её взгляд кольнул болью, тут же сменившейся упрямством. — Ты хотя бы его видел. А мне даже это запретили… — Возможно, это и к лучшему, — тихо сказал он, глядя на тени сада. — Всё равно от одного твоего взгляда ему лучше бы не стало. Она замерла, потом повернулась к нему, голос стал тише, но тревога в нём звенела. — Всё… очень плохо? Дэниел помолчал. Кристиан был без сознания, едва жив, но правда раздавила бы её. Он выдавил слабую, почти неестественную улыбку. — Нет, конечно. Элисон прищурилась, подозрение скользнуло в её глазах. — Ты специально так говоришь? — Нет. — Он чуть пожал плечами, пальцы сжали ножку бокала. — Можешь спросить у Гэвина. Ты ведь об этом хотела с ним поговорить, разве не так? Её щёки порозовели, уголки губ дрогнули — мечтательная улыбка, слишком заметная, чтобы её скрыть. Она поправила шаль, и этот жест — лёгкий, невольный — ударил Дэниела в сердце. Гэвин. Не он. И никогда не будет. — Кстати, Пол будет рад узнать, что ты вернулась, — негромко сказал он, глядя в бокал. — Явился тогда с букетом, весь в раскаянии, хотел просить прощения. Очень расстроился, когда узнал, что ты уехала в столицу. Элисон моргнула, растерянность мелькнула в её лице. — Пол? — переспросила она. — Странно. Я ведь злилась только на тебя, не на него. Он криво усмехнулся, не поднимая глаз. — А теперь? — Только если ты снова решишь изображать рыцаря-защитника. — Она отвернулась, шагнув к дорожке. — Ладно, последую твоему совету. Спрошу Гэвина о Крисе. Она пошла прочь — быстро, решительно, будто боялась передумать. Её силуэт растворился за поворотом аллеи, где клематисы цеплялись за арки. Дэниел поднялся, но остался стоять, провожая её взглядом. Тяжесть в груди росла, сдавливая рёбра. Пока её не было, дышать было проще. Жить было проще. А теперь всё вернулось — разом, с новой силой. Он провёл рукой по лицу, медленно опустился на скамью. Фонтан журчал, клематисы колыхались в вечернем ветре. Цветы не знали о запутанных чувствах. А он… Он знал, что должен научиться держать себя в руках. Научиться заново — и не сорваться. Главное — не сорваться. И с пугающей ясностью понял, насколько ему не хватает Кристиана. *** Ирвинг Гэлбрейт остался в кабинете один. За окнами садилось солнце, льющее через витражи мягкий, но уже холодный свет. Герцог медленно прошёлся по комнате, стараясь прогнать тяжесть мыслей, сжимающих грудь. Он вернулся в Хэвен. Неофициально. Тихо. Без пафоса и встреч. Магистр открыл для них портал. И вот он — снова в стенах замка, среди своих людей. А стража, лошади и обоз ползут по дороге, давая наблюдателям иллюзию того, что он ещё в пути. Грамотный ход, стратегический, но ужасно раздражающий. Впрочем, в сложившейся ситуации он был единственным верным. Нельзя было показывать, что в его распоряжении есть какой-то иной маг, кроме Кристиана. Сейчас, когда раздражение улеглось, осталась тяжесть. И тишина. Он стоял в своём кабинете, слушая, как потрескивают дрова в камине, но мысли всё равно возвращались к разговору с Гэвином, откровенному, болезненному и довольно-таки неприятному. Слова магистра ощущались гвоздями, забитыми в древесину его собственного упрямства. Всё было сказано прямо, без прикрас — и в том заключалась особая, ледяная жестокость: Гэвин не лгал, не утешал, не прикрывал язв флером дипломатии. Ирвинг рассчитывал на поддержку. Хоть от кого-то. Хотя бы письмо. Намёк. Признание. Ни одного. Никто из вельмож даже не удосужился навестить его после слухов об аресте мага. Ни графы, ни бароны, ни столичные