Ключ к бессмертию

Мрак ночи заполнила комнату, только тусклый свет от почти потухшего огня отражался на стенах, рисуя странные тени. Дэниел сидел в кресле у камина, опёршись локтем на подлокотник, глядя на почти потухший огонь, и держа в руке початую бутылку вина. Пара пустых валялась у его ног — не более чем подтверждение ночного угнетения. Он был пьян, но не настолько, чтобы полностью утратить контроль над собой. Вино уже успело сделать свою работу: он не был пьян до конца, но алкоголь всё же затмевал его восприятие, привнося в его размышления мягкое, мутное оцепенение. Он глядел в огонь, наблюдая, как его последние угольки едва освещают комнату. Огонь мерцал, а с ним мерцали и его мысли — они бегали, порой срывались с места, то затихая, то снова вспыхивая огненными искрами, и всё крутилось вокруг одной, которая не давала ему покоя. Как несправедливо всё сложилось!. Его жизнь будто остановилась, как вода в старом пруду. Мельчала, теряя свой смысл. Отец, Элисон, Кристиан — все вернулись в столицу. А он? Он остался в замке, снова. Как будто его место здесь, среди этих безликих стен и молчаливых коридоров. Отец, Элисон, Кристиан — все вернулись в столицу, а он? Он остался, будто его присутствие не имеет значения. После визита короля — визита, который всё испортил, исподтишка перевернув их планы — герцог решил вернуться в столицу. Хартвин предложил ему должность Первого советника, и это было важно. Он не мог отказаться. И Дэниел, который уже почти почувствовал, что он может быть полезным, что его ждёт работа и обязанности, оказался снова не у дел. Он просил отца взять его с собой. Но тот отказал. Снова. «Ты нужен здесь, Дэниел», — сказал он, — «Пусть замок остаётся в твоих руках». Но это не было правдой. На самом деле замок прекрасно обходился без него, и его участие в этих вопросах было не более чем формальностью. Всё работало само по себе, и его присутствие не изменяло ничего. Отец вернулся в столицу, забрав с собой Кристиана и оставив Дэниела и Элисон в этом опустевшем, молчаливом доме, где даже ночные тени казались более живыми. Его сильно угнетала перемена, произошедшая с Элисон. Она уже не была той лёгкой, искренней девушкой, какой он её знал. Всё в ней стало напряжённым, как натянутые струны. Она почти всё время проводила в своих покоях, избегая встреч, будто сама не знала, что с ней происходит. Иногда Дэниел замечал её взгляд — остекленевший, а её движения становились замедленными, указывая её поглощённость собственными мыслями. Она стала нервной, как никогда раньше, часто меняла настроение, и от неё исходила странная неустойчивость, с которой он не знал, как справиться. Дэниел чувствовал, как это тяготит его. Он искренне жалел её и хотел помочь, но она не принимала его сочувствия. Элисон отстранялась, и это ещё больше мучило его. Ведь он не знал, что сказать или сделать, чтобы вернуть её прежнюю, но и не мог смириться с тем, что она отдаляется от него. Это заставляло его страдать не меньше, чем вновь пробудившееся влечение к ней, что снова мучило его, затмевало разум, и он понятия не имел, как с этим со всем справиться. Но всё стало куда хуже, когда, спустя несколько дней, вернулся Кристиан и забрал Элисон в столицу. Дэниел остался один, и его пустота стала ещё глубже. Он чувствовал, как его жизнь превращается в нечто лишённое смысла, как он задыхается в этом замке, где всё оставалось неизменным, он ощущал свою бесполезность, как будто стал частью фона, ничем не отличающимся от пыльных ковров или мраморных статуй в холлах. А потом пришло известие о помолвке принца и Элисон. И вот тут уже всё стало невыносимо. Разумом он понимал, что это было неизбежно, закономерно. Политика, брачные альянсы, это было просто частью жизни, частью их мира. Но чувство, которое нарастало в нём с каждым днём, не