Дельфины здесь тонут

Туман.

      Посёлок в двадцати километрах от МКАДа укутался в плотное одеяло тумана. Воздух был холодным и влажным, пахнул мокрой землёй и гниющей листвой. Передвигаться на машине было сложно — даже яркий свет фар с трудом пробивался сквозь густую пелену, напоминающую смог. Автомобиль медленно катился по местами разбитому асфальту, отдаляясь от церквушки и направляясь в неясном, никому непонятном направлении.       Кихун выглядывал в окно, щуря и без того узкие глаза, пытаясь разглядеть домики, мимо которых они проезжали. Раз за разом он повторял: — Этот! А, нет…       Его нерешительность выводила Кирилла из себя. От напряжения он курил прямо в машине, почти сгрызая фильтр сигареты, уже не слушая друга — казалось, тот никогда не скажет ничего определённого, и они так и не найдут тот самый, злосчастный дом.       По крыше машины мерно стучал мелкий дождь. В воздухе стоял густой запах мокрой древесины и сырости. Вокруг — ни души, лишь редкий лай бродячих собак да странные крики птиц, доносящиеся издалека. — Это он! Останови! — закричал Кихун, забарабанив по задней двери и распахивая её ещё до того, как мотор заглох. Кирилл схватил рюкзак, закинул на плечо и, выкинув сигарету в грязь, направился к дому. Если бы его попросили найти старую дачу самостоятельно, он бы ни за что не узнал её.       Всё, что раньше было уютным и знакомым — аккуратный палисадник с цветами, выстриженный газон, чистая дорожка из плит — исчезло без следа. Вместо этого теперь здесь царил запустение: трава доходила до колен, дикие кусты пожирали забор, а сама земля пахла болотной тиной и тлением.       Фонарь рядом был разбит, стекло валялось в траве. Кирилл достал из рюкзака фонарик, постучал по нему — от влаги он мигал, как в плохом слэшере, создавая зловещие тени на стенах и листьях.       Алан хлопнул дверцей авто и пошёл за друзьями, пробираясь сквозь колючие заросли. — Сколько тут не косили?.. Годами?.. — пробормотал он, отбрасывая мокрую ветку.       Кихун остановился. Опустил руки вдоль тела и уставился на деревянный дом, будто впервые увидел его. Тревога читалась в его взгляде. Из-под крыши, где раньше сушились венки из трав и висели птичьи кормушки, теперь свисали гнилые обломки. Крыша просела, шифер местами обвалился. От дома тянуло гнилым деревом, мышиным помётом и чем-то кислым, почти химическим — как будто в подполе разложилось что-то забытое.       Он сжал кулаки — как будто физически сдерживал нахлынувшие воспоминания — и молча полез через старый, покосившийся забор. Остальные последовали за ним: калитка была закрыта на ней висел ржавый замок, облезший и подмёрзший. — Чёрт, как тут темно… мать твою… — пробормотал Кихун.       Кирилл шагал первым, освещая путь. Под ногами хрустели сухие ветки, в мокрой траве поблёскивал мусор. Нога зацепилась за что-то, и он подсветил вниз — в сырой земле лежала старая зажигалка. Колёсико заржавело, пластиковый корпус едва виднелся сквозь слой налипшей грязи. Кирилл присел, взял ветку и начал осторожно очищать находку.       Всё это казалось сном. Или похмельным бредом. Дом, где они когда-то ели бабушкины пироги, где пахло древесным дымом, малиной и лаком для паркета — теперь казался могилой воспоминаний.       Алан поднялся на крыльцо, дёргая дверную ручку — та была намертво заперта. Второй подсвечивал телефоном, заглядывая в окно. Из-за пыли трудно было что-либо разглядеть, но в полумраке виднелась опустошённая комната.       Остатки мебели и хлам были сложены в кучу в углу, однако признаков жизни внутри не наблюдалось. — Это зажигалка отца, — внезапно произнёс Кирилл.       