щёголи. Молчание. Равнодушие. Даже те, кто могли бы рискнуть, предпочли затаиться. Все ждали. Или — уже выбрали сторону. Это показало, что он ошибался, полагая, что его имя и вес прежнего положения станут достаточным щитом. Он признавал, что Гиллас силён, но не оценил, насколько плотно тот успел сплести сеть зависимости. А Гэвин оказался прав. В который раз. — Если вы в открытую выступите против графа Маккрея, вам придётся принять тот факт, что против вас обернутся все его клевреты, — спокойно сказал он. — У него были время, возможности, власть. Он пустил корни. Создал связи. Многие обязаны ему лично. Слишком многие. Разочарование въедалось в душу, словно яд. Ирвинг прошёлся по кабинету, остановился у карты, развёрнутой на столе. Контуры герцогства. Старые метки. Вот где его сила. Вот кто остался. Бароны, графы, старые дома с Севера. Те, кто присягали не трону, а ему лично. Те, кто не встанут на сторону Гилласа. Ирвинг вспомнил разговор — тот, что только что закончился. Ещё не осел в памяти, не охладел в эмоциях. — Может, мне не стоило отказываться от письма? — произнёс он тогда, больше в пустоту, чем обращаясь к магистру. Гэвин, уже стоявший у двери, на секунду задержался. — Вы поступили правильно, — ответил он. — Вы ясно дали понять: вам нужны не слова, а действия. Если король сам решится избавиться от Маккрея — это будет его выбор, его решение. Но если это начнёте вы — будет война. Вас обвинят в стремлении к власти. Не все готовы видеть в вас нового правителя. Так что укрепляйтесь. Но не провоцируйте. Магистр ушёл, не дождавшись ответа. А Ирвинг остался — с глухим чувством, которое сложно было назвать тревогой. Это была обида. Раздражение. Признание — пусть и внутреннее — собственной наивности. Он верил, что с Маккреем можно будет справиться. Ещё несколько дней назад. Он даже не сомневался. Но вместо этого… Что ж, Гэвин лишь подтвердил его собственный, довольно неприятные выводы. Король прислал оруженосца сына с письмом. Втайне. Потому что боится. Его страх перед Гилласом слишком велик. Герцог снова сделал несколько шагов, без цели, скорее, чтобы не стоять. Всё, что чувствовал, сводилось к тонкому, неприятному ощущению: сцена в столице была сыграна, а его роль в ней — незначительна… Все слабости Маккрея вскрыл Гэвин. И он же нанёс Гилласу удары. Мастерски. Блестяще. Ирвинг остановился у окна, машинально глядя в мутную серость за стеклом. Север. Родной, понятный. Под его контролем. Но этого теперь было мало. И он злился. Не на врагов. На себя. Он повторил отцовскую ошибку. Тот тоже однажды принял решение отстраниться — и сделал это, оставив столицу на милость Маккреев. Сосредоточился на герцогстве, отрёкшись от гнилой сердцевины королевства. Тогда это казалось верным шагом. Теперь — стратегическим просчётом. Я пошёл по его стопам. Не сразу понял, как далеко зашли изменения. Но с этим — уже ничего не сделаешь. Сейчас важно одно: выстоять. Не спешить. Не нарываться. Ирвинг опёрся руками на край стола. Холод каменной плиты под пальцами отрезвлял. Герцог снова посмотрел на карту. Каждая точка — имя. Род. Ветвь, что держит его власть. «Дождитесь действий короля. Если он издаст указ и призовёт вас — ваши руки будут свободны. Если нет — вас сомнёт орда Маккрея». Слова Гэвина звучали в памяти. Холодные. Безжалостные. Правильные. Но даже в этом ожидании — есть время. Время собрать север. Время напомнить баронам, графам, старым домам, кому они присягали. Время сделать то, чего не сделал тридцать лет назад его отец. И когда