позволяло ему принимать этот факт спокойно. Он хотел бы обмануть себя, сказать, что ему всё равно, что он принял всё как есть. Но не мог. Это было сильнее него. Дэниел потянулся к бутылке, наливая вино в бокал. Он не знал, как это изменить. Как хотя бы почувствовать, что его место не здесь, не в этом пустом замке, где его роль не больше, чем роль тени. Он опустил взгляд на бокал, его пальцы зацепились за тонкую стеклянную ножку. Вино не могло утолить его беспокойство. Но оно хоть немного придавало ощущение силы, иллюзию того, что он способен на что-то. Он встал, пошатнувшись, и подошёл к окну. Снаружи была тёмная ночь, и только звёзды на небе казались достаточно яркими, чтобы он мог надеяться на что-то. Но какая надежда? На что он вообще надеялся? На то, что его когда-нибудь возьмут в расчёт? На то, что его роль в этом мире, когда-нибудь станет значимой? На то, что случится чудо и Элисон когда-то станет его? Дэниел поставил бокал на подоконник и вернулся к креслу. Звезды и ночь оставались с ним, но ему это было уже не важно. Всё, что он чувствовал сейчас — пустоту, которую не заполнишь ни чем. *** Маркус ходил по залу Цитадели, пытаясь сдержать беспокойство. Просторная комната была заполнена полумраком, в углах тускло горели свечи, отбрасывая на стены тени. В камине трещал огонь, но даже его тепло не могло прогнать холод, который сковал его грудь. Он пытался читать фолиант о тактике, но слова расплывались, а сосредоточиться не удавалось. Где наставник? Почему молчит? Маркус стиснул зубы и, бросив книгу, почувствовал, как его раздражение нарастает. Двое суток. Двое долгих, мучительных суток без вестей от Гэвина. Это не давало ему покоя, заставляя обдумывать каждую возможную причину. Что произошло? Куда он отправился? Почему не предупредил? Почему не сказал ни слова? Раздражение, гнев и беспокойство смешивались в его груди, и он сжимал кулаки, пытаясь сдержать бурю, грозящую вырваться наружу. Дверь с грохотом распахнулась, и в зал вбежал слуга — молодой парень с растрёпанными волосами, его дыхание сбивалось, указывая на то, что он торопился. — Господин! Магистр вернулся! В портальном зале! Маркус не ответил, лишь поспешил к двери, едва не сбив слугу с ног. Коридоры Цитадели тянулись бесконечно, его шаги сливались с гулким эхом в пустых коридорах, сердце бешено колотилось, а в груди смешивались облегчение и ярость. Он не знал, что больше чувствует: радость от того, что Гэвин вернулся, или гнев от того, что его оставили в неведении. Как только он вошёл в портальный зал, его взгляд сразу же зацепился за то, что было в центре — тело рхи. Костлявая фигура с серой кожей, натянутой на костях, расколотая чёрная маска, тускло блеснувшая в полумраке. Это был тот самый враг, о котором говорили легенды. Солдат Безликого. Всё, что Маркус знал — это лишь старые сказания, но увидеть такое своими глазами… По спине пробежал холод. Гэвин стоял рядом. Его тёмный плащ был покрыт сажей, доспехи помяты, а лицо бледное и измождённое. Но его глаза оставались острыми, как ножи, а в них читалась привычная насмешка. Двое слуг с осторожностью уносили бесчувственное тело человека, одежда которого была разорвана, а кожа покрыта кровью, глубокими порезами и ожогами. Маркус сглотнул, не в силах оторвать взгляд от раненого. — Где вы были? — голос его дрогнул, он шагнул вперёд, сжимая кулаки. — Вас не было двое суток, наставник! Ни слова. Я думал, вы… Гэвин хрипло перебил его, с той самой насмешкой, которая всегда так раздражала. — Как видишь, я тут, — произнёс он, кивнув слугам, которые с осторожностью накрывали тело рхи тканью. — На ледник его. И аккуратнее, не повредите. Слуги переглянулись и, пошатываясь, поволокли тварь прочь. Гэвин повернулся и пошёл к выходу, не глядя на ученика. Маркус, стиснув зубы, последовал за ним, не