Мир тёмных теней

Я проснулась. Глаза еле открылись — после таблеток всегда тяжело вставать. Беру телефон: 6:00. Можно бы и поспать ещё... Выходной. Но я не умею спать нормально. --- Ванная. Ледяная вода в лицо. Смотрю в зеркало — выгляжу отвратительнее, чем обычно. И тут вспоминаю тени. Те тени. Странные. Не такие, как всегда. — Джулиан... Это просто галлюцинации, — произношу вслух. Чтобы проверить. Чтобы забыть. --- День тянется, будто чужой. Ничего не меняется. Решаю включить телевизор, пока бабушка хлопочет на кухне. Попадаю на какое-то убогое шоу, где люди смеются с пустоты. Оставляю — пусть хоть они смеются в этом доме. Но шоу оказывается слишком пустым, чтобы заглушить мысли. Я смотрю в экран, будто робот. И вдруг боковым зрением — тень. Длинная. Слишком длинная для обычной тени. Она двигается. Резко закрываю глаза. Снова открываю. Она всё ещё там. Не таблетки. Я ведь не пила их утром... Новые галлюцинации? Чёрт. Вскакиваю, иду на кухню. Лучше уйти, чем окончательно свихнуться. --- Бабушка уже накрывает на стол: яйца, каша, кексы. Кексы... Я ненавижу их. Слишком много напоминают о маме. Но бабушка не должна знать. Я неожиданно для себя помогаю ей расставить тарелки. Просто чтобы отвлечься. Потом сажусь напротив и начинаю есть. Если это можно назвать едой. Пара ложек каши, половина яйца. Остальное время я просто смотрю в тарелку. — Родная... Что с тобой? — бабушка нарушает тишину, к которой я привыкла. — Всё нормально, ба... Просто задумалась, — отвечаю я. Голос предательски дрожит. Смотрю на неё. Потом — на стену за её спиной. И замираю. Там ещё одна тень. Меньше. Тощая. И такая же неестественная. Она будто что-то показывает. Или зовёт? Но от этого только страшнее. Бабушка ловит моё изменившееся выражение. — Джулиана, что такое? Ты что-то увидела?.. Я резко встаю. — Нет... Просто устала. Пойду к себе. И быстрым шагом ухожу в комнату. --- Руки сами находят таблетки. Дрожащими пальцами выдавливаю пару штук, запиваю водой. Горечь оседает на языке. Ещё одна попытка забыться. Только потом опускаюсь на пол. Сажусь, упираюсь спиной в кровать, откидываю голову назад. Сердце колотится. В висках гул. Я схожу с ума? Похоже, да. ---- Спустя не знаю сколько времени я открываю глаза. В комнате мрак, свет — только от фонарей на улице. Я проспала весь день? Ох... Странно. Наверное таблетки стали действовать лучше. Приподнимаю голову. Черт, как же она затекла. Шея ледяная, мышцы ноют. Взгляд останавливается на тенях. Их больше. Слишком много. Они разные. Все слишком пугающие. Меня это давит на грудь, как тяжёлая ладонь. Я решаюсь. Если это галлюцинации — просто пережду. Они пройдут. Как и всё остальное в моей жизни. Но тени не ведут себя, как обычно. Одна — близко к кровати — медленно тянется вверх, будто тянет за собой тьму. Другая — у окна — словно смотрит наружу, а потом поворачивается ко мне. У неё нет формы, но в ней что-то знакомое. Как будто силуэт, который я видела раньше — тот самый облик, который я не хочу помнить. Сердце начинает биться чаще. Дыхание прерывистое. Я хочу встать, хочу уйти, но ноги будто вморожены в пол. Руки дрожат. Тень у окна делает ещё один шаг — или я ошибаюсь, и это просто игра света? Но рядом слышится шорох. Очень тихо. Шёпот? Слово? Не разобрать. Я выдавливаю из себя смех. Глухой, пустой. — Проходите мимо, — шепчу сама себе, — уходите... уходите...прошу.. Тень у изголовья наклоняется. Её край касается одеяла. Холод по коже. Как будто подышало что-то ледяное прямо на лицо. Я резко встаю. Сердце бьётся, кажется, вырвется. Нет. Я не хочу разбудить бабушку. Не хочу, чтобы она увидела меня в таком виде. Я слышу шёпот — но он далёкий, как эхо за стеной. Бабушка спит, её дыхание ровное; дом тонет в тишине, и всё вокруг будто задержало дыхание вместе со мной. Тени двигаются. Не резко — медленно, как слизь, как тянущийся кадр старого фильма. Они ползут ближе к кровати. Скользя по полу. По стенам. И мне становится холодно. Каждая из них — своя: длинная, тощая, будто вытянутая руками; другая — пятно, которое расползается и собирается снова. Они шепчут. Не слова, а звуки, похожие на дыхание и на старую пленку, что заедает. Шёпот не даёт мне смысла, он только надавливает на уши: словно пытается выдавить из головы картинку. Они хотят показать. Чуть шевельнётся край — и в углу возникает форма, будто намёк. Но форма тут же тает, как мороженое под лампой. Пытаются, но знают: я ещё не готова. Это видно по их движению — они не рвутся прямо в лицо. Они кружат, притираются к углам, осторожно, будто не решаются разломать что-то внутри меня. Шёпот становится мягче, как рука, что