оно придёт — он не отступит. *** Сад был наполнен влажным ароматом травы и шелестом листвы. Здесь можно было хотя бы на миг сбросить маску, хотя бы позволить себе дышать чуть свободнее. Гэвин шагал медленно, внимательно следя за тем, чтобы не сбиться с ритма. Ветви кустов чуть цепляли полы плаща. Лёгкое головокружение то отступало, то накатывало вновь. Пустота внутри, знакомая, ледяная, затягивалась изнутри, подламывая колени и глуша разум. Но если остаться в помещении —всё станет только хуже. Поэтому он выбрал сад. Маркус шёл рядом. Не мешал, не лез с вопросами — и за это Гэвин был ему особенно благодарен. Он свой. Остальные — чужие. Для чужих слабость — непростительна. А перед Маркусом… Он мог бы позволить себе слабость. Почти. — О чём ты говорил с детьми герцога? — спросил Гэвин, когда тишина стала слишком плотной. Голос прозвучал спокойно. Как будто ничего не болело. Как будто не было этих двух порталов, построенных исключительно на удаче и давно забытых воспоминаниях. Как будто он не израсходовал больше, чем должен был бы. Как будто всё в порядке. — С Дэниелом, в основном, — ответил Маркус. — Ему стало интересно, как становятся Хранителями. Кто, почему, каким образом. — Значит, я тебе помешал вести просветительскую работу? — краешком губ Гэвин изобразил нечто, отдалённо напоминающее усмешку. — Я как раз заканчивал, — легко откликнулся Маркус, а затем, с хищной улыбкой, добавил. — Но будьте осторожны. Кажется, Элисон пересмотрела свои приоритеты. Принц ей уже не так интересен. Теперь вы — в фокусе её обожания. Гэвин бросил на него взгляд — утомлённый, но не без иронии. Он мог бы ответить колко, мог бы перевести в шутку. Обычно — именно так бы и сделал. Но сейчас… сил на остроумие не осталось. Только на сухую отповедь: — Подобные предположения неуместны. Я не узнаю в тебе прежнего рыцаря. — Это нечестно, — не отступил Маркус. — Если бы она обратила внимание на меня, вы бы уж точно своего не упустили. Гэвин чуть замедлил шаг. Усмешка была едва заметной. — Может да, а может нет, — отозвался он спокойно. — Всё зависело бы от того, как бы ты сам к этому отнёсся. — У нас с ней сразу не сложилось, — пробурчал Маркус. — И она… слишком наивна. Слишком легкомысленна. — О, мой хороший… — усмехнулся Гэвин, почти ласково. — Упомянутые тобой недостатки легко исправить. Самому. Или — жизнь исправит. Так что у тебя всё ещё есть шансы. — Ну уж нет. Она выбрала вас, а не меня. Гэвин остановился. Не потому, что спор вызывал хоть какие-то эмоции — просто шаг сделался тяжёлым, сердце кольнуло и скамья, стоящая неподалёку, вдруг стала необходимостью, а не частью пейзажа. — Ты же понимаешь, что это ничего не значит? — Сами же говорили — устав не запрещает отношений. А вы, как-никак, способны кого угодно перевоспитать, — заметил Маркус, отводя взгляд. — Хватит говорить глупости, — отрезал Гэвин. В голосе не было ни капли улыбки. — Магия, которой я владею, станет наследной. Так что даже не надейся на то, что увидишь мою свадьбу. Маркус помолчал. А потом, тихо, почти неуверенно сказал: — Я бы был рад… если бы у вас просто были отношения. И в этом «рад» — не жалость, не романтика, а что-то простое, человеческое. Тонкая, почти болезненная искренность. Гэвин посмотрел на него, и на губах появилась слабая, горькая улыбка. Маркус не понимал. Не знал, с чем это всё связано. Не знал, сколько всего нельзя, не из-за устава, а из-за самой природы того, чем он стал. Когда-нибудь, возможно, придёт время — рассказать, объяснить. Но не сейчас. Не