в силах подавить гнев. — Это рхи, — сказал он, догоняя наставника в коридоре. — Безликий вернулся, да? А вы знали и не сказали мне! Взяли кого-то со стороны, а меня оставили тут! Гэвин хмыкнул, не останавливаясь. — Этот маг вызвался сам. А ты бы только путался под ногами. Маркус почувствовал, как щёки вспыхнули, и гнев сжёг его внутренности. — Путался? — почти выкрикнул он. — Вы знали, с чем столкнётесь, и взяли его, а не меня! Они вошли в комнату, где на столе горели несколько свечей, а из окна тускло пробивался утренний свет. Раненый лежал на кровати. Его грудь едва поднималась, порезы от когтей рхи пересекали бок, ожоги покрывали плечо и тело. Гэвин склонился над ним, ладони его засветились мягким светом исцеляющей магии. Маркус остановился у двери, скрестив руки, но голос его дрожал от злости. — Вам нужны были доказательства для короля, да? — бросил он. — И вместо меня вы взяли… этого! Которого теперь лечите! — Так вышло, — буркнул Гэвин, не отрываясь от работы. Его пальцы двигались уверенно, но Маркус заметил, как они слегка дрожат. — Я сообщил герцогу, куда иду. Его маг вызвался помочь. — А по итогу он чуть не погиб! — парировал Маркус. — Магия против рхи слаба, и вы знали об этом! И всё равно взяли его, а мне даже не намекнули! Гэвин выпрямился, закончив лечение. Раненый дышал ровнее, но его лицо оставалось бледным. Магистр бросил на Маркуса острый взгляд, губы дрогнули в мрачной усмешке. — Если бы я ошибся, он был бы полезен против конструктов. А ты… — он замолчал, как бы подбирая слова, и направился к двери. — А я что, бесполезный? — выкрикнул Маркус, шагая за ним. Он схватил наставника за плечо, и тот резко остановился, поморщившись. Маркус замер, глядя на свои пальцы, испачканные кровью. — Вы ранены… — Царапина, — отрезал Гэвин, его голос был резким, но в глазах мелькнула усталость. — Если бы нам не удалось справиться, доказательства пришлось бы добывать тебе. А теперь присмотри за нашим гостем. Разговор завтра. Он вышел, оставив Маркуса стоять в пустой комнате. Тот оставался в нерешительности, переваривая слова Гэвина. Взгляд скользнул на Кристиана, потом снова на дверь, за которой исчез магистр. Война началась, и Маркус не знал, готов ли он. *** Граф Фэорал Рэмсей во всём любил упорядоченность. Начиная от распорядка дня и заканчивая долгосрочным планированием, будь то выгодная сделка с торговцами, договор с подрядчиком, сбор налога от крестьян или матримониальные планы для его собственного сына. А потому, разбирая утреннюю почту, граф был сильно удивлён, получив приглашение на свадьбу барона Колрейна. Но его удивление сменилось гневом, когда он прочитал имя невесты. — Немедленно велите молодому лорду зайти ко мне, — Фэорал отдал приказ своему помощнику. Старший писарь Кармлан прекрасно научился различать оттенки голоса своего господина и быстро скрылся за дверью, не задавая пустых вопросов. Граф поднялся из-за стола и, сделав несколько шагов по кабинету, остановился около распахнутого окна. Солнце уже поднялось над крышами хозяйственных построек, и во внутреннем дворе царила привычная суета. Фэорал увидел слугу сына, держащего под уздцы пару оседланных лошадей. Пол явно намеревался куда-то отправиться, и очень хорошо, что он не успел уехать. Стук в дверь заставил графа оторваться от окна и вернуться в кресло за столом. — Войдите, — произнёс граф, беря в руки злополучное приглашение. — Вы хотели меня видеть, отец? — произнёс Пол, входя в кабинет. Тот факт, что сын хоть и затворил за собой дверь, но не стал подходить ближе, явно свидетельствовал о том, что наследник явно торопится. — Проходи и садись, — бросил граф. — Разговор у нас будет долгим. В глазах Пола промелькнула явная досада, но возражать он не стал, сделав пару шагов и опускаясь в одно из кресел, стоявших перед столом. — Что-то