Все обернулись к нему и замерли. — Я подарил ему её пару лет назад, на День защитника Отечества. — Не трогай ничего, — предупредил Алан. — Оставь её. Здесь всё может быть уликой. Любая мелочь. Вообще, натяните рукава на руки и постарайтесь не прикасаться пальцами ни к чему.       Остальные молча кивнули.       Кирилл поднялся с земли, оглядываясь вокруг и пытаясь вспомнить: был ли в доме подвал? Никак не мог припомнить. В голове всплывали только обрывки воспоминаний из глубокого детства — как в тумане. Всё здесь казалось странно знакомым, будто из сна.       Он вспомнил кухню — когда заглянул в одно из окон, с трудом узнал её. Та самая комната, где бабушка когда-то пекла пирожки. Она умерла рано, оставив деда, который вскоре спился и тоже ушёл.       Свет фонаря выхватил следующую комнату — спальню.       Окна были заклеены старыми газетами, но от сырости бумага отслаивалась, кое-где образуя просветы. Комната выглядела чище остальных — почти обитаемой. На кровати даже было постельное бельё.       Отец был тут?.. Когда? Почему? — Вспомни… Где он заставлял вас делать всё это? Внутри? — спросил Кирилл, обернувшись к другу детства, стоящему рядом. — Да, в доме обычно… Но подвала там не было. Думаешь, она там? — Кихун сглотнул, голос сорвался. Ему было страшно до дрожи. Он боялся рассматривать каждую деталь внутри — через пыльные окна, через трещины в стенах. Боялся увидеть то, что не хотел видеть. Тело девушки. — Эй! Сюда! — вдруг раздался крик Алана. — Где он вообще?.. — выдохнул Кирилл и встрепенулся.       Они оба кинулись на голос, проталкиваясь сквозь мокрую траву. За углом дома плясал свет фонаря — Алан водил лучом туда-сюда, пытаясь что-то сделать.       Они подошли ближе. Алан стоял у двери старого сарая — обветшалого, покосившегося, почти игрушечного. Он упёрся плечом в доски и резко ударил. Сухое дерево с хрустом треснуло с первого раза. Он вцепился в рассохшуюся древесину, дёрнул — ничего. Пришлось снова ударить, всем телом, с силой. На третий раз дверь поддалась и, слетев с петель, с грохотом упала внутрь.       Поднялась пыль. Алан откашлялся, зажав нос рукавом, и посветил фонарём внутрь. Комната оказалась набитой хламом: ржавые грабли, старые лопаты, сломанные вилы — всё под толстым слоем пыли, земли и тряпья.       Он медленно вошёл, проверяя пол — искал люк, спуск, следы, что под ним может быть что-то ещё.       Ничего.       Кирилл вдруг застыл, увидев среди мусора пыльную, облезлую игрушку. Его дыхание сбилось. Это была та самая — резиновая кость, игрушка их лабрадора. Первого. И последнего. — Оскар… — прошептал он сам себе.       Пёс умер, когда ему было лет семь. Они тогда плакали всей семьёй. С тех пор собак больше не заводили.       Пока Алан и Кихун продолжали перебирать завалы, ища хоть какие-то следы Кати — клочок ткани, украшение, следы борьбы — Кирилл вышел наружу.       Он поднял глаза на дом.       Тёмный силуэт на фоне серого, затянутого тучами неба. Небо дышало тяжело, как перед бурей.       Дом будто жил своей жизнью. Смотрел. Ждал. И вызывал первобытный страх — не от того, что в нём могло быть, а от того, что он уже видел. — Замрите! — рявкнул Кирилл, выставляя руку и показывая парням ладонь, чтобы те застыли на месте и не издавали ни звука. Свист ветра колошил листву деревьев над их головами, и сначала никто не понимал, что именно им нужно слушать, но вскоре повторяющийся ритмичный звук стало легче выделять среди остальных шумов улицы. — Что это? — шёпотом спросил Кихун, искренне не понимая, то ли это просто ветер что-то шевелил, и тот предмет бился о что-то, то ли ему это казалось. Но ветер затих, и весь мир будто замолчал, однако звук всё ещё доносился откуда-то из сарая. — Может, мыши? — предположил Кирилл, в который раз обойдя тот кирпичный маленький домик изнутри и выходя обратно на улицу. — У вас тут дверь для собаки была? — спросил Алан, светя на металлическую дверь в фундаменте сарая сбоку, которая была закрыта старым куском шифера, но он откинул его ногой в сторону. — Зачем собаке дверь, ведущая туда? Чтоб лопаты стеречь? — спросил сам себя Кирилл, понятия не имея, что это была за метровая дверца и откуда она там взялась.       