Махбуб

Вечерний воздух на вилле был густым и неподвижным, наполненным ароматом жареных овощей и специй, которые Талор, хмурясь, принесла к ужину. Арми чувствовал это напряжение — оно висело между всеми тремя, как невидимая паутина. Он отложил вилку, посмотрел на Махбуба, который, сгорбившись, ковырялся в тарелке, и на Талор, уставшую, почти нависающую над своей тарелкой. — Ну, как прошел сегодняшний день? — спросил он, ломая тишину. Его голос прозвучал неестественно громко. Талор вздрогнула, будто её выдернули из глубокой задумчивости. Махбуб замедлил движение руки, подносящей ко рту кусок хлеба, и настороженно поднял взгляд на Арми, потом на Талор, ожидая перевода. — С Флоренс Пью? — уточнила Талор, и Арми кивнул. — Как и ожидалось. Странно. Он не понимал, чего от него хотят. Спрашивала, что он ел и хорошо ли спал. Просила показать любимый предмет в комнате. Он естественно показывать ничего не стал. Решил ее появление как-то связанно с целью избавления от него. А в конце… Талор сделала паузу, с неохотой вспоминая. — В конце обвинил меня во всех грехах. Сказал, что это я виновата, что он не может выполнить свой «долг» перед вами, и что… чтобы ему вас ублажить, вам лучше продать меня, а не его, — сердито выдохнула Талор и не сдержавшись, осуждающе посмотрела на бачу. — Я тут ему еду готовлю, учу дерьмо за собой смывать, а он меня ни во что не ставит, ненавидит и продать хочет! Арми не смог сдержать короткого смешка. Это было так абсурдно и так по-детски жестоко, что даже звучало не как оскорбление, а как крик о помощи существа, которое не знает других слов для выражения страха. — Талор, — заметив на себе после смеха оскорбленный взгляд девушки, поспешил успокоить ее Арми. — Я тебя ценю даже больше, чем некоторые активы моего портфеля, и продавать не собираюсь, — Арми отхлебнул сока. — Еще бы вы меня продали! — огрызнулась Талор, голос ее раздраженно дрожал, она была слишком уставшей за день, чтобы воспринимать такие высказывания как юмор. — Я не рабыня! Махбуб вздрогнул, оторвавшись от еды и ощетинившись, он перепуганно посмотрел на Арми с ужасом и испугом на Талор как на сумасшедшую или самоубийцу. Он положил приборы на тарелку и попытался дотронуться до нее под столом, что-то еле слышно шепча на фарси: «Нагоҳ накунед, лутфан, нагоҳ накунед…» (Не надо, пожалуйста, не надо…), но Талор раздраженно дернулась, рыкнув на него: — «Даст нарасон!» (Руки прочь!) Махбуб тут же прекратил попытку успокоить ее, виновато опустив глаза и учащенно дыша. — Это была шутка, — открестился Арми, повинившись перед Талор. — Неудачная. Прости. Не кричи. Что она еще сказала? — Сказала не ругать его и не принимать на свой счет. Что это его единственный известный путь коммуникации — виниться либо пытаться сместить вину на другого… — успокаиваясь, ответила Талор, будто больше сама для себя, чем для Арми, поднимая салфетку с колен и встряхивая ее. Арми кивнул, на самом деле Пью давала ему обратную связь, просто он хотел услышать впечатления Талор. — Она считает, — пояснил он. — Что не ругать его за проявление чувств и эмоций — это тоже важно. Что возможность злиться и не быть за это наказанным — новый и важный опыт для него. Это может пошатнуть один из паттернов его поведения. Талор с салфеткой в руках замерла, хмуро сведя брови. — Зачем вы тогда меня спрашиваете, если итак все знаете… — снова вспыхнув, разнервничалась она, повысив тон голоса. Разговор прервал тихий, несмелый голосок. Махбуб, поймав паузу, что-то сказал, ткнув пальцем в салфетку. А после пугливо забегал глазами с Арми на Талор и назад. — Чего? — спросил Арми. — Я тоже не разобрала, — тут же, забыв про нарастающий конфликт, переключилась