здесь. Он опустился на мраморную скамью у дорожки, посмотрел вверх, на небо, будто ища в нём ответы, на вопросы, которые сам себе уже давно не задавал. Маркус сел рядом, молча. Оба на мгновение просто слушали, как ветер шевелит кроны. — Мне этого не нужно, — сказал Гэвин, наконец. — А вот тебе бы они не помешали. — Но я же Хранитель, я принял решение! — Ты прежде всего человек, — тихо ответил Гэвин. — Живой, между прочим. Так что пора бы тебе забыть про свои глупые принципы. — Но… Маркус осёкся, всмотрелся внимательнее — и резко изменился в лице. Подался вперёд, уже не скрывая раздражения: — Вам ведь снова плохо? И, как всегда, вы молчите?! — Но я же попросил тебя пойти со мной, — напомнил Гэвин. Голос его был всё так же ровный, почти примиряющий. — Когда вы уже перестанете издеваться над собой? — зло бросил Маркус, вставая. — Это… вынужденная необходимость, — почти прошептал Гэвин. И в этих словах было всё — и упрямое принятие, и невозможность отступить, и глухая усталость того, кто слишком давно стоит на краю и не может позволить себе ни шага назад. *** Перо в руке Хартвина застыло, будто весило втрое больше обычного. Несколько указов, аккуратно разложенных на столе, ждали подписи. Их подготовил Гиллас — как всегда тщательно, безупречно, с той тонкой изощрённостью, которая не сразу бросается в глаза, но рано или поздно душит. Верхний документ — поправки для реорганизации Королевского Совета. Смысл изменений был прост: отныне решение принимается большинством. Мнение короля — больше не решающее. Ни в чём. Хартвин медленно откинулся на спинку кресла. Лёгкий скрип кожи — единственный звук в тишине, тяжёлой, как воздух перед грозой. Он вновь посмотрел на перо, словно на оружие, которое не осмеливается применить. Он знал, что подпишет. Как и всегда. Подпишет не потому, что согласен, а потому, что так проще. Спокойнее. Без конфликта. Без последствий — вернее, с привычными последствиями. На губах мелькнула горькая усмешка. Корона. Титул. Обязанности. Власти в этом наборе не осталось. Лишь пустая оболочка, доживающая по инерции. Он медленно, почти церемонно отложил перо. Не с раздражением — с тем холодным отстранением, с каким человек отодвигает от себя блюдо, от которого уже тошнит. Слабая, кривоватая усмешка коснулась губ — некого винить, кроме самого себя. Он ведь сам приблизил Маккреев. И с тех пор жил как будто не свою жизнь, а чью-то чужую, очень ловко написанную. Годы шли — и сеть стягивалась всё крепче. Собственный сын вырос в ней. Слушал не отца, а дядю. Повторял за ним, словно за учителем. Был его оружием, его голосом — и почти потерян был окончательно. А теперь… теперь Грегор начал открывать глаза. Ирония судьбы: любовь, которая в своё время втянула Хартвина в орбиту Маккреев, теперь вытолкнула оттуда его сына. Только вот прозрение — ещё не свобода. Он закрыл глаза и даже не услышал, как распахнулась дверь. — Ирвинг не взял письмо, — голос Грегора разрезал тишину. Резкий, сбивчивый. — Просто… отказался. Хартвин открыл глаза, но не повернул головы. Только выдохнул — медленно, почти беззвучно. — Может, он подумал, что это от тебя? — спросил глухо. — Кейден сказал ему, от кого оно, — ответил Грегор, входя. Дверь за ним захлопнулась. Он прошёл к креслу и опустился в него, напряжённый, растерянный. — Он знал. И всё равно даже не стал читать. Надежда, которую Хартвин так бережно нёс последние дни, осыпалась прахом. Он не удивился. Разве что стало тише — внутри. — И что самое интересное, — продолжил Грегор, — герцог