Алан натянул на руку рукав кофты, взялся за ручку и начал сильно дергать дверь из стороны в сторону, но открыть её не получалось. Кирилл присел рядом на корточки, накрывая руку Алана ладонью и медленно уводя её в сторону, чтобы приложить ухо к двери.       Тишина. Снова ритмичный стук, тот же самый, приглушённый, но он доносился именно оттуда. Кирилл с ужасом в глазах посмотрел в темноту на Алана, а сердце начало стучать всё быстрее и быстрее. Дышать было сложно. — Доставай лом, нож, что-то, — сказал Алан, и Кирилл послушно скинул рюкзак на землю, не обращая внимания на грязь, и выудил оттуда лом. Он встал, приставил его концом между дверью и кирпичом и начал со всей силы выламывать её. Вскоре Алан сменил уставшего друга. Кирпич осыпался от ударов, а дверь под давлением начала хоть немного поддаваться манипуляциям, лишь слегка показывая щель, но не открываясь.       Кихун остановил их, приблизившись к появившейся узкой щели лицом и громко окликнув Катю. Стук прекратился. Все замерли. Кирилл забыл, как дышать, хотя холод уже сковал лёгкие, когда он глубоко вдыхал воздух. На улице было по ощущениям минусовая температура — пик холода приходился как раз на это время ночи. — Ты что-то слышишь? — спросил Кирилл друга. Алан присел рядом, тоже слушая поближе и пытаясь вычленить из любого скрипа какую-то зацепку, но не получилось. Вдруг послышался вой — будто гибрид кошки и собаки скулил.       Стон был высоким и вибрирующим, отдающимся в стенах, словно эхо боли. — Твою мать... — констатировал Алан, хватая лом и выламывая дверь теперь с большей уверенностью. Кихун от испуга и паники попятился на присядках назад, падая задницей на закаменевшую от холода грязь, упираясь голыми руками в неё. — Вызывай ментов, сейчас же! — крикнул Алан в коротком перерыве в схватке с низкой металлической дверью, которая так крепко закупоривала проход куда-то в неизвестность.       У Кирилла дрожали руки. Он забыл на секунду номер полиции, даже не с первого раза вводя пароль на экране блокировки. Алан в ярости и панике перемещал лом вдоль двери и пытался ударить в каждую возможную точку, ища слабое место замка, чтобы попытаться прогнуть металл и открыть проклятую заслонку между ними и чем-то или кем-то.       Кихун прижал ладонь к груди, приподнялся на ноги и пытался начать дышать — будто паническая атака накрывала его, и он учился дышать заново. От стука и гула ударов по металлу в ушах звенело. — Алло, полиция? Мы в посёлке Еганово, улица... Чёрт побери, какая улица? — в панике начал оборачиваться вокруг, будто в кромешной темноте мог бы разглядеть табличку с адресом. — Я не знаю точного адреса. Это касается дела Савельевой Екатерины, которая числится пропавшей с октября. Мы в Еганово, улица от церкви, у дома стоит автомобиль... — BMW 530, — добавил Алан, пока разминал руку перед тем, как снова взяться за лом. — BMW 530 стоит у дома. Мы включим фары — вы нас найдёте… Хорошо. Да, поняли. Спасибо, — Кирилл сбросил вызов и тут же рванул к Алану, залезая рукой в его карман и вытаскивая ключи от машины. Он, почти падая, помчался вперёд, цепляясь за стены старого дома, перепрыгивая через забор, спотыкаясь о сухие ветки и камни.       Добежав до машины, он открыл водительскую дверь, сел, и, играя с переключателем света на приборной панели, наконец нашёл нужный режим. Подрулевой рычаг щёлкнул — и в темноте вспыхнул дальний свет фар. Лучи, как прожекторы, прорезали ночную мглу, озаряя мокрый асфальт и будто выкрикивая на весь мир: «Мы здесь! Она здесь!»       