Талор, спрашивая на фарси: «Чӣ гӯӣ?» (Что ты сказал?) Омега еще раз повторил: «Ман гуфтам, молҳаи ту…» (Я сказал, твоя тряпка…), — он сделал паузу, а затем озвучил по-английски: «White» (Белая). Талор прислушалась, заземлилась и вдруг улыбнулась — впервые за этот вечер. Это была искренняя, почти материнская улыбка усталости. — «Афарӣн» (Молодец), — ответила она на фарси. — «Хеле хуб» (Очень хорошо), — добавил на фарси Арми. Талор посмотрела на него и пояснила: — Сегодня с мистером Джейком они проходили цвета. Арми почувствовал, как в его груди что-то ёкнуло — теплое и острое. Это был крошечный, но настоящий прорыв. Не «ой», не стон, не попытка услужить. А наблюдение о мире. «Вайт». — Спроси его, какого цвета моя рубашка, — быстро сказал Арми, чувствуя, как настроение за столом меняется. Талор перевела вопрос: «Хоҷа мепурсад, пирҳани ӯ аз кадом ранг аст?» (Хозяин спрашивает, какого цвета его рубашка?) Махбуб внимательно посмотрел на Арми, его изучающий взгляд был лишен томности и был полон простого любопытства. — «White?» (Белая?), — неуверенно сказал он и тут же, переведя взгляд на скатерть, исправился, передумав: — «No! No! Grey!» (Нет! Нет! Серая!) — А это? — Арми кивнул на скатерть, приподняв краешек. — «Blue?» (Синяя?), — вопросительно, посмотрев на Талор, произнес бача, а после, увидев одобрение в ее глазах, кивнул и сказал громче для Арми: — «Blue!» (Синяя!) — Да, всё верно, — подтвердил Арми, и он сам не заметил, как широко улыбнулся. Он поймал взгляд Талор — она тоже улыбалась. Поднимая персик с тарелки и спрашивая: — А это? — «Orange!» (Оранжевый!) — Браво! — похлопал Арми и, осмотрев стол, поднял пучок зелени. — А это? — «Green!» (Зеленый!) — А это? — Арми поднял сливу, заставляя омегу задумчиво выпятить губу, уточняя у Талор. — Они, наверное, не учили этот цвет? — Учили-учили, — усмехнулась Талор. — Пусть вспоминает! — «Red?» (Красный?), — спросил Махбуб. — Нет, — одновременно качнули головой Арми и Талор. — Мммм, — задумчиво протянул Махбуб, поднимая глаза вверх. — «Purpur?» (Пурпур?) — Нет, — усмехнулась Талор, сказав на фарси: «Ихтиро накун, ба ёд овар! Остин нохуша хоҳад шуд, агар бидонад, ки ту ба ёд наовардӣ!» (Не выдумывай, вспоминай! Остин расстроится, если узнает, что ты не запомнил!) Арми выжидающе смотрел на него, покручивая сливу меж пальцев. Махбуб смотрел неотрывно, сводя брови в задумчивости. Пауза затянулась, и Арми уже готов был взять какой-то другой предмет, как вдруг бача воскликнул: — «Purple!» (Фиолетовый!) — Ура!!! — вместе воскликнули Арми и Талор, заставляя омегу смущенно улыбнуться. — Не расслабляемся, — воскликнула Талор, демонстрируя банан. — «Yellow!» (Желтый!), — просто выкрикнул бача, будто ему показали что-то невероятно легкое. На какое-то время они стали не хозяином, домработницей и подаренным рабом, а тремя людьми, которые бойко и довольно весело вместе изучают цвета на английском. Эйфория длилась недолго. — А какой у тебя любимый цвет? — в какой-то момент, когда цвета пошли по второму кругу, спросил Арми. Талор перевела вопрос: «Ранги мобили шумо кадом аст?» (Какой твой любимый цвет?) Махбуб, до этого такой веселый, притих, уголки его губ опустились вниз, и он подобрался, задумчиво осматривая стол. Сверяя цвета, обдумывая ответ? Он посмотрел на Арми и дернул плечами. — «Намедонам» (Не знаю), — сказал он на фарси. — «Шумо чӣ?» (А у вас?) Арми улыбнулся и ответил: — Мой любимый pink» ( розовый), а у тебя, Талор? — «I love black!» (Я люблю черный!), — включилась Талор, спрашивая на фарси: «Ва ту?» (А ты?) Махбуб немного подумал, а после ответил: — «Pink» (Розовый). Арми усмехнулся и решил не сдаваться, сказав: — Тогда