произошло? — спросил он. — Несколько месяцев назад я ясно дал тебе понять, что объединение наших земель с землями графства Альпин будет полезным. От тебя требовался пустяк — проявить внимание к леди Донелле и сделать ей предложение. Может расскажешь, почему ты до сих пор этого не сделал? — Потому что не испытываю к ней чувств и не собираюсь связывать свою жизнь с этой пустоголовой глупышкой! — резко вскинулся Пол. Граф со злостью ударил кулаком по столу. — Какие могут быть чувства, если речь шла о нашей выгоде? Да, после смерти графа Альпин, Нормина не особо интересовалась делами графства, и часть земель, равно как и сам замок, находятся в плачевном состоянии, но мы бы расширили свои владения. И это я не говорю о дополнительном голосе в Совете, который позволил бы нам более выгодно выбирать сторону в случае политического противостояния. — Выбирать сторону? — изумлённо воскликнул Пол, поднимаясь на ноги. — О чём вы говорите, отец? Наш сюзерен — герцог. — Времена меняются… — начал было граф, но сын прервал его. — Герцог Гэлбрейт — Первый советник короля и на его стороне большинство дворянства. Гиллас Маккрей потерял власть… — Только не изображай из себя великого политика, — насмешливо перебил его граф, — то, что Второй советник не выступает открыто, не означает, что он смирился с решением короля вернуть власть Ирвингу. Он просто копит силы, а вот это, — Фэорал небрежно пододвинул к сыну тиснёное золотом приглашение, — прямое доказательство того, что Гилласа не стоит считать проигравшим. Пол быстро пробежался взглядом по написанным затейливой вязью строчкам. — Значит титул графа Альпин получит родственник Маккрея, — со вздохом произнёс он. — Признаю, я удивлён тому, что герцогиня дала согласие, учитывая, что жених её дочери старше неё самой. — Ха, это политика, и в ней нет места сантиментам. Барон достаточно богат, а ввиду разлада между герцогской четой, брак Донеллы — вполне приемлемое решение. А вот ты позволил себе непростительную глупость, потеряв возможность расширить наши владения. И не надо твердить о любви — ты за столько лет так и не смог найти ту, что понравилась бы тебе. Ты уже достаточно взрослый, чтобы перестать верить в сказки про любовь… Граф бросил взгляд на сына и с удивлением отметил, что тот внезапно покраснел и опустил голову. — Вот как… — задумчиво протянул Фэорал, — Ты всё же нашёл свою даму сердца… И кто же она? — Это не имеет значения, — глухо произнёс Пол. — Она уже приняла предложение другого. — И тут умудрился опоздать, — с коротким смешком произнёс граф. Пол ничего не ответил, просто развернувшись, направился к двери. Его плечи напряглись, будто он сдерживал слова, готовые сорваться. Граф смотрел ему вслед, не останавливая, поскольку считал, что опыт, даже такой горький, послужит уроком для сына. И в следующий раз он уже сможет действовать, подчиняясь разуму, а не чувствам. Фэорал отложил приглашение и вернулся к бумагам. Жизнь не ждёт, и если одна дорога закрыта, всегда найдётся другая. *** Кристиан открыл глаза, и увидел солнечный свет, лившийся сквозь высокое стрельчатое окно. Резной деревянный потолок с тонкими узорами, полированный каменный пол, шёлковые простыни, пахнущие лавандой и восточными благовониями, — всё вокруг дышало роскошью, но было чужим, незнакомым. Он медленно сел, ощущая лёгкую слабость в теле. Память возвращалась обрывками: ночной бой, пылающее селение, гибнущие солдаты, предсмертный рёв рхи, когти твари, раздирающие его тело. В этом бою его заклинания не наносили ощутимого вреда тварям, но он понимал, что винить себя было глупо. Кристиан стиснул зубы, глядя на узоры света на полу. Почему Гэвин взял его, а не кого-то другого? Дверь скрипнула, и Кристиан вздрогнул, инстинктивно напрягаясь. В комнату вошёл молодой мужчина — высокий, с тёмными волосами