сегодня уехал. Покинул столицу. Хартвин молча встал. Подошёл к окну. За стеклом сгущались сумерки, двор утопал в мягком полумраке, слуги зажигали фонари — по одному, неторопливо. Вечер опускался на город. — А ещё он сказал, — медленно проговорил принц, — что вы не спешили. Что это письмо — просто слова. И если не будет выбора, не будет действий — он даже говорить не станет. — Значит, Ирвинг выдвинул свои условия, — сказал Хартвин, не оборачиваясь. — Почему он так поступил? — голос сына был сдержанным, но в нём слышалась боль. — Вы же были друзьями. — Были, — отозвался король, — и расстались отнюдь не по-дружески. Он медленно повернулся от окна, словно возвращаясь из прошлых лет в настоящий вечер. — Я совершил ошибку. Не одну — целую череду, но первая была особенно глупа. Я поверил словам твоего деда, будто отец Ирвинга готовит заговор, будто хочет занять трон. И позволил втянуть себя в игру, где правила устанавливал не я. Потом на смену старшему Маккрею пришёл младший — и я просто продолжил делать то, что привык. Соглашаться. Подписывать. А главное — молчать. — И всё из-за того, что ты влюбился в мать? — хмуро спросил Грегор. — Нет, — покачал головой Хартвин. — Из-за того, что позволил чувствам управлять долгом. Если бы я мог вернуться назад — я бы не стал принимать их помощь. Не на их условиях. Не под их диктовку. Не говори сейчас о любви. Любовь — не оправдание. Я был наследником. Я знал, на что иду. И вот результат. За годы они не просто получили влияние. Они стали властью. Потому что никто не решался им противостоять. Потому что я… — он выдохнул, — потому что я так и не решился это сделать. Он подошёл к столу, поднял указ, снова протянул его Грегору. — Прочти. Посмотри, как тонко и методично Гиллас лишает нас власти. Меня — сегодня. Тебя — завтра. Грегор пробежал глазами строки. Лицо его мрачнело с каждым абзацем. — Тогда… что теперь? — тихо спросил он. Хартвин закрыл глаза. Внутри — привычный сумбур: вина, усталость, сожаление. Но в этом шуме вдруг — отчётливо, жёстко — прозвучало: «Хватит». Он открыл глаза и произнёс: — Пора выбрать сторону. Свою. Король взял указ у сына — и в следующий миг с хрустом разорвал пергамент. Без ярости, без показной бравады. Просто… разорвал. — Хватит молчать. Пора снова говорить. Самому. *** Я рыдала на холодной мраморной скамье, укрытой тенью плюща, поджав колени к груди. Сад дышал вечерней прохладой, влажный аромат лаванды и клематисов смешивался с запахом сырой земли, листья шелестели под лёгким ветром, но мне было наплевать. Платье порвалось на подоле, шипы впились в ладони, но боль в душе жгла сильнее. Шаль валялась где-то в кустах — я швырнула её в заросли, когда бежала сюда, задыхаясь от обиды. Теперь я забилась в этот укромный уголок, где никто не найдёт, и перебирала в голове, как всё рухнуло. Почему всё так вышло? Я ведь просто хотела поговорить с Гэвином. Я прикрыла глаза, снова вспоминая произошедшее. Выйдя из беседки, где Дэниел подсказал мне прекрасный повод для разговора, упомянув Кристиана, я поняла: вот мой шанс. Я смогу поговорить с Гэвином, а он, может, посмотрит на меня с той насмешливой искоркой в глазах, от которой сердце тает. Сад был огромным и я не знала, куда они с Маркусом ушли, видела только, они скрылись у арки, увитой цветами. Но я шла быстро, почти бежала, подгоняемая мечтой, что он увидит меня по-особенному. А потом услышала голоса. И замерла, чуть не налетев на куст, пахнущий росой и землёй. Они были так близко, я не ожидала их догнать