я люблю green! ( зеленый!) Талор уловила уловку, отразив его улыбку, и вопросительно посмотрела на бачу. Махбуб же задумался, чутка приуныв, где-то в его голове усердно двигались винтики мыслительных процессов, и через некоторое время он выдал на фарси: «Ман ҳам» (Я тоже), — он перешел на английский: — «…love green» (…люблю зеленый). — «Аммо ту розовыйро дӯст дошӣ» (Тебе же нравился розовый?), — беззлобно уточнила Талор. Он дернул плечом и уклончиво ответил на фарси: «Акнун green-ро дӯст медорам» (Теперь нравится green). — «Ту рангеро мегӯӣ, ки ба хоҷа писанд аст. Вале ӯ пурсид, кадом ба ту писанд аст» (Ты говоришь цвет, который нравится мистеру Арми. А он спросил, какой нравится тебе), — пояснила вопрос Талор. — Кадом ранг ба ту писанд аст? Кадом матоъро ихтиёр мекардӣ? Ё кадом мева зеботарин рангро дорад? Биё андеш кунем! (Какой цвет нравится тебе? Какую ткань ты бы предпочел? Или какой фрукт красивее всех окрашен? Давай подумаем!) Омега задумался. Молчание затянулось надолго. Арми уже понадеялся, что сейчас он назовет какой-то свой цвет, но бача, выдержав паузу, изрек твердо: — «Green!» (Зеленый!) — Ладно, — махнула рукой Талор, видя, как улыбка тает на лице Арми. — Оставим, всему свое время! Арми вздохнул и вернулся к главному. — Ладно. Флоренс дала… очень много рекомендаций. Почти целый трактат. Он помедлил, собираясь с мыслями. — Основная — нам нужна предсказуемость. Четкий распорядок дня. Один и тот же подъем, еда, занятия. Чтобы его мир перестал быть хаосом, в котором единственная опора — это попытка угадать моё желание. Талор кивнула, ее лицо вновь стало серьезным. — Это логично. — И вторая, самая важная рекомендация, — Арми посмотрел прямо на нее. — Она считает, что нам нужен один постоянный человек. Проводник. Переводчик, учитель жизни и… по сути, терапевт в быту. Тот, кто будет всегда рядом, будет терпеливо объяснять одно и то же, хвалить за «грин» и «вайт» и останавливать, когда он делает что-то не то. Она считает, что этот человек — ты. Талор замерла. Она смотрела на Арми, а потом ее взгляд медленно пополз в сторону, в пустоту. — Мистер Хаммер… Я… я не знаю. Я домработница. Я убираю, готовлю. Может, лучше найти ему кого-то специального? Сиделку, педагога… а я буду заниматься домом, как и раньше. Он меня ненавидит, вы забыли? Арми покачал головой. — Нет, Талор. Ты же знаешь, это не так! И ты уже в процессе. Ты уже тот мост, через который он начинает смотреть на мир. Ты говоришь на его языке, ты понимаешь здешние реалии. Найти другого человека — это снова стресс, недоверие, адаптация. Мы можем его потерять. Флоренс была категорична. Он сделал паузу, давая ей это осознать. — И я понимаю, что это колоссальная ответственность и работа на 24 часа в сутки. Поэтому я не просто прошу. Я предлагаю. Твой оклад утраивается. Слышишь, зарплата в три раза больше! С сегодняшнего дня. Ты получаешь полный карт-бланш на все бытовые решения, касающиеся его. Ты главная по его расписанию. Уборка, готовка — больше не твоя забота. Я сегодня-завтра найду человека для этого. Моя задача — обеспечивать ресурсы и быть… скажем так, тылом. Ты — основной фронт. Он видел, как в ее глазах борются усталость, страх и зарождающееся чувство профессионального вызова. Она была не просто служанкой. Она была образованной девушкой, лингвистом, после смерти родителей вынужденной переехать в Эмираты, чтобы содержать целую семью в Пакистане. А тут — беспрецедентный проект. Возможность поработать по профессии. Заработать очень хорошие деньги и… спасти человека. — Я… я не знаю, справлюсь ли я, — честно выдохнула она. — Справимся, — твердо сказал Арми. — Я видел, как ты с ним общаешься. Жестко, но