гладит по плечу. Я чувствую, как внутри что-то щемит. Сердце бьётся громче, и каждый вдох — как старая трещина. Думаю: приступ. Снова. Нервный срыв. Это про таблетки, про усталость, про всё, что уже было. Хватит. Я кидаюсь к кровати, дёргаю одеяло на себя, заправляю его под подбородок. Холод уходит чуть-чуть, но тени всё равно ближе — они собираются у края одеяла, как стая у костра, шепчут, показывают на складку, на шов, на линию под ногтями. Я закрываю глаза плотнее. В ушах лишь дыхание и шёпот. Я прижимаю руки к груди и представляю, что если не смотреть — их не будет. Что они уйдут, как всегда уходят — когда не замечаешь. Завтра останусь дома. Просплю. Не буду выходить, не буду открывать дверь, не буду видеть. В темноте я слушаю, как тени отступают не полностью, а на шаг назад — оставляют свой след в углу комнаты, будто память. Шёпот стихает, но обещание остаётся: они придут снова. Я зажимаю лицо в ладонях и тихо шепчу себе - сейчас всё пройдёт... Хотя я уже само себе не верю. И вдруг — едва разобранный шёпот.Будто издалека и в то же время прямо в ухо: «Он рядом...». Звук дрожит, тонок. Тени на миг замирают, как будто подтвердив слово, а потом медленно отступают — так же тихо, как приходили. В угол комнаты остаётся тёмная полоса и эхо тех двух словах.Которые ещё долго бьются  у меня в висках. ---- Утро пришло слишком резко. Будто кто-то сорвал одеяло и вытолкнул меня в новый день. Я сижу на кровати, гляжу в экран. Новое уведомление. Элис. «Ты там? Я всё ещё жду» — простое, как всегда. Я провожу пальцем по сообщению, и оно горячее от чужой надежды. Не отвечаю. Не могу сказать, что со мной. Не могу сказать, что ночью тени приходили и шептали мне слова, которые я не осмеливаюсь повторить вслух. ---- Таблетки делают меня вялой. Вчера я растворилась в темноте — остатки её всё ещё в коже. --- Стучат в дверь. — Родная, ты проснулась? — голос бабушки хрипит, но немного громче, чем обычно. Старость коснулась её — слух ушёл, и она заставляет мир говорить громко, чтобы слышать. — Да... ба... — я тяну ответ. — Всё нормально. Она уходит, оставляя за собой запах мыла и старых духов. Я с трудом встаю. Шея больно затекла. Иду на кухню, останавливаюсь в дверях — и вижу бабушку с телефоном у уха. Экран в её руке светится, громкость на максимуме, голос скрипит через динамик. — Да-да, я слышу вас... — бабушка повторяет фразы, потому что плохо слышит и потому, что ей нужно проговорить, чтобы поверить. — Но вы уверены? Вы точно говорите про ту студию? Про её... вещи? Из трубки доносятся глухие слова. Я не всё слышу, но одно слышу отчётливо: слово «пальцы». Оно рвёт меня на части. — Её пальцы? — бабушка вслух переспрашивает, и в её голосе слышится ужас. — Моей дочери? Как это возможно? В груди холод. Я делаю шаг, но ноги подкашиваются. — Они... высушенные, — тот самый собеседник отвечает.— как у куклы. Да, как будто специально сохранили. Не просто нашли — сохранили. Кто-то делал это нарочно. Бабушка зажимает телефон и будто говорит сама себе: — Как можно было так... Как можно... Я чувствую, что воздух вырвался из груди. Пальцы. Мамины пальцы. Специально сохранённые. Это не случайность. Это сообщение. Это послание. Что за безумие. Я отступаю в тень двери, но скрип половицы предаёт меня. Бабушка вдруг оборачивается. Её глаза — как у человека, который не ждал увидеть никого сейчас. А тут я. В дверном проёме. — Джулиана?! — она резко прерывает разговор, будто рукой заглушила динамик. Голос — острый. — Что ты тут делаешь? Ты не должна была вставать. Я моргаю, пытаюсь скрыть дрожь в голосе. — Я... просто зашла... — слова сухие, короткие. Бабушка быстро прячет лицо в ладони и штормит губами, будто собираясь с мыслями. Телефон она убирает в карман. В её взгляде — боль. — Ничего, — говорит она, и голос звучит иначе, ровнее, чем несколько минут назад. — Иди, помой руки. Всё в порядке. Но в её руках телефон дёргается, как живой, и я вижу, как она задерживает дыхание. Как будто она только что вынула из воды что-то, что не должна была показывать. Я стою в дверях, и мир вокруг кажется трясущимся. В голове — только одно: пальцы, сохранившиеся как кукольные сувениры. Кто мог так поступить? И почему обо всем этом мне не сказали напрямую? Внутри — пустота, как выдолбленный сосуд. Тени шепчут: «Держись». Но как держаться, когда правда пахнет, как гниль, и её прячут в кармане у бабушки? Я закрываю глаза. Вижу тот вечер: крик, чёрную силуэт, и как всё вокруг застыло. Когда я снова открываю глаза, бабушка накрывает стол, делает звук глотка чая, будто пытается вернуть обычный ход вещей. Но обычного уже нет.И не будет...