Эта вспышка света стала символом — слабым, но отчаянным лучом надежды, пробившимся сквозь туман сомнений.       Сознание, как и небо, затянуло туманом. Всё происходило, словно в наркотическом бреду: стук по двери — снова и снова; руки Алана, покрытые ссадинами, продолжали вгрызаться в металл лома, который, казалось, уже начинал прогибаться. Боль отступила. Была только паника и страх. И мысль: если есть хоть шанс, что она жива, — он утекает каждую секунду.       Алан пошатнулся, выронив лом. Он упёрся рукой в стену. Кирилл тут же подхватил эстафету — приставил лом в нужную точку, где, вероятно, находился язычок замка, и резко дёрнул вверх. Раздался громкий треск. Дверь поддалась.       Кихун включил вспышку на телефоне и подсветил проход. Кирилл, не колеблясь, полез внутрь, зовя сестру по имени. Его невозможно было остановить. Сырость ударила в лицо, голос эхом отозвался от бетонных стен.       Он пробрался через узкий тоннель и открыл люк в полу. Перед ним — металлическая лестница, ведущая вниз. — Подвал! — крикнул он. Алан полез за ним, на ходу обернувшись к Кихуну: — Беги к машине! Встреть полицию!       Вдалеке уже слышалась сирена. Кихун закивал, будто во сне, и побежал, всё ещё оборачиваясь — в надежде, что в дверном проёме покажется Катя.       Кирилл спрыгнул с лестницы, больно ударившись о стену лопатками. Он оказался в узком бетонном колодце, метра три глубиной. Новая дверь. Опять заперта. — Лом, Алан! — крикнул он. Пока друг копался в обломках, Кирилл приложил ладонь к холодному металлу.       Пожалуйста, будь там. Живая.       Снова — стон. Дальний, почти нереальный. Зрачки расширились. Горло сжалось. — Катя, я здесь! Потерпи немного, слышишь? Мы рядом! Катя! — голос дрожал. Он наклонился, и в этот момент сверху показалась рука Алана с ломом. — Отойди, я бросаю!       Кирилл отступил, прижавшись к стенке. Лом с гулом ударился об пол. Он схватил его, как ключ от мира, и принялся работать: вгонял наконечник в щель между косяком и дверью, ища замок. — Тут такая же дверь, как сверху! — крикнул он. — Замок в трёх сантиметрах сверху, в пяти — снизу. Металл тонкий, ты справишься! — кричал Алан сверху, изучая аналогичную дверь и подсказывая.       Кирилл отмерил расстояние пальцами, вставил лом, резко дёрнул. Ничего. Он налёг телом, давя как на рычаг. Скрежет. Лязг. Металл выгнулся — одна из проушин лопнула.       Дверь приоткрылась.       Всё внутри него замерло. Алан светил фонарём сверху, молча давая тому действовать самостоятельно — давать инструкции под руку сейчас было не лучшей идеей. Кирилл открыл дверь на себя, присел и посветил фонарём внутрь тёмной комнаты.       Помещение оказалось низким, с потолком, покрытым серыми пятнами плесени. От стен тянуло сыростью, будто они годами впитывали влагу, напитавшись ею до самого основания. Воздух стоял тяжёлый, спертый, пропитанный запахами затхлой воды, гнили и чем-то ещё — неуловимо мерзким, как старое подземелье. В сыром воздухе ощущался и запах гари, копоти — будто что-то здесь горело или тлело.       С потолка лениво скользнула капля и с глухим звуком упала в металлическое ведро, стоящее посреди комнаты. Эхо прокатилось по стенам, словно кто-то нарушил гробовую тишину. Эти секунды тянулись бесконечно. Сознание не успевало обрабатывать происходящее — взгляд цеплялся за каждую мелочь быстрее, чем мозг мог уловить смысл увиденного.       В углу стояла кровать — небольшая, хлипкая, с деревянным изголовьем, и кучей каких-то тряпок, наваленных на неё. Кирилл заглянул глубже внутрь помещения, опуская взгляд вниз — под ним была лестница, и, кажется, источник света. Он на секунду выключил фонарь, пытаясь понять, откуда исходит освещение. В углу комнаты тускло горела старая керосиновая лампа.       