справедливо. Ему это нужно. Ему нужны границы. Флоренс сказала, что восхищена тобой. Отметила твою реакцию на его обвинения. Сказала, что это была правильная реакция. Ты не просто прислуга, Талор. Ты — специалист. И я прошу тебя о помощи, профессиональной, и я готов за нее платить! Он произнес это без тени снисхождения. Талор глубоко вздохнула, посмотрела на Махбуба, который, уловив серьезность тона, снова съежился и внимательно наблюдал за ними, пытаясь читать их лица. — Хорошо, — тихо сказала она. — Я попробую. Арми кивнул, чувствуя огромное облегчение. — Спасибо. Он решил закрепить успех и сменить тему на что-то более позитивное. — Ладно, хватит о серьезном. Как там с учителями? Джейк и цвета — это я понял. Они сладились. — Да, Остин ему нравится, — улыбнулась Талор, а после поправила себя за фамильярность. — В смысле, мистер Джейк. — А с французским? Талор, спроси его, понравилась ли ему новая учительница? Мадемуазель… Ронан, кажется? Талор перевела: «Хоҷа мепурсад, оё муаллимаи нави франсузӣ — мадам Ронан — ба ту писанд омад?» (Хозяин спрашивает, понравилась ли тебе новая учительница французского, мадемуазель Ронан?) И с лицом Махбуба произошла магия. В его глазах вспыхнул огонек, он оживился и затараторил что-то быстрое и восторженное на фарси, жестикулируя руками и вставляя на английском «red» и «blue». Талор снова улыбнулась, слушая его. — Говорит, она очень…милая и маленькая. Как девочка. И у нее «blue» рубашка и смешные «red» волосы. Они изучали части тела. Она смеялась, кривлялась. Ему понравилось, что она такая… артистичная. Он не боялся. — Ммм, — протянул Арми задумчиво. — Потому что она сама как ребенок, — предположила Талор, пожимая плечами. — Он не видит в ней угрозы. Она не смотрит на него как на диковинку или раба. Они как два щенка, которые обнюхиваются и играют. Это было гениальное и простое объяснение. Арми представил эту картину: юная рыжеволосая студентка и бывший танцор-раб, тыкающие пальцами в части тела и лица друг друга через экран. Арми ткнул пальцем в свои губы. — Проверим, как он знает французский? Талор обратилась к омеге на фарси: - Ба забони франсувӣ, чунон ки Сирша туро ёд дод, бигӯ: хоҷа ба чӣ ишора мекунад?» (На французском, как тебя учила Сирша, скажи: на что показывает хозяин?) — «Les lèvres» (Губы), — ответил по-французски омега, а затем погладил пальцем свои ресницы, ожидая ответа от Арми. Талор фыркнула: — Он прав, в эту игру можно играть вдвоем. — «Les cils» (Ресницы), — ответил Арми по-французски. — «Très bien!» (Очень хорошо!), — ответил бача по-французски, видимо, передразнивая интонацию своей учительницы, мадемуазель Ронан. И Арми не смог сдержать улыбки, тыча пальцем теперь в свой нос. Ужин закончился в почти мирной атмосфере. Махбуб, воодушевленный воспоминанием о Сирше, игрой в части тела и похвалой за цвета, даже помог Талор отнести тарелки на кухню, хоть и делал это с крайней осторожностью, словно боясь разбить хрустальную вазу, а не обычную глиняную посуду. --- Ночь опустилась на виллу, поглотив дневные волнения. Арми долго ворочался, его мозг перерабатывал услышанное от Флоренс, слова Талор, образ Махбуба, радующегося как дитя слову «грин». Его погружение в тревожный полусон прервал скрип. Тихий, но отчетливый. Скрипнула дверь в коридоре. Потом послышались шаркающие шаги. Арми замер, прислушиваясь. Шаги были неуверенными, словно кто-то бродил в потемках, не зная, куда идти. Потом он услышал сдавленный шепот Талор — резкий, шипящий, полный бессонного раздражения. Он не разбирал слов, но тон был понятен без перевода: «Прекрати! Немедленно!» Шаги замерли. Послышался тихий, жалобный голос Махбуба — он что-то оправдывался, умолял. Ответ Талор прозвучал громче и четче. Она говорила на фарси, и Арми, напрягая слух, смог разобрать обрывки: «…На бирав!