Мышь, которая носила доспехи

      Дверь в дом Калева поддалась не с первого удара. Дерево, старое и сырое, с гнусным хрустом прогнулось под сапогом карателя, и створка, взвыв петлями, отлетела внутрь, в черную, неподвижную пасть.       Навстречу хлынул тяжелый, затхлый воздух. Эйра шагнула через порог последней, и пол под ногами качнулся, как палуба корабля в шторм. Мир поплыл, края дверей и оконных рам расплылись, потеряв чёткость. В висках глухо стучало, отдаваясь тяжёлым гулом — отголоски самогона из фляги Ядвиги. Ноги не слушались, стали ватными и чужими, а в голове гудел туман, густой и непроглядный, застилая мысли белой пеленой.       Комиссар Веслав парил в центре этого хаоса, его черно-красный мундир — единственный ориентир в этом качающемся пространстве. Его голос, холодный и ровный, рассекал воздух, словно лезвие.       — Обыскать всё. Каждый сундук. Каждую щель.       Каратели ринулись исполнять, опрокидывая убогую мебель, вскрывая сундуки, швыряя на пол тряпье. Грохот и скрип доносились до Эйры словно сквозь толщу воды.              И тут она увидела. На втором этаже, в полумраке, замер Веслав. Он наклонился, пальцы в черных перчатках впились в край половицы. Раздался тот самый, впившийся в память скрип — скрип ее чердака, ее тайника.       Сердце Эйры сжалось в ледяной ком. Мир перестал качаться, резко и обманчиво встав на место, чтобы она могла увидеть всё в жуткой, гиперреалистичной четкости.       Из темноты под полом комиссар извлек его. Потрепанный том в потертом кожаном переплете. Пыль с обложки осыпалась серебристой дымкой. Он поднял книгу, будто демонстрируя трофей. В наступившей тишине прозвучал его голос:       — "Начало Конца". Амброзиус Сен-Миро. — комиссар замер на секунду, словно оценивая книгу и продолжил. — Упадничество. Разрушение моральных устоев. Подрыв веры в светлое будущее. Приговор окончателен.       Во дворе, на голой земле, уже сложили небольшой костер из щепок. Не для человека. Для идеи. Проходившие мимо жители деревни бросали беглый, испуганный взгляд и тут же отворачивались, спеша по своим делам.       Веслав швырнул книгу в огонь. Пламя жадно лизнуло бумагу, загнуло уголки страниц, почерневшие буквы поползли, истлевая.       Эйра не могла оторвать взгляд. Пламя лизало обложку, и ей чудилось, что это снова горит ее «Меч и Полуночница». Тот самый хруст, тот самый запах горящей кожи и пепла. Головокружение накатило с новой, тошнотворной силой. Земля уплыла из-под ног.              В клубах дыма, под треск пожираемого прошлого, явились они. Торвалд. Его пустая глазница была чернее дыма. И Лайма. Ее тонкие губы растянулись в ледяной усмешке.       "Смотри-ка, наша девочка," — усмехнулся Торвалд. — "Уже не прячет книги, а жжет их. Похвально."       "Быстро учится," — голос Лаймы звенел, как стекло. — "Вчера — своя книга, сегодня — чужая. Завтра — целая библиотека. Наш метод ей явно по душе."       Они рассмеялись. Хриплый, беззвучный смех, от которого стыла кровь. Дым заклубился, и их лица расплылись, исказились, превратились в гримасы и исчезли.       Эйра вздрогнула, отшатнувшись. Холодный пот струился по спине под грубой тканью рубахи. Перед глазами все еще плясали огненные пятна. Она стояла, пытаясь поймать ртом воздух, в то время как мир вокруг медленно возвращался в свое пьяное, шаткое русло.

***

      Тишина в доме стала густой, звенящей, налитой свинцом. Калева здесь не было. Ни живого, ни мертвого.       Комиссар Веслав стоял неподвижно, его лицо — маска из холодного мрамора. Он медленно обвел ледяным взглядом комнату.       — Раз его здесь нет, значит он где-то не здесь. И обязательно вернётся. — Его голос был ровным и безжизненным. — Устроим ему теплый прием. Выставить дозор. Никакого шума. Ждем.       Каратели, словно тени, начали рассредоточиваться, занимая позиции, сливаясь с темными углами. Воздух напружинился, превратился в туго натянутую струну, готовую лопнуть в любой миг.       Для Эйры этот миг уже наступил. Пол под ногами плыл, стены дышали, наклоняясь и выпрямляясь в такт стуку в висках. Гул в висках перерос в оглушительный звон, в котором тонули все остальные звуки. Она сделала неверный шаг, споткнулась о порог и пошатнулась, теряя равновесие.       Сильная рука грубо схватила ее за шиворот и резко притянула к себе, не дав упасть. Ткань натянулась, врезаясь в горло, перехватывая дух. Ядвига. Она возникла рядом бесшумно, как хищник.       — Эй, Соломинка, — её хриплый шепот разрезал тишину. В нём сквозило раздражение, но где-то в глубине что-то похожее на снисхождение. Она сама дала ей флягу с самогоном в лесу, и теперь наблюдала результат. — Совсем раскис? Ноги не держат? Вижу, самогон ударил в голову. Соберись.       Она потянула Эйру к себе, оттащив от прохода.       — Держись у меня за спиной, — выдохнула Ядвига. — И не мешайся под ногами. Понял?       Эйра, чувствуя жгучий стыд, судорожно кивнула. Ядвига отпустила её, но осталась рядом, своим массивным плечом заслоняя от остальных, словно скала. Эйра вжалась в стену, стараясь дышать тише, быть меньше, раствориться. Ядвига стала якорем в этом шторме из страха и хмеля. Единственной твёрдой точкой в рушащемся мире.