так скоро в этом лабиринте аллей. Все слова, которые я хотела произнести, смешались, дыхание сбилось, и я юркнула за заросли роз, просто чтобы взять паузу, привести в порядок спутавшиеся мысли. Сердце колотилось так громко, что мне казалось, они это услышат. Я прижалась к кустам, пытаясь отдышаться. Их голоса доносились обрывками, но я не слушала, пока Маркус не выпалил с ядовитой насмешкой: «Кажется, Элисон пересмотрела свои приоритеты. Теперь вы — в фокусе её обожания». Я ахнула, зажав рот ладонью, пальцы задрожали. Он не только заметил, но и посмел выдать мои чувства Гэвину? Как он мог! Злость вспыхнула, обжигая грудь, но её почти сразу сменил страх. Я же доверяла ему, изливала душу, и он обещал молчать! А если он расскажет ещё больше? Я стиснула шаль, ногти впились в ткань, мысли закружились вихрем. Он знает слишком многое — мои мечты, мои слабости. Что, если он уже всем разболтал? Я не слышала, что говорили дальше, только гул собственной ярости, пока голос Гэвина не резанул, холодный, как сталь: «Ты же понимаешь, что это ничего не значит?» Слёзы хлынули, я всхлипнула, кулаки ударили по скамье. Я для него ничего не значу! Тогда, в кустах, я задрожала, но, боясь, что они услышат, тихо попятилась в противоположную сторону, ступая осторожно, чтобы не выдать себя. Дойдя до поворота аллеи, я сорвалась на бег, ломясь через кусты, не разбирая дороги. Колючки рвали платье, ветви цеплялись за ноги, ветер бил в лицо, но я бежала, задыхаясь от злости и боли, пока не рухнула на эту скамью. Сумерки сгущались, будто ночь подкрадывалась, чтобы укрыть меня своей холодной тенью. Злость на Маркуса ещё тлела — гад, предатель, как он посмел! — но боль от слов Гэвина была невыносимой. Его безразличие — резало как острый клинок. Это было так обидно, так больно, так несправедливо! Почему он такой холоден ко мне? Почему я ему не нравлюсь? Я всхлипывала, утирая слёзы рукавом, но они текли снова, горячие, неудержимые. Мне хотелось, чтобы он почувствовал ко мне что-то, чтобы в его глазах загорелась та самая искра, только для меня, по-настоящему. Почему мне так не везёт? Сначала принц, в которого я вложила душу, а он всего лишь играл со мной, выполняя распоряжение своего дяди. Теперь Гэвин. Я чувствовала себя такой несчастной, такой ненужной. Никому до меня нет дела. Сад молчал, и я была одна в этой сгущающейся тьме. Воспоминания нахлынули, напомнив о том, что раньше в такие моменты меня всегда находил Кристиан. Он появлялся, будто знал, что нужен мне, и одного его присутствия хватало, чтобы мне стало легче. Но сейчас… сейчас он не придёт. Я зарыдала громче, осознав, как сильно мне его не хватает, и ночь вступила в свои, оставив меня страдать в одиночестве под равнодушными звёздами. *** Восточные ковры глушили шаги в коридоре замка, светильники на стенах бросали холодный свет, сквозняк из узкого окна шевелил воздух. Маркус шёл быстро, кулаки сжаты. Гэвин только что отправил его отдыхать, сказав, что дальше сам справится, а когда он попытался возразить, даже не стал слушать, просто ушёл. Маркус стиснул кулаки, злость кипела — на Гэвина за его упрямство, на себя за то, что не смог настоять. Всё навалилось, и он был на грани срыва. Элисон выскочила навстречу неожиданно, он едва успел шагнуть в сторону, чтобы не столкнуться с ней. Лицо девушки пылало, глаза блестели от ярости. Маркус остановился, нахмурившись, на миг опешив: подол её платья был порван, испачкан землёй и травой, словно она продиралась через кусты. Что с ней стряслось? Но