… Хоб кун!… Хориҷ нашав!…» (…Не ходи!… Спи!… Не выходи!…). И потом, уже почти криком, она выдохнула фразу, которая прозвучала как приговор. Значения этих слов Арми уде были не понятны. - Ҳеҷ кас дар шаб гаштугузор намекунад ва ба ҳуҷраи дигарон дароомада садо намебарорад! Ту оромӣ моро ба хам мезане! Ором шав! (Никто ночью не бродит и не лезет в чужие комнаты и не шумит! Ты мешаешь покою! Успокойся!) Наступила тишина. Глубокая, давящая. Ни шепота, ни шагов. Словно сама ночь затаила дыхание. Через мгновение Арми услышал, как тихо, с щелчком, закрылась дверь в комнату Махбуба. Талор закрыла ее на замок. Арми лежал в темноте, глядя в потолок. Рекомендации Флоренс о «предсказуемости» и «безопасном пространстве» витали в воздухе, сталкиваясь с суровой реальностью ночных кошмаров и выученных моделей поведения. Он понял, что Флоренс была права. Битва за душу Махбуба будет выигрываться не в кабинетах психологов, а здесь, в этих самых темных коридорах, между окриком «Успокойся!» и тихим, отчаянным скрипом двери. Мысль о том, чтобы оставить все как есть, показалась ему пораженчеством. Он повернулся, взглянул на электронные часы. Было еще не так поздно. Флоренс говорила о структуре. О позитивных, повторяющихся ритуалах. И один из них пришел ему в голову. Он встал, накинул халат и вышел в гостиную. Из ящика с играми он достал старую, добротную складную доску из темного дерева. С одной стороны была разметка для шашек, с другой — для нард. Он вернулся к комнате Махбуба, прокрутил ключ, открывая замок, постучал легонько и, не дожидаясь ответа, приоткрыл дверь. Махбуб сидел на полу, прислонившись к кровати, и смотрел в окно. Он вздрогнул и вскочил при виде Арми, растерявшись. — Спокойно, все хорошо, — мягко сказал Арми, показывая ладонью успокаивающий жест. — Хочешь поиграть? Он показал на доску. Махбуб смотрел на него с немым вопросом, но любопытство, похоже, пересилило страх. Он кивнул, все еще опасливо. — Пошли! Арми разложил доску на низком столике в гостиной и сел на пуф. Махбуб робко устроился напротив, скрестив ноги. Его глаза внимательно изучали деревянный квадрат с черно-белыми клетками. Потом его пальцы потянулись к защелкам. Он нажал на одну, потом на другую, и доска с тихим щелчком раскрылась, обнаружив вторую игровую поверхность — с длинными треугольными полями и сложной разметкой для нард. Махбуб замер, рассматривая загадочные стрелки. В его глазах вспыхнул интерес, он даже слегка прикоснулся к резному дереву, как будто проверяя его на ощупь. — А, нет, это нарды, — сказал Арми, слегка разворачивая доску обратно к шашкам. — Я не очень умею. Давай лучше в шашки. Проще. Махбуб послушно кивнул, но его взгляд на секунду задержался на стороне для нард, прежде чем перевести на черно-белые клетки. Он выглядел встревоженным. Понятие «играть» для него явно лежало за гранью понимания. Игра — это когда ты объект игры, а не ее участник. В этот момент в дверях появилась Талор, привлеченная тихими голосами. Она увидела их сидящими друг напротив друга, и на ее усталом лице мелькнуло удивление. — Все в порядке? — тихо спросила она. — Все хорошо, — Арми улыбнулся ей. — Решили поиграть. Садись, поможешь перевести правила. Талор, вздохнув, но без недовольства, устроилась на диване рядом с Махбубом, создавая для него знакомую точку опоры. — Хорошо, Махбуб, слушай, — начал Арми, расставляя простые деревянные шашки. — Это игра. Шашки. Здесь нет проигравших или победителей… Ну, то есть есть, но это не страшно. Это просто правила. Талор переводила мягко, своими словами, упрощая