***

      Время в засаде текло иначе. Оно не бежало, не ползло — оно застыло. Секунды слипались в минуты, минуты — в часы, часы— в тягучий, бесформенный и бесконечный ком ожидания.       Эйра, прижавшись к стене рядом с Ядвигой, чувствовала, как дрожь в ногах постепенно отступает, голова прояснялась, оставляя после хмеля лишь кислый привкус и стук в висках. Она смотрела в щель между ставнями, стараясь слиться с древесиной стен.       И тогда тишину разрезал скрип. Едва слышный, осторожный. Скрип калитки во дворе.       Калев. Он не крался, не пробирался тайком. Он просто шёл к своему дому, устало волоча ноги, ссутулившись под тяжестью дня. Обычный парень в поношенной одежде, ничем не примечательный. Ничего магического, ничего зловещего. Он сделал несколько шагов по двору, и его взгляд скользнул по приоткрытой настежь двери дома. По неестественной тишине, по сдвинутой с места мебели, угадывающейся в темноте.       Он замер. На его усталом лице появилось выражение досады и легкой тревоги.       — Блять... — выдохнул он почти беззвучно.       Калев начал отступать. Не поворачиваясь спиной, мелкими, скользящими шагами, пятясь как кот. Каждый мускул был собран, каждое сухожилие натянуто. В этой осторожной, выверенной работе тела читалось одно-единственное, отчаянное желание: уйти. Просто, тихо, без лишнего шума, без ненужной крови. Просто уйти.       Но было уже поздно.       Из-за угла сарая, нарушая приказ о тишине, выскочил один из карателей — молодой, с нервным, перекошенным адреналином лицом.       — Эй, ты! Стоять! — его крик прозвучал оглушительно громко, грубо разорвав тишину, как ржавый гвоздь — гнилую ткань. Он сделал шаг вперёд, протягивая руку, чтобы схватить Калева за плечо.       Лицо Калева исказилось. Не злостью, не яростью — горьким пониманием неизбежности.       — Блять!              Его руки взметнулись вверх, и воздух вокруг них затрепетал, закипел. Ярко-голубые змеи молний заплясали между пальцев, сливаясь в копья чистого, сконцентрированного хаоса. Воздух завизжал, расщепляемый невыносимой силой. Калев сделал широкий замах и швырнул первый сгусток энергии.       Голубое копьё пронеслось через двор, оставляя за собой запах грозы и раскалённый воздух. Оно вонзилось в грудь карателя, который его окликнул. Раздался оглушительный хлопок, от которого на мгновение заложило уши. Яркая вспышка озарила двор.       Каратель замер на месте. Его глаза расширились от внезапного шока. Руки судорожно рванулись к груди, пальцы впились в ткань рубахи там, где появилось аккуратное, обугленное отверстие размером с монету. Из него не хлынула кровь — лишь тонкая струйка дыма и запах палёной плоти. Он попытался сделать вдох, но вместо этого издал короткий, хриплый звук. Ноги подкосились, и он рухнул навзничь, уже мёртвый. Остановка сердца. Мгновенная и безоговорочная.       Начавшаяся схватка выманила остальных. Из двери на крыльцо вывалились двое, спотыкаясь друг о друга в слепой панике. Из открытого окна чердака свесился ещё один, пытаясь прицелиться из арбалета.       Калев, не целясь, метнул второе копьё в сторону крыльца. Сгусток энергии прошил обоих карателей одним разрядом, соединив их на мгновение голубой дугой. Оглушительный хлопок вновь прокатился по двору. Первый каратель рухнул на месте, схватившись за грудь. Второй отлетел к стене, ударился о бревно и замер, закатив глаза.       Третье копьё взмыло вверх, к окну чердака. Молния прожгла подоконник, опалив дерево, и раздался короткий, обрывающийся крик. Из окна на землю с тяжёлым, влажным стуком свалилось тело.       Ядвига двигалась бесшумно, как тень. Арбалет в её руках был не оружием, а продолжением воли — тяжёлым, и смертоносным. Она мельком взглянула на Эйру.       — За мной, — тихо бросила она через плечо, и выскользнула в заднюю дверь, растворившись в сумраке двора.       Эйра, сделав глубокий вдох, двинулась следом, держась на шаг позади. Холодная дрожь страха пробежала по её спине, но отступать было некуда.       