Пламя дрожало, отбрасывая пляшущие тени на стоявший рядом стол. Там же лежали какие-то тетради.       Колени дрожали. Ноги подгибались, пока он спускался по лестнице, комментируя происходящее Алану, который следовал за ним по верхнему пролёту. Кирилл подошёл к кровати, снова включил фонарик на телефоне и посветил на одеяло. На нём показались светлые локоны волос.       В углу сидела женская фигура.       Он широко раскрыл глаза, резко остановившись от испуга и оцепенения. Она была словно тенью. Глаз не было видно — голова была опущена, подбородок прижат к согнутым коленям, выглядывающим из-под одеяла и кучи тряпок, разбросанных по мокрой постели. Светлые, запутанные, длинные волосы неопрятно свисали с её плеч.       Сначала нельзя было уловить ни движений, ни дыхания. До последнего Кирилл не понимал — она жива, или он смотрит на застывшее бездыханное тело.       Раздался стон. Тот самый. Почти скулёж.       Она слегка подняла голову, и свет упал на её лицо. Глубоко посаженные глаза, обрамлённые тёмными кругами. Кожа — бледная, серая, словно пепельная. Щёки впалые. Мышц почти не осталось — всё тело было скрыто под изношенной, мешковатой одеждой, висящей на ней как на вешалке.       В ней всё ещё чувствовалась ускользающая человечность. Взгляд был затуманенным, отрешённым, где-то очень далеко. «Кто это?» — мелькнуло в голове Кирилла. Но она прошептала его имя.       На его лице отразилась смесь ужаса, жалости и гнева. Слёзы подступили к глазам. — Катя?… — прошептал он в ответ, бросаясь к ней и беря её лицо в руки. — Катя! Господи, блядь, Катя… — Он повторял её имя в потоке бреда, гладил её ломкие, сухие волосы, и самого трясло. Брат снял с себя куртку, накрывая её плечи и притягивая к себе, обнимая обеими руками и рыдая над ней.       Девушка начала плакать, издавая стоны от боли — после такого долгого заточения, истощения и жажды. Это момент, который навсегда меняет человека. Он запомнит её лицо, её взгляд, её хрупкое тело — навсегда. Даже спустя годы он будет вспоминать этот день как границу между «до» и «после».       Кирилл поднял сестру на руки. Она без сил висела на нём, словно кукла, даже не находя в себе энергии, чтобы ухватиться за него. А Алан схватил её сверху, помогая поднять в шахту, где была лестница, ведущая на волю. — Боже, Катя… — выдохнул он, до конца не понимая, что это правда — та самая недавно цветущая девушка. Она выглядела как призрак ребёнка и казалась намного младше из-за своей худобы. Алан держал её одной рукой, с дрожью в мышцах хватаясь за лестницу и карабкаясь вверх.       Там их уже ждали полицейские. Патрульные, только подошедшие по указкам к сараю, оцепенели, говоря по рациям с кем-то ещё и сообщая об увиденном. Скорая ехала к ним. Алан нёс её на руках к своей машине, что-то говоря ей, но сам себя не слышал.       Недавно тёмная улица теперь была залита светом фар и сине-красной мигалкой полицейского автомобиля, которая продолжала мигать, и от этого все движения казались ломанными, как в замедленной плёнке.       Кирилл открыл перед ними багажник, откидывая дверь вверх и усаживая хрупкое тело на сухой и чистый коврик. Внутри лежали только бутылки воды — одну из них схватил Алан, открыл и вложил девушке в руки. Она не могла удержать её, и тогда Алан аккуратно взял её за подбородок пальцами, другой рукой поддерживая бутылку и медленно сливая воду на её сухие, потрескавшиеся губы. — Катя?.. — Кихун подошёл сзади, приближаясь к старой подруге, и слёзы подступили от увиденного.       Как такое возможно? Как кто-то мог с ней это сделать?..       Он обнял девушку, гладя её по спине и по запутанным локонам волос. Она снова подалась в плач, но теперь беззвучный. Из её открытого рта лишь доносились тихие крики, а лицо было залито слезами.       