сложные концепции. Махбуб внимательно смотрел то на Арми, то на Талор, его выразительные зеленые глаза бегали от лица к лицу, а затем опускались на доску, стараясь уловить связь между словами и движениями рук Арми. — Вот твои фишки. Вот мои. Мы ходим по очереди. Вот так, только по диагонали. Если моя фишка перепрыгивает через твою… вот так… то мы ее забираем. Понятно? Взгляд Махбуба был напряженным, полным концентрации. Он не моргал, ловя каждое слово. Это был не томный, соблазняющий взгляд бачи и не испуганный взгляд раба. Это был взгляд ученика. Существо, чей разум, веками использовавшийся только для запоминания танцев и утех, впервые за долгое время был брошен на решение абстрактной, но структурированной задачи. Он молча кивнул, глядя на доску, как будто пытаясь заставить клетки и фигуры обрести смысл. — Хочешь попробовать? Ты ходи первым, — предложил Арми. Махбуб медленно, почти церемонно, протянул руку. Его пальцы, обычно изящно изгибавшиеся в танце или дрожащие от страха, с неуверенностью зависли над рядом деревянных кружков. Он посмотрел на Арми, как бы спрашивая разрешения, затем на Талор. Та ободряюще кивнула. Наконец, он тронул одну из своих шашек и передвинул ее на одну клетку вперед по диагонали. Робко, как будто совершая что-то запретное. — Отлично! — воскликнул Арми, и его собственный голос прозвучал для него неожиданно воодушевленно. — Теперь мой ход. Они сделали несколько ходов. Махбуб поначалу просто повторял движения Арми, двигая фишки наугад. Но потом, после того как Арми забрал одну из его шашек, в его глазах мелькнула тень понимания. Он не расстроился, как ожидал Арми. Наоборот. Он наклонился чуть ближе к доске, его взгляд стал более цепким, анализирующим. Он увидел логику. Правила. Предсказуемость. Он сделал свой следующий ход — уже не такой робкий, более уверенный. Он еще не видел стратегии, но он уже видел систему. Арми посмотрел на его сосредоточенное лицо, на губы, сжатые в тонкую линию усилия, на легкую морщинку между бровей. И почувствовал что-то новое. Не вожделение, не жалость, а тихую, спокойную гордость. Гордость за этого дикаря, который учился играть. Просто играть. Талор молча наблюдала за ними, и на ее лице наконец появилось не отражение усталости, а легкая, почти невесомая улыбка. Это и правда работало. Не терапия, а просто шашки. Они сделали еще несколько ходов. Арми двигал свои шашки, стараясь играть просто, давая Махбубу возможность углубиться в механику. Талор, устроившись поудобнее, уже не просто переводила, а начала тихо подсказывать, видя неочевидные для новичка ловушки. - Бингар, агар ӯ инҷо биравад... (Посмотри, если он пойдет сюда...) — она указала пальцем, не дотрагиваясь до доски — фигураи ту зери таҳдид хоҳад буд, ӯ ду фигураро якбора мегирад. (твоя фигура окажется под ударом, он съест сразу две фишки.) Ҳамин тавр ва ҳамин тавр. (Так и так.) Беҳтар инро, аз канор, ҷой бидиҳ.» (Лучше передвинь вот эту, с краю.) Махбуб слушал, приоткрыв рот, его взгляд бегал между ее пальцем и указанной фишкой. На его лице отражалось интенсивное умственное усилие. Он видел доску как набор клеток, но не как поле битвы. И вдруг его лицо озарилось. — Ааа… Оооо… — тихо выдохнул он, кивая. Это было не просто понимание конкретного хода. Это было прозрение. Он уловил связь между действием и последствием. Между неправильным решением и потерей «ресурса» — его деревянной фишки. Он быстро передвинул другую шашку, как советовала Талор, и посмотрел на Арми с затаенным ожиданием, избежав угрозы. Арми улыбнулся и сделал свой ход, на этот раз в другом направлении. — Хорошо сработано, — сказал он, и Талор перевела похвалу: «Хеле хуб кор кардӣ!» (Очень