и хмурым взглядом. — Ты очнулся, — сказал вошедший, останавливаясь у двери и скрестив руки. — Я Маркус, ученик магистра Гэвина. — Значит, я в Цитадели Хранителей? — Да, — ответил Маркус, его тон был ровным, но с лёгкой хрипотцой, будто он сдерживал раздражение. — Наставник доставил тебя и тело рхи на рассвете. Кристиан откинулся на подушки, разглядывая резной карниз над окном. — Значит, он всё-таки смог притащить одну из этих тварей сюда, — пробормотал он. — Хотел бы я поглядеть на неё при свете дня. Маркус усмехнулся, и в этом было что-то неожиданно тёплое, несмотря на его хмурый вид. — Она на леднике, так что можешь посмотреть, если ночью не насмотрелся. Хотя ты ведь был в бою… — Пользы от меня было немного, — пробормотал он, больше себе, чем Маркусу. — Надо было учиться махать мечом, а не полагаться на заклинания. — Маги всегда думают, что их чары всё решает. Только вот рхи плевать на них. — Поверь, я это заметил, — проворчал Кристиан, приподнимаясь. — Впрочем, я сам напросился. Хотя магистр и упоминал об эффективности стали против тварей Безликого, но я не знал, насколько он хорош, да и посчитал себя обязанным вернуть долг. Но только прибавил новый. Зря я это сделал. — Зато столкнулся с теми, кого считали сказками. И наставник не взял бы тебя с собой, если бы не считал, что ты будешь полезен. Столкнись вы с другими противниками, явно всё было бы иначе. Кристиан улыбнулся довольно грубой попытки ученика магистра проявить сочувствие. Впрочем, присевший на стул рядом с кроватью Маркус сейчас излучал доброжелательность. И явно не притворялся, отчего маг понял, что изначальное настроение Хранителя не относилось непосредственно к нему. Весь внешний вид Маркуса выдавал в нём воина. Но Гэвин, зная, возможности рхи тем не менее не взял его с собой. И это явно его раздражало. — Обижен на наставника за то, что тот отправился за доказательствами без тебя? — поинтересовался Кристиан. Маркус вздрогнул и посмотрел на него с нескрываемым любопытством. — А Элисон была права, когда говорила о том, что ты проницателен. Маг замер, чувствуя, как сердце ёкнуло. Элисон? Откуда он её знает? Он заставил себя улыбнуться, но улыбка вышла натянутой. — Не замечал за Элисон особой болтливости. — Неужели? — ехидно произнёс Маркус. — Значит это мне так повезло, когда мы с ней беседовали, — он поднялся на ноги. — Ладно, велю слугам принести тебе одежду. Потом, если захочешь, покажу Цитадель. — Спасибо, но мне нужно будет вернуться к герцогу как можно скорее. — Наставник уже отправился к Гэлбрейту и просил тебя подождать его возвращения. Возможно, ты понадобишься как свидетель. Кристиан рассеянно бросил взгляд на солнечные блики на полированном полу. — Неужели больше никто не уцелел? — спросил он тихо. — Нет, — коротко бросил Маркус, его голос стал жёстче. — Три отряда, почти сотня солдат… — прошептал Кристиан, чувствуя, как холод пробирает его, несмотря на тёплую комнату. — Все погибли от когтей тварей. А Гэвин сказал, что они самые слабые… — Так и есть, — ответил Маркус, его тон был спокойным, но в нём чувствовалась сталь. — Сила и когти, больше ничего. Те же каш’рхи способны атаковать на расстоянии, а тар’рхи вообще наносят ментальные удары. Так что всё могло быть куда хуже. Кристиан проводил взглядом Маркуса, который направился к двери, его шаги отдавались мягким эхом по полу. Дверь закрылась, и он остался один, глядя на солнечный свет, который теперь казался холоднее. Внезапно объявившийся старый враг, подчиняющиеся ему твари, их сила… Кристиан стиснул край одеяла, чувствуя, как усталость сменяется тревогой. ведь если даже самые слабые твари легко уничтожили три отряда, то если у них вообще шанс выстоять? *** Донелла стояла, сдерживая дрожь в коленях, и смотрела на мужчину, который теперь назывался её женихом. Барон