Сердце разрывалось. Ещё никогда Кирилл не испытывал такой боли. Он уже не мог даже плакать — лишь сбито дышал, гладя колени сестры, её хрупкие ноги в толстых старых носках и каких-то мужских, мешковатых спортивных штанах. Это были штаны отца — с полосками по бокам.       Он готов был убить подонка собственными руками.       Накатывала ярость.       Скорая помощь не ехала к ним, и было принято решение везти её в больницу на собственной машине. Полиция вызвала судмедэкспертов, чтобы сразу провести досмотр места преступления. Кирилл сел за руль, а Алан усадил девушку на заднее сиденье, усаживаясь вместе с ней и закидывая её ноги через свои, чтобы та грелась его телом, ощущая наконец присутствие кого-то ещё рядом. Он гладил её по волосам, утыкаясь в её лоб своим и глядя в глаза. Только её светлые глаза выдавали ту самую Катю — позитивную, весёлую, живую.       Кихун проверял карту на телефоне, указывая, куда тому стоит ехать. Туман постепенно рассеивался, что помогало видеть дорогу. Кирилл уверенно вёл машину, иногда поглядывая на зеркало над панелью, видя в нём лица двух самых дорогих ему людей.       Они смотрятся вместе красиво. Будто созданы друг для друга. Вместе они имели больше смысла, казалось Кириллу. Он обретал сестру и терял Алана.       Внутри всё болело — за Катю, за себя, за всё, через что она прошла. Чем она там питалась? У неё было хоть что-то? Наверняка, ведь она как-то протянула всё это время, что было невероятным. «Какая же она сильная», — восхищался ею брат. — Спасибо, — шептала она, глядя то на своего парня, то на брата впереди, то на Кихуна, который пытался улыбаться ей сквозь скрежет в груди. — Кихун? — спросила она, улыбаясь из последних сил. Она потянулась к нему рукой. Он расплылся в улыбке, и снова из его карих глаз полились слёзы. — Кать, привет, — парень вытирал слёзы с лица рукавом кофты, другой рукой держа худую руку девушки. Её пальцы были костлявыми, ногти — грязными и отросшими, и от маникюра не осталось ровно ничего.       Ближайший приёмный пункт скорой помощи был неподалёку, куда на руках девушку внёс её брат, а за ними следовали два парня, словно телохранители. Всем сразу стало ясно, что ей нужен срочный осмотр, и медсестра быстро организовала приём истощённой бедняжки, забирая её у спасителей и унося на медицинской каталке по длинному коридору, куда-то за двери, на которых было написано «Только для персонала».       Кирилл еле дышал, отпустив её руку и уже испытывая тревогу, что её снова кто-то заберёт от него. Он попытался пройти вслед за медсёстрами, открывая двойные двери, но Алан схватил его за запястье, возвращая к себе. — Постой, её должны осмотреть и оценить общее состояние. — Я могу быть с ней? — глянул он в его чёрные глаза, затем снова возвращая взгляд к двери, которая закрылась вновь. Через небольшие стёкла было видно, как те уводят сестру дальше и дальше от него, скрываясь за поворотом. — Нет, Кирилл, тебе туда нельзя пока что. — Но я хочу видеть её, может, ей нужен кто-то из близких? — он снова попытался вырваться, и Алан одёрнул его сильнее, хватая за лицо рукой и приближаясь к его лицу. — Послушай. Ты нашёл её. Она в безопасности. Больше никто не заберёт её, понимаешь? Кивни.       Кирилл уставился на него, затем слабо кивнул в ответ и немного расслабился. Сидящий неподалёку на креслах Кихун немного недоумевающе смотрел на парней, затем отвёл взгляд и нахмурился, будто не понимал, что сейчас происходит. Они вели себя как обычные приятели, но иногда проскальзывали какие-то еле уловимые моменты, когда те будто переступали грань личных границ друг друга. Зная Кирилла всю жизнь, он почувствовал неладное. Тот никогда не толкался, не касался в шутку, и вообще тактильность ему была не характерна, но сейчас он влезал в карман Алана, дотрагивался до его рук, теперь те стояли слишком близко друг к другу. И вроде бы ничего не происходило, но и какая-то еле прослеживающаяся химия определённо была между ними.       