хорошо сработал!) Щеки Махбуба слегка порозовели, но на этот раз не от стыда, а от смущенной гордости. К третьему раунду атмосфера полностью изменилась. Напряжение страха и неуверенности сменилось сосредоточенной, почти мирной погруженностью в игру. Махбуб уже не смотрел постоянно на Талор, а изучал доску сам, его взгляд стал более вдумчивым. Он даже сделал несколько неочевидных, но правильных ходов, заставив Арми немного поднапрячься. В середине партии Махбуб вдруг обернулся к Талор и что-то быстро и настойчиво сказал на фарси, не отрывая глаз от доски: «Талор, хомӯш шав. Ман худам.» (Талор, молчи. Я сам.) Талор фыркнула и посмотрела на Арми. — Говорит: «Молчи. Я сам». Арми рассмеялся. — Он стал слишком самоуверенным для новичка! Но в его голосе звучала только радость. Это был первый признак собственной воли, проявленной не в попытке услужить или выжить, а в азарте игры. Арми видел, что Махбуб увлекся и хочет победить. И Арми решил дать ему эту победу. Он начал играть чуть слабее, делая не самые оптимальные ходы, постепенно подставляя свои фигуры. Он создавал ситуацию, где победа Махбуба выглядела бы закономерной. И вот он наступил. Решающий ход. Махбуб, его брови грозно нахмурены, передвинул свою шашку, прыгнув через последнюю фигуру Арми. Он посмотрел на опустевшее поле противника, потом на свои фишки, занявшие его сторону. Он выиграл. Сначала он просто замер, как бы проверяя, не ошибся ли он. Потом его глаза широко распахнулись, и на его лице расцвела самая настоящая, детская, ничем не омраченная улыбка. Он даже подпрыгнул на месте, сидя на пуфе, и издал короткий, счастливый возглас: -Ман бурдам! (Я выиграл!) Но эйфория длилась ровно три секунды. Его взгляд упал на улыбающегося Арми, и его собственная улыбка медленно сползла с лица, сменившись ужасом. Он только что победил хозяина. Публично показал ему свое превосходство. Его глаза побежали к Талор, ища спасения, а тело съежилось, готовясь к отпору или наказанию. Рабская привычка сжала его горло ледяной рукой. Арми увидел эту мгновенную трансформацию — от радости к панике — и его сердце сжалось. Он не дал страху Махбуба ни секунды развиться. Он громко рассмеялся — не насмешливо, а искренне и тепло. — Да! Ты выиграл! Афарӣн! Молодец! — он протянул руку через стол и легонько похлопал Махбуба по плечу. — Сильная игра! В следующий раз я тебе спуску не дам! Талор быстро перевела, ее голос был ободряющим: «Бале, ту бурдӣ! Афарӣн! Бозии нек!» (Да, ты выиграл! Молодец! Хорошая игра!) Махбуб замер, все еще напряженный, его глаза бегали по лицу Арми, выискивая признаки скрытого гнева, обмана, насмешки. Но он видел только открытую, добрую улыбку и слышал смех, в котором не было ни капли злобы. Напряжение постепенно стало уходить из его плеч. Осторожно, не веря своему счастью, уголки его губ снова поползли вверх, отвечая на улыбку Арми. Это была уже не та безудержная радость, а смущенное, изумленное облегчение. Он не просто выиграл. Он выиграл, и его за это похвалили. Мир перевернулся с ног на голову, и на этот раз — в приятную сторону. — «Хоба, хоб» (Ладно, спать), — мягко сказала Талор, вставая. — Достаточно на сегодня. Победа — хорошее завершение дня! На этот раз Махбуб послушно кивнул. Он помог собрать шашки на доску, его движения были более уверенными. Перед тем как уйти в свою комнату, он еще раз бросил быстрый, почти застенчивый взгляд на Арми — взгляд, в котором читалась уже не только покорность, но и крошечное, зарождающееся доверие. Арми остался в гостиной, глядя на закрытую дверь. Он чувствовал себя так, будто только что провел успешные переговоры с целой страной. И эта страна была размером с одного запуганного, красивого