удивление тут же сменилось раздражением — сейчас ему меньше всего хотелось разбираться с её проблемами. — Ты! Зачем ты ему сказал прямо? — набросилась она на него. Маркус замер, брови поползли вверх. Сказал? Кому? И что? — Да что на тебя нашло? О чём ты вообще? — раздражённо произнёс он. Элисон шагнула ближе, пальцы сжались в кулаки. — Не прикидывайся! Почему ты сказал Гэвину про мои… про меня? Маркус нахмурился, пытаясь понять, что она имела в виду. Ничего он особо не говорил, разве что недавно предупредил Гэвина о смене фокуса её обожания, но откуда она это узнала? Или это что-то иное? — С чего ты решила, что я что-то сказал? Она выпрямилась, голос стал громче, с капризной ноткой. — Я слышала ваш разговор! В саду! Ты сказал ему про мои… чувства! Зачем? Маркус раздражённо передёрнул плечами. — Прав наставник. Герцог действительно плохо тебя воспитал — не научил, что подслушивать нехорошо. Элисон возмущённо ахнула, отступив, но голос стал резче. — Я не собиралась! Остановилась перевести дыхание, и услышала тебя! Почему ты вообще про меня говорил? — Потому что ты сама себя выдаёшь. Своим поведением. А я, по-твоему, виноват, из-за того, что сказал то, что всем очевидно? — усмехнувшись, произнёс он. Её щёки вспыхнули, голос задрожал, но был язвительным. — О, конечно. Ты такой умный, Маркус. А сам? Верно следуешь за Гэвином, но твоё мнение для него не важно. Маркус замер, её укол попал в цель — всё вспыхнуло, злость стала осязаемой. — Следи за языком, Элисон. Ты не знаешь, о чём говоришь. Впрочем, ты всегда готова напортачить — это ты умеешь. Она хмыкнула, глаза блеснули, голос дрожал, но был твёрдым. — А ты умеешь только судить. Кристиан бы не стал. Он бы… Она осеклась, имя мага повисло в воздухе. Маркус прищурился, злость смешалась с горечью. — Кристиан? Тот, кого ты обидела, хотя он защищал тебя? Плохое сравнение, Элисон. Наглядное доказательство того, что я прав — ты сама всё портишь. Девушка отшатнулась, губы задрожали, глаза стали наполняться влагой. Она хотела ответить, но не произнесла ни слова. Молчание повисло, тяжёлое, гнетущее. Маркус резко развернулся и пошёл прочь, ощущая взгляд Элисон. Он злился, что не сдержался, что наговорил лишнего. Вернее, нужного, но вряд ли она поймёт. Скорее обидится. Впрочем, это его особо не беспокоило. Хочет записать его во враги — пускай. Несколько дней, и они покинут замок, их пути вряд ли пересекутся. Пару дней он потерпит её возмущение. *** Гэвин вошел в спальню Кристиана, тихо прикрыв дверь. Обычная проверка — рутина, ничего больше. Он сплел диагностическое заклинание, и свет заклинания коснулся Кристиана. Гэвин замер. Щиты, которые он поставил, были уничтожены, и теперь магия стремилась вырваться, разрушая тело Кристиана. — Ну, конечно, — пробормотал Гэвин, сардонически изогнув бровь. — Не можешь просто лежать и выздоравливать. Он повернулся к целителям, замершим у стены. — Идите отдыхать. До утра, — голос был ровным, но стальным. — Но будьте наготове. Возможно, я позову раньше. Старший целитель открыл было рот, но Гэвин прищурился, и тот молча кивнул. Они ушли, оставив за собой тишину. Гэвин запер дверь, вернулся к кровати и посмотрел на Кристиана. Тот лежал неподвижно, но магия внутри него бурлила, как котел, готовый взорваться. — Ты, похоже, решил устроить мне веселую ночь, — бросил он, усмехнувшись. — Что ж, давай сыграем. Он потянулся к собственному источнику. Магия откликнулась слабо — два дня без отдыха, порталы, выжавшие его до дна, напомнили о себе. На миг