Махбуб

Арми вышел из душа, смахнув влажные пряди со лба. Пар клубился за ним, но в спальне воздух был прохладным. И, как он уже почти ожидал, на тахте лежал голенький Тимоти. Тот сразу же начал свое представление: томно изогнулся, запустил пальцы в собственные волосы, облизнул губы, приглашая взглядом к привычному ритуалу. Но сегодня Арми был к этому готов. Он, не останавливаясь и не глядя прямо на него, сдернул с плеча большое банное полотенце и набросил на извивающуюся фигуру, точно накрывая клеточную ткань с беспокойной птицей. — Ором шав! — бросил он твердо, но без злобы. [Успокойся!] Из-под белой груды ткани появилось возмущенное лицо. Тимоти скинул полотенце с головы и приподнялся на локте, смотря на Арми с немой, почти детской обидой. Он фыркнул, плюхнулся обратно на тахту. Арми лег в кровать, взял свой собственный телефон и погрузился в деловую переписку, чувствуя на себе тяжелый, буравящий взгляд через всю комнату. Он делал вид, что не замечает, но периферией зрения видел каждое движение Тимоти. И тогда Тимоти тихо, но четко произнес в тишину комнаты: — Сири. Тамбур. Флют. Музик. Кабул. Голосовой помощник послушно откликнулся, и комната постепенно наполнилась низким, настойчивым битом афганских барабанов, вплетенным в пронзительную, соблазнительную мелодию флейты. Арми невольно выглянул из-за телефона и усмехнулся сквозь стиснутые зубы: — Гавнюк. Освоил Сири. Это был сигнал к началу. Тимоти медленно поднялся на своей тахте, будто его тянули за невидимые нити. Его тело оживало, впитывая каждый звук, каждый такт. Руки взметнулись вверх, запястья изящно изогнулись, пальцы сложились в немой, манящей мудре. Плечи задвигались в соблазнительной дрожи, перетекая в волну, что прошла по его гибкому позвоночнику и заставила бедра описать в воздухе восьмерку. Это был не танец. Это было заклинание. Каждое движение было идеально выверено, чтобы демонстрировать плавность линий его тела, хрупкость ключиц, упругость ягодиц, плоский, нервно вздрагивающий живот. Он переступал с ноги на ногу, переходя с тахты на кровать, его движения были столь же плавны, сколь и неотвратимы. Маленький, изящный, изворотливый хищник. Он навис над Арми, все еще продолжая свой гипнотический танец, теперь уже прямо над ним. Затем, в одном невероятно пластичном движении, он опустился, уселся верхом на бедра Арми и начал извиваться, чувственно потираясь о его тело. Он склонился, и его горячие губы провели путь по животу Арми к его шее, подбородку оставляя за собой огненный след. Его губы нашли его губы в жгучем, глубоком поцелуе. Арми ответил. Его руки сами сжали его узкие бедра. Он был возбужден до боли, и сам вдавливал бедра омеги в свой пах, его член напрягся. Рука омеги скользнула между их тел, ловко и уверенно обхватив его, и Арми застонал. И тогда Тимоти, почувствовав свою победу, приподнялся, чтобы пристроиться, чтобы принять его член в себя. Но в последний момент Арми собрал всю свою волю в кулак. Он резко уперся ладонью в его грудь, отстраняя Тимоти от себя. — Сири, выключи музыку! — его голос прозвучал хрипло, но властно. Музыка оборвалась, оставив после себя оглушительную, позвякивающую тишину. — И вернись на свое место, — добавил он, строго глядя Тимоти. Тот не двигался. Его глаза, зеленые и огромные, были прикованы к голубым бездонным глазам Арми. Жажда, чистая животная жажда читалась в каждом его мускуле. Он медленно, не отрывая взгляда как хищная кошка, начал склоняться к его члену, губы уже были приоткрыты… Арми молниеносно двинулся назад. Его пальцы вцепились в темные кудри Тимоти — не больно, но так твердо и недвусмысленно, что любое движение вперед стало невозможным. Он заставил того поднять голову и посмотреть на себя. — Тимоти. Ман гуфтам. Не. [Тимоти. Я сказал. Нет.] Тимоти фыркнул, обиженно и демонстративно, но отполз. Он слез с кровати и поплелся к своей тахте, его прекрасная, упругая попка и длинные худенькие, стройные ноги казались осуждающим упреком в полумраке. — Не, — снова сказал Арми, уже жестче. — Ту шартро шикастӣ. Бирав ба ҳуҷраи хеш. [Нет. Ты нарушил договор. Иди в свою комнату.] Тимоти замер на полпути, затем громко, с неподдельным удивлением и обидой выдохнул. — Бирав ба ҳуҷраи хеш, (иди в свою комнату) — безжалостно повторил Арми, указывая рукой на дверь. Голый Тимоти, сверкая фарфоровой кожей, с негодующе поднятой головой, но все же послушно вышел из комнаты, громко хлопнув дверью. Дверь закрылась. Арми рухнул на спину, сжав в кулаке свой налитый кровью, отчаянно пульсирующий член. Он зарылся лицом в подушку, в которой еще сохранился сладкий, дурманящий запах Тимоти, и начал яростно, почти зло дрочить, сжимая глаза и представляя, как бы он сейчас… как бы он трахал этого чертова, непослушного, соблазнительного поросенка до тех пор, пока от того не остались бы только счастливые, прерывистые всхлипывания.