Сжав кулаки, чтобы они не дрожали, Эйра прижалась к грубой стене забора. Она видела, как Ядвига, пригнувшись, крадётся вдоль забора, используя грохот и вспышки от молний Калева, расправляющегося с остальными карателями, как прикрытие. Каждый новый удар молнии отзывался в ней глухой, тошнотворной волной.              И тогда Калев, будто почувствовав на себе взгляд, резко обернулся. Его глаза, холодные и пустые, как у хищной птицы, мгновенно нашли фигуру с арбалетом. Ядвигу.       — Нет... — прошептала Эйра.       Калев уже занёс руку. Молнии сгустились в ещё одно копьё.       Эйра рванулась вперёд не думая. На чистом, животном адреналине она с размаху бросилась на Ядвигу, обхватив её за талию.       От неожиданности Ядвига ахнула. Она не успела понять, что происходит, как её собственный вес и инерция падающего на неё тела повалили её навзничь. Они грузно рухнули на землю, подняв облако пыли. Эйра всем телом навалилась на Ядвигу, её лицо уткнулось в грудь командира.       В тот же миг над ними, в нескольких сантиметрах от голов, с оглушительным треском пронеслось голубое копьё. Оно вонзилось в толстый ствол старой яблони позади них. Раздался сухой хруст, воздух наполнился запахом озона и палёного дерева.       Наступила тишина, оглушительная после грохота. Эйра лежала на Ядвиге, прижавшись лицом к чему-то твёрдому, но упругому, обтянутому грубой тканью. В ушах звенело.       — Ты долбоеб... — прошипела снизу Ядвига, её голос был сдавленным от падения и ярости. Она попыталась оттолкнуть Эйру, но её взгляд упал на дымящееся дерево, на ту самую точку, где секунду назад была её голова.       Эйра подняла голову. Их взгляды встретились. Лицо Эйры пылало от стыда. Она поняла, куда именно утыкалось ее лицо.       — Я... я... — она не могла вымолвить ни слова.       Ядвига смотрела на неё несколько секунд, её пронзительный взгляд казался способным просверлить камень. Потом уголок её рта дёрнулся.       — Ладно... — выдохнула она, и в её голосе проскользнула лёгкая насмешка. — Спасибо. — Она неловко похлопала Эйру по спине. — Место выбрал уютное, но давай в следующий раз обойдёмся без таких крайностей.       Эйра отскочила от неё, как ошпаренная. Она вскочила на ноги, отвернувшись и закрыв лицо руками, словно пытаясь спрятаться от всего мира, от этого двора, от дымящегося дерева и от того ухмыляющегося взгляда Ядвиги.       Тишину нарушил тяжёлый, хриплый окрик.       — Эй, Глыба!       Вечно пьяный каратель, до этого момента безучастно прислонившийся к сараю, резко выпрямился. Он помахал рукой, привлекая внимание голема, затем отчаянно зажестикулировал: тыкнул пальцем в деревянное ведро у колодца, потом изобразил, как что-то льется на голову, и наконец указал на Калева.       Виктор, чей каменный разум медленно, но верно перемалывал реальность, смотрел на эти телодвижения с немым вопросом. Пьяница, видя его непонимание, выругался сквозь зубы и повторил жест, уже более отчаянно, тыча пальцем в ведро и делая резкий взмах рукой в сторону мага.       И тут Виктор понял. В его глазах-щелках мелькнула искра осознания. Он кивнул.       — Кажется понял, я должен... — начал было голем, но каратель резко приложил палец к губам, шипя как разъяренный кот. Его глаза, мутные от выпивки, были полны хищной хитрости.       Пьяница развернулся к Калеву. Его походка, обычно шаткая, стала твёрдой и уверенной.       — Ну что, колдун! — крикнул он, выскакивая на открытое пространство на несколько секунд, и тут же отскакивая за угол. — Давай раз на раз?       Калев, презрительно скривился, наблюдая за покачивающимся стариком. Его пальцы вспыхнули голубым заревом. Тонкое голубое копье ударило в угол сарая, отколов щепки. Но каратель уже откатился за бочку.       — Не попал! — донесся его хриплый голос уже с другой стороны двора. — Ты хоть целься, сучёнок!       Новая молния, мощнее прежней, превратила бочку в щепки и фонтан пара. Но пьяница снова исче, успев юркнуть за груду дров. Он двигался с пьяной, но безошибочной ловкостью старого солдата. Каждая его насмешка, каждое движение вынуждало Калева тратить силы, отвлекаться, злиться.       Пока маг был занят перепалкой, массивная фигура Виктора бесшумно добралась до колодца. Каменные пальцы обхватили ведро.       — Смотри-ка, — продолжал каратель, высунувшись из-за дров и тут же спрятавшись, — Кажется дождь собирается.       Калев невольно поднял взгляд, на мгновение отвлекаясь. Этого мгновения хватило.       Ледяная волна грязной воды обрушилась на него с головой, промочив рубаху до нитки, заливаясь за воротник. Он ахнул от неожиданности и холода, отпрянув. Вода текла по его рукам, по пальцам, с которых только что сходили разряды.       Он почувствовал её. Холодную, липкую, смертельно опасную. Он знал, как работает его дар. Мокрое тело — идеальный проводник.       Паника, слепая и животная, сжала его горло. Он должен был проверить. Должен был убедиться, что кошмар реален. Его пальцы, дрожащие, непослушные, свело судорогой. Мозг, отравленный страхом, выдал команду. Не мощный разряд — крошечную искру. Всего лишь щелчок.       Между его мокрыми пальцами чиркнула маленькая, синяя молния. Но вместо того, чтобы уйти в цель, она жгучей болью прошла по его же мокрой коже. Он вскрикнул, отдергивая руку, как от раскаленного железа. Его собственная сила обратилась против него.              В этот момент из-за дров выпрыгнул вечно пьяный каратель. В его глазах не было ни торжества, ни жалости — лишь простая, утилитарная решимость. Он подбежал к охваченному паникой магу, занес свой ржавый тесак и со всего размаху, с глухим чавкающим звуком, всадил лезвие ниже ребер.       Битва была закончена. Окончательно. Тишина вернулась во двор, теперь нарушаемая лишь тяжелым дыханием карателя.       Пьяница вытер лезвие о штаны Калева, сплюнул. Он бросил короткий кивок Виктору, стоявшему неподвижно у колодца с пустым ведром в руках. Никаких лишних движений, никаких слов — лишь молчаливое понимание между двумя профессионалами, закончившими грязную работу.       Каратель обвел двор медленным взглядом, будто подсчитывал убытки после неудачной ярмарки. Его мутные глаза скользнули по обугленным щепкам, задержались на теле Калева, пробежали по другим неподвижным фигурам, застывшим в последних судорогах. Взгляд упёрся в Эйру.       Она стояла, прислонившись к стене сарая, бледная как свежий труп, с мутными от остатков хмеля глазами. Её пальцы все ещё дрожали.       Каратель фыркнул, плюнул в сторону и тяжело заковылял к ней.       — Два задания, — прохрипел он, останавливаясь так близко, что Эйра почувствовала резкий запах перегара, смешанного с запахом пота и крови. От этой гремучей смеси свело желудок. — И ты ещё жив, пацан. Уже что-то. Значит, можно и познакомиться. Бьорн.       Он протянул руку. Руку, которая только что держала тесак. Ладонь была покрыта застарелыми мозолями и свежей кровью, которая уже начинала подсыхать и темнеть.       Эйра заставила себя выпрямиться. Заставила свою руку подняться и сжать его ладонь. Кожа на ощупь напоминала потрескавшийся пергамент, пропитанный чем-то тёплым и солёным.       — Валт, — выдавила она, голос прозвучал глухо, будто доносился из-под толщи воды.       Бьорн кивнул, не отпуская её руку. Его мутные глаза сузились. Уголок рта пополз вверх в кривой ухмылке. Затем он резко наклонился так, что его щетинистая щека почти коснулась её уха. Запах перегара стал гуще, почти осязаемым.       — И это... — прошипел он так тихо, что слова едва долетели, смешавшись с шумом в её собственной голове. — Смотри у меня, не обижай нашу Ядвигу. Понял?       Он отшатнулся так же резко, как и наклонился. Кривая усмешка не сползла с его лица. Он развернулся и заковылял прочь, к другим карателям.       Эйра застыла, ощущая, как по спине пробегают ледяные мурашки. Холодный ужас перед человеком, способным на такую методичную жестокость, смешался с чем-то новым, смутным и невероятно неуместным смущением. Слова Бьорна прозвучали как ключ, повернувшийся в замке, о существовании которого она не подозревала. Теперь этот замок нельзя было закрыть, и сквозь щель просачивался свет на то, в чем она боялась признаться даже самой себе.       Эйра судорожно сглотнула, чувствуя, как жар стыда поднимается к щекам. Она опустила голову, пряча лицо в тени, и отчаянно надеялась, что никто — особенно Ядвига — не заметит этого предательского румянца.