Кихун взял в руку телефон, пытаясь не накручивать себя, и набрал свою маму, которой забыл сообщить, где останется на ночь. Он заговорил по-корейски, и Алан будто пришёл в себя, отходя от Кирилла и оглядываясь. Это всё выбивало из колеи, и контролировать каждое движение становилось сложно, тем более, когда он видел, как «паяло» Кирилла.       Парень усадил его в кресло, пока Кихун шагал где-то неподалёку и объяснял маме не в ярких красках, что случилось, и взял телефон Кирилла, говоря ему разблокировать, а после набирая его маму. Теперь оба говорили с трубками у ушей, а оцепеневший парень будто не слышал уже ничего. Он смотрел куда-то в пол, кусая губу и думая о том, что сейчас произошло. Его не на шутку испугало увиденное. Каждую секунду в голове всплывали картины: как там сестра выживала столько дней, как она плакала в тишине, как до этого её там насиловал отец, как она сходила с ума от одиночества и отчаяния. А где был он? Зажимался с её парнем?       Чувство вины душило. Он закрыл лицо руками, сидя молча и не двигаясь. Парализовало вскоре даже мысли.       Дальше всё было обрывками. Приезд мамы, её истерика, полиция, опрос, снова плач мамы, врачи. За окном уже был оранжевый рассвет, освещающий коридор, в котором произошло так много событий той ночью. Кирилла передали психологу. Тонны вопросов незнакомой женщины не помогали, а лишь дальше загоняли его в чертоги своих фантазий.       Ступор. — Послушайте, ему просто поспать нужно, всё будет хорошо, — говорил Алан, беседуя с психологом, которая хотела перенаправить парня к психотерапевту, ведь тот не говорил ни с кем. — Пойдём, Кир, — взял он его под локоть, и тот безвольно поднялся и пошёл, куда ему говорили.       Кихун ждал их в машине. Мама Кати осталась с дочерью, ожидая, пока разрешат увидеть её вновь. При первой встрече она едва не задушила беднягу. Мама выглядела счастливой. Её позитивного настроя явно не разделял сын, находящийся в шоке после увиденного. Может, оно и к лучшему, что мать не видела условий, в которых пребывала её единственная дочь на протяжении месяца.       Алан остановился с Кириллом перед машиной, и, перед тем как сесть внутрь, он достал пачку сигарет из своего кармана, вставляя одну в губы смотрящего на него в ответ парня. Алан слегка улыбнулся. — Говорить не говоришь, а курить хочешь, — сказал он, поднося пламя сигареты к его лицу, и парень действительно затянулся, беря косяк табака пальцами и начиная курить. — Всё будет хорошо, мы наконец отыскали её. Врачи просто подержат её пару дней для анализов и отпустят домой. Ты закажешь ей её любимые суши? — пристально смотрел на молчаливого парня оживившийся Алан. Кирилл поднял на него глаза и медленно кивнул. — Твой друг поедет с тобой домой сейчас, будет рядом, ты поспишь и позвонишь мне, сказать, как ты. Окей? — спросил он, бегло глядя на парня в закрытом автомобиле на заднем сиденье, который поглядывал на них. — Слышишь, Кирилл? — почти прошептал он, затягиваясь глубоко и выпуская дым с паром через нос. — Да, — сказал наконец хоть что-то он, пытаясь смотреть на парня. Всё возвращалось на круги своя, и он был парнем его любимой сестры, счастье от возвращения которой заполнило живот и грудь, но вот в голове всё ещё был отец и ненависть к нему.       На губах Алана показалась тёплая улыбка. Он искренне был счастлив за семью, которая обрела снова смысл, и за себя — чья подруга наконец вернулась. Однако это счастье было вперемешку с тонной боли после всего прошедшего с ними.