юношу, который только что впервые в жизни искренне обрадовался, выиграв в шашки. --- Ночной воздух был теплым и густым, пахло жасмином и нагретым за день камнем. Арми прикурил, сделав глубокую затяжку. Дым щекотал легкие, смывая остатки дневного напряжения. — Идея с шашками… — отметила Талор, прислонившись к перилам и глядя в темноту сада. — Это было гениально! Арми фыркнул, выпуская дым колечком. — Флоренс Пью много говорила о ритуалах. Я решил, что это неплохой вариант. — Отличный, — согласилась Талор. — Вы просто сидели и играли. Как отец с сыном. Или как братья. И он победил. Арми задумался, впервые взглянув на ситуацию под этим углом. — Значит, будем продолжать? — спросил он. — Сделаем вечерним ритуалом? — Абсолютно, — Талор повернулась к нему, и в свете луны он увидел на ее лице тень улыбки. — После ужина. Час на игру. Эта Флоренс Пью дельная? — Лучшая из тех, что есть в центре адаптации. Она, скажем так, уже имела опыт работы с… подобными случаями. — Из Афганистана? — Нет, это был случай во Франции, — натянуто улыбнулся Арми. — Ооо, и у вас такое бывает? — Нда. Отец воспитал свою дочь как рабыню. И мучал, сексуально эксплуатировал ее все сознательные годы жизни. Талор скривилась. — Отвратительно. — Да, — согласился Арми. — Флоренс работала с ней. Сейчас девушка вроде как учится, живет одна, питомца завела. — Звучит многообещающе, — согласилась Талор. Они еще немного постояли в тишине, дымящаяся сигарета Арми постепенно догорала. Когда от нее остался лишь крошечный окурок, он раздавил его о каменные перила. — Ладно, пора на покой. Завтра снова в бой, — он потянулся, чувствуя приятную усталость. Войдя в дом, они молча разошлись по своим комнатам. Талор, проходя мимо двери Махбуба, на секунду задержалась. Она приоткрыла дверь, чтобы проверить, все ли в порядке. В тусклом свете, падающем из коридора, она увидела на кровати знакомый холм под одеялом — четкие очертания спящей фигуры. Она тихо вздохнула с облегчением. «Спит, слава богу». Для полного спокойствия она повернула ключ в замке, услышав тихий, но такой привычный щелчок. Теперь можно было идти спать. Арми, тем временем, уже был в своей спальне. Он скинул рубашку, штаны, трусы, бросил их на стул и, потягиваясь, прошел в ванную, включил воду, и вскоре помещение начало наполняться густым паром. Шум воды заглушил все остальные звуки. Он не видел, как из-за тяжелых портьер выскользнула тень. Махбуб стоял, прижавшись к стене, затаив дыхание. Его сердце бешено колотилось, готовое выпрыгнуть из груди. Его план сработал. Он свернул одеяло и полотенца, создав убедительную фигуру спящего человека, пока Талор и Арми были на улице. А потом, на цыпочках, проскользнул в комнату хозяина, спрятавшись в самом темном углу. Он слышал, как Талор щелкнула замком в его комнате. Ловушка захлопнулась. Теперь пути назад не было. Он видел, как Арми прошел в ванную. Слышал, как зашипела вода в душе. Это был его шанс. Шанс сделать свое дело. И не бояться за свое завтра. Дрожащими от волнения и страха руками он сбросил с себя простые хлопковые брюки и рубашку, которые носил весь день. Он сделал это быстро, почти молниеносно. Его молочно-белая кожа мерцала в полумраке комнаты, покрываясь мурашками от прохлады и нервного напряжения. Он отдернул тяжелое шелковое покрывало и скользнул под него на огромную кровать Арми. Прохладная гладь простыни обожгла его горячую кожу. Он устроился на самом краю, подобрав ноги и стараясь занять как можно меньше места, стать как можно менее заметным. Он натянул одеяло до подбородка и замер, прислушиваясь к шуму воды и собственному бешеному сердцебиению, ожидая исхода своей отчаянной, безумной игры.