он прикрыл глаза, признавая: сил может не хватить. Слишком вымотан. Истощён. Но выбора не было - отступать он не собирался. Активировал заклинание и вздрогнул - сопротивление ударило сразу — резкое, яростное, как удар кнута. Гэвин стиснул зубы, отразил атаку, чувствуя, как его магия дрожит. Это было не просто трудно — это изматывало. Но он держался. На упрямстве. На воле. На холодном, циничном понимании, что дело долно быть сделано. — Если ты думаешь, что я сдамся, — пробормотал он, уклоняясь от очередного магического всплеска, — то ты еще глупее, чем выглядишь. Медленно, мучительно медленно, он начал формировать новый источник для Кристиана. Магия сопротивлялась, извивалась, как змея, нанося удары, которые он едва успевал парировать. Один он пропустил — всплеск полоснул по сознанию, и на мгновение мир качнулся. Гэвин замер, чувствуя, как холодный пот стекает по виску. — Чуть не угробил меня, — хмыкнул он, выдав слабую усмешку. — Похвально. Но я все еще здесь. Он продолжил, игнорируя боль в груди, игнорируя, что его собственный источник иссякает. Удар. Парирование. Еще удар. Действие. Снова удар. Магия Кристиана била без устали, и каждое противодействие отнимало силы. Он уже не тратил дыхание на сарказм — слишком устал, слишком сосредоточен. Только работа. Только цель. Часы текли незаметно. Гэвин не знал, сколько прошло — два, три, пять. Его руки дрожали, дыхание срывалось, а магия, что он вплетал в Кристиана, казалась тонкой нитью, готовой лопнуть. И все же он чувствовал, как источник начинает обретать форму. Медленно. Но верно. В какой-то момент он не заметил, как ноги подкосились. Мир потемнел, и Гэвин рухнул на пол, не успев осознать, что потерял сознание. Очнулся резко, с паническим рывком, хватая воздух ртом. Инстинкт сработал быстрее разума — пальцы сплели диагностическое заклинание, слабое, на остатках магии. Оно коснулось Кристиана, и Гэвин выдохнул, почти рухнув от облегчения. Он справился. Источник Кристиана был сформирован. Магия постепенно заполняла его, сам маг был стабилен и погружен в магический сон. Гэвин с трудом поднялся, цепляясь за край кровати. Ледяной холод, явный признак почти исчерпанного источника, сковал грудь, сердце колотилось неровно, а в уголке рта чувствовался солоноватый привкус крови. Он вытер губы тыльной стороной ладони, поморщившись. — Выгляжу, как оживший мертвец, — пробормотал он, заставляя себя встать. Шаги давались тяжело, каждый — как преодоление пропасти. Он открыл дверь, прошел через комнату в коридор. Оба целителя ждали, как он велел. Их взгляды скользнули по нему, и Гэвин почти услышал их мысли. Да, он выглядел так же паршиво, как себя чувствовал. — Следите за его состоянием и обновляйте заклинание сна, — произнес он, раздраженно отметив, как хрипло звучит голос. Старший целитель кивнул и направился в покои. Младший задержался, глядя на Гэвина с чем-то вроде сочувствия. — Вам бы не помешала помощь… — тихо сказал он. — Мне не помешает отдых, — сварливо произнёс Гэвин. — И не смотри на меня, как на умирающего щенка. Он резко повернулся и пошел по коридору, чувствуя, как кружится голова. Каждый шаг был испытанием, но покои были близко. У стены пришлось остановиться — мир качнулся, и Гэвин прислонился к холодному камню, переводя дыхание. — Еще чуть-чуть, — пробормотал он, отталкиваясь от стены. — Кровать. Забвение. Все остальное — потом. Он дошел. Дверь закрылась с тихим щелчком. Гэвин рухнул на кровать, не раздеваясь, и провалился в темноту, зная одно: он справился.