Мышь, которая носила доспехи

      Туман. Он стелился по низинам, цеплялся за покосившиеся плетни, заползал в щели между бревнами, будто сама деревня — старая рана, которую небо пыталось скрыть. Грива. Название короткое, как удар топора. Здесь не пели песни, не рассказывали сказок — здесь выживали. Двадцать лет назад даже сюда докатилась революция, как камень с горы: не спрашивая, не предупреждая. Теперь за шепот о магии — петля.       Эйра проснулась от крика петуха. Вернее, от его отсутствия — старый Сивка сдох на прошлой неделе, и тетка Гирда до сих пор ворчала, что теперь и вовсе никакого толку от этой девочки, даже птицу вовремя покормить не может.       Чердак. Тесный, как гроб, но свой. Здесь пахло старым деревом, пылью и чем-то еще — может, воспоминаниями. Эйра потянулась к щели под половицей, проверила, на месте ли книга. Потрепанные страницы, выцветшие буквы: «Меч и Полуночница». Последнее, что осталось от отца.       — Эйра! — снизу прорычал голос Гирьды. — Ты опять валандаешься?       Она спустилась, стараясь не задеть скрипучую ступеньку — тетка ненавидела скрип. Не успела.       — Вот! Как будто дух твоего отца по дому шляется! — Гирда швырнула в нее тряпкой. — Воды принеси. Да смотри не расплескай.       Эйра кивнула, схватила ведро и выскользнула за дверь.       Утро. Холодное, серое, как пепел. Грива просыпалась медленно, нехотя. Мужики тащились к полям, бабы переругивались у колодца. Кто-то уже заметил Эйру и фыркнул:       — О, Разиня вышла! Смотрите, не упади в ведро!       Она привыкла. Вода в колодце была ледяной, как взгляд королевских дозорных. Эйра зачерпнула, развернулась — и тут же споткнулась о камень. Ведро грохнулось, вода хлынула по пыльной земле.       — Ну вот! — закричала соседка. — Опять! Да в тебе ни капли толку!       Эйра не ответила. Она смотрела на лужу, на свое отражение в ней. И вдруг — ей показалось, или нет? — вода дрогнула не от ветра. Не от ветра…       — Эй, очухайся! — кто-то толкнул ее в плечо.       Она вздрогнула, схватила ведро и побежала обратно.       Гирда, конечно, взбеленилась.       — В твои годы уже прялки крутят, а ты даже ведро донести не можешь! — она схватила кочергу, но не ударила — просто ткнула в сторону печи. — Дрова подкинь.       Эйра кивнула, потянулась к поленнице — и вдруг дверной засов за ее спиной со скрипом сдвинулся сам.       — Опять сквозняк! — рявкнула Гирда.       Но окна были закрыты. Эйра не стала задумываться. Она привыкла не задумываться.       Вечером, когда тетка заснула, она забралась на чердак, достала книгу и прижала ее к груди.       «Меч и Полуночница». Где-то там, за туманом, за горами, должно быть, еще оставались рыцари. Волшебники. Чудеса. Она не знала, что чудеса — ближе, чем кажется. И опаснее.

***

      Дождь.       Он хлестал по крышам столицы, смывая золото с гербов на зданиях Трибунала, превращая улицы в грязные потоки. В кабинете с высокими окнами и портретами судей в черных мантиях комиссар Торвалд затягивал ремень на ножнах.       — Грива, — произнес он, будто выплевывая кость. — Дыра. Последнее место, куда бы я поехал добровольно.       Лайма стояла у карты, ее тонкие пальцы скользили по пометкам красного воска — деревни, уже выжатые досуха.       — Там еще есть зерно, — сказала она без интонации. — По отчетам прошлого года, они недовыполнили план на четыре процента.       Торвалд хрипло рассмеялся.       — Четыре процента? Из-за этого меня отрывают от допросов?       — В городах хлеба на три дня, — Лайма повернулась. Ее глаза были как два куска льда. — Если бунт начнется здесь, Трибунал спросит сначала с нас.       Он провел ладонью по шраму, который тянулся от лба до щеки, прикрывая пустую глазницу. Под кожей до сих пор ныло — проклятое эхо того дня, когда маг из Вальстада выжег ему глаз одним взглядом.       — Ладно, — проскрипел Торвалд. — Но если эти деревенщины начнут ныть про "голодные зимы" — прирежу первого встречного.