Тиран Колрейн был воплощением старомодной тяжеловесной надменности. Невысокий, крепкий, с круглым лицом, аккуратно подстриженной бородкой и залысинами, которые он не пытался скрыть. Не урод, нет — но и не мужчина из девичьих грёз. Не воин, не герой… Торговец. Или сборщик налогов. Или кто-то из тех, кто привык к расчётам — и привык, чтобы с ним не спорили. — Леди Донелла, — голос барона был обволакивающим, чересчур мягким. — Для меня истинная честь быть рядом с вами. Она опустила глаза и сделала книксен, безупречно, будто кукла с точным механизмом. — Благодарю вас, милорд, — выдавила она. Он протянул руку, коснулся её пальцев. Поднёс к губам. Поцеловал — задержался слишком долго. Она почти не дышала, чувствуя отвращение. Сладко-склизкое, как переспелый плод. Не смей морщиться. Потерпи. Дыши. Рядом стояла мать — сдержанно величественная, глаза её сверкали одобрением. Ей не нужно было слов. Её взгляд говорил: держи спину ровно, девочка, это твой шанс. Шанс? На что? На медленную душевную смерть? Донелла заставила себя не выдернуть руку. Улыбнулась. Улыбка вышла блеклой, на грани судороги. Помолвка прошла быстро. Несколько фраз, и вот уже кольцо — слишком тугое, слишком тяжёлое — скользит на её палец. Мать сияет, граф Маккрей одобрительно кивает. Гости — безразличны. Жених идеально вежлив. А сама она стоит, как в тумане. Когда всё закончилось, она почти с облегчением надеялась, что барон уйдёт. Что завтра… что потом… Но он остался. — Леди Донелла, — негромко произнёс он, и все мышцы в её теле напряглись. — У нас с вами теперь общий путь. Не смей дрожать. Не показывай страха. Он почувствует. Она подняла взгляд, и впервые встретилась с его глазами. Холодные. Рассудительные. Он явно считал, что имеет право. И она — уже его. — Скажу прямо. Я не сторонник лжи или пустых иллюзий, — его голос был ровным, как звук шагов по каменному полу. — Наша свадьба через два дня. Это — факт. Донелла пыталась слушать, не вслушиваясь. Но каждое слово врезалось в память. — Без сцен. Без слёз. Без глупых истерик. Всё это допустимо, когда девочка мечтает — но не когда она входит в дом мужа. Ты станешь хозяйкой. Но в первую очередь — женой. Он словно свод правил диктует…. — Ты — красива. Молода. Титулована. Всё, что нужно. Взамен ты получаешь достаток, положение. И крышу над головой, под которой тебе лучше не забывать, кто хозяин. Колрейн наклонился ближе. Не угрожающе — просто, как человек, который привык, что его слушают внимательно. — У тебя будет наставница. Леди Аринел. Она проследит, чтобы ты быстро освоила этикет, обязанности и правила поведения, подобающее твоему положению. Не подведи. Наставница. Он не оставит мне ни одного пространства без надзора. Он продолжал, спокойно, как будто зачитывал условия сделки: — Ты будешь вести себя достойно. Улыбаться, когда надо. Молчать, когда надо. Быть рядом — когда это нужно мне. Я дам тебе статус, защиту, положение. Ты дашь мне наследника и внешнюю видимость идеального союза. — Но… — прошептала она, — а если… Он прервал мягко, без раздражения. Даже почти с насмешкой: — Если ты мечтала о любви — можешь мечтать, я не мешаю. Можешь заниматься нарядами, прислугой, приёмами, балами. Можешь завести собаку, если захочешь. Мне всё равно. Но в глазах людей ты будешь моей женой. И ты будешь соответствовать своему положению. Донелла отступила на полшага — почти незаметно. Он не сделал попытки приблизиться. — Всё ясно? Она кивнула. Слов не было. Барон встал, не торопясь. Глянул на неё почти лениво, словно оценивал, насколько хорош приобретённый товар. — Приятного вечера, леди Донелла. И вышел. Она не шевельнулась. Не плакала. Ни одной слезы. Пока — ни одной. Только горло перехватило и пальцы стиснули складки платья от понимания того, что ему совершенно не важно — ни она сама, ни чего она хочет.