***

      Лунный свет струился сквозь щели чердака, превращая пыль в серебряную дымку. Эйра, закутавшись в одеяло с вытертыми узорами, осторожно перелистывала страницы "Меча и Полуночницы". Книга пахла временем и чем-то ещё — может быть, приключениями.       Это была история о простой пастушке Лирене, которая однажды нашла в лесу зачарованный меч, застрявший в камне. Но не сила вырвала клинок — её слеза. Слеза за раненого волка, которого хотели добить деревенские охотники.       "Меч выбирает не самого сильного, а самого чуткого", — говорил ей потом старый отшельник Арвид.       С этого момента Лирена стала Полуночницей — странствующей защитницей, чей меч светился лунным светом, разгоняя тьму. Она спасала деревни от разбойников, улаживала споры между людьми и лесными духами, а однажды даже перехитрила самого Короля Теней, заставив его вернуть украденные весенние рассветы.       Но самая важная битва ждала её дома. Когда в её родную деревню Ветролом пришли Черные Всадники — безликие воины, высасывающие радость из людей — Лирена встала на защиту.       Эйра вздохнула, проводя пальцем по иллюстрации: Полуночница стояла на холме, а вокруг неё крестьяне зажигали фонарики — крошечные точки света в огромной тьме.       — Вот бы... — прошептала она, но тут снизу донёсся скрип кровати. Быстро спрятав книгу, Эйра притворилась спящей.       Завтра будет новый день. Обычный. Скучный. Без волшебства.

***

      Карета тряслась по разбитой дороге. Лайма вела подсчеты в блокноте, изредка поглядывая в окно. Торвалд натачивал клинок.       — Говорят, в таких местах еще водятся маги, — бросила она не глядя.       — Водятся, — он провел пальцем по лезвию. — Пока не встречаются мне.       — Если найдем — в расход?       — Нет. — Торвалд ухмыльнулся. — Сначала отрублю руки. Чтобы не мог колдовать. Потом ноги. Чтобы не мог убежать. Потом... может быть, позволю ему поползти.       Лайма кивнула, как будто он сказал что-то разумное.       — По последним данным, в Гриве 47 дворов. Учитывая нормы изъятия...       — Не забивай мне голову цифрами. — Торвалд вонзил нож в столик. — Берем все, что сверху. Если кто-то посмеет пикнуть — вешаем на центральном дубе.       Карета въехала в лес. Ветви стучали по крыше, как костяные пальцы.       — Ты думаешь, они спрятали зерно? — спросила Лайма.       — Все прячут, — прошипел Торвалд. — Но я научен опытом. Люди всегда выдают себя. Дрожат. Плачут. Молятся.       Он потрогал глазницу.       — Маги — тоже.

***

      Утро началось с тревожного знака – вороны кружили над деревней, каркая так громко, что даже Гирда, обычно не обращающая внимания на "птичьи глупости", хмуро перекрестилась.       Эйра несла воду от колодца, когда первый порыв ветра ударил ей в спину. Вода из ведра расплескалась, но она даже не обратила на это внимания. Похолодало. Не по-осеннему, а как-то... зловеще.       – Гляди-ка, – прошептал старый Бардюк, остановившись посреди улицы.       Из-за поворота медленно выползала тень. Чёрная карета с кроваво-красными колёсами. На дверце – вычеканенный золотом орёл, сжимающий в когтях весы и меч.       Деревня замерла. Карета остановилась на площади. Первым вышел он – комиссар Торвалд. Высокий, сухой, с кожей, похожей на старый пергамент. Его чёрно-красный плащ развевался, как крыло хищной птицы. Пустая глазница казалась темнее самой тени. За ним, словно тень, выскользнула Лайма. Холодная, точёная, с блокнотом в тонких пальцах.       – Собирайте народ, – бросил Торвалд старосте, даже не глядя на него.              Когда жители Гривы собрались на площади (старики, дрожащие женщины, мужчины с опущенными головами), комиссар достал свиток с печатью Трибунала.       – Постановление Народного Собрания, – его голос эхом прокатился по площади. – В связи с продовольственным кризисом все излишки зерна подлежат изъятию для нужд государства.       Тишина. Даже ветер на мгновение затих, будто прислушиваясь.       – Но... у нас нет излишков, – робко пролепетала жена старосты.       Торвалд медленно повернул голову в её сторону.       – Удивительно, – прошипел он. – В отчётах сказано иное.       Лайма открыла блокнот.       – По нашим данным, Грива недовыполнила прошлогодний план на четыре процента. Это... подозрительно.       Над площадью сгущались тучи. Где-то вдали прогрохотал гром.       – Времени у вас до заката, – сказал Торвалд. – Если к тому времени зерно не будет собрано здесь... мы найдём его сами.       Он сделал паузу, давая словам повиснуть в воздухе.       – А тех, кто прятал – повесим.       Ветер снова завыл, теперь уже с настоящей яростью. Но люди стояли неподвижно, словно превратились в камень. Только Эйра, спрятавшаяся за спинами соседей, почувствовала странное тепло в груди. И где-то глубоко внутри, как далёкое эхо, зазвучали слова из книги:       "Страх – это яд. Но есть лекарство сильнее..."       Над Гривой сгущались тучи.